| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск третий
О малых сих
В раю животные говорили, значит, и думали, потому что
говорить не думая – позднейшее нововведение людей.
Сафир Мориц-Готлиб
Наталья Лопатина
ПРО КОТА НИКИТУ
Повествование о самом лучшем в мире котишке – Никите, который одновременно был сволочью, гадом, мерзавцем, змеем, тараканом, «писучестью» (он «украсил» это слово и мы не возмущались, а восхищались нашим парнем), «настройщиком», Уважаемым Никитой, Их Величеством, друганом, котишкой–золотишкой и профессорским котом
Песенка про кота:
Котик, котик – мягонький животик,
Гладенькая спинка – морда, как картинка.
Никита был черным-пречерным с белыми штанишками (брыжейкой) и манишкой, которые по мере его возмужания делались все заметнее.
В марте 1985 года еще в старую квартиру его принесла Тамара, подружка моего брата Олега – ее в таковом качестве наша семья видеть не жаждала, но Никиту мы полюбили сразу.
Всем хотелось назвать кота как-то красиво и необычно, мы просматривали книжки русских авторов, а потом спонтанно решили – Никита.
Котишке имя понравилось. Никаких тривиальных позывных, вроде «кис-кис» он не признавал, и с удивлением поглядывал на тех, кто издавал такие непонятные и пошлые звуки.
Сперва это был вездесущий, неугомонный комочек. Такой маленький, что спокойно пролазил в пространство между полом и дверью. А когда подрос, я учила его открывать ее по-кошачьи. Уроки демонстрировались наглядно и Никиту сильно забавляло мое хождение на четвереньках. И мне кажется, – нет, я уверена! – он придурялся, делая вид, что не понимает, как можно усвоить такой сложный процесс! Котишка явно подшучивал надо мной: ладно-ладно, поиграй в старшего кота-наставника.
Еще совсем малышом, Никита участвовал во всех событиях семьи. Не сразу, – сначала присматривался, что именно делается, а потом уже соблаговолял или нет присоединяться. Убирали мы вместе, особенно ему нравилось подметать пол: спрячется за дверь и ловит веник, и если не соблюдался ритуал «задверной» игры, – обижался.
Еще до переезда на новую квартиру, втроем – папа, Никита и я – ездили ее ремонтировать. Прежде, чем зайти и вбить первый гвоздь, впустили Никиту, следуя старым добрым традициям. Никитка все обошел, одобрил, побегал, но, видно, забеспокоился, что его здесь оставят, и улегся на единственный островок домашних вещей – открытый чемоданчик с инструментами. Мы изумились, – наш парень лежал на торчащих гвоздях и отвертках, и прикидывался, что ему очень даже удобно и комфортно: «вы меня только тут не забудьте»…
Никитка любил встречать и развлекать гостей. Ему интересна была сама подготовка к встрече: что происходило на кухне, а что – в зале, ничего не ускользало от его пристального внимания.
Пока разносили блюда и ставили на столы и тумбочки, Никита ни разу не позволял себе дотронуться до нарядной сервировки. Когда приглашенные собирались, Никита развлекал в зале пришедших светской беседой, хождением по стеллажу – чтением классики. Людям, которые появлялись у нас впервые, Никиту обязательно представляли, как полноправного обитателя дома.
За столом котишка был едва ли не главным участником трапезы: ходил по коленям особо понравившихся ему, разрешал себя погладить, и даже покормить, заглядывал в тарелки на правах радушного хозяина (все ли подали, ничего ли не забыли нерадивые домочадцы), и маму это очень смущало, она корила Никиту, а он искренне недоумевал: «ведь бдить за порядком и приличествует настоящему гостеприимству! – так за что ругаете?».
Когда Никита повзрослел, гости его интересовали все меньше – так, ничего интересного. Компания почти одна и та же, люди хорошие – сами развлекут друг друга, беспокоиться нечего: похоже, им вполне можно доверять. Конечно, встретить надо, ну, пообщаться немного, а потом - в спальню, отдыхать.
Не любил Никита маленьких детей. И была тому причина: они относились к нему как к обычной киске, сюсюкали, тискали: ну как вынести такое? Однажды я пришла домой и увидела, как некий ребятенок загнал Никиту под диван на высоких ножках и пытался его оттуда извлечь с помощью большого игрушечного медведя. Никита испугался, забился в угол и шипел. И запомнил на всю жизнь. Однако ребятишек не царапал и не кусал, – просто игнорировал.
Был Никитка редким чистюлей. Следил за чистотой не только собственного драгоценного меха, но и всей квартиры. Шелковистой шкурке нашего котишки девушки с рекламных роликов, демонстрирующие роскошные волосы, могли только позавидовать: она переливалась как у морских котиков. Никита любил и поощрял сеансы «погладушек», после чего начиналось священнодействие умывания. Умывался он так самозабвенно и вкусненько, с таким спокойствием и умиротворением, и так обстоятельно вылизывался, что становился не просто влажным, а мокрым…
Никитушка знал, что – красивый, и когда на него напал власоед и попортил шкурку, особенно на шее, – сразу же почувствовал, что его шикарный экстерьер пострадал и сильно переживал, и все спрашивал маму: «Ничего, что теперь я безобразный, – ты же меня не разлюбишь?»
