| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск четвёртый
Рецензии
Есть критики, считающие произведение автора эпиграфом к своей рецензии.
Станислав Ежи Лец
Татьяна Багрова
ГОРОДОК, В КОТОРОМ НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИТ
(о рассказах Светланы Василенко, «Новый мир», 2005-2006)
"В старые добрые времена книги писали писатели, а читали все, теперь же книги пишут все, но не читает никто" – фраза английского драматурга Оскара Уайльда относится в наши дни даже к заядлым книголюбам, которые, – увы, – стали действительно меньше читать. Но не потому, что по каким-то причинам охладели к литературе. Просто среди огромного числа издающихся сейчас «опусов читателей» (ибо теперь создается впечатление, что пишут не писатели, а пишут, в основном, читатели, возомнившие себя творцами) отыскать настоящее живое слово стало сродни работе археолога, столько красочных – и не очень – томов приходится разгребать, чтобы обнаружить мысль, а не очередное «мыло», от которого мудрый организм защищает каждую наработанную годами извилину мозга, а потому насылает читающему головную боль, хотя нередко иным – «слезы умиления», бывает и такое…
Зато, если повезет, и судьба щедро подбрасывает тебе «алмаз» в куче мусора, – забываешь обо всем. Причем открытия происходят часто как бы случайно; я, например, искала бухгалтерский форум в Интернете, что-то не то нажала или не так набрала, и вот – пожалуйста – наткнулась на два произведения Светланы Василенко, – московского автора.
Пробежала глазами начало повести «Город за колючей проволокой» – заинтересовалась изложенной устами главной героини легендой о дочери Бату-Хана – красавицы Тубе и, недолго думая, нажала правой клавишей мышки на функцию «сохранить».
Потом, за делами, о скаченных произведениях забыла. И только через неделю, обнаружив в «Моих документах» Интернет-файлы, открыла, вчиталась в первые строчки, и…
Многоточие не передаст ступор, в который вогнали меня две эти небольшие повести. Было уже два часа ночи, когда, прочитав на два раза и «Город за колючей проволокой», и «За сайгаками», сидела над последним листом в благоговейном смятении, не шевелясь, чтобы не расплескать наполнившие меня чувства.
Это как в театре – после заключительных реплик, когда актеры замерли в немой сцене, занавес ползет с двух сторон к средине, а около выходных дверей суетятся контролерши с нераскупленными программками в руках, а зал – ставший вдруг единым организмом, завороженный, – молчит. Молчит минуту, другую, и только потом, постепенно приходя в себя, стряхивает волшебные тенеты высокого искусства, поначалу робкими, а потом переходящими в овацию аплодисментами.
Так и со мной – в первые минуты после прочтения мне не хотелось ни говорить, ни думать, только наслаждаться просветлением от соприкосновения с подлинной духовностью, от которой трудно оторваться и к которой, испив чистейшей, искренней правды, хочется припадать вновь и вновь.
– Поздно уже! Что читаешь, – муж заглянул через плечо, – о чем?
Задумалась. Это о романах некоей на диво плодовитой детективщицы можно сказать – о чем. Там – все просто. А здесь…
О чем? Про то, что киносъемочная группа, снимая документальный фильм в родном городе автора («Город за колючей проволокой»), «химичит», и так, и этак, чтобы сказать именно то, зачем приехали, притом не слишком «озадачить» начальство той голой истиной, что лезет из всех щелей?
Или про то, как две далеко не молоденькие женщины в ресторане, «сменив кожу» – привычные джинсы и свитера – на ласковый шелк модных платьев, ищут романтических встреч, устав от будней («За сайгаками»)?
Нет! Это, скорее, – всего лишь канва, по которой умелый мастер вышивает непростое повествование о человеческом бытии, каждый день которого приносит лишь новые испытания. Выстоять и не растерять самое драгоценное, что есть в душе, способны лишь те, кто не отсек своих корней, не забыл заветы предков и не утратил той детской непосредственности, о которой в Новом Завете не раз упоминал Христос.
Все у Светланы Василенко оттуда – из детства. Малюсенький поселок Капустин Яр, засекреченный еще по недавним временам из-за постоянных испытаний ракет, – крошечная точка на карте, где почти все улицы имеют военные названия – имени Советской Армии, Авиационная, Победы, Солдатский Парк, Артиллерийская набережная. Этот населенный пункт с одноэтажными уютными домами и с очень разными жителями – хорошими и плохими, умными и простоватыми – вселил в худенькую девчушку такой крепкий жизненный стержень, какой не согнула даже взбалмошная московская суета с ее страстью ко всему гламурному, зыбкому, преходящему – и в искусстве, с «поп-притопами» и бессмысленными абстракциями, и в любви, сведенной к однодневным всплескам.
