|
На правах рекламы: |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск третий
Памятки истории
Многие пожары в мировой истории разгораются
от искры Божьей, попавшей не в ту голову.
Валентин Домиль
Дмитрий Шагиахметов
ИЗ ПРЕДЫСТОРИИ «НАШЕЙ ГАЗЕТЫ»
Рабочий дневник (август-сентябрь 1989г.)
Первый визит в рабочий комитет [ 1 ]. За телефоном Герольд [ 2 ] – скупой на эмоции, рассудительный, суховатый, малоулыбчивый, поздоровался сдержанно. Такая манера у него. Впрочем, – иногда прорвется вдруг юмором, шуткой. Но – не сейчас.
– У меня селекторное совещание. Пройдите в другой кабинет – там вами займутся.
– Может, я посижу с Вами рядом? Просто послушаю…
– Нет, – у нас же могут быть свои секреты!
Откуда-то вынырнул Асланиди [ 3 ], тут же утащил меня курить и пытать:
– Как Вы относитесь к нашему движению?
Отвечаю – и боюсь, что начну поддакивать и лебезить.
К Землянухину [ 4 ] относится настороженно, у меня тоже к нему отношение двойственное. Асланиди на заседании Совета заявил:
– Землянухин занят больше личными перспективами, чем общим делом!
Притом именно с Землянухиным договорились мы идти к Лебедеву [ 5 ]. Пришел я раньше намеченного часа, и Лебедев принял меня одного. Говорит – в забастовочной среде много судимых. Рудольф [ 6 ], например, имеет две судимости, отсидел восемь лет. Я, как мог, обходил острые углы, тема очень скользкая, не до конца все ясно.
Сижу у Лебедева, листаю месячные итоги работы областного пресс-центра. Впечатление: буксующая машина с минимальным КПД – во главе с Панковым, кругленьким, испуганным, службистом до мозга костей. И вот подходит Землянухин:
– Надо открыть рабочую газету [ 7 ], Мельников [ 8 ] обещал разрешить.
– Не известно еще, кто по новому положению должен принимать решение об учреждении, – возразил Лебедев.
И – всячески уговаривал не торопиться, а пользоваться уже имеющимися в области СМИ, а он пока будет узнавать, кто и как будет заниматься открытием газеты.
Ох, и не хочется же им этой новой газеты! В курилке я посоветовал Асланиди выходить напрямую в Госкомитет по печати, а второй экземпляр ходатайства направить Слюнькову [ 9 ]. Землянухин возражал:
– Я привык к джентльменским отношениям – не будем прыгать через голову, подождем!
На следующий день – разговор с Герольдом. Наконец-то он спросил, как меня зовут.
– Дима.
– Ну, давай, как американцы Боб и Джек – без отчеств, у нас все запросто!
Сказано, впрочем, без особого дружелюбия.
Пытаюсь согласовать с Герольдом минимальную правку, внесенную в его статью. Надулся, забеспокоился – не пытаюсь ли убрать эмоциональную, ядреную часть обращения к руководителям, обороты «партийные функционеры», «административно-командная система и вы, винтики в ней». Обнаружив, что на стиль не посягнули, успокоился.
* * *
18 августа. На 10 утра назначено совещание Совета (полного состава). К 11 из городов приехало человек 11 из нужных для кворума 18. Повестка дня, по-моему, рядовая (после обсуждения будет видно, насколько я понял правильно это). Ждали до 14 часов. После, после ругани и матюга Рудольфа, который был произнесен при Ларисе (девице-секретарше, которую, однако, посадили именно для того, чтобы остерегаться матов), после голосования, при двух против – решили: если с первого раза не умеем собраться, то что будет потом. Сами своей недисциплинированностью загубим дело. Решили действовать по принципу выборов папы Римского: хоть до утра, хоть до завтра, хоть до понедельника ждать, собирать неприехавших (в том числе и Авалиани [ 10 ], сидящего сегодня на городском комитете) – но совещание провести!
Герольд: «Все! Я объявляю голодовку!» (Шкала протеста: забастовка, голодовка, харакири).
* * *
Продолжение вчерашнего совета (сегодняшнего? Закончили-то в три ночи!).
Пришел в 10 вечера. Темный вестибюль облисполкома, с настольной лампочкой, за столом молоденький милиционер. Проверил документ. Обстановка, антураж – как у заговорщиков.
Наверху все еще ждут приезда дальних (из Междуреченска, Новокузнецка и др.) членов Совета. Помаленьку матерясь, полусонные. Выясняется, Авалиани не приедет, категорически отказался. Тут же вспоминаются к нему другие претензии: не участвует, не крутится с ними вместе, как это положено бы председателю, то есть не возглавляет, «а сидит свадебным генералом». Есть претензии и к его позиции, «он против второго пункта, о хозяйственной самостоятельности предприятий». И никогда не заходит в рабочие комитеты в городах, когда там бывает. И прошлое совещание собирал, нас, рабочую группу, не предупредил, случайно, со стороны, об этом узнали. Асланиди подозревает его в двойной игре, другие не хотят торопиться с выводами, требуют разбирательства в его присутствии.
В долгом томительном ожидании обнаружили, что среди них кто-то незнакомый. Выяснили: парень послан коллективом гидроузла. Прежде зам. главного инженера строительства основных сооружений.
– Мы просим принять нашего представителя хотя бы с совещательным голосом. Наши вопросы решают, а мы вроде за бортом. Коллектив-то большой.
Асланиди начал допрос: «А Вам близки наши идеалы?»
Почти детское желание нащупать родство.
Упорно ждут едущих. Если так беспощадны к себе, то, дай бог, будут беспощадны и к другим, заставят крутиться всех. Лидером, пожалуй, Герольд. Впрочем, и Рудольф, впрочем, и Асланиди, впрочем, и несколько других.
Совершенно непередаваемая атмосфера дружеского подтрунивания, подъелдыкивания, беззлобных насмешек, тут же парирование колкостей.
Неизвестно, кому больше повезло, им или мне, что работать получается вместе. Для меня шанс оказаться в самом центре мировых событий, увидеть, стать свидетелем огромного дела, о котором не подозревал и сам, и не знают многочисленные коллеги, приходящие на полчаса для интервью. Даже, кажется, Санька Сорокин, забегавший туда одно время очень часто. Для них – получить у себя корреспондента, мало того, постоянно с ними работающего, но и еще достаточно квалифицированного, обученного многолетним сидением в партотделе «Кузбасса», тоже подарок.
Эх, не сглазь!
Для меня вчерашнее совещание, похоже, шанс написать роман о II съезде РСДРП.
… Дождались-таки. Встретили их в 23-30 (вместо 10 утра!) очень мирно, даже дружески. «Здорово, мужики, чего долго ехали?». Никто не застыдился. Попрек был только со стороны Асланиди и Герольда, открывавших заседание, напомнивших, что их послали каждого тысячи, и эти тысячи нельзя обмануть, чувствовать надо их за собой.
Долго (в утомительно полусонном состоянии, кажется, напрасно долго) – выясняли, есть ли кворум, есть ли нужное представительство от каждого города. Сейчас, по трезвому размышлению, эта щепетильность кажется крайне симпатичной. Желание не оторваться от пославшего народа, не стать неизвестно кого представляющим аппаратом, говорящим без полномочий от имени народа.
Наконец, выяснили, кворум есть. Информация Кислюка [ 11 ] о том, что происходило, что сделано со времени переезда в Кемерово. Мало народу – 7 человек – в рабочей группе, но сделано много. С этой оценкой не согласен Асланиди. Эффект маленький, много работали, но пользы мало. Не успеваем за аппаратом и с анализом выполнения протокола, заедает текучка и т.д.
