| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск третий
Рифмы и ритмы
Поэт ХХ века – это ребенок, которого тренируют в уважении к
голым фактам исключительно жестоко просвещенные взрослые…
Чеслав Милош
Андрей Ключанский
ПИШУ И СЛУШАЮ ПЕРО…
Утро
Рай (начало и край родной) – это заброшенный сад.
Плоды никто не целует, и они ударяются оземь.
Двое Твоих Изначальных никак не вернутся назад.
Хладнокровные змеи не спеша перелистывают осень
к зиме. Не дыша, мы осторожно проложим след
по первому снегу, толкнув ворота (уже калитку)
и каждый шаг неземной будет скрипеть, что нет
нам воспрощенья сюда, но мы узнаём тропинку.
Мы упали по ней, уходя, обретая наш мир,
где нет ни числа, ни души, ни покоя, ни проку, ни толку,
а теперь терпеливо восходим домой, тает платье из дыр
(или гнилые сети) и ищем тепла нашему Твоему ребёнку.
Твой дом переполнен предчувствием скоропостижной зимы.
На окнах следы ледяной слепоты и какой-то копоти
(свеча сигнальная догорела на подоконнике возле тьмы).
Немые не мы выдыхаем последний пар из ротовой полости…
Дверь творящая отворится, её и не было здесь,
настежь не было – мы узабыли об этом.
Дом открывается нам по имени наших сердец
и разворачивается настоящим и бесконечным летом.
* * *
Там, где травы правы в том, что они вместе
там, где ветер верит в себя, потому что я жив,
небеса по земле растекаются
и земные покои – небесны,
я открываю глаза, душу свою обнажив,
теперь меня ни дать ни взять на все четыре стороны
насквозь дышу, насквозь живу, убей-меня-роди!
и там и здесь я был и есть, рождения мои и похороны,
все позади; проехали; не жди.
Там, где травы правы в том, что они вместе
там, где ветер верит в себя, потому что я жив,
расплетаются, переплетаются заново книги явлений,
а книга одна и она у меня внутри,
в доме, где я забылся в книге,
которую Ты создал и дал мне читать…
…я отвожу себя от последней страницы,
ты улыбаешься мне и предлагаешь чай.
* * *
Я хранитель несотворённых чудес
и вздоха тонкая обитель,
я обитатель здешний всех твоих небес,
читатель твой и твой любитель,
я каждый день придумываю велосипед
и еду прямо по твоим страницам
домашним существом дорогой насладиться,
продрогшим странником домой успеть.
я верю – ты не ось и я не спица
на колесе заветном вечности и мига,
ты собеседник мой, а мир да будет – птица.
ни дня без сотворенья птиц!
ни дня без сотворенья мира!
Перо
Пишу и слушаю перо. Фрагмент крыла
Каким-то образом покинул птицу,
Но связан с ней невидимо, и длится
Её полёт – страница за страницей,
И ветер здесь, и даль уже светла.
Лети, а я ничем тебя не задержу,
Отважная, отчаянная птица.
Кому лететь, – тому не приземлиться.
С тобою ничего пустого не случится,
Покуда я крылом твоим пишу.
Охотничьи колбаски
Утро тихо.
Начало начал у причала желания быть.
Здесь чайка кричала час назад
с небольшим.
Утро тихо не больше чем плыть
сквозь туманы до самозабвенья…
Благодатная, всё ещё робкая, твердь.
Час назад с небольшим дом придуман,
продуманы двери.
Вот и дом, вот и открывается дверь
и любимые мной существа просыпаются с миром
с камином (холодное утро)
и кристаллики сласти оттаивают на глазах
прямо в чаще горячего чая
начала начал и уюта,
и в доме готовится завтрак:
охотничьи колбаски на можжевельнике, на угольках.
Вино к вину
Я один и ты одно,
Утоли меня, вино.
Утаи от суеты.
Был я беден, стану – ты.
В одиночестве твоём
Утаи меня вдвоём
С той, которая одна
И не выпила до дна.
Вознеси меня, вино –
Я летал давным-давно.
Я на краешке стою,
Жду любимую свою.
Заберёшь меня всего,
Не оставишь ничего…
Вот и выпито вино.
