| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск второй
ЗАПИСКИ БАРОНА ТИЗЕНГАУЗЕНА
Страница 1 из 2
[ 1 ] [ 2 ]
НОВЫЕ СУДЕБНЫЕ ПРИНЦИПЫ И ПРАКТИКА
Размышления и выводы
Народный суд
Недавно я задумался о судах: отчего это такие прекрасные принципы времени Александра II – «суд равный для всех, правый, скорый и милостивый, – забракованы и отжили свой век? Вероятно, тут кроется какое-либо недоразумение? Если все равны, думал я, то логически как будто выходит, что и законы для всех одинаковы; один существует суд, как таковой, то, конечно, он может быть только правый, то есть доискивающийся правды и по правде применяющий наказания, равные для всех граждан. Если суд скорый, то это одно из необходимых условий для равного правого суда: наказание тем действеннее, чем скорее оно присуждено; если суд справедливый, то он должен быть и милостивым, так как должен входить во все побуждения преступника и обсудить все мотивы и обстоятельства преступления. Мне казалось, что это должно быть так, а на самом деле теперь почему-то необходим суд не для всех равный: для одних – одни законы, а для других людей – другие. Правый суд, хотя и является для всех, но так как правда вытекает не из существа дела, а зависит от личности обвиняемого, его происхождения и его материального состояния, то самое понятие «правда» иное, чем принято было думать. Таким образом, ясно, что бывают две правды – абсолютная и относительная. Последняя теперь главным образом и применяется в судах.
Что касается скорости, то этот принцип также имеет место в новых судах, но делится на скорость абсолютную и условную, так как для некоторых преступников нельзя применить правду абсолютную, а необходимо относительную, то пока определяется степень «относительности», проходит значительное время, что и заставляет ввести скорость условную.
Милость также царствует в судах, но, конечно, ввиду того, что для одной категории людей закон один, а для другой – другой, и что правды бывают разные, естественно, и милость должна быть разная. Иными словами, для одних обвиняемых суд – мать, а для других – мачеха. Но эта двойственность деления – людей, правды, скорости и милости – все же сравнительно переносима, так как при некотором навыке можно было бы предвидеть в преступлениях и проступках ту или иную меру наказания.
Так, например, всякий человек легального происхождения, а в особенности с родословной, должен уже сам понимать, что он есть преступник и что ему грозит высшая мера наказания, а потому может принять соответствующие меры, вплоть до проклятия своих предков и отказа от отца и матери, которые доходили до такой низости, что были дворянами или имели фабрики или земли, или сражались в рядах Императорской гвардии, защищая свою родину, и т.д. Но что совершенно странно и абсолютно ново, так это то, что для пользы остальных граждан некоторых невинных людей необходимо сделать во что бы то ни стало виновными. Этот с таким ошеломляющим успехом введенный принцип носит название, хотя и странное, но более или менее понятное – «показательность». Так, например, вы совершенно спокойно сидите дома и предаетесь научным или иным занятиям. К вам является милиция или Г.П.У. и, производя обыск, объясняет, что вы арестованы, так как в вашей квартире найдены бесспорные доказательства виновности вашей в предстоящем очередном выступлении белобандитов. Зная совершенно точно, что вы даже вовсе никогда не видели ни единого белобандита и что даже самое понятие что такое означает «белый бандит» для вас не ясно, вы должны тотчас же смириться и успокоиться, так как для пользы граждан и спасения С.С.Р. необходим «показательный процесс» и что на этот раз вы избраны, вы предназначены к ликвидации. Доказательства вашей невиновности неуместны, ибо в данном случае применяются: 1) особый закон, 2) относительная правда, 3) абсолютная скорость и 4) милость мачехи. Думаю, что если вы настоящий патриот, то пострадать за отечество, для пользы граждан вам должно быть приятно и лестно. Как-то [один] острослов уверял меня, что показательные процессы устраиваются для развлечения и увеселения граждан и преимущественно в тех местностях, где нет театров и кино. Но, во-первых, теперь театры или спектакли повсюду (хотя и любительские и тоже показательные), а во-вторых, кино-передвижки заходят в каждую деревушку и там показывают казни и расстрелы – белыми и царем – рабочих, крестьян и вообще кто под руку подвернется. Так что показывать для развлечения еще новые казни и расстрелы, казалось бы, и нет смысла, тем более, что тут имеет место обратное явление. Может это хорошо с точки зрения родовой мести, не знаю, но ведь, как известно, в С.С.Р. не повсюду – Кавказ.
