| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск третий
Памятки истории
Многие пожары в мировой истории разгораются
от искры Божьей, попавшей не в ту голову.
Валентин Домиль
Марианна Фаликова
ДРЕВО С МОГУЧИМИ КОРНЯМИ
(в продолжение темы)
В первых двух выпусках «Голосов Сибири» опубликованы историко-краеведческие материалы о жизни Дмитрия Орестовича Тизенгаузена, представителя блистательного дворянского рода, напрямую связанного с тем Тизенгаузеном, с которого Л.Н. Толстым был «списан» Андрей Волконский. Как читателю уже известно, Тизенгаузен после долгих мытарств был расстрелян в 1937 году в тот же день, что и его сын Орест.
Анастасия Темникова (один из соавторов материала в первом выпуске «ГС»), сообщила много подробностей о жизни семьи Дмитрия Орестовича, и, наконец, прислала несколько фотографий из родового архива. Глядеть на них – печально и щемительно. Беспечные счастливые люди, трогательные детские личики в обрамлении локонов – все изображены в самую счастливую пору их жизни, когда они и ведать не ведают, что рождены с печатью злого рока на челе.
21 апреля 1891 года в Санкт-Петербурге на Мойке в фотографии А. Ясвоина появилась юная девица в нарядном платье с буфами на рукавах, с высоким воротником, заколотым столь модной в ту пору брошью, «бабочкой». В овале – полноватое, еще хранящее детское выражение, лицо, высоко взбитые светлые волосы с пучком на макушке – все по последней моде. Это – Зинаида Петровна, супруга Дмитрия Орестовича Тизенгаузена. Могла ли подозревать девица «из прекрасной семьи», только что вернувшаяся из свадебного путешествия в Венецию, что ее дважды будет допрашивать сам Дзержинский и дважды же станут ее выводить на расстрел. Судьба, однако, была милостива к ней, она осталась жива – необъяснимо, каким чудом, но впоследствии вся ее жизнь прошла под непрерывным страхом и закончилась рядом с одним ее сыном, которого постигла тоже нелегкая судьба: он оказался в ссылке.
А вот и он, Алексей Тизенгаузен. На фотографии-портрете, обрамленной кругом, маленький мальчик, моложе пяти лет, судя по тому, что пышные светлые волосы с девчоночьей прической подвязаны на макушке крохотным бантиком. В ту пору еще оставалась традиция начала XIX века – до шести лет одевать мальчиков в девчоночьи платья и причесывать шелковистые локоны так, что чувствительные дамы при виде такого личика неизменно говорили: «Ах, какой ангельчик!». Однако одет Алексей в традиционную же опять для начала уже ХХ века матроску, в какой мы часто видим на фотографиях будущего наследника престола Алексея Романова.
«Ангельчик» вырастет, жизнь его превратится в крестный путь, он будет дважды арестован и, наконец, сослан, куда за ним последует его мать Зинаида Петровна и останется с ним до конца своих дней.
И вот фотография, помеченная 1912 годом, на стульчиках-грибочках около маленького столика в виде яркого гриба-мухомора, сидят два мальчика в матросках. Мы узнаем Алексея в матроске и черкесской папахе, и мальчика чуть постарше, это Орест Дмитриевич Тизенгаузен, у него очень «взрослое» выражение лица и пытливый взгляд, и, конечно же, та же матроска. Рядом – очевидно, любимая игрушка, совсем «всамделишная» маленькая пегая коровка на колесиках – надо представить себе, с каким азартом катали они ее по коврам родительского дома.
Рок уже простер над ними темные крыла – бутуз в черкеске окажется два раза в тюрьме и потом в ссылке и вечном страхе возможного расстрела, мальчик же с пытливыми глазами, Орест, будет расстрелян в 1937 году в тот же день, что и его отец.