Очень любил Никита помогать мне при уборке, – он не терпел пыли. Когда мыла пол, котишка старался изо всех сил: ходил с грязного пола на чистый, пил воду из ведра, и всегда находился рядом. Это так и называлось – мы с Никитой навели порядок в квартире.
Чтобы отучить нас от беспорядка в доме, Никита нарочно писал на «городки» из газет, одежды и прочего. И приучил-таки все семейство не разбрасывать вещи, если бросили – сами виноваты.
Из папиного дневника:
«Для кота мама была – свет в окошке. С её мнением он считался особо. Правда, бывало, иногда его оспаривал. Когда мама в чем-то упрекала кота, он всем своим покорным видом показывал, что учтет её замечания. И что удивительно, его не приходилось дважды отчитывать за одно и то же. Если, конечно, он не считал, что надо стоять на своём. Особенно это касалось его священного права пометить не принадлежащую семье вещь: чемодан соседа, палатку друга, сумку подруги. Но на чужую обувь в прихожей это не распространялось. Смущала Никиту и свежая типографская краска на газетах и книгах. Кот довел до автоматизма привычку всех обитателей квартиры не ставить новую или чужую вещь на пол, закрывать дверь в кабинет, где было полно книг…»
Притом, что Никита удивительный чистюля, не обходилось и без маленьких слабостей – папин кабинет, комната Олега (пока брат жил с нами), намного позже появилось пространство под телевизором, в спальне под окном, моя комната – эту территорию он метил. Теперь, когда его нет, я все больше думаю, что кот просто хотел оставить память о себе – может, чувствовал, что еще недолго пробудет с нами. Мы тогда котишку журили, а сейчас душа щемит – учуем легкий Никиткин запашок и знаем – это последний его привет.
Как-то я целый год закрывала дверной проем в свою комнату доской, и Никита не мог через нее перешагнуть. Он на меня так обиделся, что вообще не стал больше заходить ко мне, как я ни упрашивала…
Притом, у нас в квартире всегда свежий воздух и никогда не ощущалось запаха кота. Папин кабинет и Олежкина комната – тут уж что скажешь, это святое, если прозевали (не закрыли дверь), – кот не виноват, уговор есть уговор: «вы же знаете, – общая ведь территория!».
Как-то Олег пришел из похода и сушил палатку у себя, и потому тщательно оберегал вход от Никиты, но тот проник-таки, когда и как – непонятно, и свой след оставил… Ему тогда попало, и теперь мне так стыдно, – ведь он просто показывал Олегу: «Ты мой, я тебя поощряю».
Никита всегда ходил в сулю, и настаивал, чтоб ее сразу убирали после использования: мыли и клали новую газету. Из туалета каждый раз выходил гордо, победно хлопая дверью и гремя оловянной сулей: «вот какой я молодец». За каждый удачный поход он тут же получал поощрение. И так наловчился, что каждые пять минут гремел своей посудиной: «давайте, вознаграждайте, я опять отличился!».
Из папиного дневника:
«Кота в общем-то никто специально не учил ходить в туалет. Как-то само собой получилось, что он это делал в сулю – широкую алюминиевую сковороду на кафельном полу. Устраиваясь на неё, Никита производил большой шум, – реакция наступала незамедлительно: он получал любимые лакомства – сыр, колбаску, мясцо, рыбу.
Однажды купили копченую вырезку, от которой кот пришел в полный восторг. Все сели за стол, а Никита побежал в туалет, и застучал сулей. Вышел. Ему дали кусочек.
Почти тут же вновь раздался стук сули. Я пошел и вылил её ничтожное содержимое в унитаз. Дал кусочек мяса Никите. Не успел сесть за стол, – а он вновь в туалете, и опять стучит.
Обеспокоенная здоровьем кота, наивная мама пошла за ним и увидела удивительную картину: Никита, видимо, понимая, что в третий раз ему писать уже нечем, стоял около своей посудины, одной лапой раскачивал её и грохотал в ожидании угощения.
Вот только тогда-то семья и поняла, что не мы дрессировали кота, отплачивая вкусненьким за аккуратное посещение туалета. Это кот дрессировал людей, заставляя их по сигналу безотказно «реагировать вкусностями»...».
Однажды суля котишке вдруг разонравилась. Никита сказал, что она ему «не к лицу» – цвет не тот. Я купила другую. Мы поставили ее около моей комнаты, в любимый кискин уголок: «ладно, пусть там стоит!». Так что у Величества имелись два собственных отхожих места. Только сейчас, когда его нет с нами, поняла, что в его почти восемнадцать лет ему уже было трудно добираться до туалета и потому следовало раньше догадаться и поставить его посудину поближе.
«Зинка» появилась за пару лет до этого. Так назывались Никиткины «подвиги» под телевизором в зале, по аналогии с фильмом «Собачье сердце». Вы помните, конечно, – профессор Преображенский укоряет Шарикова, что он взял деньги без спросу, тот отпирается и говорит, что не один живет в доме, есть еще Зинка – домработница. Так и Никита: поймаешь с поличным – «что ж, попало, и молчу!». Но если несешь его на место преступления позднее, – упирается, становится (не пойму как) большим и тяжелым, и негодует: «вообще-то вас здесь много живет, вон сколько народу! Может, это Зинка сделала, как я за всеми услежу?». Мы пытались строжиться. Но как на нашего выдумщика злиться?