Насколько новые принципы целесообразны, судить не берусь, но хочу рассказать о нескольких процессах, по которым видна необходимость применения этих принципов. Довелось мне как-то присутствовать в одном из нарсудов. Слушалось гражданское дело по иску жены к мужу. Из обстоятельств дела видно, что муж, молодой крестьянин 28-ми лет выгнал свою жену из дому за беспутство, в коем лично сам убедился, застав прелюбодеев на месте преступления. Женаты они были пять с половиной месяцев. Жена виновной себя в распутстве не признала, так как сошлась, по ее словам, с другим парнем потому, что муж надоел и она думает с ним развестись. Что же касается иска, то просит суд присудить ей две коровы и пять овец за то, что муж ее выгнал из дому. Стоимость коров определяет по 25 рублей, а овец - по три рубля за голову. Муж заявляет, что он ничего ей не даст, так как взял её из бедной семьи, почти что голую, одел и обул ее, надарил ей платьев, пальто и что денег более у него нет, а коровы и овцы не его, а принадлежат всей семье его с братьями и отцом, с которыми он еще не разделен и делиться не собирается.
- Ежели она хочет работать и обещает бросить глупости, пусть живет у меня, а не хочет – так пусть уходит. Я ни в чем перед ей не повинен.
Свидетели подтвердили все сказанное мужем, и судьи удалились на совещание. Минут через 10 вынесли решение следующего содержания: Федор Архипов обязан уплатить 65 рублей за обиды, учиненные своей жене Настасье. Ежели уплатить деньгами не может, то обязуется в двухнедельный срок отдать ей двух коров, оценивая каждую по 25 рублей, и пять баранов, оценивая их по три рубля за штуку.
Комментарии излишни, тем более, что коровы в этой местности стоят не менее 45 рублей, а бараны – 7-8 рублей. Обжаловать решение нельзя, так как оно окончательное. Как не бился мужик, а через две недели пришла милиция и пользуясь отсутствием его, из трех коров, принадлежащих целой семье в 10 душ, забрала двух и пять овец.
- Когда воротился Федор, - рассказывали мне его соседи, -стал сильно ругать милицию и судью. А сусед-то – коммунист, пошел да рассказал.
Теперь за оскорбление судьи и милиции назначен показательный процесс в центре района. На этот процесс обязаны явиться представители от каждых трех дворов по два человека. И поделом, не ругай власть! Хорошо, что у Федора Архипова нет детей, а то жалко было бы сирот после показательного процесса.
Или вот тоже.
В поселке Суворинском была потребилка. Приказчиком в ней служил парнишка 19-ти лет, комсомолец из этого же поселка. Теперь по деревням почти все комсомольцы при деле. Их назначают на различные места, чтобы научились. И деньги за это платят по табели. Конечно, этот парень знал всех своего поселка, хотя поселок огромный – дворов 400. До этой службы он ведал ликпунктом и требовал, чтобы все ходили слушать его и грамоте учиться. Но так как он сам был малограмотным, то дело у него не спорилось, почему и назначили приказчиком.
В бытность его ликвидатором разругался он с одним мужичонкой по фамилии Чайкин. Тот оказался грамотнее ликвидатора и «уклеил» его однажды. С тех пор невзлюбил Чайкина ликвидатор и при всяком удобном случае старался напакостить. Да все как-то не удавалось. А тут и случай подошел. То ли по безграмотности и неумении считать, то ли просто растратил приказчик деньги 21 рубль, уж не знаю, а только говорили мне, что последнее время он выпивал да девчонку наряжал. На 1 апреля назначается ревизия товаров и учет сумм. Положение плохо. Приказчик наш туда – сюда. Никто денег ему взаймы не дает, потому что за душой ничего, кроме жалованья. Видит он, что дело плохо. А тут как раз Чайкин с женою пришли ситец покупать да сахару. Выбрали они ситец восемь аршин да попросили отвесить два фунта сахара, а сами отошли в сторону, к стойке, и разговаривают, считают сколько придется уплатить. Вдруг приказчик как заорет:
- Куды лезете, деньги воровать?! Я вам покажу как потребкооперацию обирать!
