| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск второй
Виктория Кинг
ЗА ГРАНЬЮ НЕИЗВЕСТНОГО
Главы из новой книги
Страница 2 из 2
[ 1 ] [ 2 ]
Закрыв за женой дверь, Алексей Михайлович подошел к окну. «Хорошо, что я богат… Ничего плохого в этом не вижу. Работаю… К богатству тоже нужна привычка. Деньги - любят хозяина, а настоящий хозяин - деньги уважает... Что-то будет дальше? Кто знает... Главное, чтоб все были живы-здоровы».
В стекло бился осенний дождь и ручейками скользил вниз. «Природа плачет. Скоро зима наступит, снег пойдет. К концу движется столетие и тысячелетие... А дождь сильный», - мелькнула мимолетная мысль.
Неожиданно для себя самого Алеша вспомнил дождь на берегу Балтийского моря, где они с Дашей бегали под весенним ливнем, хватали капли дождя губами и целовались под раскаты грома. В горле запершило. Откашлявшись, он подошел к тумбочке в углу комнаты и вынул из ящика небольшую деревянную шкатулку, открыл крышку и в его ладони оказался темно-зеленый голыш, простая галька с далекого берега. Даша нашла ее под дождем и подарила ему на память... Алеша ухмыльнулся… Тепло его ладони согревало камень. Легкий бросок - и галька мелькнула в воздухе. Вот так, подбрасывая голыш в руке, Алексей сделал несколько кругов по кабинету, а потом сел к письменному столу и, утомленно положив голову на руки, крепко сжимая в кулаке гальку, задремал.
Ему приснилась Даша. Она стояла на вершине холма в лучах солнца и звала его, звала. Алеша изо всех сил бежал к ней, но никак не мог до нее добраться, она исчезала в мареве зноя. Слышался только ее голос: «А-лё-ё-ша! А-лё-ё-ша!»
Сквозь дрему Алексей почувствовал, что его кто-то тормошит.
- Алеша, проснись, машина пришла, тебе пора, - громко будила Татьяна.
Он поднял голову, жена стояла возле него. Вокруг ее глаз - тени. «Наверное, не спала», - отметил про себя Алексей.
Через несколько минут Алексей Михайлович Кириллов, свежевыбритый и, как всегда, с иголочки одетый, направлялся в аэропорт. Впереди его ждала Швейцария.
* * *
Лидия Сергеевна неловко повернулась и настороженно прислушалась к биению сердца. Где-то в глубине сознания на мгновение возник страх, но тут же погас... Нет, она себя чувствовала вполне сносно. Ночь постепенно отступала перед морозным рассветом.
Лида думала, что свое собственное несчастье, можно даже сказать - трагедию, никому другому не прочувствовать так, как только сам сможешь, но все же становится намного легче, если знать, - плохо не только тебе одному, - кто-то тоже проходит по жизни сквозь тернии.
Ей был понятен Алексей, и как человек, и как представитель новой формации бизнесменов, которых все чаще называли «олигархами». Слово из учебников по истории капитализма девятнадцатого века прочно входило в обиход в конце двадцатого.
Странно, но некоторые слова уходят из языка, а потом возвращаются и обретают новую жизнь. Будто воскресая из ниоткуда, вопреки буйствам исторических перемен, их появление может высветить трансформацию людских и общественных взаимоотношений, стать знаком времени.. Олигархи - символ постсоветского бытия, а вот слово «товарищ», вряд ли сохранит полновесность и многомерность значения, что имело в советский период нашей истории. Да, все течет, все изменяется...
«Ну, да Бог с ним, со всем этим», - подумала Лидия Сергеевна, отвлекаясь от своих размышлений.
«Что дальше случилось с Дашей и Алексеем? Вот что меня интересует. Дневник заканчивается единственным Дашиным посланием к Кириллову, в котором она подробно поведала, где обитает и как найти ее сторожку. Она писала:
«Живу я отшельницей.
Слушаю по утрам шум сосен и крики птиц.
В сторожке о моей молодости напоминает только вымпел «Ударнику коммунистического труда», красный шелковый треугольник с золотыми буквами. Он мне дорог - в нем моя юность, мой труд, людское признание.
Я сохранила любимые книги и воспоминания.
Я - одиночество и отдохновение.
Старость не за горами, и покой души мне очень важен.