Никита был ярым поборником справедливости: несправедливо, если наказывают и обвиняют невинных.
Из папиного дневника:
«Котишка прожил девятнадцать лет и шесть месяцев. По человеческим меркам это исключительно почтенный возраст (лет 120). Месяца за три до кончины, у него стал плохо работать кишечник. Наша мамочка, которую кот любил особенно беззаветно и преданно, массировала ему животик, делала клизмы, поила вином. И всё время ласково уговаривала кота: «Ну, потужься, Никита, потужься».
Наконец, – победа: коту удалось! Но – в спальне. Мамочка вымывала эту «удачу» и выговаривала коту за то, что он «выложился» под ее носом у кровати. В это время я пришел с работы. Никита, как всегда, – встречает в прихожей. Дождавшись, пока разуюсь, решительно повел меня в спальню, где как раз происходила «зачистка» последствий его поступка, вскочил на кровать, заходил по ней быстро-быстро и отрывисто замяукал. В его возмущении явственно слышалось: «Ну, скажи ты ей! Ведь сама же просила меня! А теперь за это же и ругает. И как ты с ней ладишь?». Мама тут же прекратила уборку, наклонилась к коту, и начала извиняться за свою несдержанность. Котишка успокоился».
Величество был очень ревнивый. Когда мы приходили из гостей, обнюхивал и интересовался – не изменяли ли ему с другими. Особенно ревновал маму. Она любит животных и балует их. Знакомые коты и собаки выделяют моих родителей – бегут встречать, ластятся. Однажды купили соседскому догу Гектору курочку. Тому хватило на «один зубок». Но он надолго запомнил подарок и привечал дарителей, а Никита «приветы» учуивал и устраивал сцены.
Как–то у нас жил другой кот, которого Олег где-то подобрал и мы пытались найденыша «пристроить» - найти нового хозяина. Всего-то он пробыл у нас несколько дней, но Никита даже заболел от ревности – перестал есть, поднялась температура.
Однажды мама массажировала мне уставшие ноги, - Никита был удивлен, о чем маме так и сказал: «гладить котов – это прекрасно, и так положено, а не котов – как сказать…». И если забыли правила поведения, то вот напоминание – еще имеете возможность исправиться!
Главная мамина обязанность, полагал Никита – заботиться о его «красивой жизни» – устраивать «погладушки», потирать животик и спинку, вкусненько кормить. Когда она садилась, Никитка подваливался ей под бок: «гладь, чего сидишь?». Если делала вид, что занята, или не понимает, Никита хоть и ненавязчиво, а настаивал.
Надо сказать, уж кого-кого мама не смела ослушаться – так это Никиту. Он «строил» всех, а из нее вил веревки, – причем по обоюдному согласию. Если вдруг Никита прекращал «строительство», мы начинали скучать и волноваться – не заболел ли.
Мама с Никитой были очень похожи – родственные души. У них даже походки одинаковые (не знаю, каким образом). Оба они важно шествуют перед тобой по коридору, причем, когда спешишь, никого из них не обойдешь.
Мама всегда чувствовала Никиткино присутствие. Она готовит, Никита старается садиться как можно ближе к ногам. За делами его не видит – но, перемещаясь по кухне, никогда не наступит на своего миленького. Ну, а если уже задела хотя бы волосок драгоценного хвоста, – всяко извиняется и предоставляет щедрую компенсацию.
Мамин выход на пенсию для Никиты был праздником, – большую часть времени они проводили вдвоем. Теперь кот недоумевал, зачем же раньше она куда-то уходила, а ему приходилось так долго без нее скучать?
Домовничая, оба они занимались хозяйством, смотрели телевизор, ругались (мама слово, кот – десять), любезничали. На кого Никита за дерзости не обижался, так это на нее (что с любимой возьмешь?). Мы-то с папой не смели перечить.
Когда она выходила в магазин, – предупреждала Никиту, и кот, в самом деле, очень волновался. Если забудет «отпроситься», возмущению Никиты не было предела.
Выезжая на полдня или несколько дней, всегда уведомляли Никиту, когда будем, куда и зачем едем. А при подъезде к дому, всем семейством смотрели на окна: «Как там котишка? Поддаст ли нам?» Особенно ждали нагоняя, если возвращались позже намеченного-отпрошенного. Причем котиная суровость вовсе не от голода, – парень просто скучал и пребывал в тревоге.
Из папиного дневника:
«Никита всегда питался тем, что ели все. Никаких кошачьих консервов не признавал. Они просто оскорбляли его достоинство. Удивляло, что он безошибочно определял наличие продуктов в холодильнике – сканировал его содержимое, что ли? Или подсчитывал, сколько съели, сколько осталось?