Спор вокруг письма Ельцину, как сопредседателю межрегиональной группы народных депутатов. С его представителем уже встречались, он приедет еще раз. Герольд, подписавшись, как зам. пред. Совета, направил Ельцину частное (впрочем, не вполне и частное) письмо, где констатирует, что туго идут экономические разработки перехода на региональный хозрасчет и сообщает, что были бы признательны за любую помощь и советы крепких экономистов.
Спор был не по поводу обращения как такового, а по характеру действий рабочей группы, которая, оказывается, не выполнила запрета общего совещания, которое рекомендовала воздержаться от такого контакта. Впрочем, после такого замечания, принятого к сведению, само письмо одобрили.
Выяснилось, что группа экономистов под руководством Абалкина будет в области (и объезжать города с тем, чтобы и им помочь) в конце августа.
Снова претензии к Авалиани, который держится сторонним наблюдателем.
По области немало случаев, когда предприятия на грани нового взрыва из-за перебоев с моющими средствами – с мылом на шахте. Новокузнецк – ШСУ, разрез какой-то…
Из вывода «не успеваем, опаздываем, не можем угнаться за событиями» последовал логичный следующий – надо менять структуру работы, привлекать всех членов Совета, освободив их от работы. Предложена новая структура. Восемь направлений, которыми руководят восемь сопредседателей, каждый из которых имеет право подписи и по очереди (по полгода?) руководит работой Совета. Направления:
Идеология движения.
Связь со средствами массовой информации.
Контроль за пакетами требований.
Экономическая группа.
Финансисты.
Центр сбора информации.
Связь с трудовыми коллективами.
Связь с партийными, советскими, профсоюзными и другими органами.
Выяснилось, что работу свою планируют как минимум на пятилетку (или что-то около того). Но – надолго. Как общественную организацию, защищающую права рабочих, борющуюся за лучшую их жизнь. Неясно, как независимые профсоюзы или другую партию – но надолго, даже на постоянно. Впрочем, поиски аналогий (партия? профсоюз?) может быть дело пустое, от наших стереотипов. Работу будут строить по принципу Верховного Совета и съезда, каждый будет призван по мере необходимости. Впрочем, на первых порах, скорее всего, на постоянно.
Реплики при обсуждении: «Так, дошли уже. Уже по трое сразу говорим!»
– Объясните мне, я не понял… Так сказать, для ВГСЧ отдельно («повторяю для тупых» – аналог этой идиомы).
– Мы здесь собрались, как 26 бакинских комиссаров (26 членов Совета).
– Герольд, у тебя сталинские замашки (смеются и критик, и сам Герольд).
После обсуждения структуру организации приняли.
Вышли ночью из облисполкома на площадь Советов большой толпой – хоть Зимний бери. Шутка моя при этом: «Может, попробовать для начала захватить почтамт?». Ночь с пятницы на субботу, большая куча совершенно трезвых шахтеров.
Поехали в обратный путь. По пути заезжали в гостиницу «Кузбасс» за вещами, и попить чаю-кофе. Звали меня, я пошел домой, может быть, и зря.
В ходе ожидания уже были знакомые реплики: «Вступай в Совет, будешь работать».
Милиционер с вахты звонил, пускать ли Ларису – секретаря. Ему дали разъяснения, меж собой балагуря: ты ему скажи, чтобы он всех женщин пускал.
Требуют от Асланиди – председательствующего – более четкого ведения собрания, и подтрунивают над ним одновременно. Но чисто организационно собрание велось идеально для ночного бессонного времени – немыслимо хорошо.
Расстались, чтобы собраться во вторник, в присутствии Авалиани. При ультимативном заявлении Асланиди: Если он останется председателем, я уеду, не буду работать в Совете.
Симптоматичный эпизод: когда обсуждали кандидатуру сопредседателя, который отвечал бы за связь с прессой, Асланиди сказал: Есть две кандидатуры, такой-то (фамилию не помню) и Землянухин. Мое мнение, Землянухин мне меньше нравится, хотя и более грамотен. У меня с ним есть разногласия.
Резюме: давайте назначим Землянухина именно потому, что у него есть разногласия с Асланиди. Он будет с тобой не соглашаться, а это полезно. В спорах больше пользы, выявится решение лучшее. Асланиди – мгновенно! – согласился. Хотя и голосовал все же – единственный – против Землянухина.
Еще. Решено, что при голосовании в протокол вносится мнение проголосовавших против, их аргументы. Которые, хотя и обязаны будут выполнять общее решение, но снимают с себя ответственность за неверное, по их мнению, решение.
На конференцию собираются вынести предложение о наделении Совета полномочиями: принимать обязывающие решения. Правда, только двух видов – об объявлении и остановке забастовок. В остальном городские Советы существуют на правах конфедерации.
По-моему, они не играют в забастовку, а очень ответственно озабочены реальными изменениями в жизни населения области, настроены до победы бороться за эту лучшую жизнь. В эту ночь все показалось мне очень серьезным явлением, политическим явлением, значительным куда более, чем представлялось до того.
Расходясь, шутили: сегодня ночью мы не спали вместе с Лютенко [ 12 ] и Мельниковым - похоже, тем должны были сообщить, что Совет собирался ночью (!) для принятия, должно быть, чего-то очень серьезного (!), съезжаются со всей области (!).
Еще детали. Среди членов Совета есть освобожденные партийные секретари, к ним относятся без предубеждений, об этом вспоминают только тогда, когда встает вопрос об их освобождении от основной деятельности для работы в Совете. Есть очень много разных национальностей: грек Асланиди, Авалиани, Герольд, Рудольф, финансист татарин, русские. Занятые делом, глупостей (национальной принадлежности, партийности, судимости и т.д.) не замечают. Откровенны и открыты, как в бане. Каждый есть то, и отношение к нему только такое, как он думает, действует, спорит. Одним словом, настоящие мужики, без интриг и дворцовых подковырок, без озабоченности, как будут выглядеть, какое слово подобрать при споре. Цельные.
Похоже, достаточно высокий и официальный уровень грамотности, начитанности. И очень хорошо развиты. Парню, например, с гидроузла, который забыл фамилию Леонтьева, разом несколько человек подсказали ее [ 13 ].
* * *
Встреча достаточно короткая. Я пришел к концу заседания «круглого стола» в облисполкоме. Поднялся в 602-ую – пусто, спустился в зал, а там – Кислюк. Повел меня в «Кузбасс» – хотел в гостинице согласовать выводы своего комментария к решению Совета «Кемеровоугля» (по сути, штрейкбрехерскому). По пути задержались у входа в ресторан «Шалго» – стоят там кучей члены Совета, Рудольф представляет меня публике «как нашего специального корреспондента, который пишет хорошие статьи». А по лицу его видно – читает чуть ли не по складам. Хотя, если серьезно, он поражает меня каким-то глубинным природным разумом, позволяющим ему говорить на равных с выпускниками институтов – с Кислюком, например, и другими «образованными». Предложил ему встретиться в редакции – тот согласился: надо так надо!
Кислюк спрашивал о Сорокине [ 14 ], но от оценок и характеристик я мягко уходил. Впрочем, дал понять, что отношение к Саньке у меня неоднозначное. Сказал о желании Попка [15 ] работать в газете Совета – дал ему «суперхарактеристику»: сказал, что готов у него «карандаши точить».
Приглашали меня за стол – отказался, хотя завтра – заседание, и необходим «совет в Филях» – это понятно. Жаль уходить, но – не все сразу.
* * *
Вторник, 22 августа. Расширенное совещание. Пишу на следующий день, потому что сил после шести- или даже семичасового ора не осталось. Вообще, планировалось обычное заседание, в повестке – выборы сопредседателя (оставалось вакантное место для Авалиани или Асланиди). Вдруг выяснилось, что кем-то заранее созванные и обработанные в духе неприятия и подозрения председатели городских комитетов настроены дать бой рабочей группе, которая якобы «совершает дворцовый переворот». Они с ходу бросились в атаку.