Я хотела бы разделить с тобой звучание капели по весне и завыванье метели в зимние ночи, тепло старой печурки и запах земляники в летний погожий день. Выбор за тобой...»
- Да, выбор за тобой,- вдруг громко повторила вслух Лидия Сергеевна и, услышав собственный голос, вздрогнула, приподняла голову и окинула взглядом спальню. Ночь прошла, утро наступило как-то быстро и неожиданно, в комнате было светло и ярко от солнечных лучей. «Совсем я распустилась, не забочусь о себе. Всю ночь думы думала. Неправильно…», - пожурила себя Лида. - «И Даша больше ничего не написала в своем дневнике. Что произошло? ...Сбылся ли ее вещий сон в вагоне поезда до конца или нет?»
Лида поняла, - эти вопросы тревожили ее, она помнила, что Даша отдала книги бабке на базар, чтобы получить деньги на отпевание... Но чьё?
Тяжелые раздумья омрачали мысли Лидии Сергеевны. Тоска сжимала сердце и давила грудь. Утро прошло скомкано и вяло, Лида слонялась из одной комнаты в другую. Ей было тесно и душно в доме, хотелось убежать, исчезнуть навсегда, уйти от себя и других, освободиться от всех бед и страхов, наполнявших душу.
Ближе к полудню приехал встревоженный и возбужденный Жора:
- Лидия Сергеевна, я должен, я должен вам это рассказать! Егоров – ас сыскных дел, и его ребята не хуже.
- Что-нибудь новое нашли о Хароне?
- Нет, я не о нем, а о девочке, и как Егоров расследование провел, и какого она роду-племени, слушайте…
- Девочка?!
- Да, я вам не говорил, - ребенок был подобран моей знакомой на обочине шоссе. Она решила удочерить девочку и попросила Егорова разыскать родных и близких малышки, либо официально подтвердить ее сиротство.
- И что же Егоров, нашел?
- Кое-что, - ответил Жора и, взяв чистый лист бумаги, начал писать.
Лидия вопросительно посмотрела на него, он кивнул в ответ, давая понять, что пишет не случайно.
- Может, чай налить, Жора?
- Да, с молоком, - ответил телохранитель и пододвинул бумагу ближе к ней.
- С молоком, так с молоком, - ответила Лида, внимательно читая написанное на страничке: «По настоятельной просьбе Егорова мы должны срочно выехать из Москвы и из страны. Билеты у меня в кармане. Вылетаем завтра в Грецию».
- ...? Жора... есть бутерброды с колбасой и печенье, - сдерживая волнение, сказала Лидия.
Да, бутерброды - это хорошо, - многозначительно ответил Жора, развернул лист в свою сторону и, что-то дописав, пододвинул бумагу так, чтобы Лида опять смогла прочитать: «Уезжаем по отдельности. Завтра утром поедете в Пассаж часов в десять, а оттуда в аэропорт, но не на своей машине, а на белых «Жигулях». Стоянка, - на противоположной стороне от центрального входа, за рулем будет крашенная блондинка, она агент Егорова. К машине подойдете в 11 утра. Билеты я положу в коридоре в карман вашего пальто, с собой много вещей не берите. Ваше общее самочувствие - нормальное? Полет выдержите?»
- А... Да... Как девочка выглядит, снимок есть?
- Вот, смотрите, - и Жора показал маленькую паспортную фотографию женщины с русыми волосами.
- Миленькая, - как-то неуверенно ответила Лидия Сергеевна.
- Да, вы не суетитесь, я сам чай разолью.
- Пойдем на кухню вместе.
- Вместе, так вместе.
Они сидели за круглым столом в просторной кухне, Жора разливал чай. Руки у Лидии немного дрожали.
- Что ж ты дальше не рассказываешь, сначала заинтриговал, а потом замолчал, - отхлебнув чай, спросила Лида.
Прежде всего, Егоров узнал - девочка родилась в Москве во втором родильном доме. Мать - Олеся Соколова, в метрику был вписан отец, - Максим Сычев, но Олеся считалась матерью-одиночкой.
Приехала она в Москву из Н-ска, из Сибири, в 1994 году, устроилась на работу дворничихой, через полгода появилась малышка. Начальником домоуправления был сердобольный мужик, выделил ей комнату в коммуналке, а затем выхлопотал квартиру в новых районах Москвы. Олеся воспитывала девочку сама, но потом вышла замуж.