Отворил двери да и стал кричать на всю улицу:
- Караул! Грабят!
Конечно, народ прибежал, а тут случайно оказалась и милиция. Тотчас – протокол и все прочее. С поличным, дескать, поймали вора. Чайкин посмеивается, потому видит, что ерунда, а баба-то струсила и давай голосить да причитать. Протокол составили, что из кассы похищен 21 рубль крестьянином Чайкиным и его женой. Мужика арестовали, а бабу оставили. Через пять дней в волость суд приехал, потому решено было применить скорость «абсолютную». Разумеется, подсудимые доказывали, что они и в уме не имели такое дело и т.д. Свидетели приказчика, местные крестьяне, показали, что не видали и не знают, чтоб Чайкин крал: семья честная, работящая и зажиточная, всего у них вдосталь, так что и красть им не для чего. Свидетели Чайкина показали то же, но добавили, что приказчик три дня тому назад просил у них 21 рубль в долг, но что они не дали.
Дело ясное, не правда ли? Так и разрешил суд. Совещание судей продолжалось не более пяти минут. Решение быстрое и с применением первого пункта, второго, третьего и заодно уж и четвертого. А решение гласило: признать Чайкина Николая и жену его Татьяну виновными в краже (не в ограблении!) 21 рубля из потребительской лавки, в присутствии приказчика Петрова. Принимая во внимание, что Чайкин Николай - кулак, т.е. паразит деревни, назначить ему наказание три года тюремного заключения со строгой изоляцией и с поражением прав на пять лет. Татьяну Чайкину признать виновной в соучастии краже, но, принимая во внимание, что она происходит из бедняцкой семьи, приговорить ее к условному сроку на два года. Осужденные подали выше, но Чайкин до рассмотрения сидит в тюрьме.
Когда мне рассказали это дело, я задумался и до сих пор не знаю, что это - процесс «показательный» или нет? С одной стороны, никого не приглашали присутствовать, а с другой стороны, выходит как бы и показательный, так как все четыре пункта применены. Нет, решил я, - не «показательный»: высшая мера не применена.
Судебных процессов, как ранее бывало, так и теперь бывает много, особенно в сельских местностях. Но курьезы теперь несколько оригинальнее, так сказать, - острее. Это и понятно почему: жизнь стала другая, увертки и обходы иные; нужна изобретательность, ловкость особая и применяемость законов иная.
Вот один расторопный и изворотливый гражданин (ране был мещанином, а теперь живет в деревне, числится крестьянином) вздумал по бедности своей разжиться. Родилась у него дочка, он и решил ее «октябрить», так как при «октябринах» из женотдела выдают 30 рублей единовременно, да всегда возможно еще получить на лечение и прочее до 30 рублей в первый же год. Подговорил он жену и отправил «октябрить». Сам не пошел, потому, говорит, уж очень зазорно смотреть; со стыда, чего доброго, пропьешь все денежки. Жена съездила, «отоктябрила» и привезла домой все 29 рублей, как одну копеечку. Рубль истратила в городе. Как возвратилась, забрали они свое дитя и поехали к теще в село, верст за 80, крестить младенца. Там все по-хорошему: открестили, справили как следует быть крестины, все 28 рублей, как водится, пропили. Только пять рублей пошло на платок матери. Веселые и довольные возвратились домой. Прошел месяц… Взял хозяин свидетельство и – в город. Там опять дали 15 рублей: теперь на лечение матери, а на лечение ребенка обещали еще 15 рублей, - как зубки начнут выходить. Родители довольны: нашли, думают, легкий способ получать от дураков деньги. Подходит маслянка, надо праздник справлять, а денег нет. Три месяца уж прошло, думает [мещанин], можно ехать за деньгами. Как вдруг приглашают в сельсовет. Там секретарь и говорит:
- На имя твоей жёнки, для «октябрин» пришли денежки - 15 рублев. Так получи и распишись.
Вот, думает, хорошо, ехать в город не надо. Но как только расписался, председатель-то, коммунист, ласково так спрашивает:
- Почему это вы, товарищ, скрывали, что «октябрили» вашу дочку?» А как ее назвали-то?
Вот тут–то несчастье и произошло. Смутился наш мещанин и не знает как и что ответить. Знает, что, когда крестили, Аксиньей нарекли, а как по «октябренью» прозывается – не знает.