Каким бы он ни был сытым, всегда выходил на кухню или в зал, когда все садились обедать и ужинать. Требовал, чтобы ему тоже накладывали, наливали, отрезали. Никогда не клянчил, а – распоряжался. Пил и ел только из фарфоровой посуды на его «серебряном» подносе – она стояла стопочкой из чистых блюдец, чашек и пиал. Очень любил что-то сволочь с края стола, куда я, балуя Никиту, всегда клал «вкусненькое». За что кот и получил неформальную кличку «Сволочь». Слово это произносилось с особой теплотой и нежностью и содержало только умилительные интонации».
Мама говорила, что котик у нас неприхотливый, ест все, что даешь: сгущенное молоко, мясо (варенное, жаренное, копченное, сырое), сыр, молоко, колбасу, рыбу – но только из хорошей посуды и на подносе (гости говорили, что не все люди едят из таких тарелок). Садясь за стол, ставили Никите стул, он чинно усаживался, и мы подкладывали около него «вкуснючки». Но попрошайкой он никогда не был – член семьи, вот и сидит за семейной трапезой, а если кто-то хочет Величество побаловать, - никому не возбраняется: «можете подложить мне кусочки прямо на стол, я их оттуда сволоку!» (Вот отсюда и пошло – Никита у нас «сволочь», кусочки сволакивает!).
Наш котишка – богатырское создание. Случалось, - весил и 8 кг. Вес и размеры Никиты – предмет нашей особой гордости. Лучшие кусочки – Никите. В последние годы котишке подавалось филейное мяско, без единой жилочки. Наша мама делает замечательные котлеты. Мясо они крутили вместе с ее любимцем, и вообще Никита любил помогать разделывать мясо и рыбу. Если он просыпал священнодействие и не догадывался, что пора работать, мама шла его будить с прельстительным кусочком в руке. Порой, он проверял, достаточно ли его любят: дождется, пока все уже разделано, убрано, и помыты руки, и только тогда идет на кухню. Мама говорила: «Нарисовался», но отказать любименькому не смела. Обязательным ритуалом при еде был «крюндель»: Никита вырисовывал витиеватые фигуры около ног, мы его гладили, а он красовался.
Любил, чтобы свежее молоко всегда было в наличии. Покажешь бутылку, бидон или тетрапак, спросишь: «Будешь?». И получишь в ответ: «Спрашиваешь! Конечно, буду!». Когда я ходила в магазин, покупала на двоих – «молоко котам», потому что мама у нас ведь тоже – киска, и вкусы у нее с Никитой одинаковые.
Особенное предпочтение отдавалось сыру и вареным яйцам. Начинаешь тихо-тихо разбивать яичную скорлупу, Никитка несется издалека: «А, меня не дождались!». Иногда он шел по коридору и кричал: «Держат кота в черном теле, завели животное и морят голодом. Сами едят, а у них не допросишься!» – это означало, что Никита проснулся и не чувствует к себе всепоглощающего внимания и уважения, которое как еще и проявить, если не угощением…
У Никиты всегда был хороший аппетит, но несколько последних лет он ел меньше, хотя и чаще. И даже ночью просил покормить его. Сначала только меня, – родителей это забавляло. Потом я взмолилась, чтобы Никита будил и их также. Никита – парень умный, все понял. Поднимал с постели голосом, или взглядом, или мог специально громко топать. Мама иногда возмущалась, а папа – нет. Бывало, Никита приведет кого-нибудь из нас на кухню, а сам просит не есть, а просто с ним посидеть и пообщаться. Мы нисколько не возмущались: Никита – член семьи, а прихоти друг друга мы выполняем, притом с удовольствием. Ведь котик тоже уважал наши желания.
Теперь понимаю, что Никита нас будил не из блажи, а просто по ночам становилось грустно и страшно, ведь ему уже минуло много лет. Может быть, чуял грядущую разлуку…
Никита трепетно относился ко сну вообще - своему и нашему. В комнате, где ночевало Величество, воцарялась «спунчиковая» атмосфера. Мы говорили, что Никита разбрасывает и собирает «спунчиков». Каждый старался на ночь заманить его к себе. В дреме кот блаженно посапывал, почмокивал. Подойдешь к сонному котишке, погладишь, он вытянется, муркнет и так сладко-сладко пахнет детенышем, и охватывает ощущение спокойствия и неги…
Дед Мороз несколько лет назад подарил нам одеяло и две подушки. Они как будто с подогревом. Никита тут же заявил, что подарок – его, но, ладно уж, разрешал им пользоваться. Когда спал – «вил» из нас «гнезда». Если – в ногах, то, чтобы не потревожить Величество, сперва поджимали конечности к подбородку, переворачивались с боку на бок, и лишь потом выпрямлялись. И каждый радовался, что Никитка предпочел сегодня именно его. Он умел укладываться белочкой (калачиком, не занимая много места) и слоном (когда рядом с Никитой мало кто помещался). Часто Величество устраивался на подушке, на руке, в обнимку. Если он выбирал на ночь родителей, то лиской протискивался между ними, а потом их настойчиво раздвигал. Часто наблюдала картину: посреди дивана вольготно раскинулся кот, а на краешках приютились родители. Притом все довольны. Еще Никита любил почивать «в пещерке» – чтобы со всех сторон чувствовать защиту.