Агент Егорова встречался с соседями, и они рассказали, что молодая семья поначалу жила дружно, но вскоре муж Олеси потерял работу, начал пить и дебоширить. Впоследствии попал в плохую компанию, его посадили в тюрьму, спустя год он умер. Девочку не удочерял. Вместе с мужем Олеся пристрастилась не только к спиртному, но и к наркотикам.
Свою квартиру Соколова сдала какой-то фирме. По бумагам - она продала ее, и однажды с дочкой оказалась на улице.
Родных у Олеси нет, она детдомовская. С ребенком мать пристроилась в подвале своего же дома, а затем исчезла. Девочку соседи несколько раз видели возле магазинов или у входа в метро, но никто ее не останавливал и ни о чем не спрашивал. Думали, что все с ними в порядке.
Запись о смерти Олеси егоровские ребята нашли в одном из моргов. Тело не было затребовано и ее похоронили в общей могиле. Смерть наступила от передозировки наркотиками.
- Подожди, остановись, - попросила Лида.
У Лидии Сергеевна закружилась голова, она не могла представить, что судьба девочки перевернет ей всю душу.
- Мать ребенка из Н-ска, родного отца звали Максим. А вдруг этот малыш волею судьбы и роковых случайностей никто иной как... Нет. Предположения неуместны.
- Я сейчас вернусь, - сказала Лидия и бросилась в спальню, где под кроватью, в дальнем углу лежала книга с Дашиным дневником.
Лида лихорадочно листала книжку, отыскивая место о жизни Даши в Н-ске. Точно! В главе с Андромедой... Да… Да... Степан Ильич СЫЧЕВ?! Главный инженер завода... Господи… тогда получается, что сын Даши - Максим Сычев...
Взволнованная, она вернулась на кухню:
- Жора!.. Мне кажется, я знаю, кто родня у этой девочки.
- У вас что же, свое частное бюро за пять минут образовалось? Что за фантазии, Лидия Сергеевна?!
- Не язви, Жорж... Муж у Дарьи Белоцерковской был Сычев.
- Что?
- Да… Степан Ильич Сычев. И Даша писала, «у сына была зазнобушка», которую она никогда не видела.
- Хм…
- У Дарьи была сестра, судя по ее записям. Может быть, Егорову следует рассказать о моих догадках и, кто знает, вдруг он найдет девочке родную тетку...
- Из серии фантастики, - скептически произнес Жора, - я понимаю. Вам так хочется…
Девочке найти семью, окружить ее заботой… Ночи на нормальной детской кровати с чистыми простынями, горячий… завтрак и.., - на глазах у Лиды выступили слезы.
- Я не знаю Дашину сестру, но я отлично знаю, что за человек Людмила Аркадьевна. Она добрая, чуткая женщина, у ней девочка будет жить хорошо, - нет никаких сомнений. Конечно, я могу сказать Егорову… Но - смысл? Он же засмеет меня, - один персонаж из мифов найди, другой...
- Ты – прав... Я .., - и Лидия, взяв ручку, начала нервно писать на листе бумаги.
Жора наклонился поближе. «1. Я не желаю более быть героем детектива. 2. У меня есть еще время начать все сначала. 3. Мне необходимо сделать нечто важное в моей жизни...», - Лида остановилась на мгновение, и Жора, взяв из ее ладони ручку, приписал: «Я буду всегда с тобой».
Лида плакала у него на плече, а Жорж гладил ее волосы и утешал, как утешают маленьких детей, сильно разбивших колени. Всем сердцем он был в этот момент с Лидией, и оба знали, что от них самих будет зависеть их будущее.
- Всхлипывая, она, наконец, сказала:
- Наверное, девочке повезло...Встретила женщину, которой нужна. Ничего не говори Егорову, пусть все останется, как есть, только... знаешь… надо будет отдать книгу твоей Людмиле Аркадьевне…
- Да, да. Пожалуй, - это лучший вариант... Не расстраивайтесь. Все наладится.
- Жора, - вытирая слезы и чуть-чуть отстраняясь от него, сказала Лида, - если ей будут нужны деньги для ребенка, я помогу.
Людмила Аркадьевна - богатый человек… спасибо. Но я ей передам обязательно…
- Тебе пора идти… я очень устала.