Вот и нету одного.
* * *
Время рыдать.
Время вытравить всё, что больно.
Время стяжать печаль, светлую, как апрель.
Время светлеть ночам и нам не темнить безвольно
друг для друга слова, те, что хотели начать.
Время лечить мечту, перья наращивать крыльям.
Время давать городам новые имена.
Уместно понять, что здесь так давно не любили,
что вовремя здесь начнутся лучшие времена.
* * *
Я запросто могу из поэтического текста делать снег…
или дождь,
но не зной…
знай,
они появляются как призраки,
как призраки тревожат и уходят прочь,
совершив свое мутное дело.
И день для них – ночь,
и там, где они живут, все дворы и деревья серы:
пепел, пыль и прах, и нашим пеплом
они омывают ноги.
Двери домов этих воров отворены навсегда,
имя им – Черное Нет, забытьё, несотворённое Да.
В комнатах нет ничего
кроме нетронутой пыли.
Тут когда-то плели пауки –
их ловушки напрасны были.
Здесь всё происходит – сквозь,
и я не совсем понимаю,
как соединяет гвоздь
труху вокруг? Не знаю –
таю…
Как трудно о них рассказывать – я эту волну не ловлю,
[разве что скелеты мёртвых птиц антеннами окажутся].
Как трудно от них отказываться – они говорят “люблю”,
они научились этому, и делать это отваживаются.
Мы сами проложим путь
для них до самого центра:
«До самого сердца – будь!
Вглубь, до самого сердца!»
А дальше настанет п….ц !!!
Они уходят с мешками,
полными наших сердец –
они их сожгут с потрошками!…
Я запросто могу из поэтического текста делать снег…
или дождь,
но не зной…
А вот теперь остановись и стой,
смотри [глаза протри] вокруг, над нами
кружится пепел золотых сердец
над их голодными
короткими кострами.
* * *
Ад одиночества и в нём светает,
другая тишина открылась и витает –
я слышу, как все спят:
их голоса во сне, безмолвное дыханье,
и перестук сердец, и крови громыханье
(как водопад в горах
и – с головы до пят).
Все спят во сне
во сны чужие,
как мёртвые, так и живые,
и мысли их сторожевые
их сон да охранят…
А мне что делать?! Как ребёнок
стою и хныкаю спросонок,
проснулся и смотрю
на первобытную, ничем
не замутнённую зарю.
[И постигаю воздух,
и не привыкну сразу:
слишком дико,
слишком чисто
слишком тихо,
слишком здесь,
очень-далеко-не-сон].
Посвящается поэтам начала любого века
Наскучит вам бродить среди песков
под солнцем зноя в небесах безводных,
где бредом кажется взаимосвязь шагов,
а призраки и миражи проворны.
Проворовавшись в прах у собственной души,
для собственной души вы вряд ли прахом станете.
Немилосердно солнце, но его лучи
Вы – знаете, живёте-ли-летаете.
Читатель Земли,
Летатич Небес
[ускоренные превращенья],
на дне пустошенья нащупайте весть
насущного и не смертельного домой воспрощенья.
Пускай змеиня сожрёт свой хвост целиком!
Пускай пустыня своим захлебнётся песком!
Пусть люди, которым неведома соль совести,
обретают лишь оболочку воды вашей Чести и Доблести!
Да!
Нам нужно говорить! Мы будем говорить, да так,
что воздух будет плавиться над нами!
Все мысли и слова сольются в чёткий знак,
один на всех, он значить будет – пламя!
Поддержим Солнце на его пути!
Построим сердце – новое, живое!
Дышать Твои слова! Дышать Твои лучи!
О, Господи, на всё Твоя родная воля!
* * *
Не болей, человек, не болей.
Небо лей на чело, небо лей
на глаза и на крылья плечей.
Не болей, человек, небо – лей
в чаши тёплых усталых горстей.
Пораженными сушью устами,
прямо в сердце пой-небо-пей.
Даже если нет с неба вестей,
нет дождя и огонь под ногами.
Даже если наполнен твой кров
суматохою и мертвецами –
мертвецы упакуются сами
в круговую поруку гробов.
Будь здоров, человек, будь здоров,
и живи на земле с небесами!
|
|