Маханов:
– Рабочая группа, областной Совет занимаются не тем. Вы тут начальники, от городских отрываетесь.
Выступление Литвиненко (Белово) – все о том же.
Доходило до истерик, до полублатных выкриков:
– Заелись, падлы!
И все это – своим же ребятам, которым полностью доверяли полторы недели назад, причем, – в отличие от Маханова, – они-то, приехавшие из разных городов, сидят в Кемерово, а не у себя дома.
Требуют:
– Переизбирайте семерку!
Непонимание:
– Какие-такие семь сопредседателей? Зачем это нужно?
– Ну, пусть они как угодно называются – старший сержант, младший дворник, начальник группы…
– Нет, вы объясните, что за дележ портфелей вы тут устроили?
Кричали до исступления.
Раза три уже почти объявили о недоверии рабочей группе:
– Не верим в вашу честность и в то, что вы выкладываетесь не за страх, а за совесть.
Авалиани:
– Асланиди, Герольд и Кислюк борются не за дело, а против меня, затеяли подковерную возню.
Похоже, что именно Авалиани инициировал скандальное разбирательство. Телеграмму от его имени направили по городам прокопчане вместе с Рудольфом.
Через два-три часа немного успокоились и признали: предложенная структура руководства – очень даже неплохая. Проголосовав, ее поддержали. Далее – опять с претензиями:
– А зачем тогда вы нас вообще сюда вызывали?
– А кто вызывал-то?
Удивил всех Землянухин, выступивший против тех, с кем, помалкивая до поры, работал в группе, всячески подыгрывал Авалиани, поддерживая его линию обвинения:
– Мне надоела вся эта возня и организационные игры! Не должно быть никакой структуры, все будут работать вместе. Надо одного председателя и одного зама – и все!
Авалиани:
– Володя сказал правильно!
Асланиди (устало):
– Мы в пятницу решили за глаза никого не обсуждать. А слух разошелся. Кому-то это на руку.
Рудольф:
– У каждой организации должна быть программа-минимум и программа-максимум. Без последней – топчемся и будем дальше топтаться на месте. Что мы такое? Зачем мы?
Авалиани:
– Председателя хотят устранить! Я постоянно чувствую недоверие рабочей группы.
Проголосовали за подтверждение полномочий Авалиани. За проголосовало 17, против 9, воздержался 1.
Заседание произвело странное впечатление. Многое настораживало. Словно кто-то намеренно разваливает дело. Как бы не сам Авалиани, решивший возглавить Совет, чтобы в подходящий момент навредить движению. По крайней мере, со стороны это выглядит именно так.
Руководители городских комитетов показали себя не лучшим образом. Они почти не в курсе дел «семерки» – но готовы к самым горячим, необдуманным обвинениям, вплоть до оскорблений:
– Вы не думаете о ребятах, которые сидели на площадях, забыли о них!
Но смени семерку, поставь другую, – тоже не справится. Чтобы развивать движение, нужны постоянные кадры, умение руководить не приходит само собой. А пока получается, что с криками «Да здравствует рабочее дело!» мы это дело на корню хороним.
Иногда кажется, что назавтра в рабочий Совет будет некому прийти. Герольд и Асланиди однажды уже подавали в отставку с постов сопредседателей, а Кислюк уходит прямо с середины заседаний – торопится на телевидение. Как же работать-то?
Но сейчас решили – уходить нельзя, оставляя все Землянухиным. Теперь сопредседатели будут освобождены и смогут всецело посвятить себя Совету. Будет кому и за дисциплиной смотреть – а то ведь на собрании опять не все трезвые. Ну как таким доверять?
Многое, конечно, не продумано. Связь с городскими комитетами слабая. Нужен твердо определенный день, чтобы раз в неделю съезжаться, обмениваться информацией, отчитываться перед низами. А сегодня даже курили по разным углам – рабочая группа от городских комитетов отдельно. Хотя «городские», действительно – малосимпатичны. Не все, конечно. Вот Женя Говоров – приехал с таким же, как у всех, настроением, но уже через два дня разобрался и перешел к нам – в стан «заговорщиков».
Главные претензии к Авалиани сформулировали достаточно четко: сидит в Киселевске, и за полмесяца в рабочей группе так и не появился. И вообще – работает два дня в неделю, а не семь, как надо бы, не координирует, не отвечает за действия Совета в целом, не берет на себя ответственность. Второе – он, по сути, противник хозяйственной самостоятельности шахт и разрезов, то есть выступает против второго пункта Протокола [ 16 ], коим руководствуется в своей деятельности Совет. Сегодня он это почти признал – сознался, что выступает за автономию трестов, а не отдельных предприятий.
Асланиди:
– Я признаю, что Теймураз Георгиевич много сделал во время работы правительственной комиссии, никто из нас не смог бы так с ними сотрудничать. Но сегодня его авторитет работает против нашего дела. Против наших решений. Работать в одном с ним органе я не смогу.
Но после совещания Асланиди заявил перед телекамерами:
– Поздравляю Теймураза Георгиевича с победой!
Все это снимала Западно-сибирская кинохроника – для истории или для органов. Пообещали, правда, до первого января в свет не пускать. Был еще какой-то мужик с видеокамерой, у которого Рудольф потребовал удостоверение, оно оказалось сомнительным – якобы от тележурнала «Человек и экономика».
Позднее Землянухин увел меня в сторону, – пытался выяснить, какой материал я буду готовить. Мне было просто физически неприятно говорить с этим парнем. Он явно преследовал свои цели. Когда кто-то интригует, мне всегда противно. А ведь именно Землянухину поручили заниматься открытием рабочей газеты! Он ее погубит, конечно!
Идеальная среда для интриг – разобщенность. Пока «городские» не будут точно знать, чем занимаются в Совете – их можно возбудить любым криком, отравить демагогией, с легкостью противопоставить нам. Вот почему нужна газета. Но в чьих руках она окажется?
После совещания под председательством Авалиани делили портфели по направлениям. Герольд наотрез отказался от предложенного кресла заместителя. Обсуждение отложили до конференции, до 5 сентября.
Стало очевидно, что Авалиани должен работать в Кемерове постоянно. Хотя многие склонны держать его просто как знамя, «для веса» – имя тоже иногда стоит миллиона, так что пусть живет, где хочет, лишь бы оставался в Совете. Единством надо дорожить. Даже с такими людьми, как Авалиани.
Маханов, кажется, не совсем понимает, что значит подлинная сплоченность. Угрожал, что Прокопьевск выделится из общего движения и пойдет своей дорогой.
Вместе – мы сила, а порознь нас всех съедят. Поодиночке – это не организация, а анархия, шаг назад. В июле было много стихийного, чего нельзя допускать ни при каких обстоятельствах. В Новокузнецке, например, кто-то, подогревая население, разобрал километр трамвайных путей, а в Осинниках – пешеходный мост!
На четверг наметили встречу в редакции. Будет ли Авалиани? И решит ли что-нибудь его присутствие? Говорить он умеет. И Землянухин тоже – прямо по писанному шпарит:
– Когда я ехал сюда, я мечтал, что мы создадим организацию нового типа, без бюрократии, без структуры, будем все вместе работать, будем понимать друг друга с полуслова. И будем делать то дело, которое начали – борьбу за рабочий класс! У нас работы нет, цели нет, но есть идиотская структура. Почему возникает вопрос о снятии председателя – мне это непонятно. Тех людей, кто в рабочей группе дестабилизирует обстановку, кто нагнетает, давайте этих людей будем убирать!
В чем подоплека? В зависти к уму тех же Кислюка и Герольда, в невозможности говорить с ними на равных? Обида и ущемленность?
* * *
23 августа. С утра ходил в Совет, искал Кислюка – он обещал передать материал для статьи. Кислюка не нашел, все остальные тихо и мирно работали. Асланиди угрюмый; внешне спокойный Рудольф; сжатый, как пружина, Герольд.