Мы часто просили Никиту разбудить нас. Предупредишь с вечера, – во сколько утром побудка. И мы на долгом опыте убедились – котишка не подведет. Будил по–разному: лаской-нежностью, топотом, матами, доставашками (под одеялом когтистой лапкой доставал ноги), энергетическим ударом (взглядом). Если просишь родителей пораньше поднять дочку в воскресенье, то они могут пожалеть «ребенка», а ответственный кот поблажек не допускал. Правда, иногда удавалось выпросить у него еще пятнадцать минут сна, но через договоренные четверть часа спать все равно не даст. Мы точно знали, – если сказать: «Никита, разбуди маму, папу, Наташу», – пойдет и сделает, как надо: «Вы сами хотели, а я что, я выполняю!»…
Отец после работы обязательно отдыхает 15-30 минут. Никита считал своим долгом «папу уложить спать». Они устраивались на диване в обнимку и засыпали. Это называлось «черчелить». Часто котику было неудобно лежать, или просто «сна ни в одном глазу», но он все равно усыпит доверенного ему хозяина, а потом «вытечет» у него из под руки, чтобы не разбудить.
Порой, Никита затевал игру по анекдоту, когда крокодилу Гене не спалось, и он будил Чебурашку и спрашивал: «Что, Чебурашка, и тебе не спится?». Сам Никита обожал поспать, – идет по коридору и его полусонного штормит с «пересыпу». Но сон всласть был только в компании: тогда он чувствовал, что выполняет полезную работу – «осчастливливает» кого-то, а не просто себялюбиво наслаждается.
С отцом они были друганами. Папе Никита позволял доставлять себя из квартиры в Кешку (так зовут наше авто) и обратно домой, когда ездили на дачу. Потому что, наверное, никто так нежно не умел нести драгоценное Величество, и кот очень это чувствовал: «Ты же меня не выронишь, и никому не отдашь?». «Друганы» любили сообща делать зарядку. Например, папа качает пресс: лежит на спине, на полу, поднимает туловище, опускает, а там уже сидит Никита: контролирует, правильно ли совершается упражнение.
На пару мужики осваивали мастерство стряпни – пекли булки. Как–то по-первости Никита стянул булочку, и его стошнило. Вот был повод для потехи над их кулинарным искусством! А еще они вместе «сотворяли» холодец. Когда мы ели, отец всегда оставлял вкусненькие кусочки сыра, мяса, колбаски для «другана», говорил: «Мне все равно мало, а котишке радость».
Из папиного дневника:
«Позвонила Наташина подруга Анжела. Вспомнила, как однажды заночевала у нас, а утром, сквозь сон, унюхала, что на кухне пекут блинчики. Очень удивилась, когда вполне будничным голосом я сказал Никите: «Иди, буди девочек!». И уж совсем поразилась, когда кот тут же явился к ним в комнату, начал требовательно орать и деловито шагать по широкой кровати, не обращая внимания на то, куда ступали лапы – на чей живот, чью ногу, руку или лицо. И не успокоился, пока не пошли на кухню. Впереди заспанных девочек важно шествовал кот.
– Ну, как вам наши с котом блинчики?
Анжела поняла: папа и кот действительно пекли вместе, – по крайней мере, почувствовала, что Никита требовал именно такой трактовки своего присутствия на кухне».
… Но вот нашего любимца не стало, а у нас еще долго сохранялась привычка «ныкать» коту вкуснючки, хотя их поедатель покинул своих обожателей.
Из папиного дневника:
«Никита точно знал распределение ролей в семье. Был твердо убежден, что в кабинете за компьютером должны сидеть только папа или Наташа. Почти всегда приходил их навестить. Прыгал на диван, с дивана на стол, со стола на окно. На клавиатуру, конечно, внимания не обращал. Как-то наступил на неё так удачно, что получилось «эх жз….». Посчитали, что это его размышление о жизни и сделали специальный файл «Эх, жизнь!».
Однажды вечером, мы с Наташей сидели в зале и смотрели телевизор. А мама устроилась в кабинете за компьютером – готовила технический аппарат для моей статьи. Необычная ситуация обеспокоила Никиту. Он быстро забегал, прыгал с дивана на стол, со стола на диван, сел перед мамой и требовательно замяукал.
Мама не обращала на него внимание. Тогда он с воплями прибежал в зал, уселся передо мной и Наташей, стал нас «отчитывать». Сначала мы не поняли, чем он обеспокоен. Но последовали за ним, когда он отработанным способом потянул нас в кабинет – важно шествовал и постоянно оглядывался на идущих сзади. Всем своим видом он показывал: «Скорее, скорее, а то вам мама накосячит на компьютере!».
С отцом Никита написал много книжек. Папа садится за компьютер, Никита следует за ним: надо же проверить, продвигается ли работа – ходит по столу, перешагивает на подоконник и обратно, наступает на клавиатуру, загораживает экран, усаживается на колени, гипнотизирует пристальным взглядом: «Ну как, все идет по плану?». И папа ни разу котишку не прогнал, а, наоборот, создавал «работнику» условия: на колени положил подушку, расчистил подоконник. Когда шел в кабинет, звал своего помощника. Никита так поднаторел в компьютерных «действах», что даже сам создал файл: «Эх, жизнь» (о чем выше).