Автор протестует против этой «временщины», его коробит от «после нас хоть потоп». Глазами главной героини в «Городе…», где во время Карибского кризиса намечался атомный удар исконно-вредоносных Штатов, читай, – Апокалипсис, в этом маленьком городе, где «конец света» пронесло мимо и в котором ничего не меняется, вплоть до шаткого деревянного мостика, памятного героине еще с детства; в этом городке, где ничего не происходит, автор с ужасом наблюдает страшную картину: Апокалипсис-то все-таки произошел после проведенного с помпой разоружения – уничтожения ракет; распадается не только городок, в котором исчезла основа жизнедеятельности – производство этих ракет, а отсюда – гибель знакомых и дорогих сердцу людей; по политической прихоти высокого начальства они, лишенные смысла и средств существования, мыкаются по жизни, ища нового вектора, нового стержня, и не находят их. Кто-то спивается, а кто-то сводит счеты с жизнью. Это – Саша Воронин из «Города…», спившийся без любимой работы и в конце концов кончивший самоубийством. Это – Саша Ладошкин («За сайгаками»), отчаянно бросившийся спасать героиню от самой себя, то есть от глупого поступка, о котором – как он узнал? – она бы потом долго и мучительно жалела, самораспинаясь на мысленном кресте. Ее-то спас, а сам…
И не зря, ох, не зря даже имена у этих ребят совпадают, потому что Александр – с греческого – «мужественный защитник», выходит полным победителем в рассказах Светланы Василенко – победителем невежества, злобы, равнодушия, и даже победителем над костлявой старухой с косой, потому что остался бессмертным в памяти героини и у нас, читателей. Он, – который с самого начала повести невольно ассоциируется с погибающим от голода птенцом в гнезде, почему-то брошенном родителями. Но в детстве героиня пыталась спасти птенца, и – «заспала», положила под мышку и раздавила. А в колющей взрослой жизни «птенец» спасает ее, пожертвовав жизнью.
Нельзя не отметить, что натуралистичность описания голодающих птенцов не отторгает читателей, а заставляет щемить сердце, таково мастерство автора; необыкновенная «прямота», простота описания, добирается до самых «застылых душ», заставляет вздрагивать…
Еще о чем произведения Василенко? О «дураках» и «дурочках», – как принято в народе называть безобидных «даунов», – о тех, кто подвергается насмешкам и никогда не дает сдачи обидчикам. Потому что, – как дети, – умеют прощать и забывать. Вот эти самые презираемые персонажи «Города…» и «За сайгаками» Надьки и Лешки оказываются на деле библейским примером смирения, достойным подражания.
Эта сквозная тема – еще от романа «Дурочка», щемящего и символичного, снискавшего автору особую известность. В охмуренном мире кто сумеет сохранить праведность детства? Разве что «дурачки» – так и выглядят в глазах успешно несущихся по жизни обывателей те, кто, следуя древнейшим заветам, остаются «просты как дети».
Но Завет говорит еще такое: «Будьте мудры, как змеи, и просты, как дети». Так не в том ли мудрость, чтобы до конца жизни сохранить праведность детства. И не случаен эпизод: перед ожидаемым атомным ударом городок пытается спасти детей, погрузив в автобус, чтобы увезти в степь. Но «дурочке» Наде места в нем нет. Зачем? Ведь все равно – «дурочка». Пропадет – и не жалко. Но те, кого так многоумно вывезли в голую степь – для спасения! – случись атомный налет, были обречены на неминуемую гибель. А вот «дурочка» Надя спряталась в яму, в которую упала, и, глядишь, шансов на спасение ее «дурацкая мудрость» предоставила ей хоть сколько-то.
«Господи, кто из нас даун, – думает Света в «Городе за колючей проволокой», внезапно озаряясь пониманием, – кто из них двоих с Надькой чище и праведнее? Кто мудрее в конечном счете?».
Покорил язык, которым ведется повествование. Только человеку исключительного таланта под силу нанизывать слова, как жемчуг на нитку, сотворяя из самых простых словосочетаний ужас маленькой девочки, впервые почувствовавшей – что такое предавать («Город…»), ведь она была «тихой девочкой» и, в общем-то, легко смирилась с тем, что в спасительном автобусе места для закадычной подружки Нади не оказалось…
Или как просто, без изысков, не опасаясь повторов слов, которые лишь подчеркивают основную мысль, передается стеснительность замужней женщины, открывшей вдруг для себя силу желаний, что начинают, довлея над разумом, управлять ею и заставляют делать то, что, казалось, никогда не смогла бы («За сайгаками»).
Автору совершенно чуждо многословие – два-три предложения, – и перед нами вся картина, – как эпизод в фильме – с декорациями, действующими лицами, костюмами и гримом.
Я, когда дошла («За сайгаками») до описания гибели под колесами «газика» малыша-сайгачонка, почувствовала, как начинаю задыхаться от возникшего в горле плотного кома, – так явственно описан, всего в шести строках – весь ужас крохотного животного перед надвигающейся смертью, а потом – котлеты, которые на завтра предлагаются героине – не пропадать же дичи, в самом деле…
Слезы сами собой катились из глаз, и я, вместе с героями, оплакивала кровь малыша, принесенную в жертву для искупления Сашки и Светы, от человеческой растерянности и недомыслия…
По легенде («Город за колючей проволокой»), хан Батый, умирая, приказал расплавить все его золото и отлить статую любимого коня, которую велел закопать в степи, а где – никто не знает. С тех пор все его ищут…
Люди и в жизни ищут золото. Ищут в земле, океанах, на чердаках старых домов, и все – пустые хлопоты. Кто-то от бесплодных поисков сходит с ума, кто-то оказывается на краю нищеты.
И мне тепло от мысли, что в наш век всеобщей сумасшедшей погони за дармовым богатством еще появляются литературные произведения, которые – пусть всего несколько человек, – но заставят задуматься о другом пути, о поисках сокровищ, которые не подвластны ни ржавчине, ни тлену…
На берегу речки Ах-Тубе, в которой русалкой пребывает утопившаяся от безысходности ханская дочь, бытует легенда: иногда золотой конь Батый-Хана высвобождается из захоронения и скачет по степи, цокая золотыми копытами.
Легенда живет в маленькой девочке из степного городка, ставшей известной писательницей. В разноголосице, реве и зловещем уханье мятущегося мира ей слышится золотой звон – несется на просторе ханский конь, что вырвался на волю…
Кемерово,
май 2006г.
|
|