В курилке подошел к Асланиди, но он не мог быть вполне откровенным – рядом стоял еще какой-то мужик.
Политика – искусство возможного. Нельзя бороться, не считая потерь, – ведь, в конечном счете, можно потерять и главную цель. Это то, что я успел сказать Асланиди. Вчера, в разгар всеобщего рева, у него на столе появилась упаковка валидола – сегодня она там же, но уже распечатанная.
Асланиди взялся за комментарий (составление и сбор подписей) к одному штрейкбрехерскому материалу, сфабрикованному в Кедровке. Для него это возможность разрядится, заявить о принципах.
Рудольф поведал об одном эпизоде, анекдоте даже, из июльских дней. К нему на прием в Прокопьевске пришла женщина – явная шизофреничка. Жалуется: пенсия 45 рублей, 20 уходит на квартиру и хлеб, а остальное тратит на… инструменты.
– Какие? Зачем?
– Ну, я же двигатель разрабатываю, чтобы он на воде действовал, потому что бензин дорогой и его мало. Да вот беда – не могу дрель купить, и все дырки приходится сверлить вручную. Жалуюсь же я не на безденежье, а на нехватку металла – необходимо красное и желтое золото, а также белое, мягкое, в нем дырки крутить легче.
Рудольф звонит директору завода Ильину:
– Помогай, это же от твоего округа избиратель! У тебя на заводе есть обрезки?
– Есть.
Сели на машину, прикрепленную к комитету, отправились на завод, нагрузили полный багажник металлических обрезок и болванок. Женщина была счастлива, все время оборачивалась в сторону багажника, волновалась – не откроется ли, не выпадет ли богатство. Удовлетворили ее страсть на полгода вперед.
Самое главное в этой истории – не отмахнулись даже от ненормальной, помогли и ей, нестандартно решили, в общем-то, тупиковый для любого чиновника вопрос.
* * *
24 августа. Накануне в 10 вечера позвонил Кислюк, я попросил согласовать правку материала, справился о самочувствии после шумного совещания.
– Все нормально. Это обычное дело, это борьба, к которой надо было готовиться.
Поговорили на пределе откровенности.
Работу Авалиани мы оценили одинаково, и Землянухина тоже.
Очень двусмысленно выглядит поступок Рудольфа – он ходил к Авалиани и доложил, что того, похоже, собираются снимать. Рудольфа не понимаю, но не могу быть к нему строг.
Сегодня из рабочего комитета, кто может, придут в редакцию на встречу с журналистами газет, радио и телевидения. После внутренних баталий никто не расклеился и, похоже, будут и впредь действовать не менее энергично.
* * *
25 августа. В редакцию пришли пятеро: Рудольф, Землянухин, Асланиди, Голиков[ 17 ], Кунгуров. Перед встречей волновались, потом успокоились, прошла она с явной пользой для дела и журналистам понравилась. Потом пили чай у Золиной [ 18 ], болтали.
Главное – вбил в голову Голикову и Асланиди, что нельзя доверять организацию рабочей газеты человеку, который не способен этим заниматься (про личные свойства и вовсе умолчим!).
И вот первая реакция – звонит ко мне сегодня Герольд:
– Не придешь ли завтра в гостиницу обсудить вопрос о газете, надо помочь составить письмо, мне это поручили – может, даже в Москву поеду.
Сегодня же утром к редактору пришел Авалиани. Принес материал, который редакция поручила готовить именно мне. Видимо, Теймураз Георгиевич решил набирать очки перед конференцией, что вполне понятно.
Мы беседовали с Авалиани вполне дружески. Кстати, многие обратили внимание на слова Рудольфа:
– Сейчас у Совета налаживаются контакты с «Кузбассом», вот Дима с нами работает!
Очень сильно вокруг них вился Васька [ 15 ], и я его представил, как очень заинтересованного в сотрудничестве человека. Асланиди записал его телефон.
Вообще, отношения с Асланиди откровенные, этим дорожить надо – не растерять бы. Он когда-то работал в Осинниковском горкоме партии инструктором отдела пропаганды, а Кислюк – в обкоме. Совет сотрудничает и с сегодняшними партийными функционерами. Я предложил Асланиди подробнее проинформировать читателя, кто есть кто в Совете, получится весьма любопытная картинка.
* * *
26 августа. Когда я после встречи бродил с кем-то, Рудольф сказал Золиной вполне откровенно:
– Шевяковцы [ 19 ] нас опередили, хотя забастовку готовили именно мы. Я знаю, что мною интересуются органы – они знают даже, чем я какал в детстве.
Вчера, когда я был в приемной у редактора, зашел туда Авалиани. Обратился к секретарю:
– Могу я видеть редактора?
– Вы кто?
– Авалиани, народный депутат (с достоинством, без нажима).
– Погодите минуточку!
Он повернулся и увидел меня:
– Здорово!
Пара малозначащих фраз – и он зашел к Трутневу [ 20 ], который вызвал меня через полчаса (об этом я уже писал).
В течение дня я несколько раз звонил Авалиани, согласовывая правку – тот когда услышал о ней, сначала затопорщился. Потом договорились, что на пути в Киселевск он заедет ко мне и прочитает готовый текст, что и сделал. Подписав в печать, поинтересовался:
– Трудно меня править?
Спросил, возможно, в расчете на комплимент, которого, однако, не получил.
– Неважно, люблю я Авалиани, или нет, но я не собираюсь с ним скандалить из-за правки.
– А почему Вы говорите о нелюбви ко мне?
– ???
– Когда Тихомиров брал у меня интервью, он почему-то тоже спросил, были ли и есть ли у меня друзья, – в том смысле, что я похож на человека, который плохо располагает к себе сторонников.
Потом вместе посмотрели вторую передачу «После забастовки», Авалиани выглядел очень оживленным – мне показалось, что более всего заинтересовался эпизодами, где он сам в кадре. Расстались вполне дружески.
Утром зашел в гостиницу к Герольду. Обнаружил его в комнате одного, спящего. Разбудил. Долго – кажется, слишком долго – говорили. Убеждал его по поводу газеты и даже взялся составить проект решения. Наконец, Герольд открыл блокнот, записал мои советы по поводу отношений с прессой. При разговоре присутствовали Асланиди и парень-контрразведчик. Обсуждали вчерашнюю «Панораму недели», где Саня Колпаков [ 21 ] вдруг стал ловить очки в беседе с Лютенко и, по сути, подтвердил его мнение, что оснований для беспокойства нет, хотя представители Донецка и Кузбасса, собравшиеся в Москве, утверждали: протокол соглашений [ 16 ] выполняется медленно и неудовлетворительно. Сказал же он примерно следующее:
– Похоже, слегка задремав, рабочие комитеты решили как бы взбодриться, – ущипнуть себя, что ли…
Вот он – уровень понимания ситуации на местном ТВ!
Удивило, как он вчера обратился к Лютенко:
– Александр Федорович, Колпаков не был бы Колпаковым, если бы не задал вам такой вопрос…
Уже говорит о себе в третьем лице…
На волне рабочего движения многие делают себе имя…
На улице встретил сегодня Котлярова [ 22 ]. Поприветствовал меня:
– Здорово, забастовщик!
Похоже, записали меня братья по перу в «рупор забастовки».
Почитал материал Герольда на свежую голову – показался сыроватым. К членам комитета у меня каждый день меняется отношение. Долго и подробно объяснял ему: СМИ формируют общественное мнение и, значит, нужно иметь свою, независимую, неподконтрольную газету. Не помню, в связи с чем, невольно вырвалась у меня расхожая фраза:
– Да, сильны мы задним умом!
– Это вообще характерно для русского человека.
Себя, что ли, русским считает? Отвечаю:
– Да и для наполовину татарского человека, как оказалось, тоже характерно!
Смеется.
