| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск третий
Рифмы и ритмы
Поэт ХХ века – это ребенок, которого тренируют в уважении к
голым фактам исключительно жестоко просвещенные взрослые…
Чеслав Милош
Елена Чач
НЕТ НА ЗЕМЛЕ ОДИНОЧЕСТВА…
* * *
И никуда не деться, не сбежать,
когда мелодией апрельский воздух болен…
великопостный голос колоколен
прощает ей оттенки мятежа.
И музыка, глядящая в упор,
то грозовым раскатом рвётся в окна,
то жалуется всем, что так промокла,
и плачет, продолжая разговор.
…но светел плач её, и ночью снится:
мелодия стучится у дверей
и в золотые гнёзда фонарей
влетает, как вернувшаяся птица.
* * *
Заиндевело всё, и будто снится:
берёзы, снег, ажуры фонарей…
И парк в зыбучем сне моём продлится,
как стрекоза в прозрачном янтаре.
Покажется, что тронулись века
в обход — как льды — тяжеловесным строем.
…но что-то теребит и беспокоит,
как будто время тянет за рукав.
* * *
Как мне в утлом судёнышке плыть по вечернему руслу,
чтобы выбраться — против течения — вдаль — в тишину,
если мир порастает закатом тревожно и густо,
и уже — настороженно — небо лакает волну?
По заросшей тропинке — наощупь, чутьём — отыскала б
сад, обломок калитки, едва обозначивший вход,
где и памяти нашей почти ничего не осталось:
лишь полоть сорняки да кривить по-старушечьи рот,
удивляясь, что я вдруг припомнила эту дорогу,
раздвигая листву, как давно позабытую боль…
Мне бы просто — туда… мне ведь надо немного, немного:
просто радость
с собой.
* * *
Спой для меня, веснушчатый мальчишка!
Ты песней, словно голубь, окольцован.
И твой мотив, хотя и прост он слишком,
добавит серебра на фон свинцовый.
И мир, что окольцован горизонтом,
на этой песне все круги смыкает,
и пробуждает памятное что-то
во взглядах синих и во взглядах карих.
Всё выше — пой! Пусти слова по свету,
как звонкий выдох, заповедь скитальца,
чтоб не узнал никто, что песне этой
к тебе копейкой медной возвращаться.
* * *
Мне бы сейчас… куда?
Молчат города, поезда,
причалы, уснув, молчат…
Звёзды сквозные —
сотни замочных скважин.
Тысячи, тысячи скважин —
но нет ключа.
Одному современному поэту
Так привычен порой лишний крюк, завиток, изгиб,
чтобы что-то своё оставить на чердаке,
а стихи — и чужие — отчётливы и близки,
словно горсть кедровых орехов в моей руке.
Я люблю ароматные ядра под скорлупой,
хвойный дух, отпечатки смолы и шершавый цвет.
Но бывает коварно-насмешлив орех пустой:
вроде крепок на вид, а расколется — сути нет.
Ты, умолкнув, услышишь внезапный неровный стук —
странный звук, усиленный эхом от всех дорог.
Это я, отбрасывая пустоту,
всё ищу затерянное ядро.
* * *
Не чаша — горсть, хранившая тепло.
Не лёд монет —
такой, что пальцы холодом свело,
крещенский снег.
Морозный день не выставляет счёт
святой водой,
он просто плачет ею. Звон плывёт.
Болит ладонь.
И церковь к небу тянется крестом,
и снега взвесь
как будто говорит тебе о том,
что счастье — есть.
* * *
И пусть в феврале ещё не хватает дня
и от сырой погоды болит висок,
а ночь глядит, затаившись, вослед саням
и хрусткие звёзды пробует на зубок.
…скрипят полозья, скрипит под ногою снег,
и метят ставни — скрипом своим — пургу,
и Млечный Путь, перетекающий в санный след,
знает о том, что высказать не могу.
Но не согреет душу его огонь
…так не становится в месте чужом — ночлег
кровом родным… и, миновав ладонь,
белые звёзды падают в санный след.
* * *
… и надежда моя будет Вашим жива возвращеньем,
я сама буду жить… но не этим, а чем-то иным.
Успокоится ветер, опять не придавший значенья
прошлогодней листве и безмолвным ночным мостовым.
Я же буду тиха и тверда и почти незаметно
растоплю свою боль, как сосульку в горячей горсти.
Мы ведь встретимся снова, друг друга порадовав светом…
Отпустите меня, чтоб и я Вас могла отпустить.
* * *
И ещё не обобраны вишни,
ноты лета багровы и спелы,
и на даче, за домиком ближним,
не увидеть границу раздела
облаков и тумана. Откуда
этот вечер? Ни звука не слышно.
Я в ведёрко тихонько, как чудо,
опускаю по ягодке вишню.
…так и жить бы у солнечной кромки,
где закатных аллей поворот,
не гадая, в которые сроки
нас, как вишню, Господь соберёт.
* * *
Так подходят к постели больного, родного,
любимого, —
никому не желаю вот так же, как я, подойти,
когда время уже истекло, отстучало, отбило ли
и прощанье с прощением затвердевают в кости.
Так подходят… подушка лежит ослепительно белая…
где-то сбоку стою, непривычно платок теребя,
понимая, что всё, что когда-то сказала и сделала, —
только крохотный шаг, только жест от себя до себя.
Подожди! И вослед — нестерпимее —
выбежать хочется,
но уже не догнать: простынь… облако…
простынь… пробел…
Вот тогда понимаешь, что нет на Земле одиночества…
Запах спирта. Сквозняк.
И глаза не поднять, оробев.
|
|