| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск третий
Памятки истории
Многие пожары в мировой истории разгораются
от искры Божьей, попавшей не в ту голову.
Валентин Домиль
Егор Ревенко
К ИСТОРИИ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ПОРТРЕТА
(записки барнаульского коллекционера)
Страница 3 из 3
II. В ПРОДОЛЖЕНИЕ НЕДОСКАЗАННОЙ БИОГРАФИИ
Итак, часть очерка, посвященная вышневолочаевскому помещику Семену Павловичу Юреневу (1799-1855), портрет коего ныне хранится в Барнауле, завершена. Мы установили, что герой русско-польской войны 1831 года, кавалер четырех орденов, проживал в имении Черные Ручьи Вышневолоцкого уезда Тверской губернии, там и похоронен.
Напомним: погоста, на котором погребен Юренев, – ныне не существует. Снесли. «Единственный материальный след захоронений», как сообщил краевед Дмитрий Леонидович Подушков – лишь камень, что лежит на краю поля, где когда-то находилось кладбище. От Черных Ручьев тоже ничего не осталось, разрушен до основания и располагавшийся поблизости храм Георгия Победоносца.
Но как все это произошло? Как канули в небытие люди и селения, как вытравлялась память о них?
Тверской архив
На одном из сайтов в Интернете обнаружили сведения из госархива Тверской области, касающихся именно Черных Ручьев, равно и некой О.С. Юреневой, предположительно – дочери Семена Павловича, проживавшей в имении Павлово (как и Черные Ручьи, это – в Вышневолоцком уезде).
На упомянутом сайте имя и отчество Юреневой не обозначены. Но мы знаем, что седьмого ребенка С.П. Юренева звали Ольга (родилась в 1854г.). Так не она ли?
История разворачивается в 1920-е – Юреневу выселяют, отбирают землю. Значит, было ей уже за 70…
Мы тут же написали в Тверь. Попросили скопировать материалы об Юреневой и Черных Ручьях.
Невдолге пришел ответ: архивные дела существуют, они достаточно хорошо читаются, чернила не выцвели. Завязывается знакомство; исполнительница запроса Галина Михайловна Дмитриева и заведующая отделом Галина Викторовна Баруткина изготовили копии документов и составили биографические справки о Семене Павловиче Юреневе и его детях.
Архивные справки
Изучив метрические записи, относящиеся к Черным Ручьям, архивисты подтвердили: Семен Павлович Юренев действительно скончался 1 июля 1855 года (о чем, впрочем, нам уже было известно из публикации Д.Л. Подушкова об Удомельских погостах). Из новых сведений – Юренев владел также сельцом Куровым, а умер от чахотки.
«Семен Павлович Юренев, – сообщали из Твери, – происходил из старинного дворянского рода. Родился в семье прапорщика Павла Никитича Юренева и его жены Анны Степановны, дочери майора Прибылаго. Точная дата рождения неизвестна (предположительно, в 1798-1800гг.). Начал службу в 1817 г. в Киевском гренадерском (позднее Его Высочества принца Оранского) полку подпрапорщиком, 17 апреля 1818г. произведен в прапорщики, 8 июня 1839г. уволен со службы по болезни в чине подполковника. За участие в военных действиях и выслугу лет награжден орденами Св. Анны 3-й ст., св. Владимира 4-й ст., св. Георгия 4-й ст. и польским знаком отличия за военное достоинство. Был женат на дочери майора А.П. Филисова Варваре Александровне и имел детей: Александра (род. 23 декабря 1845г.), Анну (род. 22 ноября 1846г.), Марию (род. 16 апреля 1848г.), Дмитрия (род. 19 октября 1849г.), Николая (род. 10 апреля 1851г.), Федора (род. 7 января 1853г.), Ольгу (род. 23 мая 1854г.)…».
Итак, в справке поминаются семь детей Юренева, и среди них Ольга. Уже в годы 1920-е Ольга официально засвидетельствует, что у нее не осталось в живых ни братьев, ни сестер, не знает она также ничего о их наследниках, сама же – бездетная. Наиболее близки ей – племянник Михаил Николаевич Юренев и двоюродная сестра. Вероятно, «генеалогическая» ветвь Семена Павловича Юренева со смертью дочери Ольги прекратилось. При таком многочисленном семействе, казалось бы, и намека не было на то, что род когда-нибудь угаснет, – во всяком случае, по линии С.П. Юренева.
Не исключено, конечно, что Ольга Семеновна что-то не договаривала. Время – суровое, и она могла намеренно утаить какие-нибудь данные о родственниках, или вовсе не подозревала о существовании некоторых.
Так или иначе, но со слов Ольги Семеновны выходило, что она одна из потомства Семена Павловича доживала свой век на Вышневолоцкой земле, всеми забытая и покинутая, в постоянном страхе, что имение реквизируют, а ее выставят за двери собственного дома.
Черные Ручьи
А что же Черные Ручьи? Ведь там жил когда-то Семен Павлович Юренев.
Увы, на момент переворота селение принадлежит, по-видимому, уже не Юреневым. Новый владелец – некто Бажанов (так мы считали поначалу, однако время привнесло в поиск неожиданные коррективы!).
Ветры перемен заставляют Бажанова покинуть усадьбу, которая не раз подвергалась разграблениям. Все имущество постановили передать ведомству путей сообщения.
Имение погибло. Лишившись хозяина, оно зачахло и, наконец, опустело вовсе.
Сохранилась опись «господских» вещей. Благодаря этому документу мы можем сегодня совершить подобие виртуальной экскурсии по месту, некогда принадлежавшему, как мы полагали, помещику Юреневу – впрочем, дальнейшие разыскания докажут ошибочность некоторых наших выводов, о чем – ниже…
Опустевший дом
Мы бродим по большому опустевшему дому. В нем одиннадцать комнат, хотя он и одноэтажный, и деревянный, и архитектурными изысками не блещет.