Пили в Совете густой чай. Матерились на вчерашнюю «Панораму». Между делом:
– Купить бы бутылочку на праздники…
Скоро день шахтера…
По поводу того самого Обращения в Москву, где ставили вопрос о собственной газете – договорились, что получу его в понедельник для публикации. Убедить бы только Трутнева, чтобы напечатать разрешили. Но если не позволят – используем запрет как аргумент: вот, мол, как относятся у нас к прессе…
В Новокузнецке – разговоры о предположительном повторном приезде Слюнькова в Кузбасс [ 23 ]. Хорошо бы подгадать решение вопроса о газете под этот приезд…
* * *
28 августа. Глаз помаленьку «замыливается» и не все уже замечается и запоминается так остро, как в первые встречи с ними.
Эпизод – кто-то, решив поделиться конфиденциальной информацией, спросил, оглядываясь по сторонам:
– Чужих здесь нет? – и сам себе ответил:
– Нет.
Скользнул по мне взглядом, как по собственному отражению в зеркале.
С утра пришел в Совет по двум причинам. В субботу договорились, что возьму у них проект московского обращения и комментарий к нему Герольда, и принесу вариант письма Слюнькову про открытие газеты. Вариант внимательно прочитали и одобрили, а с обращением все затянулось: одна его версия есть у Землянухина, который куда-то запропастился. Землянухина, кстати, ждал какой-то парень с жалобой. Куда, спрашивается, делся?
Иным работникам надо бы – по шее, в качестве меры профилактики…
Пока костерили Землянухина, в столе в папке с копиями обращение, наконец-то, обнаружили. Тут же составили комментарий. Позвонили также в Прокопьевск – нужна информация о состоявшемся там митинге.
С большей частью ребят перехожу на ты. И, обнаглев, даю чуть ли не указания:
– Надо создать пресс-бюро.
– Проанализировать сообщение пресс-центра и с критическими замечаниями обратиться в газету.
– Застолбить пять минут на телевидении для наших выступлений.
Принес им «Соц. индустрию» с декларацией донецкого Совета о необходимости создавать Совет рабочих комитетов страны. «Велел» обсудить это на завтрашнем заседании.
Стараюсь быть не навязчивым, но настойчивым. Им все же не хватает педантичности, аппаратной четкости. А каждый вопрос нуждается в особом «ритуале» исполнения. Надо постоянно подталкивать.
Сегодня должны встретиться с министром здравоохранения. А в завтрашнем «Кузбассе» идет большой кусок Авалиани.
Как быть на будущее, если Трутнев откажется ставить в газету материалы рабочих комитетов? Посоветовал им в споре с Трутневым использовать такой аргумент: будете игнорировать нашу информацию, – мы обратимся с призывом бойкотировать подписную кампанию «Кузбасса».
* * *
30 августа. Вчера – заседание Совета, на которое приехали практически все председатели городских рабочих комитетов.
Асланиди:
– Вы уже как член комитета работаете.
– Это не очень хорошо. Мне надо бы не увлекаться, нужна известная дистанция. Для объективности.
Мельников в открытии рабочей газеты решительно отказал. Сначала крутил про нехватку бумаги, а потом высказался прямее:
– А вдруг вы Демсоюз публиковать начнете!
– Но ведь мы же будем контролировать! Вы же свой «Кузбасс» контролируете?
– У меня нет прав и полномочий разрешать вам открыть свою газету.
Что ж, на то он и верхушка Обкома. Впрочем – снял копию с ходатайства об открытии и сказал, что переговорит со Слюньковым 1 сентября. Ребятам-то дело совершенно понятное. Иронически переглядывались, выслушивая явно надуманные причины.
Голиков насел на меня:
– Дилетантизм захлестывает, надо написать от имени Совета обращение по поводу освобождения наиболее честных работников для обучения контролю в составе ОБХСС [ 24 ], чтобы СТК приняли такие решения: освободить на тех же условиях, что и членов рабочих комитетов.
Есть и сложности: профессионалы за равный труд будут получать разные деньги. В Белове уже с этим столкнулись, отправив своих рабочих в органы уголовного розыска (попытка «муниципализировать» милицию). Через некоторое время начались взаимные трения в угрозыске.
Главным вопросом совещания было утверждение повестки дня конференции (5 сентября) и Устава [ 25 ]. Устав в проектах написали Герольд и Асланиди, другой – Рудольф (он же привез еще один вариант, подготовленный юристами по просьбе рабочего комитета из Прокопьевска). Может показаться, что различия лишь в деталях, но это только на первый взгляд, поэтому решили создать редакционную комиссию под председательством Рудольфа.
Начали не в 10, а в 11-30 из-за опоздания Авалиани. Но все в целом прошло гораздо спокойнее, чем в прошлый раз. Ни взаимных упреков, ни личных выпадов. Всеми силами старались поддерживать атмосферу доброжелательности, – как бы усвоили уроки, памятуя о былых баталиях.
Утвердили, в принципе, мысль Голикова, поручили написать обращение о милиции (фактически передоверив это дело мне).
Герольд докладывал о создании общесоюзной организации. К этому времени у нас уже была на руках бумага от Донецкого регионального Совета с предложением собраться всем 10 сентября в Москве. Отбили телеграмму – предложение поддерживаем, общесоюзная организация необходима, нужно собрать учредительную общесоюзную конференцию после нашей всекузбасской. Рассуждали обо всем с уверенностью в своих силах, как солидный купец-миллионщик говорит с лавочником, приглашающим к интересному проекту. Вполне отдавали себе отчет, что без Кузбасса всему этому общесоюзному делу не обойтись, и одновременно побаивались, осторожничали – как бы не вляпаться, не влипнуть в невыгодную ситуацию. Решили всем отправляющимся в Москву делегациям дать статус наблюдателей в любых совещаниях, без права принимать решения и с обязанностью по возвращении в Кузбасс докладывать о том, что видели. Очень не хватает информации, что именно происходит в Донецке и Москве.
Авалиани:
– К сожалению, у нас нет достаточно подготовленных теоретиков, которые могли бы дать квалифицированные объяснения. Москва сильнее. Но бросаться в объятия к первым встречным нельзя. Надо четко определить, кого тот или иной оратор представляет: два-три человека за ним, или целая область.
Асланиди в курилке пытался объяснить место Совета в общественной иерархии:
– Мы – Союз Советов трудовых коллективов. Ведь у них вся власть. И именно они, кстати, принимали решение о нашем направлении сюда.
Спорили о «Болейзолоте», там партком и начальники подготовили, а рабочие утвердили обращение в Верховный Совет – упрекают Кузбасс в рвачестве: «Не надо толкаться локтями, надо уважать людей. Приезжайте и посмотрите, за чей счет вы хотите улучшить свою жизнь».
Споры: надо ли вообще отвечать на такие выпады.
Надо. Асланиди был нынче в Сочи, там отдыхает много шахтеров, постоянно дискутируют. Донецкие уверены, что мы живем лучше их. А в Кузбассе, мол, одни рвачи. Он – им:
– У нас в магазинах даже сыру нет. Чтобы перечислить, что у нас на прилавках – хватит пальцев на руках.
Не верят.
Надо отвечать!
– А не получится, что мы оправдываемся?
– Правды никогда не бывает слишком много. Мы им не просто ответим, а опубликуем в «Кузбассе», чтобы и у тех наших, у кого рваческие настроения, было ясное представление, как нас в стране воспринимают.
Авалиани:
– Решим так: опубликуем в Болейской газете и в «Кузбассе», поручим товарищу Шагиахметову подготовить материал в центральной прессе о целях нашего движения.
Поступило также предложение пригласить гостей и показать им наши трущобы и обратиться к председателю Гостелерадио, чтобы посодействовал объективному освещению жилищных и бытовых проблем.
– Вспомните, как на ТВ готовили сюжеты о забастовке. Показывали, в основном, народ на площадях. А как люди живут – нет.