- Да... Да… До свидания…
Спустя какое-то время Лидия Сергеевна медленно собирала рюкзачок, небрежно бросая в него зубную щетку, пасту, смену белья, старенькие удобные джинсы и несколько спортивных маек. В дамскую сумку положила документы, деньги...
Опять в дорогу. Но это – другая дорога: она знала, чувствовала...
В ее сознании крутились мысли о Даше и маленькой девочке, чья жизнь только начиналась.
* * *
Лидия Сергеевна никогда не узнает, как за гранью неизвестного, в пространстве вечнозеленой тайги, по еле заметной тропинке Дарья с оцинкованным ведром, брякающим на каждом шагу, тихо брела к небольшому болотцу, на котором обычно собирала клюкву зимой.
Внезапно она услышала рокочущий звук вертолета. Было ощущение, что он кружится не так далеко, потом послышались выстрелы, наподобие автоматных очередей. Даша с сожалением и обидой подумала: «Неужели новоиспеченные барчуки на охоту в мою тайгу прилетели, все им мало, денег куры не клюют, куражатся, с вертолета живность лесную бьют. Нет на них управы. Браконьеры, Леший их всех задери!»
Раз в год Даша уходила за десять километров от сторожки в село, где еще оставались люди. Понаслышке знала, какие перемены происходили в стране, но они ее не волновали.
Дарьиному приходу в селе радовались. Бабы трещали между собой:
- Старуха идет… Мука и сахар, видать, кончились, а в руках узелок, - знать, вкусненькое несет.
А брусничное варенье у Старухи-Отшельницы самое лучшее.
Так она колдунья! Наворожит - вот оно и вкусное.
Даша знала, что женщины ее побаиваются, но не гневалась, а, наоборот, приносила им и трав лечебных, и настоек пьяных, которые сама готовила. Сельчане давали ей муку и семена разных овощей. У Дарьи были две маленьких грядки, где она выращивала картошку, свеклу и зелень, хотя помнила, как Дина Адриановна из ее питерской коммуналки говорила: лес сам накормит.
Он - кормилец, главное - его любить. Дину Адриановну заботила защита природы, она знала, как важно соблюдать правильный отстрел животных и сохранять богатство лесов.
С детства запомнились многие советы охотоведа, хотя для питерской городской девочки в них не было нужды. Ан, нет, - все они пригодились Даше-отшельнице.
Дарья смотрела в небо и пыталась разглядеть вертолет. «Может, это охотники? Волков развелось много. Ночами слышался, порой, тоскливый вой, но она не боялась, у нее было ружье. Так, может, волков отстреливают по плану? »
Но шум вертолета затих и она, успокоившись, медленно пошла дальше. Тропинка вилась между деревьев. Женщина знала каждое, даже давала им имена, наблюдала их рост в течение долгих лет, что провела в своей одинокой обители.
Дарья приостановилась у молоденькой сосны, которой от роду было два годка. Сосенка вытянулась и распушилась. «Милая ты моя, иголочки крепенькие, - трогая ветки дерева, приговаривала Даша. - Озябла? Нет? Расти, расти, детка, еще годок-два и выше меня станешь, как твоя сестрица. Смотри, мне до ее верхушки уже и не дотянуться». Похлопав по коре вторую сосенку, пошла дальше. Из кармана обтрепанной куртки вытащила кусок испеченного ею хлеба и, кроша в ладони, начала разбрасывать в стороны от тропки.
Она любила эти места, называла своим лесом, своим болотцем... Даша стала как бы частью вечной вибрации жизни, что наполняла все вокруг радостью бытия.
Дарья никого и ничего не ждала, она просто жила и дышала покоем мироздания, ее кровь билась в ритме ветерка, шелестящего в вершинах деревьев, а мысли плыли, подобно облакам в голубизне бескрайнего неба.
Шаг за шагом Даша продвигалась все дальше в глубину тайги, время текло медленно и ничего более не нарушало торжественную тишину леса.
Вскоре у одинокой березки, на поляне, недалеко от болотца, она приметила нечто черное. Дарья насторожилась и приостановила шаг. Кроме нее много лет никто не забирался в эти места, - людей поблизости не было... «Вроде, шевелится что-то, или… Нет! Не движется. В прошлом году здесь не было ничего. Может, летом кто что бросил? Странно…, - подумалось Даше, - ладно, подойду поближе, посмотрю, может, в хозяйстве сгодится».