Прислуги уже нет – потому что нет хозяина. Да и присматривать, в общем-то, не за чем. Весь скот (одна лошадь, четыре коровы и три теленка) по предписанию Уземотдела перемещены в мае 1919 года в селение Афимьино.
Построек тоже поубавилось: людские уничтожены пожаром (сожгли, значит?), каретный сарай и скотный двор – тоже. Огонь, впрочем, пощадил птичник, гумно, амбар, два сарая и баню. Было еще семь особых сенных сараев, четыре из них Бажанов якобы продал – вместе с флигелем, что вменяется ему в вину: поскольку он поражен в правах, торговать имуществом запрещено. На Бажанова заводят дело в суде – хотя, скорее всего, исчезнувшие строения самовольно разобраны на дрова предприимчивой челядью.
А вот и первая комната. Перво-наперво бросаются в глаза вещи громоздкие. Мягкий диван, на нем – мягкая подушечка (позже похищена, как чистосердечно признаются авторы документа). Неподалеку – два венских кресла и три венских же стула.
Стулья, очевидно, стоят около обеденного стола. На столе – клеенка столовая. На полу – клеенка половая.
По углам – три маленьких столика. Они так и называются – угольные. Два их них – круглой формы.
Явно – здесь обедали, подолгу сидели вечерами за самоваром. Составители описи, возможно, не случайно заинтересовались прежде всего именно этим помещением. Посидели за обеденным столом, выпили по рюмочке – и принялись за работу. За описывание «буржуйского» добра.
Столовая
Заглянули, конечно, в буфеты. В комнате их два. Содержимое: 132 тарелки (60 штук исчезло), 9 бокалов (пропало 5), 3 бокальчика, 2 металлические «долгие» тарелки, 9 молочников (пропало 5), 4 столовых миски, 35 чайных чашек (27 пропало), 33 чайных блюдечка (8 пропало), 4 стакана, 46 рюмок (27 пропало), 17 розеток (10 пропало), 3 чайника, 3 сливочника, 2 полоскательницы (1 медная, – очевидно, золоченая или серебреная, привлекала внимание, а потому и пропала), 1 солонка, 10 сахарниц (3 пропало), 1 сухарница, 1 графин, 4 вазы (1 пропала), 10 столовых блюд (все пропали), 6 долгих тарелок (тоже пропали), 2 соусника, большая фарфоровая чашка (пропала), 2 столовых масленки (пропали), 3 металлических чашки. Столовую салфетку и 5 кусочков холста также унесли.
В описи есть оговорка: кое-чего не оказалось «по выезде Бажанова». То есть как бы подразумевается, что Бажанов уехал, прихватив розетки, блюдечки и тарелки. Вероятнее всего, конечно, другое объяснение: имущество растащили. А виновником выставили – Бажанова. Ну, не представляется как-то, что человек, в спешке покидающий насиженное место, будет грузить на телегу десятки тарелок и чашек.
Но вернемся к столовой. Недалеко от стола – медная плевательница. Медь – металл дорогой, поэтому ее тоже стащили. В описи же отметили: «Не оказалось по выезде Бажанова». Ну зачем Бажанову брать с собой в долгий путь плевательницу? Обтекаемость формулировок заставляет задуматься: неужели в имении не знали точно, кто же именно уволок добро? Почему не написано конкретно: «Увез Бажанов»? Удивляет к тому же, что похищена приблизительно половина предметов – из 132 чашек, например, исчезло 60. Кто-то явно боялся спроса: куда девались вещи, теперь уже – национализированные? И, чтобы не сильно в глаза бросалось – воровали с осторожностью, соблюдали «меру».
Таким образом, буфеты «ополовинились».
Кое-что «пропало» и со стен. Остались две гардины оконные (стало быть, столовая – большая, на два окна). Барометр, градусник, и 3 картины в рамах реквизировали для культурных нужд какого-то коллектива. Что касается четырех портретов, то они никому не понадобились – никто на них не позарился.
Портреты! Скорее всего, родовые! Кто знает…
Подсобка
Рядом со столовой – нечто вроде подсобки. Или бывшая буфетная. В ней нет ни стульев, ни столов. Сесть негде. Она небольшая по размеру. Похоже на место для складирования посуды и столовых принадлежностей. Это не жилая комната. Вещи, в ней находящихся, похитителей не прельстили, поэтому все они на момент составления описи оказались в наличии.
Из мебели – комод с бельем, и два ящика, в которых тоже хранилось белье (скатерти, салфетки?). Оно могло показаться не очень хорошим по качеству, – ведь, обычно, ветшало, передаваясь из поколения в поколение. Но для пришельцев – просто сильно бывшие в употреблении предметы, коли они не описаны поштучно, по примеру сундуков и ларей, находящихся в других помещениях.
Очевидно, именно на комоде стоят два подсвечника. Имеется также столовая лампа. Посуда есть – но явно не в изобилии: 10 тарелок, 1 столовое блюдо, 2 столовые миски, кувшин, 2 железные кружечки.
Возможно, здесь готовили чай для господ. Примусы – под боком, тут же – фарфоровая сахарница, и разные чайнички, включая мельхиоровый. Обращает на себя внимание также машинка для колки сахара. Фарфоровый молочник – чтобы разбавлять чай молоком. Ну, и, конечно, емкости для жидкостей: 3 стеклянных банки.
Даже в подсобке – элемент декорации: две вазы. Похоже, парные. Расположены на комоде. Или на окне – если они для цветов.
Кабинет
Далее – кабинет.