Литвиненко из Белова:
– Не хотим мы ничего ни у кого отбирать. Надо, чтобы правительство решало головой, а не руками – у этих взять, а другим отдать. Так-то и я могу!
Кислюк написал комментарий, но над ним еще много работы.
О газете докладывал Герольд. Рассказал о встрече с Мельниковым, зачитал мой проект письма Слюнькову. Авалиани, не врубившись, начал критиковать, но не шибко, не по сути (надо, мол, ужать, убрать кое-какие слова).
Решили, что Мельников, наверное, уже поговорил со Слюньковым, и надо напрямую обращаться с телеграммой к Горбачеву. Переписка, конечно, хуже личного контакта, но посылать делегацию в Москву не отважились.
Критику моего варианта письма воспринял как должное: ум хорошо, а два лучше.
Очень важный пункт – информация главного инженера ГТУ Шахматова. Оказывается, Щадов [ 26 ] бегал по Госплану и Госснабу, убеждая, что нельзя план на будущий год верстать из цифр пятилетки, – объемы добычи заложены не те. Но там – глухое непонимание. А Щадов, видимо, хорошо еще помнит ужас наших площадей.
Неграмотное верстание плана, как объяснил Шахматов, приведет к тому, что всю добычу съест госзаказ и штрафы за недопоставку, на экспорт продавать будет нечего:
– Только единый выходной съест по ГТУ каждую седьмую тонну угля. Надо принимать меры, или все уйдет псу под хвост.
– То есть Вы хотите, чтобы мы к Вашей справке приложили наш кулак? Нет возражений!
Редактор, когда я ему рассказал об этом, велел подготовить материал, который бы так и назывался – «К справке приложен рабочий кулак».
На конференцию выносят семь или восемь крупных вопросов. Приглашают партийных, советских, профсоюзных работников, журналистов, посылают телеграммы в другие региональные советы.
Выступили посланцы из Воркуты, которые трутся здесь уже несколько дней и сегодня уедут. Они внесли в требования политические пункты и поэтому проиграли. Хотя 6-ю статью Конституции, вероятно, в скором времени отменят, и выборы в местные Советы будут проходить иначе [ 27 ].
Политические требования воркутинцев напугали местные власти. С газетой у них скандал. Нет регистрации, нет счета – просят у нас моральной поддержки. Предлагают поднять на нашей конференции вопрос о недоверии Щадову и Сребному [ 28 ].
Оказывается, что кормятся в Воркуте все же лучше. Зарплата у ГРОЗа [ 29 ] в среднем 950. В Совет у них входят не только угольщики. Это, кстати, всплывало и во время обсуждения общесоюзных планов организации, и какой, интересно, она будет – сугубо отраслевой? Ведь в Донецке региональный Совет – «угольный», а у нас представлены все слои населения, область.
Добился предварительного согласия членов Совета сходить на день знаний в ШРМ-12. Гвардейцева накануне вечером звонила мне:
– Мы объявляем забастовку!
Я отговорил ее. А требования передал с обещанием рассмотреть и внести в общий пакет. Хочу свести ее с руководством Совета – пусть встретятся с пионерами, Юра Сергеев [ 30 ] снимет – благо, всевозможными открытиями и детскими мероприятиями занимался не раз.
Землянухин в конце пригласил всех на встречу с театром Спесивцева [ 31 ], который очень заинтересован в контакте с самым «модным» – с тем, что на слуху.
Напуганный перспективой открытия рабочей газеты, Мельников дал команду Трутневу предоставить РК хоть полосу, хоть сколько, – вообще дать зеленый свет. Те не отказываются, но продолжают настаивать на своем. Для полного освещения деятельности РК мне позволено даже взять в напарники Карзову [ 32 ]. О ней очень хорошо отзывался, расспрашивая меня, киселевский парень – член Совета.
Анжерские мужики бросились ко мне здороваться, как к родному. Я кричал им:
– Что же в гости не зовете?
Убежал от них с раскаленной головой, обессиленный. В перекурах много разговаривал, а надо бы больше слушать и записывать. Важно не только участвовать в движении, но и документировать. Не увлекаться!
* * *
31 августа. В обкоме состоялась встреча, длилась шесть часов, Трутнев представил меня как аккредитованного.
Утром зашел в Совет – сидят, слушают Дроздова о работе облсовпрофа. Тот вначале пытался встать в позу начальника:
– Как это я должен отчитываться?
Спесь сбили быстро. Конкретный разговор показал, что знает он ситуацию плохо, а влиять на нее не пытается. Его убеждали быть защитником интересов рабочих, а он крутил.
Между прочим, я его прижучил:
– Вы собираетесь вызывать высокую комиссию еще раз. А сможете ли отчитаться о своей работе?
Опять начал крутить:
– Я Марата-то [ 33 ] хорошо знал…
Сказал в Совете, что Карзова с 5 сентября будет работать со мной. Шучу:
– Мы, в отличие от вас, будем сотрудничать на принципах сопредседательства, с ротацией, одну неделю я начальник, одну она.
Рудольф хохочет.
Асланиди подошел ко мне с моим же раскритикованным вариантом письма Слюнькову – не внесу ли правку? Отказался:
– У меня не получится.
Во время встречи в обкоме устал пожимать руки. Собкоры, Катриченко, Торубаров, Макаркин. Анжерские ребята. Дыбенко, Авалиани. Кроме того, как порученец, раздавал собкорам пригласительные на конференцию.
Особо оживленно лаялись по поводу газеты. Не хотят они ее открывать! А ребята настаивают. Посоветую им в «Кузбассе» опубликовать статью под заголовком «Зачем рабочему движению нужна газета?». Не пройдет – аргумент. Пройдет – польза.
Землянухин, конечно же, ничего не сделал.
Ребята вчера активно собирались на сегодняшнюю встречу в школе рабочей молодежи у Гвардейцевой. Даже высказали идею – взять шефство, превратить школу в особый центр.
Во время встречи приводили много примеров чиновничьего саботажа. Но об этом пока не буду.
* * *
1 сентября. Поход с Асланиди, Рудольфом и Андреем Щегловым в ШРМ к Гвардейцевой. Очень торопились, опаздывали. Но успели.
На крыльце девчонки и мальчишки открыто курят. Елизавета всех нас приветствовала в липучей своей манере. Построили ребят на линейку. Ну, пацаны, понятно, не сахар – шумят. Мало что хотят слушать. Разболтаны любовью и попустительством Елизаветы.
Рудольф, затем Щеглов и Асланиди неплохо и недлинно сказали речи. Поздравили. Потом пошли в класс, сели и в течение примерно часа разговаривали – после суеты с подсветкой, которую настраивал Юра Сергеев. Говорили о простых и очевидных вещах – нехватке машин для скорой помощи, моющих средств – добились даже некоторого интереса: пошла дискуссия по углам с каждым в отдельности.
«Под занавес» Елизавета повела пить кофе и немного нас расслабила. Уходили, пообещав еще раз вернуться. Без всяких оговорок поддержали ее маниловские идеи и обещали «сделать все, что надо, чтобы сдвинуть дело, дойти даже до Правительства», чем повергли ее в полную экзальтацию.
В машине обсуждали пацанью жизнь. Рудольф молчал. Не знаю, по каким статьям «сидел» – о прошлом он никогда не заикается, избегает скользкой темы, хотя отлично понимает – о его судимости всем известно.
Щеглов очень загорелся помочь школе; проболтался, что в детстве прокурор для него восемь лет просил.
Взял в комитете у Голикова – на бегу – черновики обращения по поводу перевода рабочих в БХСС. Составил он их не очень удачно. Землянухин всегда мрачный и многозначительный, все время шумит про свою занятость и что готовит телеграмму Горбачеву о будущей газете.
Анчаров:
– Многозначительность – стартовая площадка кретина.