- Что же вы, товарищ, не говорите? Дело хорошее сделали, - нельзя вас не похвалить. Нечего смущаться… Скоро всех «октябрить» зачнем.
А мещанин стоит как пень и молчит. Соседи на него смотрят, глаза пялят. Народу много было в сельсовете в это время. Думал, думал мещанин, да вдруг ни с того, ни с сего и затрясся. Положил конверт на стол председателя, а сам скорей бежать домой, наутек… Запил он с этого дня! Всю «маслянку» трезвым не был, да спьяну и проговорился кому-то, что и «октябрил», и окрестил свое дитя. Разумеется, дошло до начальства, а там, в скором времени – и суд. Только суд оказался на этот раз не показательным, а простым, без четырех пунктов, так как мужики засмеяли бы. В дураках-то - не мужик, а женотдел! Иск предъявлен был не к матери, с которой женотдел имел дело, а к отцу. Присудили 45 рублей и судебных издержек 55 рублей, всего ровно сотню. Продали у мужика все до последней коровы, оставили только жеребенка, да пару овец. И правильно! Не мошенничай!
А вот иск в 25 рублей к председателю сельсовета за обиду письменной форме – это, пожалуй, анекдотом попахивает, но на самом деле – истинное происшествие.
Одна солдатская вдова задумала лошадь свою продать. Приходит в сельсовет к секретарю и говорит о своем деле, просит удостоверение дать, что кобыла принадлежит ей, что приметы и масть такая-то. Секретарь сейчас же написал удостоверение и к председателю – подписать да печать приложить. Печать поставили, подписали, все как следует быть и отдали бабе.
Та через неделю – на базар с лошадью. Нашелся скоро покупатель, и – по рукам. Дело сделано. Баба вынимает бумажку и дает прочитать, дескать, лошадь – моя. Покупатель грамотный , прочел да как прыснет со смеху, удержаться не может! Народ вокруг него столпился, спрашивает что такое, в чем дело, а тот хохочет, так и заливается. Наконец угомонился. А баба наступает, думает издевку покупатель над ней делает, хочет от лошади отказаться. А цена подходящая.
– Да нет, ничего, - говорит покупатель, только писулька подложная.
– Как подложная? Чего ты брешешь? Мотри-ка, и печать, и все тут естя. Очумел что ли?
– Я - нет, а вот вы-то, хто така будете?
– Хто така? Известно, – солдатска вдова.
Народ стал наступать на покупщика, потому [что] бабу все на селе знали.
– А вот читайте сами, - говорит покупщик, коли мне не верите.
Выискался из толпы грамотный, взял удостоверение и читает: «Дано сие удостоверение Марии Ивановне Кротовой в том, что она кобыла рыжей масти на леву сторону, на правом ухе надрез. 10 лет. В чем и подписуемся с приложением советской печати. Предсельсовета Пеньплахов, секретарь сельсовета Авдухин. Марта 21-го дня, 1926 года».
Тут поднялся хохот и шум такой, что целый час не могли угомониться. Покупатель, конечно, ушел, а над бабой все смеются: рыжая кобыла! рыжая кобыла! Застыдилась баба, стала плакать. Тут с ней беда и приключилась. Нашелся какой-то сердобольный да и посоветовал в суд на предсельсовета подать и прошение пообещал написать. Пошли прямо с базара к судье, прошение там написали и отдали.
Прошло недели три. Лошадь на базар баба вывести боится, потому засмеют. Наконец вызывают бабу в суд. Что там было на суде, кто и что говорил – не знаю, только у председателя был защитник – комсомол. Долго решали судьи. Вынесли соломоново решение: руководствуясь революционной совестью и пролетарским правосознанием, признать председателя сельсовета, за недоказанностью, невиновным; бывшую солдатскую вдову Марию Кротову за оскорбление предсельсовета оштрафовать на три рубля, а с покупателя Петра Трифонова, как явного спекулянта, взыскать в пользу сельсовета, на достройку избы-читальни, стоимость рыжей кобылы 73 рубля.
Что дальше было мне неизвестно. Какому пункту отдано предпочтение? Трудно сказать. Пожалуй, первому, но и второй применен: «правда относительная». Да и четвертый не забыт: «кому – мать, а кому – мачеха». Вот, пожалуй, третий пункт не участвовал в этом скромном деле, потому что процесс - тоже не показательный.