Никита не терпел закрытые двери: а вдруг за ними происходит что-то интересное, что от кота скрывают? Стоило нарушить запрет, Никита тут же «нарисуется» и «объявляет»: «Требую справедливости в этом доме!». Поскольку отец тоже любит, чтобы все двери были настежь, кот чувствовал папину поддержку и призывал его в свидетели нарушения котиных прав.
Отец и Никита вместе приходили ко мне в комнату - папа несет нашего парня, а я их еще не вижу, а уже говорю: «Мужики, заходите».
Потому что Никита у нас был настоящим мужиком, который заботится о своих девочках и своем «другане». Вместе они построили на даче роскошную веранду. Папа работал электрическим инструментом: шум, визг, грохот, летят опилки, а «помощник» сидит в самом эпицентре – и довольнехонек.
Из папиного дневника:
«В то лето мы на даче строили веранду. Сначала сделали основание веранды, набросали доски и установили на них верстак. Месяца два с утра до вечера пилили, строгали, подгоняли, прибивали. Извели почти пять кубов пиломатериалов. Визжание и грохот инструментов могли донять хоть кого, но не Никиту – во время работы кот неизменно лежал под верстаком.
Он не боялся шума и не обращал внимание на засыпающие его опилки. Собирая на стол, мама говорила: «Мужики, пора есть!». Мы с внуком Егором шли мыть руки, а Никита проходил через всю комнату к камину и стряхивал с себя стружку.
Считалось, что кот нёс опилки в комнату, чтобы предстать перед обожаемой мамой полноправным строителем. Он вообще любил покрасоваться перед нею. Часто приносил ей мышей, требуя взамен чего-то вкусненького – сыра, например.
Впрочем, эфирные масла, содержащиеся в свежеструганном дереве, ему после травмы челюсти (о чем ниже) – лишь к пользе. Зверь он и есть зверь. Природа!».
Мама зовет: «Мужики, обедать», и оба направляются к столу. Никита важнецки шагает «трудовой» походкой в дом, неся на себе изрядною кучку опилок. Проходит до камина, очень по деловому отряхивается, и обязательно на ковер.
А еще они с папой «дрались». Вечерний моцион: Никита приходит к отцу и говорит: «Пора», – вызывал на мужскую борьбу. Они соревновались в ловкости и скорости реакции. Восторг – обоюдный. У кого больше, сказать трудно, но каждый настроен решительно: оставить за собой последнее слово в бою, выйти победителем.
Как-то отец легонько укусил дремавшего Никитку за ухо, таким поведением немало его ошарашив. Оскорбленный котишка доходчиво объяснил «обидчику», что коты кусаться могут, а папы – нет. Отец сделал вид, что все равно не понял и частенько поддразнивал котишку – возьмет и куснет. Никита в долгу не оставался – мог хлестко стукнуть безкогтистой лапой по лицу. Отец объяснял, что таким образом проводил тест, у кого лучшая реакция, но всякий раз ему доставалось отнюдь не первое место… Хотя папа был тоже на высоте. Одним словом, побеждала дружба.
Никита с отцом закалялись на даче. Папа около крыльца обливался родничковой водой. Ведро ставил около капитанского мостика на ступеньку так, чтобы Никите было удобно пить. Ритуал соблюдался свято: сперва Никита попьет (он предпочитал большую посуду), и только потом начиналось обливание.
Капитанский мостик – крыльцо, которое «мужики» построили вместе, находится на возвышенности. Никита с него обозревал большую часть участка, так, чтоб не упустить нас из поля зрения. Для котикиного комфорта мы положили на капитанский мостик подушку. Здесь Величество принимал воздушные и солнечные ванны. За дачный сезон становился бурым, черная шкурка выгорала на солнце, по всему телу, только голова, которую кот прятал в тени, оставалась черной.
Как-то Никита признался отцу в любви. Они вдвоем валялись в обнимку, и Никита сладенько потянулся, вытянул лапку, положил ее папе на нос и выпустил когти. На мордашке – умиление: «Знаешь, я так тебя люблю, так люблю, ты такой хороший!». Нос – поцарапан, но «пострадавший» даже гордился – шутка ли, удостоиться такого знака внимания!
Никитина лапка – удивительное творение природы. Мягкая и ласковая – называлась у нас «кошачьей лапой», твердая и хлесткая – лапа бойца; а уж если выпускались когти, тогда берегись! Но папа эти боевые орудия назвал сабельками и призывал всех восхищаться ими.
Дорогу до дачи Никита не любил, и мы перед поездкой гонялись за ним по квартире. Почувствовал тягу к природе уже будучи взрослым, когда мама стала часто жить за городом, и в избушке появились холодильник и Никитино кресло.
Из папиного дневника:
«Кот Никита вполне осознавал личную принадлежность вещей. Своим, например, он считал кресло, купленное ещё в конце 70-х годов – его давно надо было выбросить за негодностью, но мы дружно взялись за починку, некоторые деревяшки заменили новыми, установили металлические пластины, укрепили шурупами.
Кот всё время крутился рядом, – надзирал за работами. Как только кресло собрали, – тут же на нем разлегся. Заставить Никиту ждать ещё несколько суток, пока будет нанесен и высохнет лак, не отважились. Так и стоит оно слегка недореставрированным.