Очень хорошо держится Рудольф. Обаятельность у него естественная, «природная». Мужик.
В классе на беседе:
– Некоторые девочки у нас беременные, стесняются в школу ходить.
Рудольф:
– Надо через себя перешагивать. Когда вижу беременную молодую женщину – у меня совсем другое чувство, очень хорошее.
Он же:
– Надо все равно учиться. Вот сейчас мне понадобилось, и жалею, что бросил институт (?). Теперь приходится даже по ночам заниматься, наверстывать.
И так душевно, на равных, не снисходительно, не покровительственно, не понарошку разговаривал с пацанами!
Поддержали мою идею о шефстве. Это прецедент, прорыв, пример позитивного в работе Совета.
По-моему, поездкой в ШРМ все остались довольные. А Сергееву нужны были общие улыбки. Он пытался всех развеселить. Девице, стоявшей рядом с Рудольфом, крикнул:
– Ты его потискай, потискай!
Рудольф:
– Если так, я сюда еще приду!
Все смеются.
* * *
4 сентября. Забежал ненадолго, почитал им отчет о встрече в редакции. Все с шуточками, по-дружески. Оценили на «нормально», попытались навалить кучу других заданий. Я отбивался:
– Еду к деду копать картошку!
Асланиди:
– Мы тебе от Совета в помощь дадим двоих, чтобы шустрее копали.
– Так там дед все равно в день не отпустит, надо же и посидеть.
– А мы дадим таких, что и в этом пособят.
Смеемся.
Землянухин, конечно, ничего не сделал. Опять начал важно надуваться и крутиться. Говорит, что анализ работы пресс-центра кому-то перепоручит.
«Пустой и неработоспособный дуб», - кто же это сказал? Не помню…
Послали Марианну Лобанову в рабочий комитет, который вызвал комиссию по Крапивинскому гидроузлу (Коптюг, Васильев) [ 34 ]. Там же выяснилось, что наши были в Новосибирске, где обсуждали вопрос о Катуни, требовали прекратить стройку.
Позвали меня с Кислюком в 15-00 к Кузнецову (генерал ГТУ), послезавтра – в Березовский на тамошнюю конференцию, а 14 сентября – на комиссию по гидроузлу (с Лобановой).
Захожу к Рудольфу:
– Я отвлеку на минуту. Я ведь человек занятый, в отличие от вас, бездельников.
Смеется. Довольный. Оценил снимок в воскресной газете (ШРМ).
Пришел Трутнев из обкома – вломили ему за то, что на первой полосе у него снимок с зеком в центре (Рудольф в ШРМ среди школьниц!). В обкоме Трутневу сказали, что Рудольф освободился только в феврале. Я ему:
– Это пусть они сами думают, как довели до того, что у них зек с непогашенной судимостью подписывает Протокол вместе с членом Политбюро ЦК.
А вообще – как он им, видимо, мозолит глаза!
А мне – все равно. Не я его выдвигал в Совет, не мне его любить или критиковать. Хотя по-человечески, мне он крайне симпатичен.
* * *
11 сентября. 5 и 6 сентября прошла конференция рабочих комитетов. По сути – скандальная. Не очень хорошо сработались, только на второй день еле собрали кворум. Но приняли пакет резолюций и, самое главное, устав новой организации – Союза рабочих Кузбасса [ 35 ].
Много гостей.
Атмосфера какая-то… рваная. Выступали очень искренне и рьяно от Караганды и Воркуты, и вдруг какой-то «памятник» из Новосибирска вылез. Снимали и американцы.
Выступил Пронин из облисполкома. Лебедев молчал, но когда «загорелось» – побежал и призвал Мельникова и Лютенко.
Сам я был только в первый день и в начале второго. Наших сидело человек пять.
Общие ощущения – надо торопиться, иначе все уходит в песок, в том числе и поддержка со стороны низов. А аппарат наглеет не по дням, а по часам. Минуглепром, говорят, издал указ, аннулирующий рабочие комитеты на предприятиях.
Мельников пришел на конференцию, когда в разгаре было обсуждение устава новой общественно-политической (в чем и закавыка!) организации. Этот устав, в начале не принятый как сырой, подрабатывали всю ночь. Наутро, кстати, делегация междуреченцев отказалась за него голосовать: заявили, что не уполномочены – надо посоветоваться с коллективами. Их застыдили: в принципе, вы правы, но второй раз нам, может, собраться не удастся. Они все же уехали, оставив одного человека со всеми семью мандатами.
Мельников вышел на трибуну и начал увещевать:
– Если это будет рабочая партия, мы будем вынуждены вступить в политическую борьбу с ней!
Маханов:
– Александр Григорьевич! А с кем вы собираетесь бороться?
Мнение Мельникова не обсуждали, как бы отмахнувшись, стали разбирать устав, как ни в чем не бывало.
После конференции аппарат развернул яростную борьбу. Сначала Трутнев ломал нас с Карзовой. Хотел, чтоб мы написали осуждающую информацию. Не добившись, поехал в обком. Причем, похоже, сам не в восторге – уж очень памятно давешнее постановление обкома о несовместимости членства в партии с забастовкой.
Я помог в Совете сочинить ответ, приложил к нему письмо-ультиматум – не опубликуете, значит, мы призовем к бойкоту подписной кампании. Вручили в обкоме, куда членов комитета пригласили на встречу с членами бюро, она прошла довольно сумбурно. Судя по всему, там испугались самого факта принятия устава.
Мельников:
– Нам очень жаль, что вы не прислушались к нашим призывам и внесли раскол. Мы отрываемся от конкретной работы и занимаемся политикой. После конференции мы собрали актив. Многие участники, а также рабочие коллективы негативно восприняли итоги конференции. Политическая конкуренция, на которую вас толкают заезжие идеологи, не дает товара. Нужно взамен всего этого – социалистическое соревнование. А то, что вы не посоветовались с людьми – бюрократия высшей марки. В вашем уставе нет ни одного пункта об ответственности. Союз кого? Каких желающих? Тех, кто занимается подготовкой к зиме и заготовкой овощей? Возникает конфронтация села и города, нарушается союз рабочего класса и крестьянства. От попыток перейти на политическую конкуренцию пострадает народ. Это выгодно лишь политическим интриганам, которые сбили вас с толку. Это не будет способствовать вашему авторитету. Партийные организации будут против тех коммунистов, которые войдут в Союз. Ведь вы же говорите, что это другая партия (в зачатке). Нам надо наполнять действующие структуры властью, давайте направлять туда на работу ваших людей – в любые органы. Давайте вместе решать. Вы хорошо работаете, оказывая помощь по выполнению Протокола. Думаю, профсоюз тоже не поддержит создание вашего Союза, потому что ваш устав его ни во что не ставит. Сильные СТК, прав Теймураз Георгиевич, – вот выход. Не Союзами разными, а делом надо заниматься. Не туда мы идем.
Асланиди:
– Почему вы испугались устава? Он же весь из последних требований ЦК состоит. Слишком спокойная у нас жизнь. Стабилизация или застой? Мы не партия, но стимулятор, подталкивающий к более конкретной работе над перестройкой.
Выступал также Г.Н. Лопатин, пугал всех забастовкой селян. Неубедительно.
Авалиани:
– Устав регистрирует организация, которая его принимает, и только. Где, каким документом зарегистрирован устав ВЛКСМ?
Прокурор области жуликовато «анализировал» ошибки – пытался внушить, что устав плохой. Но убедил лишь в том, что его надо распространить среди коллективов и, обсудив, доработать и принять.
Устав мы публикуем в завтрашнем номере. Не уверен, что сможем напечатать резолюции, некоторые из них очень не по нутру Мельникову.
В «Кузбассе» – информация, слепленная Трутневым. Панков звонил Малашенковой в «Комсомолец Кузбасса» и настойчиво рекомендовал, чтобы их оценки не расходились с трутневскими. А накануне в 9 вечера по поручению Лебедева интересовались, пойдет ли устав в газете.