Из веселеньких судбищ, но окончившихся печально было следующее. Обвиняли секретаря сельсовета почти что в явной контрреволюции. Чуть-чуть дело в Г.П.У. не перешло. Приговорили малограмотного секретаришку к двум годам тюремного заключения с поражением прав на пять лет. Дело было самое простое.
На одно из заседаний расширенного пленума сельсовета прибыл из РИКа секретарь райкома делать доклад о возмутительном убийстве Воровского. Всем, конечно, известно кто такой был Воровский. Но крестьяне, как малограмотные и мало просвещенные, не знали ничего о нем, [поэтому] решено было сделать доклад. Доклад, как я упомянул, взялся сделать сам секретарь райкома, главное лицо в районе. Слушателей набралось много, но пришли преимущественно подростки. Заслушали доклад, задали обычные вопросы, начались прения, а к концу вечера докладчик сказал заключительное слово. Все прошло хорошо и гладко. Секретарь сельсовета остался и всю ночь писал протокол собрания и резолюции. Утром дал подписать председателю и с первой оказией отправил в РИК на утверждение. Как на грех, почту в этот злополучный для секретаря сельсовета день вскрыл сам пред. РИКа, а не делопроизводитель. И, о ужас, в числе прочих постановлений было написано следующее:
Слушали: Доклад секретаря райкома о возмутительном убийстве товарища Воровского, бойца за слободу.
Постановили: Убийство утвердить.
Через неделю – без показательности и всего прочего – два года. Ясно, сволочь какая, контрреволюционная! Говорят, что секретарь сельсовета и до сих пор не понимает, в чем заключается его вина. А человек был преданный, старательный!
Подумавши над этими процессами, невольно приходишь к заключению, что необходимо было отменить принципы реформы Александра II. Ясно, что они отжили свой век, устарели и применять их теперь было бы совершенно несправедливо и непоследовательно. Всякому овощу – свое время.
с. Чулым. 8/IV-1926 г.
СОВРЕМЕННЫЕ КРЕСТЬЯНСКИЕ ПРАЗДНИКИ
Карнавал в деревне
В воскресенье, на масляной неделе, мне довелось проезжать большое село Сибирского округа. Было часа три дня; улица полная народом кишит пьяным.
Тепло, грязно, пьяно до бесчувствия. Крик, шум, езда на дровнях, смех, пляс. Кое-кто валяется в лужах, откуда на четвереньках вылезает и при помощи ребят с трудом становится на слабые ноги. Дети мало отстают от старших: мальчики 11-13 лет - вдребезги пьяные, мчатся вскачь по селу, насев по 10-15 человек в дровни.
Навстречу мне довольно медленно двигается что-то огромное, издали совершенно непонятное: торчат пучки соломы, вилы, грабли, гремит гармошка, слышно пение. Я заинтересовался и остановил лошадей, чтобы пропустить мимо себя чудовищную колесницу. Тройка лошадей впряжена в дровни, а к дровням прикреплена телега на трех колесах. К дуге тройки привязаны: метла, пук соломы и колокольчики. В дровнях стоят в вывернутых наизнанку тулупах с колпаками на голове два парня и держат в руках вилы и ухват, остальные шесть, с пьяными раскрасневшимися лицами, сидят с гармошками в руках и поют:
Коммунисты – лодыри
Всю Рассею продали,
До Сибири добрались,
С Колчаком разодрались!
На паек поставили,
Голодать заставили!
Самогоночка милая!
Ты сердешная, родная.
Ой, жги, жги – говори:
Самогонки навари!!
В сломанной телеге сидят в рваных тулупах бородачи с кочергой, граблями, багром, сковородником, помелом и топором в руках. Сидят молча с искусственно свирепыми лицами, делая гримасы и принимая позы. За колесницей движется рычащая и хохочущая пьяная толпа: бабы, дети, мужики. Признаться откровенно я струсил. А ну как кто-нибудь крикнет: «Посадить и их в телегу!». К счастью, шествие проследовало благополучно, не обратив на меня никакого внимания. Тем не менее, несмотря на ужасающую грязь и лужи, я все же попросил ямщика подогнать лошадей, поскорее выбраться из пьяной деревни, но, к сожалению, оказалось, что сделать это было невозможно без риска задавить или подмять кого-либо под сани. Повсюду валялись в грязи пьяные, а из дворов неожиданно выскакивали с криком и руганью, в рваных рубахах, с окровавленными лицами, люди разных полов и возрастов, еле стоящие на ногах.