Мягкий диван и три мягких стула. Один венский стул – именно он стоял когда-то перед письменным столом. «Когда-то» – потому что стол «увезли в Усовхоз через Уземотдел». Однако письменный прибор с двумя чернильницами, равно как и мраморный подсвечник, «письменный бювар», счеты и корзину для бумаги – не тронули.
Около стола – висячая этажерка. А также несгораемый шкаф – там хранились деньги и важные документы. Имеется еще «столик со шкафиком» – там, возможно, держали письма, приходо-расходные книги.
Комната жилая, – иначе не объяснить, почему в описи значится ширма для кровати. Хотя самой кровати – нет. Означает ли это, что хозяин спал на диване? Или просто приходил сюда отдыхать днем. Именно поэтому в комнате – ширма. Ее похитили. Кому-то глянулся гобелен или вышивка, а, может, просто взяли на растопку, как вещь, в деревенском хозяйстве бесполезную.
Коврик, который, скорее всего, лежал перед диваном – тоже исчез. Не оказалось на месте и оконных занавесок, хотя гардины – в наличии. Их две, и, значит, здесь – два окна.
Для вечерних бдений – 4 лампадки. Их зажигали, наверное, перед иконами, коих – 19, из них 17 – «в серебряных ризах». Набожные люди проживали, видно, в имении Черный Ручей! При иконах - специальный угольник, из чего заключаем, что находились они в углу.
Вечерами, когда лампады горели, блики от сумеречных всполохов играли на родовых портретах – тут их было три. Что сталось с ними? Сгнили? Сгинули в печах?
Спальня
Следующая комната – спальня. Стояла в ней «железная кровать с матрасом» (после отъезда Бажанова пропала). Неужели с собой даже кровать забрал?
Особый ночной столик, шкафчик (для разных успокоительных снадобий?), а также литература – отходя ко сну, хозяева читали. Книг духовного содержания – 30, и беллетристики – 52. Их держали в специальном буккэйсе.
Ломберный стол. Использовался для игры в карты. Возможно, просыпаясь, еще в халатах, господин и госпожа, дабы взбодриться и поднять тонус на день грядущий, развлекались игрой в покер? Не угадали. Тут удобно раскладывать пасьянсы – на зеленом, обычно, сукне, когда столик раскинут, карты не скользят.
На ломберном столике – клеенка.
На стене – зеркало. После утреннего туалета как же не поглядеться в него? Для настроения также – картина. На подоконнике – горшок с цветами. Перед кроватью – коврик, чтобы ноги не зябли после постельного тепла.
Но опись явно неполная. Нет лампад, подсвечников, икон. Или после отъезда хозяев все это переместили в другие комнаты? Зато наличествуют предметы, которые явно не вяжутся с общей обстановкой. Зачем, например, в спальне два шила и отвертка, косая стамеска, буравчик, клещи и садовая пила? Или буфеты да секретеры – на замках, и первые «визитеры» после отъезда Бажанова пытаются вскрыть их с помощью столярного инструмента?
Гостиная
Гостиная – выдержана в привычном для усадеб стиле.
Хозяева музицировали на пианино и фисгармонии (и то, и другое реквизировали для школ), слушали граммофон. Здесь же находился «музыкальный ящик» (музыкальная шкатулка?).
Ломберных игровых столов – 4. Значит, в имении собирались гости, и в немалом количестве. Очевидно, столики сдвигали, и составляли из четырех – один большой. Или за каждым собиралась своя партия игроков.
Комната рассчитана на большие приемы. Об этом говорит и количество окон – 6 (именно столько зафиксировано в описи «гардин оконных»). Над дверями – тоже гардины. И, поскольку гардин две, то и дверей было столько же.
Диванов нет. Зато венских стульев – 12.
Из мебели – только трюмо и этажерка с книгами (передали в Саковскую школу).
Гостиная – самое красивое место в доме. Здесь находится 9 горшков с цветами, 3 хрустальных вазы, на стенах – 2 портрета, еще одна картина и 13 икон (10 из них в серебряных окладах). Под иконами – две лампады, где-то в углу расположился угольный столик.
Единственная вещь, которая не очень вписывается в интерьер – это глобус. Впрочем, он должен коммутировать с книжной этажеркой. Его передали Саковской школе, отобрали также 3 венских стула и 1 ломберный стол (в совхоз), лампадки же кто-то похитил (хрупкое стекло Бажанов вряд ли увез с собою).
Вторая гостиная
Была в доме и вторая гостиная, поменьше, на четыре окна (в описи: 4 «гардин оконных» и 4 «штор оконных»). Если в первой стояли только венские стулья, то здесь – обстановка уютнее, комфортнее, – возможно, это гостиная хозяйки. 2 мягких дивана, 12 мягких кресел и 6 мягких стульев. Стоят также два табурета – для прислуги, которая всегда под рукой. Перед диваном – низкий столик, на нем салфетка. Еще есть два круглых маленьких столика. На полу – ковер и дорожка.
Освещение: металлическая лампа-тюльпан, висячая лампа-фонарь и лампадка (под двумя иконами).
Комната проходная, имеет два входа (в описи: две «гардины дверные»), и довольно велика, поскольку в ней поместился рояль. На стенах – 4 картины, под одной из них трюмо.
Обстановка сохранилась почти нетронутой: Уземотдел изъял только 1 мягкий стул.
Будуар
Отдельное посещение – под будуар. В нем, как и в гостиных, не было кроватей. Нет и дивана. Первое, на что обращаешь внимание – комод с туалетом и бельем. Есть и трюмо. Здесь женщины могли прихорашиваться, примеряя платья. На стене – зеркало.
Вся мебель мягкая – пять стульев, четыре кресла, даже табурет. Прислуга, экономка или портниха, работают в комфорте.