Женщина, не торопясь, стала продвигаться к черному предмету. «Никак... человек лежит?! Да нет, мерещится...»
В следующий момент, бросив ведро, Дарья помчалась со всех ног. Сердце бешено колотилось, не хватало воздуха, дыхание прерывалось.
Тело человека в черной кожаной куртке, с сединами в растрепанных волосах, с подтянутыми к груди коленями, лежало неподвижно. Кровь растекалась по утреннему снегу. Ранен? Убит? Кто? – лихорадочно бились в виски Дашины мысли.
Она бросилась на колени и не знала, что делать. Лицо мужчины было закрыто рукой.
- Э..., - Даша с опаской прикоснулась к холодной поверхности кожаной куртки, на которой зияли дырки от пуль, и из них выступила кровь.
- Живой? Нет?
Ответа не последовало...
- Беда–то какая! Мертвый, наверное, - она попыталась перевернуть человека, тело поддалось, и Даша увидела лицо пожилого мужчины.
Даша тут же определила, что черты этого лица ей кого-то напоминают. Веки человека дрогнули, взор встретился со взором и в глазах мужчины мелькнул еле уловимый свет:
- Даша... старуха... я это...
На одно мгновенье Даша окаменела. Движение вселенной замерло... О-о-о...
- Не-е-е-т! Ле-ше-нь-ка!! Судьбиночка мо-о-я-!! Не-е-ет! За что?! Господи!! За что ты меня та-а-к!! - крик Даши потряс тайгу, - казалось, стволы деревьев раздвинулись и буря пронеслась над ними, сметая все вокруг, ломая и разрывая в клочья тишину и покой, к счастью, забытого всеми мира.
Дарья схватила и притянула человека к себе, впопыхах пытаясь расстегнуть куртку и...
- Не на-до…, - прошептали его губы, - я у-ми-ра-ю, Дашенька... ты... люблю-ю-ю... про-сти-и-и, - предсмертный вздох Алеши взорвался эхом клокочущей крови в висках у Дарьи…
Завыла Старуха, застенала, ломая руки, ногтями царапая щеки, обнимая любимого крепче и крепче, целовала в глаза и кричала в небо. А потом качала его ровно первенца, целовала в волосы, гладила уже тронутые смертью щетинистые щеки...
Ни-ко-му не отдам.... теперь уже ни-ко-му не отдам!!!
И заголосила, запричитала:
Кровинушка моя и судьбинушка,
Не видать-то нам счастья бренного,
Жизнь прошла, а-ах - песнь не спетая,
А Любовь осталась а-а – я не сетую.
Мы уйдем с тобой вместе, родный мой,
Чтоб людским глазам пусто было бы!
Не найдут уж нас наши вороги...
В райских кущах нас упокоили…
Крики белых птиц в знойном мареве
Пусть молебном нам, - станут в небушке,
Пусть стенают там,- яко старицы,
Что поют свой плач о-о-ох- по нам!
А-а-а - я не сетую,
А-а-а - песнь не спетая, -
По любви большой, что нашла покой
На кургане том, вдалеке, в глуши,
Где ручья - слеза, цвета глаз твоих,
А гроза в тайге – боль моей души.
А-а-а - ты кровинушка !
А-а-а – ты - судьбинушка!
А-а-а - Песнь не спетая!
А-а-а - Я не сетую !
Она надрывалась и тащила волоком тело через лес в сторожку, умерший был тяжелый, но - самый дорогой и близкий в тягость не бывает. Сколько времени прошло, Старуха не знала... Через поволоку слез перед глазами возникали видения молодости, она то хохотала, то плакала. Останавливалась и, присев на колени перед ним, вдруг вспоминала, как они играли в снежки и Алеша засунул ей снег за шиворот. «Ух! Как было радостно!…».
- Лешенька, а какая страсть нас сжигала, ох и жарко было от объятий, пот струился по телу, а ты целовал меня без устали, мир замирал, смещалось пространство, и ласки, ласки твои уводили меня неизвестно куда, в сказку, и там были только ты и я..., ты и я...