Миновав, наконец, кое-как село, я выехал в степь и облегченно вздохнул. Правда, тяжело смотреть на озверевших и обезумевших людей. Проезжая в тот же день далее, по другим деревням, повторялась та же картина, но с различными вариантами. Так, вечером жгли на улицах соломенные костры, прощаясь с «маслянкой». Счастье еще, что не было ветра, а то плохо пришлось бы - много люда и изб покончили бы свое существование. В другой деревне двое усталых, с потными лицами милицейских действительно подбирали живые трупы, вытаскивая их из снега и грязи, наваливая затем на дровни для доставки в каталажку при райисполкоме. Видимо, карнавал приходил к концу и, надо думать, что в этом году, после многих лет, прошел весело и удачно; по крайней мере изувеченных, как впоследствии я узнал, было вполне достаточное количество для праздника.
Заночевал я у знакомого ямщика, который был недостаточно пьян для «маслянки». На другой день мне необходимо было посетить сельсовет, школу и больницу. Большинство служащих, кроме конечно врачей, не смогли приступить к работам, зато врачам пришлось туго. Избитых, с проломленными черепами и поломанными конечностями оказалось множество. Изувеченных же до конца было не так много: одна старуха, на которую налетели дровни с 10-13-летними детьми (она сразу же и померла), девушка 16-ти лет, голова которой оказалась слабее оглобли, девчонка 8-ми лет, животишко которой не выдержал схватки с ухватом, да мужичонка, выразивший удивление тем, что нельзя улицу перейти трезвому, без удара поленом по голове. Впрочем, о последнем доктор мне сказал, что может он и останется жив, но будет лишен навсегда памяти и речи. И то хорошо, хоть не вспомнит никогда, что на «маслянке» нельзя быть трезвым и чего доброго в следующем году не напьется в этот знаменательный для него день.
Были и другие, более «скромные» случаи перехода на тот свет. Так, по рассказам начальника районной милиции, много, видимо, потрудившегося на пользу сельского населения, в дни карнавала один мужичонка так обрадовался свободе, что стал пить самогонку ковшом прямо из ведра и тут же, не вставая с места и не успев даже произнести ни единого ругательного слова и перекреститься, отдал богу свою добрую душу. Мир праху твоему, радостный, свободный пахарь! Ты много поработал на своем веку, мирно жил, освободили тебя – ты с радостью, без ругани мирно помер, не успев даже перекреститься! Ты никого даже не успел изувечить в эти великие дни карнавала! Спасибо тебе! Многие матери и жены всю жизнь будут тебе благодарны, будут чтить твою незлобивую душу, твое доброе имя!
Был еще целый ряд подобных смертей, но оставим эту тему; слишком грустно и противно видеть и слышать это. А вот что ново и интересно, что открывает глаза на психику мужика, так это нижеследующий мой разговор с мирным и симпатичным тружеником крестьянином. В избе сидит и опохмеляется мужичонка. Я спрашиваю его как встречали и провели у них в селе «масляную» и получаю следующий ответ:
- Вот уж благодарим мы коммунистов, что ноне разрешили слободу. Вари себе самогон сколько хочешь! Прежде, небось, не дозволяли, при царском-то праве; водку приказывали покупать. А таперь какой дурак за 1 рубль 80 копеек ее купит? Вари себе самогон! Таперича мужик сам себе голова! Хочу – наварю 10 ведер, хочу – 20, а захочу – так 100 ведер наварю! Вот это уж настоящая слобода! Земной вам поклон, господа коммунисты! Таперича и мы понимаем, что тако означает слобода. Храни вас Господи! Многия вам лета! Ура!
Да, безусловно, что с этого времени популярность коммунистов в деревне начнет все более и более расти; будет расти с каждым христианским праздником. Можно себе представить как поднимется их престиж после Пасхи. А они-то, чудаки, -против Христа, против христианской религии! Сами себе могут напортить. Страшно за них, боязно. А вдруг запретят христианские праздники в деревне? Что тогда будет? Да, положение их незавидное! Чем популярность-то приобретают? Жалко их: говорят, тоже ведь – люди!
20/III- 1926 г.
с. Ордынское
|
|