Комната довольно большая – четыре окна (в описи: «гардин оконных 4», «штор оконных 4»).
В углу икона, под ней лампада.
Один портрет – возможно, батюшки, память о родительском доме. Две картины – должны быть в дамском вкусе (пейзажи?).
На письменном столе – подсвечник. Письменного прибора нет – вероятно, его приносили в случае редкой надобности из кабинета: дамы более охочи до нарядов, любовникам в глуши записки не сочиняли, а вот приглашения на музыкальные вечера, раз в год, причем в стихах, – иное дело.
На столе клеенка. Вряд ли в ней была потребность, если бы стол часто использовали по прямому назначению.
На полу – коврик и особый «ковер из линолеума», чтобы у дамы в жестокие холода ножки не мерзли. Ну и, конечно, градусник (утащили его в 1920-м). Чуть что – истошный крик, и переполох на весь дом: «Олухи, царя в голове нет, почему плохо топлено, вы что, нас заморозить хотите!».
Захаживает в будуар и муж. Ему дозволено иногда и покурить – на этот случай имеется пепельница.
Гостевая комната и портняжная
Вот еще комната, восьмая по счету. Ее назначение определить затруднительно. В ней три спальных места (2 железных кровати и мягкая кушетка), есть и удобства – матрац, комод с туалетом («в ящике белье»). Мебель деликатная: круглый столик, два мягких стула, а также венский.
На уголок для прислуги – не похоже. Возможно – детская. Или, что еще более вероятно – гостевая.
Излишеств – никаких. Три иконы, лампадка под ними, коврик и два половика. Помещение небольшое – всего два окна (в описи: «гардин оконных две»). Вряд ли хозяева сюда часто захаживают.
Далее следуют «рабочие» апартаменты гувернантки, портнихи или экономки. Господа здесь бывают – не случайно же на стенах две картины. Комната маленькая, на два окна, но в нее поместилось 2 шкафа, 4 мягких кресла и 2 венских стула. Судя по тому, что в описи указана ножная швейная машинка – тут шили платья. Два столика – для глажки и кройки туалетов. Имеются и часы (на случай, если прислуга забудет о каких-нибудь делах насущных). В углу – икона и лампада, на потолке – висячий фонарь.
Курительная и место для прислуги
Десятая, предпоследняя, комната, – нежилая, – невелика, на одно окно (в описи: «коленкоровых оконных штор 1»). Кроватей и диванов нет. В ней, казалось бы, – самые несочетаемые вещи. Похожа она на бельевую: есть комод и конторка с тремя ящиками и бельем (пропало «по выезде Бажанова», конечно!).
Однако зачем в бельевой – 5 мягких кресел и 2 венских стула? Значит, собирался в ней иногда домашний люд?
В центре перед креслами – два маленьких столика, на полу – коврик.
Тут же, явно не к месту – сломанный велосипед (вскоре его реквизировали в Уземотдел).
Загадка: если это «подсобка» или бельевая, – к чему на стенах такое обилие икон (двадцать шесть!). Возможно, они разделены на две группы, по двум углам. Оттого и лампад две.
Может быть, это курительная комната? Тогда понятно, почему ее интерьером хозяева не очень озабочены…
И, наконец, последний «закоулочек» дома – для прислуги, с платяным шкафом, вешалкой и двумя венскими стульями.
Две кровати. Мраморный умывальник, под ним – железное ведро. На стене зеркало и 4 иконы (внизу лампада). На окнах – соломенные шторы (куда-то пропали!). За дверью в коридоре стоит бельевой каток.
Сараи и кладовые
Итак, мы совершили виртуальную экскурсию по дому. Предприняли попытку реконструировать интерьер усадьбы, основываясь на конфискационных описях. Теперь мы примерно знаем, что находилось в мелкопоместных дворянских гнездах. Приходится согласиться: обстановка если и не роскошная, то очень удобная и довольно изысканная. Картины, иконы, портреты, стеллажи с книгами, мягкая мебель, рояль и пианино…
Прочие пожитки – в сараях и кладовых. Не будем утомлять читателя перечислением всяческой хозяйственной утвари в деталях, скажем только, что здесь можно встретить самые необходимые в большом хозяйстве вещи: весы и гири, счеты и часы, градусники, кадки и бочки, бидоны и корыта, баки и лукошки, ведра и шайки, лейки, бутыли и банки (значит, солили, квасили и ставили настойки на зиму), ванны, кастрюли и подносы, тазы и сковороды, тарелки, блюда и миски, кувшины и соусники, подойники, оконные рамы (очевидно, выставляли на лето), совки, рыболовные снасти, мелки, лопаты и грабли, серпы и багры, плуги, ломы и косы, пилы, топоры, молотильные машины и веялки, токарные станки, конные грабли и прессы, пожарная машина, насосы, огнетушитель, буравы, гвозди и цепи, самоварные трубы, колеса, лари и ящики, чемоданы, корзины, колокола, соль, лыжи, башлыки и боты, фуражки, сапоги и брюки, чулки, куртки и юбки, гейши и армяки, пальто и плащи, корсаж, платья, тужурки и воротники, шапки и шляпы, валенки и бурки, костюмы, мундиры, ковровые дорожки и тюфяки, подушки и перины, одеяла, покрывала, куски материи, запасы льна, мех, войлок, клеенки и занавески, подсвечники и канделябры, упряжи и кровати, краны и крышки, мясорубки и астролябии, фонари, лампы, письменные приборы, пачки бумаги, сани, скамейки, сита и терки, ухваты, клюки, лодки, коляски, аквариум, искусственные цветы, веера, иконы и много еще чего.