Большая фотография «с интерьером». На ней – Алексей и Володя Дмитриевичи. Младшенький, еще в девчоночьем платье с кружевами, сидит на столе, скрестив ножки на резном стуле, обитом брокаром. На стуле же стоит, крепко упираясь пухлыми ножками, и сжав руки кулачком, все тот же Алексей. Он повзрослел, его остригли, как положено мальчикам, локоны «ангельчика» забыты. Видно, он гордится тем, что одет в настоящий «взрослый» мальчиковый костюмчик.
Над обоими нарядными мальчиками, как уже было сказано, всю жизнь довлело их «плохое происхождение» - они имели несчастье родиться дворянами.
А вот и любимая дочь Дмитрия Орестовича, Елена, Лёля, на фоне роскошно вышитой ширмы. На Лёле юбка в складочку с кружевным подолом, широкий шелковый кушак, длинные волосы распущены, и чуть схвачены на виске кокетливым бантиком. В чуть раскосых глазах – озорство, чуточная улыбка тронула изящно очерченный маленький рот на круглом лице девочки-подростка.
Пройдут годы – сожжена будет в военной «буржуйке» (печурке) живописная ширма, как, наверное, и многие-иные предметы мебели этого дома, а сама Леля умрет от голода вовремя ленинградской блокады.
А вот и Володя, Владимир Дмитриевич. Тонкое и нежное юношеское лицо – на фотографии ему лет восемнадцать, едва пробиваются усики. Узнаем чуть выпуклые выразительные глаза под густыми бровями, мы видели их на парной фотографии, на которой изображены Алексей и Володя еще крохами.
В 1941 году он будет расстрелян по особому указу Сталина – по фамилии Тизенгаузен он считался немцем и числился таковым, на него было заведено дело, но в связи с срочной высылкой немцев расследование даже не довели до конца – куда проще было, «к стенке», и девять грамм в затылок.
И вот еще парная фотография. Алексей и Владимир Дмитриевичи. Кануло в небытие счастливое время столиков-грибочков и забавных игрушек, они давно забыли о своих былых утехах, теперь они модные столичные молодые люди. И кто бы узнал теперь в Алексее милого бутуза в черкесской папахе, и нежного юношу Володю. Теперь это Владимир Дмитриевич; между двумя пальцами видна папироса, щегольская бабочка вместо галстука, из кармана пиджака чуть глядит платочек – все по последней моде.
Обоим предопределено всю жизнь «убегать от судьбы». Владимиру – не удалось. Учиться ему мешало «происхождение» и дважды его отчисляли из престижных вузов. К тому же, как уже было сказано, он числился немцем, и в 1941 году был расстрелян в Самаре.
Другая фотография. Перед нами спокойная дама, уверенная в стабильности устоев мироздания, изящно опирается на спинку обитого кретоном стула, на плечи накинута шелковая шаль, шею обвивает несколько ниток жемчуга. Перед визитом фотографа она, очевидно, побывала в парикмахерской, или же к ней приезжал парикмахер на дом – это видно по свежей завивке волос. В ней мы едва узнаем, – однако же узнаем! – прелестную девушку, только еще стоящую на пороге жизни, с фотографии, помеченной 1891 годом. Это Зинаида Петровна Тизенгаузен, которая после долгих мытарств, потеряв троих сыновей и дочь, окажется в Нижнем Тагиле, у единственно уцелевшего сына Алексея, двукратно пребывавшеего в тюрьме.
И, наконец, групповая фотография, на которой написано: «В Венеции». На ней мы видим Дмитрия Орестовича – какое открытое благородное лицо и как четко обозначены в нем родовые черты Тизенгаузенов, если сравнить с былыми портретами двухсотлетней давности. Около него, очевидно, Леля, уже барышня, и неизвестная нам семейная пара – наверное, родственники.
Какое горькое сопоставление этой фотографии, где Дмитрий Орестович так покойно сидит в плетеном кресле, держа в руках котелок и изящную трость, с его же фотографиями, сделанными в заключении.
Единственное неизменно – благородство черт, коими отмечены все представители этого славного рода.
Как мы помним, Дмитрий Орестович был расстрелян в 1937 году, по роковой случайности, в один и тот же день, что и его сын Орест, - несчастливые ветви могучего родового древа.
|
|