- Алеша, ты знай, я все по-божески сделаю, все правильно... Вот до дома дойдем, я тебя обмою, кровь смыть надо… А как же? По другому- нельзя... Да, денег нет, но не беда, у нас с тобой книжек хороших много, я их бабушке на базар отнесу, она мне денег и подбросит... А потом... Я... в церковь схожу...», - она замолкала и опять тащила тело, выбиваясь из сил, стряхивая пот со лба…
«Горе-горюшко спазмом в горле встает, не могу говорить, Алешенька, ты уж почувствуй, милый, что со мной происходит... Разве можно столько горя в жизни вытерпеть!... Сына на чеченской войне потеряла, даже схоронить не смогла - без вести пропал... Он у меня единственный... Муж хорошим человеком был, да... умер... Может, у кого еще хуже... так пусть уж им Бог помогает… Судьба у нас с тобой, Лешенька, такая - людям завидовать грешно... Бог нас предназначал друг для друга, я тебе с самого начала твердила... ты мне не верил... Да теперь все равно, - мы вместе...
- Вот ведь незадача… Я дров не наколола. Всего-то несколько чурбачков в доме... Да ничего, я быстро управлюсь... Изба вот-вот покажется. Еще чуть-чуть... Видишь, вот и порог дома нашего с тобой. Сейчас я тебя, голубчик ты мой, подниму и... и на стол уложу-у-у-у…»
У порога сторожки Даша остановилась, открыла дверцу и, подтянув мертвого Алексея, споткнулась, труп упал на нее и придавил своей тяжестью. Обеими руками она обвила его тело и уткнулась в лицо. Тонкий запах одеколона всколыхнул давно забытое… Рыдания вновь сотрясли ее грудь, и слезы, не останавливаясь, лились по щекам, солонили Алешино чело...
Она выпросталась из–под тела и, наконец, уложила его на грубо-сколоченный стол. Столешница оказалась короткой и ноги свисали. «Ну, что это я?! Ты же у меня высокий, да статный! Сейчас придумаю...»
Оглядев хибару, Дарья подтянула от стены скамейку, выровняла высоту поленьями… Теперь длина ложа была достаточной. Она устроила Алексея, сложила его руки на груди и в горьком молчанье села рядом.
«Устала я, Алеша,... жить устала, - шептала Даша, - немножко посижу и пойду дров приготовлю, воды согрею... Нет, пожалуй, мне надо тебя раздеть, в доме тепло, печурка, хоть маленькая, а греет быстро, я ее по утрам топлю... тебе не будет холодно, дорогой ты мой...».
Она неловко сняла с себя куртку и развязала платок, провела по волосам и целая прядь осталась в ее руке. Даша внимательно посмотрела на клок волос в недоумении и поняла, что они - белые... «Смотри, Леша, седины у меня сколько! Я и не предполагала... себя-то не видишь... годы идут… Ты полежи здесь спокойно, я скоро приду.»
Дарья вышла из сторожки, наколола дров и, поставив воду в большой бадье на печку, опять села рядом с ним. Старуха терпеливо ждала, когда вода закипит. Сколько времени просидела, скрестив руки на груди, - неизвестно, кипяток выплескивался из бадьи, а она неподвижно смотрела в одну точку.
Наконец, Даша встала и сосредоточенно стала снимать одежду с Алексея. Стаскивая с него рубашку, встрепенулась: «Ой, помню, как раздевала спящего Максима, он уже большенький был, ручонки в кулачки сжал, а пуговицы на манжетах я не могла никак расстегнуть, вот как сейчас... пальцы заскорузлыми стали... Мучилась я, мучилась, и сынок проснулся… Одежду выбросить придется, - вся в крови... В новое тебя одену… куплю... Алеша! Алеша, открой глаза! Посмотри на меня... Это я… Даша... Нет… спишь так крепко… Брюки снять... Не могу смотреть... Убийцы… Кто же это сделал, и за что они тебя?»
Железным, с помятым боком, ковшиком она налила воды, развела ее холодной в небольшом тазу и, намочив вафельное старенькое полотенце, начала обмывать тело. На его груди кучерявились волосы… Дарья, еле прикасаясь подушечками пальцев, провела по ним - седые волосы перемежались с черными... «Странно… не помню, чтобы волосы на твоей груди были с сединой…»
Даша обмывала тело и бессвязно бормотала какие-то слова, полотенце окрашивалось кровью, бурела вода…
Закончив омовение, Дарья прикрыла тело Алексея изношенной, но чистой простыней, нашарила в запаснике свечу и зажгла ее у изголовья... Сумерки заполняли сторожку, и свет свечи от сквозняков иногда вздрагивал. В такие моменты, ей казалось, - Алексей шевельнулся и тогда она рывком вставала, заглядывала в лицо умершего, в надежде воскрешения, в ожидании чуда...