Словом, это нечто вроде склада, где хранились не только каждодневно нужные, но и вышедшие из обихода предметы, которыми, тем не менее, дорожат и не выбрасывают. Имелся даже «железный ящик с перепиской». Он представляет особый интерес. Чьи письма двухвековой и вековой давности, чьи дневники хранились в нем?
Неважно, – бумага сгодится на цигарки…
Разорение и запустение имений
Часть обстановки усадьбы, конечно, могла перейти Бажанову от прежних владельцев. Не исключено, что именно в этом доме (если он, конечно, не перестраивался) жил С.П. Юренев – так мы сначала полагали, но, как ни странно, ошиблись, о чем еще поведаем читателю. Мы думали: трудно представить, чтобы при переходе от одного собственника к другому из имения вывозился бы весь скарб целиком, а потому – не было ли там личных вещей Юренева?
Однако интересно другое: зачем составлялись упомянутые описи? На тех, коими мы пользовались, проставлены даты: 5, 6 и 7 октября 1920 года. Инвентаризация длилась три дня. Кроме того, существовали акты таинственного сожжения предметов, кражи фиксировались особыми протоколами. Строгому учету подлежала передача национализированного добра советским органам. Складывается ощущение, что новые власти не знали, как обойтись с богатством помещиков, преумножаемым из поколения в поколение. Что-то, конечно, пустят на нужды Уземотдела или школ. А остальное как же? На сей счет установили жесткий порядок – описали имущество, запретив бывшим хозяевам отчуждать его: коммунисты, по сути, и сами не пользуются, и другим не дают! Бажанов увез с собой какой-то скарб – и подвергся судебному преследованию: на него завели дело в суде.
А имение между тем приходило в упадок и растаскивалось. Одно время оно использовалось артелью. Казалось бы: можно устроить образцово-показательное хозяйство, ведь инвентарь наличествовал!
Но без Бажанова все зачахло. И не только оттого, что земля – бросовая, для земледелия не очень годилась. (Пашни всего 65 десятин, под сенокосы – 100, под лес – 81, под выгон и кустарник – 44, неудобных угодий 290 десятин).
Еще более печальна участь селения Курово – оно, напомним, также когда-то принадлежало С.П. Юреневу, а накануне революции – помещику Чернову. Земли там – немного, всего 22 десятины, советской власти она совсем не понадобилась. Курово полностью запустело.
Как сообщил нам Д.Л. Подушков, еще жива внучка Чернова: «Что-то из мебели с Черных Ручьев, если я не ошибаюсь, хранится в нашем краеведческом музее. И я запрошу своего корреспондента из Солнечногорска, внучку Чернова из Курова, - кажется, эти вещи вывозили оттуда ее родители в 1930-х гг. - может быть, она расскажет что-то и про Черные Ручьи с их слов».
Бессмысленные реквизиции
Однако обратимся к документам. Черные Ручьи какое-то время не пустовали – они не сразу обезлюдели. В начале 1920г. решили их приспособить под нужды Железнодорожного Комитета по топливу и лесным заготовкам (главный офис коего находился в Петрограде в доме №104 по бывшему Невскому проспекту, который большевики переименовали в Проспект 25 Октября).
Цель – «снабжение рабочих по лесозаготовкам продуктами». То есть имение, что кормило раньше его обитателей, должно теперь вырабатывать съестной продукт для дровосеков. По линии оргинструкторского отделения подотдела обобществления Тверского губернского земельного отдела (такая вот сложная иерархия!) «живой инвентарь» (коровы да лошади) передан железной дороге наполовину, а вещественный – полностью.
Трудно представить, для чего понадобились железной дороге старые портреты, иконы и ломберные столики, и в какой мере все это могло насытить голодный пролетариат. Или речь шла в первую голову о сельскохозяйственной утвари? Но таковой в Черных Ручьях не так чтобы много: 3 плуга, 2 сеялки, конные грабли, веялка, 2 телеги, дровни, да 3 сбруи.
До ближайшей станции неблизко – 8 верст (Спирово), так что не совсем понятно, как именно неудобное для земледелия поместье поможет железнодорожному комитету.
Необходимые оговорки
Так писали мы, изучив присланные из Твери документы. Отправили наш очерк для ознакомления специалисту по истории Удомельского края Дмитрию Подушкову. Невдолге приходит ответ: «В Ваше повествование вкралась ошибка! Черные Ручьи, где жил Юренев, принадлежали к Парьевской волости (сегодня это территория Удомельского района), а не к Песчаницкой (сегодня – Спировский район, сильно на юг)! Это другой конец уезда!».
Еще раз перепроверяем наименования волостей – действительно, мы ошиблись! Существовало как минимум два имения «Черный Ручей». Д.Л. Подушков разъясняет – такое случается: «Некоторые названия дублируются в масштабе губернии, и в масштабе уезда. Именно поэтому долго не могли понять, в каком Гарусово родился граф А.А. Аракчеев, их в Вышневолоцком уезде штук 5-6 было».
Казалось бы – досадный промах! Мы совершили «экскурсию» по месту, которое к имени Юренева никакого отношения не имело. Но, как ни странно, нисколько не огорчились. Разыскания, даже если они сбиваются на неверную стезю, никогда бесполезными не бывают. Мы получили представление о родовом дворянском гнезде – довольно типичном для своего времени. Хотя, похоже, поместье Бажанова до переворота – из самых благополучных…
Тучи над домом
Пример Черных Ручьев (Бажановских или Юреневских – все равно) иллюстративен. Некогда до переворота самодостаточные поместья шли прахом. Однако многие приходили в упадок еще до революции! Дмитрий Подушков предполагает, что «Юреневских» Черных Ручьев в конце 1900-х годов – и в помине нет! Его уверенность зиждется на скрупулезном изучении картографического материала. Он пишет: «Посмотрел документы и карты. Итак, вероятно, к 1917 году усадьбы в Черных Ручьях уже не существовало. Усадьба уже не обозначена и на карте 1890 года. Осталась только церковь. Ниже еще одна цитата из Н.А. Архангельского, «История Удомельского района» (Тверь, 1995): «На погосте Черные Ручьи была деревянная, постройки 1731 года, церковь Георгиевская. В 1900 году здесь служил священником Александр Павлович Фруктов, который в 1901 году был переведен в Котлованскую церковь, а на его место был назначен Федор Петропавловский, которого, в свою очередь, 15 марта 1910 года сменил Василий Никольский. Псаломщиком служил Александр Васильевич Соколов, ему в 1900 году было уже 68 лет. С 1909 года священником в Георгиевской церкви был Александр Суетинов»…».