Если кто-то отдыхал в кресле, кот тут же забирался по подлокотнику и гнездился между спиной сидящего и спинкой кресла – вытеснял непрошенного гостя.
Специально для кота кресло весной вывозили на дачу, а осенью возвращали в квартиру – хоть это и было непростым делом, сетовать на трудности или брюзжать никому и в голову не приходило.
В кресле этом, видимо, действительно была какая-то особенность. В отсутствие Никиты собака Олега обязательно забиралась в него. Это был кобелёк, пятнистая такса по кличке Хуго – Никита всегда щетинился при его появлении, шипел. Если доставал, то бил увесистой когтистой лапой. Хуго, воспитанный кротким черным котом Степой, всегда удивлялся такой нестандартной, по его мнению, реакции, подходил к лежащему в кресле Никите и пытался наладить контакт. Бесполезно!
Негостеприимство Никиты маму расстраивало. Как-то после бани Олежкина и наша семья ужинали. Хуго, естественно, был тут же, поскуливал у кресла. Мама начала уговаривать кота уступить место гостю, убеждала и стыдила его за неучтивое поведение. И тут все просто онемели от удивления! Никита спрыгнул, попил из пиалы у камина и разлегся на диване, демонстративно отвернувшись от объекта спора. Радостный Хуго тут же запрыгнул на вожделенное место и, благодарный, уснул».
У Никиты завелась своя мышеферма, своя ночная охота, свой родничок, свои птички, свой капитанский мостик, свой лифт и много прогулочных мест.
Никита отправлялся поохотиться ранним утром, часа в четыре. Мы спим на втором этаже. Чтобы наш охотник попал на улицу, ему нужно спуститься, и открыть входную дверь. Точнее, это полагалось сделать нам. Никита только сообщал: «Время охоты». Мог бы будить нас деликатно, но с кровати спрыгивал нарочно с шумом. Если люди не понимали, кот начинал топать как слон, но, бывало, тщетно. «Что ж, тем хуже для вас!». Следовало предупреждение: «Некоторые очень-очень хотят писать, а воспитанное животное не может позволить себе никаких вольностей». Ну, а уж если и такая крайняя мера не возымела действия, то Никита начинал скрести пол, как будто приготавливаясь к туалету. Тут мы, конечно, соскакивали и несли котишку на улицу, причем по ритуалу полагалось покормить его ранним завтраком: «Охота требует сил!».
Носить кота по лестнице – спускать и поднимать – называлось «быть лифтом». Особенно нравились ему лифт-папа, потом я. Моему племяннику Егорке он себя не доверял, но иногда мирился со своей непростой участью…
Противоречить Никите не то, что сложно, а просто невозможно. Уж очень парень настойчивый, и если просит, значит, ему действительно край как надо. Возвращался наш охотник через несколько часов, когда мы уже просыпались. Как правило, являлся влажный, разговорчивый: «Выгнали животное ни свет, ни заря, сами в теплой постельке спят, давайте, кормите меня и грейте, может, я даже разрешу взять себя под одеялко и погладить».
Чтобы попасть домой, Никита мог тихонечко под окном позвать, и мы шли встречать добытчика. Когда построили веранду, котишке нравилось ждать здесь нашего пробуждения. Мышек он ловил, но не ел – носил их маме на обмен. Но как-то случилось, что кот к грызунам совсем потерял интерес, и они совершенно обнаглели – важно ходили пешком и плодились. Это «стадо» и называлось Никитина мышеферма. Отец однажды на нее покусился, устроил самодельные мышеловки, Никита интересовался их производством, обнюхивал, а папе сказал: «Если хочешь ловить моих мышей – лови, я разрешаю, а мне, знаешь ли, как-то уже и не охота»…
Когда мы что-то затевали, обязательно являлся котишка и участливо спрашивал: «Чем помочь?», «Что будем делать?», «А у меня вы спросили?». Особенно его интересовали папины дела, потому что отец у нас самый деятельный, и они с котом вдвоем постоянно что-то мастерили. Как-то стряпали булочки, но не оказалось кисточки (гусиный хвост) для смазывания. Никита понял наше замешательство, и всем видом проявлял готовность помочь: «В конце концов, если вам нужен хвост, возьмите мой». Но я Никиту разочаровала: «Как жаль, что ты не птичка».
Никита любил, чтобы ему все объясняли. Он понимал слова. Звонит телефон, мама берет трубку, разговаривает. Рядом спит Никита. Разговор окончен, кот открывает один глаз и спрашивает: «Кто?». Мама отвечает: «Папа сказал, – скоро придет». Никита удовлетворен: «Это хорошо», – и снова засыпает.
Приспособил Никита луковую грядку под свои нужды. Мы стоим на капитанском мостике, кот пристраивается, и мама сетует: «Наташа, давай скажем отцу, пусть бы поговорил с котом, чтоб не безобразничал». Никита услышал, посмотрел на нас: «Вас понял!» и пошел устраиваться на грядку нелюбимых нами соседей. На нашей мы его больше не видели.