Даша уходила в ночь, ей предстояла длинная дорога. Заплечный мешок с книгами клонил к земле. Запирая дверь, она наложила на сторожку крестное знамение и произнесла смиренно:
«Не уходи, Алеша. Дождись меня... Дверца, милая, ни врагов ни друзей не впускай сюда. Лес родимый, обереги любимого», - с тем двинулась в путь…
И замелькали, как в дурном сне: мертвый город Н-ск, товарняк, на котором она добралась в Новосибирск, бабка с базара, последний взгляд на любимые книги, зажатые в кулак деньги, а потом магазин, по размеру выбранная одежда для Алексея, новое платье для себя, Никольская церковь, где упросила батюшку отпеть «рабу божью Дарью и раба божьего Алексея».
Вернувшись в сторожку спустя два дня, она тяжело сбросила вещмешок, подошла к мертвому, поцеловала в лоб и с тихой радостью сказала: «Алешенька, милый, дождался... Спасибо, родной... Я-то знаю, ожидание - самое страшное в жизни... Я все смогла сделать... Время мое подходит, надо торопиться...», - с этими словами, даже не присев, взяла топор и направилась в лес к любимым сосенкам. Добравшись до деревьев, Даша протянула к ним руки и тихонько, нараспев, принялась просить:
- Милые вы мои, прошу вас, дайте мне веток пушистых. Не обессудьте, что больно вам сделаю, простите...
Сосны ответили шуршанием, и ветки словно наклонились, подставляя себя под Дашин топор.
С охапками лапника вернулась она к сторожке. Бросила ветки на землю и обошла ветхое строеньице со всех сторон.
Отступила подальше и шагами отмерила расстояние. Взяв лом, ожесточенно вдалбливалась в мерзлую землю..., потом лопатой выбрасывала комья... Яма росла. Из последних сил, по пояс в могиле, Даша попыталась выбраться. Сил становилось все меньше и меньше... Еле-еле выкарабкалась из ямы, сбросила часть сосновых веток в ее распахнутый зев, спрыгнула туда вновь, аккуратно застелила лапником дно могилы, затем, подтягиваясь на руках, выползла на поверхность.
Медленно вернулась в дом. Обрядив Алексея в новую одежду, подожгла бирки ценников от уже зажженной новой свечи и наблюдала, как куржавится бумага от огня, потом выпустила их из пальцев на пол сторожки и затоптала ногой.
Ледяной водой обмыла себя, одела новое строгое платье, темно-синее в серую полосочку. Расчесала волосы и уложила в тугой узел на затылке. Послюнив палец, дважды провела по бровям, расправляя их дуги. Взяла в руки зеркало и отрешенно посмотрела на свое лицо. Она покусала посиневшие губы, но они не налились цветом. В ее глазах застывал странный блеск…
Торжественно ступая по полу сторожки, она вернулась к ложу и, стащив Алексея со стола, уже в тумане гаснувшего сознания, с усилием дотянула его и опустила в могилу, потом, сорвав с петель дверь сторожки, приволокла ее к краю последнего пристанища. На снегу ровной дорожкой остался оттиск от двери-волокуши, уничтоживший ее следы и две бороздки от Алешиных ног…
Сбросив оставшиеся сосновые ветки, забралась в могилу и, встав на колени возле Алексея, размеренно и внятно начала читать молитвы... Закончив, раздирая пальцы в кровь, Даша накрыла дверью сторожки свежую могилу сверху. Укуталась ветками и, прижавшись к Алексею, приютившись у него на груди, пробормотала: «Вот и все, вот и ладно, Алешенька, последние жизненные силы..., моя единственная любовь - только тебе. Нам будет хорошо... Ты мне верь... вместе - всегда легче, любимый».
Метели заметали могилу, ветер заунывно выл в верхушках деревьев. В зияющую дверную дыру сторожки забивался снег...
Тишина... Печаль... Зима...
Апрель 2005г.
|
|