Разложение помещичьих хозяйств, таким образом, – налицо, а потрясения 1917г. лишь ускорили этот процесс. Однако, как правило, экспроприация в любом случае была экономически неоправданной, а сведение счетов с «богатеями» и вовсе напоминало разбой.
Взять хотя бы дочь Семена Павловича Юренева – Ольгу, владелицу имения Павлово Кузьминской волости Вышневолоцкого уезда. Во время реквизиций ей уже за 70. Какая нужда заставила власти отобрать у немощной больной старушки дом, в котором и поживиться-то оказалось нечем? Имела она всего две десятины, то есть смехотворный участок размером приблизительно 200 метров на 100, причем неудобной земли, покрытой зарослью, больше половины, а остальная на треть занята огородом и на две трети – под покос. В услужении у «помещицы» – никого. Стало быть, реквизировали имущество не потому, что его много, а потому – что дворянка.
«Над вечным покоем»
Но, может, Юренева была капиталистка какая-нибудь, владелица фабрик и заводов?
Оказывается – нет. До переворота получала пенсию – «из дворянских сумм». Имела дом, сарай, птичник и погреб. Чтобы хоть как-то свести концы с концами, сдавала покос до революции в аренду, но не за деньги, а за продукты.
Родственники у Юреневой – не самого близкого колена, так что, можно сказать, совсем одинокая старушка. В 1920-е годы в живых только – племянник Михаил Николаевич Юренев (заведующий совхоза Понофидино Тверской губернии), да двоюродная сестра Мария Станиславовна Туровская, обитавшая в Вышнем Волочке на Валдайской улице в доме Панова, – о ней известно, что «играла на рояле в Кинематографе».
Жила Ольга Семеновна, тем не менее, не совсем одна: предоставляла кров еще трем женщинам – Вере Ивановне Коркачевой, Софье Владимировне Ушаковой и Анне Алексеевой.
Дмитрий Леонидович Подушков делает существенное добавление: упомянутая Софья Владимировна Ушакова интересна тем, что у нее гостил в свое время известнейший художник Левитан. В №4 «Удомельской Старины» из очерка Д.Л. Подушкова черпаем относящиеся к этому факту сведения: «Впервые Левитан посетил эти места в 1893 году с художницей Софьей Петровной Кувшинниковой… Левитан с Кувшинниковой остановились в доме помещиков Ушаковых на берегу озера Островно, в пяти-шести километрах от озера Удомля. Мать, две сестры Варвара Владимировна и Софья Владимировна Ушаковы (она! – авт.), а также их брат Николай Владимирович, радушно принимали гостей, снявших две комнаты на втором этаже дома с видом на озеро. Сами хозяева жили в пристройке. Результатом пребывания Левитана в Удомле в тот год стала картина «Над вечным покоем», написанная по этюдам, сделанным на озерах Островно и Удомля… Николай Владимирович Ушаков, по зафиксированным воспоминаниям старожилов, был человек непутевый, «пропитуха». Он был отставной военный, прокутивший свою часть наследства и возвратившийся в отчий дом на иждивение двух сестер. Видимо, он доставлял последним определенные неудобства, поэтому ему была построена избушка – флигель в саду… Ушаковы жили в двухэтажном доме в Верхнем Островно… Дом Ушаковых с фасада изображен на картине В.К. Бялыницкого-Бируля «Дом с клумбой перед ним» (1912г.). По его же воспоминаниям, старинный дом Ушаковых в стиле Ампир, с зеленовато-голубыми от древности стеклами в окнах и широкой лестницей, спускающейся несколькими маршами и площадками балкона в сад, весь утопал в сирени. Ею была заполнена большая часть имения «Островно», и она была почти ровесница старому дому. На картинах А.В. Моравова «Старый зал. Островно» (1912г.) и «Интерьер с лампадой» изображен зал с колоннами и одна из комнат… (и) старшая из дочерей Ушаковых Софья Владимировна, поражавшая своим сходством с Екатериной II».
Последние отблески «серебряного века»
В альманахе приводятся репродукции известных полотен. На одном из них – Софья Владимировна в изысканном интерьере усадьбы на озере Островно, она сидит за круглым столиком. На заднем плане – колонны, так что действительно, нельзя не согласиться: дом выстроен в стиле ампир. Мебель – тоже скорее ампирная, чем рококошная. На стенах – картины (не случайно же Островно посещали художники!).
Каким же образом Софья Владимировна Ушакова, лично знавшая Левитана, могла оказаться на жительстве у Ольги Семеновны Юреневой? Не потому ли, что роскошный особняк Ушаковых уже реквизирован, а у Юреневой дом не богатый, так что его оставили хозяйке до поры до времени, и вот она предоставляет кров Ушаковой, поскольку той – жить негде, как, впрочем, и самой Юреневой – спустя всего несколько месяцев после составления описи имущества.