Маргарита Ильяшенко собрала актив и открыто поливала Совет, распуская сплетни: им, де, 35 рублей суточные платят и они объедают рабочий класс.
Большинство делегатов разъехалось сегодня по городам – доносить до масс решения конференции.
* * *
13 сентября.
Тамара Зильбер [ 36 ]:
– Прокурор уклоняется давать правовой комментарий Устава.
А Мельников на сборе секретарей парткомов заявил:
– Ну, кто там, в этих рабочих комитетах? Девяносто процентов в татуировках, надо повнимательнее посмотреть, приглядеться к их составу.
Но кто же мешал это сделать в июле, во время забастовки?
Вчера я побывал на городской конференции в Ленинске. Обсуждали отношение к третьей всекузбасской конференции. Смятение умов – явное: ничего в итоге не решили, разошлись по коллективам на обсуждение. Сложилось впечатление, что у членов городского комитета – каша в голове, и они сами неясно представляют смысл и значение Устава.
Приехав, предложил Рудольфу срочно провести прямую линию с читателями, четко и подробно объяснить позицию Совета по Уставу и организации Союза. Надо срочно рассыпаться по низам, взять там местных корреспондентов и пойти с ними посмотреть на собрания, после чего дать отчеты в их газетах. Нужна широкая разъяснительная работа.
На 18 сентября планируют двухчасовую забастовку в Прокопьевске, это было бы идеально. Причины – неудовлетворительное выполнение Протокола – надо требовать приезда комиссии. Это еще раз подтвердило бы силу и решимость рабкомов, а может, предотвратило бы полную остановку области.
* * *
18 сентября. Заленился и долго не записывал. Точнее, события так надвинулись, что не успевал фиксировать.
Пришел Рудольф и мы долго и хорошо говорили. В том числе о том, за что он «сидел».
– Я уже рассказывал об этом в интервью по радио.
По радио? Прокопьевскому?
Он продолжал:
– Я сначала отказывался войти в рабочий комитет, но мужики настаивали: «Мы же тебя знаем!». Если это начнет мешать делу – подам в отставку! Освободился я действительно в феврале, но не в этом году.
Оказывается, он работал сначала на шахте в Прокопьевске, учился на вечернем (в КузПИ?). Ему предложили, за башковитость, идти в лабораторию, занимающуюся новой техникой. Не соглашался: денег мало, жить не на что. Настаивали: будем доплачивать ежедневные командировочные. Уговорили. Но даже с командировочными хватило ненадолго, пришлось рассчитаться. В это время жена заболела. Стала резко – до потери сознания – реагировать на климат, на пургу.
– Иной раз идем в кино в тихую погоду. А выходим – метель. Приходится мне снимать пальто, заворачивать ее голову, чтобы хоть как-то довести до дома. А сам в пиджаке. В общем, уехали в Узбекистан, где живут родственники. Там вначале работал на урановом руднике. Называлось место – «новая Москва», потому что там не действовали специфические узбекские порядки, а было все по закону. Потом рудник выработал ресурсы и его стали закрывать. Пошел на золотодобывающую шахту, на проходку вентиляционного штрека. Организовал людей на авральную, по сути аккордную, работу. Рассчитывали, что получать будут по 900, а на самом деле выходило по 500, хотя тоже неплохо.
Рассказывает о своем умении организовывать людей, не боится быть неверно понятым.
Им в бригаду стали вешать «мертвых душ». Его непосредственный начальник блатовал его на приписки и липу в нарядах. Между прочим, на вопрос, кто он по специальности, отвечал:
– Руководител!
Рудольф возмутился, стал выступать, а кончилось тем, что приехал уазик, впихнули его туда и увезли в милицию. Сначала хотели пришить ему грабеж – не вышло. Потом пытались на него повесить изнасилование женщины в соседнем селе – тоже не получилось: она сказала, что насильник был корейцем. Милиция выдвинула версию: может, он специально глаза руками «суживал», чтоб на корейца походить?
И все-таки посадили его – за уголовщину.
Статью не называет, считает себя политическим.
Дали ему десять лет.
В зоне пользовался авторитетом, особенно после того, как наладил в цехе производство по вулканизации галош (там из-за неправильной постановки дела шло до 90 процентов брака).
Рискнул на «эксперимент». Поставил одну «галошную» печь «на ремонт», попробовал на ней небольшое количество обуви, потом дал это «обнаружить». Руководство изумилось, потребовало повторить в присутствии технолога. Для виду произвел несколько «лишних», как будто не влияющих на процесс, манипуляций, и произвел партию стопроцентного качества, чем всех удивил. А перво-наперво ему поставили условие: если напортачишь – прибавим срок, а выйдет, как надо – ничего тебе не будет. Вытаскивая первую пару галош, тресся. Увидел, что нормально – спокойно пошел заполнять журнал.
После эксперимента зеки заварили чефиру. Рудольфа поставили сначала старшим по цеху, а потом чуть ли не начальником цеха, давали всяческие поблажки, выделили даже кабинет. Но при этом строжились. А, надо сказать, что прежде весь брак, получавшийся из-за низкой квалификации и нежелания вольных технологов разобраться в тонкостях, списывался на зеков, и даже сроки добавляли.
Очень большую воспитательную работу проводил среди пацанов. Которые, по его словам, попав в зону малолетками, готовы были впитывать всю блатоту, а он их переубеждал. А один из самых нервных, когда расставались, поблагодарил его:
– Я еще психую, но это из меня прет старое, а тебе за все, что дал мне – спасибо.
Жена и соседи удивляются, что после зоны на нем не осталось «тюремного» налета.
В принципе договорились, что обо всем этом можно будет сообщить в рубрике «Кто есть кто». Что касается реабилитации - адвокат трижды подавала, но документы дальше Ташкента не уходили, трижды терялись. Мать извела все сбережения, пока он ей не сказал:
– Не траться, не надо!
После выхода из зоны еще раз подали на апелляцию – но ответ пришел за подписями тех же людей, которые сажали. Поменявшись портфелями, они остались все на плаву и при власти.
Провели пресс-конференцию с журналистами. Прошло все хорошо, получилось даже лучше, чем в первый раз. Асланиди говорил о провокаторах, внедрявшихся в легальные структуры с целью разложения:
– Я иногда даже ночей не сплю. Если мы что затеем – нас раздавить ничто не стоит. Переловить и скомпрометировать – нетрудно. Поставят укол, подкинут в карман пакет с анашой – и отвезут на экспертизу к самому честному доктору. И самые настоящие понятые подтвердят – виновен. И все.
Сказал все это уверенно, спокойно.
Тамара Зильбер:
- Так выразился, будто с ним самим подобное случалось.
Похоже, что так?
В субботу провели прямую линию с читателями «Кузбасса». На ходу меняли тактику, расспрашивая позвонивших о том, что их интересовало. Сидели шесть часов. Прощаясь, Асланиди, пожимая руку, не сдержался:
– Вы делаете очень важное и большое для нас дело!
– Еще не известно, для кого я это делаю.
Подошли с разговорчиком, где бы чего купить выпить. Имея ввиду и меня. Но я один на один сказал Асланиди:
– В последние годы – берегусь. В такой большой компании пить не стану. Зачем вам и мне нужны такие разговоры, что он, мол, с вами водку пил?
Рудольф сначала ушел вместе со всеми, после вернулся, пожал руку. Вижу за этим жестом и его личное – и все же несколько зековское «не обидеть», повышенную щепетильность в мелочах.
Заспорил Рудольф с кем-то – до 16 или до 15 часов объявлена «прямая линия». Устали отвечать на звонки. Я нашел газету с объявлением:
– Вам, как всякой нарождающейся бюрократии, надоело общаться с народом! До 16 часов!
Рудольф хохочет, как пацан…
|
|