Поражает судьба этих старых женщин, представительниц древних дворянских родов (шестая книга!), не только своей трагичностью, но и типичностью своей. Никого не впечатлила тесная связь Ушаковой с Левитаном, который почему-то же именно у нее снимал квартиру. Творческому человеку для работы нужны не просто стол и постель, а художнику – «вид с террасы». Ему нужен созвучный и комфортный домашний климат и уклад жизни. На дворе – последние отблески «серебряного века», осколками которого и были разоренные усадьбы и искореженные судьбы их владельцев. Ностальгическая тихая печаль, овевающая картину Левитана «Над вечным покоем» не была ли навеяна предчувствием близящегося распада былой блистательной русской культуры и гибели ее представителей!
«Нельзя разрешить себе преступление…»
Как следует из данных Д.Л. Подушкова, в своих предчувствиях Левитан не ошибся. После переворота сестры Ушаковы были арестованы, а их брат, Николай Владимирович, послуживший прототипом для Сорина в «Чайке» и для помещика Белокурова – настоящий помещик в поддевке тонкого сукна и вышитой рубахе, «человек, который хотел», но не состоялся, - он попросту умер от голода. И опять же никого не впечатлило, что все это семейство входило в орбиту не только плеяды художников, но и в орбиту Чехова, который в своей «Чайке» не раз поминает дом, что «на другом берегу озера» (Чехов жил в усадьбе Турчаниновых, близких соседей Ушаковых).
Вслед за Левитаном уже в горькую пору экспроприаций и выселений в Ушаковском же доме гостит известнейший русский художник Коровин с семьей и философ Борис Петрович Вышеславцев (см. альманах «Удомельская старина»!). 1918, 1919, 1920 годы… Уже решена судьба усадьбы, уже решена судьба Ольги Владимировны Ушаковой, а Коровин в старом усадебном доме Островно еще продолжает писать свои нарядные, изощренные, праздничные творения. Ни он, ни философ Вышеславцев еще не подозревают, что их ждет эмиграция, блестящий, но чужой Париж…
Читаем публикации Дмитрия Подушкова. Вышеславцев пишет очерк «Парадоксы коммуны», в котором проскальзывают впечатления от выселения несчастных владелиц маленьких усадеб, таких, как Юренева и Ушакова: «Нельзя разрешить себе преступление, хотя бы оно было уничтожением скверной старушонки или мучением ребенка, необходимым для «блага человечества»... Для христианина вопрос этот решен… Если бы действительно удалось на некоторых «необходимых и неизбежных» преступлениях построить общее благосостояние, то оно было бы особенно мерзким, гнусным и обреченным на вечное проклятие… А если такая жизнь устраивается не индивидуальным, а социальным преступлением, то ее называют «завоеваниями революции»!...».
Горькие слова, несомненно. Навеяны тем, чему он был свидетелем – разорением помещичьих гнезд, разрушением привычного уклада жизни, и выселением старых и немощных женщин «в никуда» из их мирного и никому не вредящего бытования…
«Буржуйское» добро
Дом у Юреневой, где проживала также, как уже было сказано, Софья Владимировна Ушакова, не очень большой, но все же – господский, одной в нем жить страшно. Построен в 1902-1903гг. из двух крестьянских изб и перенесен в имение Павлово, купленное Юреневой в 1912г. у потомственного дворянина Николая Ивановича Харламова всего за 20 рублей (нотариальные и прочие «чиновные» издержки дополнительно составили 7 рублей 60 копеек, в доказательство чему – выпись из крепостной книги по Вышневолоцкому уезду). Акт купли засвидетельствован Вышневолоцким нотариусом Илларионом Филимоновичем Михалевичем «в конторе его по Казанской улице в доме Монастыря под номером 85-м».
Итак, вся стоимость «поместья» – 20 рублей! Правда, те деньги никак не чета нынешним…
Немного же оказалось «буржуйского» добра. Но, может, личных вещей у Юреневой предостаточно, и купается она в роскоши?
Ответить на этот вопрос несложно – сохранились описи имущества. В 1925 году Юреневой принадлежало аж 28 наименований предметов, причем в документах специально оговаривалось, что некоторые весьма незатейливы, то есть «простые».
Итак, чем же владела Вышневолоцкая помещица Ольга Семеновна Юренева?
Читаем: 1 самовар на четверть ведра, 1 «кровать деревянная простая», 2 маленьких столика «черной краски» (черное дерево?), 1 шкаф с тремя полками и дверкой, 2 «гардероба простых», 1 комод «желтой краски» (карельская береза?), 1 умывальник «желтой меди с прибором» (бронза?), 1 письменный стол, 1 диван «мягкий пружинный», 1 стол «на одной ножке простой», 2 настольные лампы, 1 зеркало стенное, 1 качалка «венская неисправная», 1 стол «большой простой», 1 этажерка, 2 подзеркальных столика, 10 «багетных рамок и картин» (очевидно, правильно так: «10 картин в багетных рамках»), 1 «рояль неисправный», 1 стол ломберный, 1 стол «деревянный простой», 1 стол «для самовара с медным тазом», диван большой и диван маленький, 2 шкафа «ясеневых с фанерой», 2 шкафа «обыкновенных простых», 1 ширма, часы «стенные с боем и кукушкой», 7 «кресел обыкновенных», 11 венских стульев.
Как видим, все «простое» да «обыкновенное», хотя угадываются, возможно, остатки потомственной дворянской обстановки…
Есть еще опись, датированная 1922 годом. Но там – все те же предметы, против некоторых стоит отметка о плохом или неисправном состоянии.
Выселение
Занятный акцент в биографию Юреневой привносит еще один документ – выписка из протокола пленарного заседания Кузьминского волисполкома от 9 июля 1925г.: оказывается, Юренева еще в 1923г. единый сельхозналог выплачивала своевременно, и ее хозяйство постановлением Уземсовещания «признано трудовым».
Значит, жила Юренева трудами праведными, это подтверждала даже советская власть. Однако весною 1925г. происходит очередной вираж в судьбах бывших владельцев поместий. Было обнародовано Постановление ВЦИК и СНК от 20 марта: те дворяне, которых не успели расстрелять, посадить или выгнать из собственных домов, подлежали выдворению. Даже такие, как Юренева.
8 июля 1925г. губернский прокурор по Вышневолоцкому уезду Королев, заведующий Вышневолоцким уездным земельным управлением Виноградов и заведующий ГЗИ решили: Юреневу выселить. Кузьминский волисполком, однако, на следующий день, 9 июля, рассмотрев анкету Юреневой, предложил оставить хозяйку в пределах ее имения. 12 августа, тем не менее, последовало постановление противоположной тональности за подписью членов особой губернской комиссии (председатель Козьмин, от ГПУ Хандриков, от прокуратуры Церпицкий). Констатировали, что Юренева «хозяйства никакого не ведет (ссылка на престарелые лета, очевидно, не в счет! – авт.), землю сдавала в аренду за продукты, до революции получала пенсию из дворянских сумм». А посему, коли не имела она «никаких заслуг пред Революцией», постановили ее, больную и немощную, «выселить со всеми зависящими от нее лицами».
Как реагировала Юренева? Когда пришли к ней «производить обследование, учет и оформление с разграничением имущества», как сказано в акте от 5 декабря 1925г., «со стороны упомянутой владелицы никаких протестов и претензий предъявлено не было, что собственноручно подтверждено особой надписью на приложенных при сем описях».
В результате у Юреневой отобрали: дом, конюшню, курятник и погреб. Все остальное милостиво разрешили «считать собственностью владелицы», причем особо подчеркивалось, что «изъятое… имущество (надлежит) передать в круг волостного хозяйства для эксплуатации и использования такового волисполкомом в общеустановленном порядке».
Остается только дивиться: как власти собирались воспользоваться, скажем, конфискованным у Юреневой курятником? А что собирались сделать с погребом?
Все более убеждаемся: дело не в курятниках, и не в имуществе помещицком, а в желании унизить естество человеческое, в глумлении над достоинством людей, которые отныне становятся равными в своем бесправии.
«Решительно не имею, куда бы выехать»
Итак, власть расправилась с немощной старушкой. Сыграл, как видим аргумент, что она - дворянка и получала при царе пенсию.
Выяснилось, однако, что государственное казначейство до революции платило Юреневой пособие как сироте. Ныне стало известно также, что выселение Юреневой из собственного дома производилось в зимнее время. Вот что пишет сама Ольга Семеновна в заявлении, направленном в Тверской губисполком: «От роду я имею 72 года. Вот уже 9 лет страдаю «эмфиземой» легких и решительно не имею куда бы выехать, да и выходить на холод при такой болезни не могу… Постройки мои слишком ветхи и никакой серьезной ценности не представляют. На основании вышеизложенного ходатайствую пред Тверским ГИКом (губернским исполнительным комитетом, - авт.) о пересмотрении вопроса о моем выселении, так как признать меня помещицей решительно невозможно и ходатайствую оставить за мной мои постройки, в которых я могла бы дожить свой век. Отнюдь не желая оказать какое-либо противонарушение распоряжениям о власти по данному вопросу, я прошу лишь о всестороннем рассмотрении моего дела и в крайнем случае, если не представится возможным удовлетворить настоящего моего ходатайства, прошу разрешить мне прожить здесь до теплых летних дней, т.к. абсолютно не имею теплого платья, не могу переехать даже и тогда, если бы удалось найти себе где-либо приют…».
Эпилог
72-летняя женщина просит хотя бы повременить с выселением до теплых дней. Остается удивляться, что постановление, принятое в декабре 1925г., совершенно не учитывало того, что сегодня принято называть «человеческим фактором» или просто человечностью. Нужды пресловутой «диктатуры пролетариата» требовали разделаться с престарелой Вышневолоцкой дворянкой, и можно ли сомневаться, что она-таки окажется на улице со всем своим скарбом.
С кончиной Ольги Семеновны ветвь Юреневых, которая идет от Семена Павловича, пресеклась. Имения пустели, материальная и вещественная аура некогда отнюдь не процветавшего, однако крепкого рода разрушалась, деяния предков стирались в памяти потомков. Были еще расправы с погостами и разрушение кладбища, где схоронен Семен Павлович, реквизиции картин в усадьбах. И среди них – портрет Юренева. Чудом сохранившийся, как уже сказано…
1920-е годы… Сколько людей погибло, сколько портретов изничтожено! Потускнели, осыпались тщательно выписанные ордена, добытые геройством, плесень и грибок «съели» молодцеватые лица…
Ордена… На груди у нашего Юренева Георгий, Анна, Владимир. Не каждому давали. Где они? Может, хранились у Ольги Семеновны в какой-нибудь заветной шкатулочке и сгинули вместе с ней. Можно представить, как прятала она ордена. Зная немало семей, где «царского» Георгия деда или прадеда утаивали, как кощунственную улику…
Погибают люди – вещи остаются. И всплывают то тут, то там в антикварных лавках Москвы завидные предметы наживы, на части коих – кровь наших предков. И мало кто помнит, что о памяти и славе русского оружия в первые постпереворотные годы и знать никто не хотел. В царских же войнах добыты ордена! А потому – на поругание, на поругание обречены портреты, как и все помещичье.
В перечне описанного добра Ольги Юреневой портрета отца не значилось. Но, может, оно и к лучшему. Вряд ли смогла бы Ольга Семеновна уберечь в перипетиях последних лет НЭПа отцовский портрет. И, значит, - худа без добра не бывает…
Продолжение следует...
|
|