Как-то я заболела – высокая температура, тяжело дышать. Обеспокоенный Никита тревожится, не знает, как помочь, как проявить участие. Ступает по мне, к моему лицу, по ногам, по животу, по грудной клетке. Слабым голосом говорю: «Никита, мне и так тяжело! – он устремлен к цели. – Никита, не могу дышать! – кот шагает по мне дальше. – Никита, ты дурак!» – сказала я, а теперь так стыдно за это, ведь он хотел приласкать, помочь…
А тогда котишка очень обиделся.
Услышал, что я «обзываюсь», застыл, пристально посмотрел на меня, как будто с прищуром, развернулся и оскорблено ушел. Таких злых слов он никогда еще не слышал. И тут как ни тяжело было, я про все забыла, соскочила с постели и давай у Никиты просить прощения. Кот был великодушен – простил и улегся рядышком, умиротворенно напевая.
Если мы недомогали, Никита принимался за врачевание. Ложился на больное место, всегда находился рядом, готовый выполнить любое желание: «Хотите, за водичкой сбегаю?». Кто-то грустит, или кого-то обидели – Никита тут же «поднимает настроение». Даже бескорыстно мурлыкал, – без «погладушек», просто так, от щедрой души. Песенный репертуар был обширный, в основном про любовь – про любимую маму, про любимого и сильного папу, про всех нас, про солнышко…
Никита – отменный миротворец. Если кто-то с кем-то из домашних хотел примириться, брал Никиту на руки и шел на мировую. Мы друг на друга не умеем злиться, а присутствие Никиты отметало необходимость объяснений и все сводилось к шутке. Никита, мудрейший, говорил: «Ваши ссоры – пустое, вы лучше погладьте меня, ну, – кто первый?». И от него веяло таким спокойствием! Никита – ласковый котишка, чему и нас учил. Очень любил тереться мордашкой о наши лица – щека к щеке. Но мы говорили иначе – «Никитиным лицом о наши морденьки».
Из папиного дневника:
«В семье считалось, что кот взял на себя довольно большой круг обязанностей. Прежде всего, он был хорошим настройщиком. Стоило кому-то расстроиться, как Никита приходил и проталкивал под его ладонь свою премилую мордень. И – кто бы устоял! – всякий, конечно, начинал гладить кота и улыбаться. К маме, в таких случаях, он забирался на грудь и энергично терся мордой об её лицо. Если, не дай Бог, мама плакала, он бегал вокруг неё, топтался на коленях, покусывал папу, в котором почему-то усматривал источник маминого расстройства».
Кот умел превращаться в змея. Шипел так, что приводил всех в ужас, но максимум проявления угроз – «смазывание» лапой и зловещее «мяу». Иногда с таким невообразимым шипением гонял по квартире кого-то, для нас невидимого. Мы по наивности называли такие погони – играть в страхи. Бывало, кот спит, вдруг что-то учует, соскакивает, и бежит не понять за чем по дому к входной двери.
Теперь думаю, может, в каждом доме живет еще множество неуловимых для человека сущностей – например, отражение былых естеств в зеркалах, следы прикосновений к предметам. Иных они привечают, а других – нет, гонят вон…
Всю жизнь кот выделял мою комнату особо. Она была «наша»! Правда, однажды переселился в родительскую спальню – из-за рыбок в аквариуме. Я тогда еще не знала, что они неизлечимо больны, и решила – вот дезертир! А оказалось, кот чувствовал неминуемую гибель, что не всегда дано человеку.
«У нас» Никита позволял себе делать то, что в других комнатах даже и не думал, – например, поедать цветочки в вазах и горшках.
Мои вещи – Никитины вещи. Он любил лежать на «нашей» одежде, особенно на пуховике, который я специально кидала на пол – Никитка в нем уютненько гнездился.
У меня стояло знаменитое кресло, – услада кота. Если кто-то кресло занимал, кот тут же требовал компенсации, или просто сгонял «нахала». Но иногда бывал благодушен и давал понять – «Я щедр, разрешаю пользоваться моей мебелью». Стоило сесть в Никиткино «логово», – обязательно забирался на коленки (долго укладывался, громоздился, и в итоге я сижу так, как удобно котишке). Котик не одобрял чтение и всяко намекал, что это малоинтересное занятие нужно отставить, и зачем мне книги, если есть он, Никита, который может меня развлечь куда лучше: разве он не самый милый, не самый любезный, и внимательный притом!
Никита, и правда, готов пожертвовать временем и делами ради наших интересов. Почти весь мой гардероб мы сшили вместе с Никитой. Стоило начать кроить, Никита тут же являлся помогать. Кройка проходит всегда на полу, и главный раскройщик был убежден, что это именно для удобства совместных действий. Ложился на ткань, вольготно потягивался, но не оставлял никаких затяжек. Мы с ним ни разу не поссорились, причем процесс Никита контролировал зорко, и шитье на машинке в том числе. На котишку не приходилось кричать, чтоб он что-то делал, или наоборот, не делал – кот понимал обыкновенные слова.
После дачных сезонов несколько лет кота одолевал власоед. Для лечения приходилось прибегать к совершеннейшей гадости – превонючему снадобью. Намазанного, его нужно было держать сорок минут – пакостное лекарство было еще и ядовитым. Потом мыли кота несколько раз – мазь плохо смывалась. Никита испытывал явный дискомфорт. Но мы объясняли, зачем это делается, и сколько следует сидеть спокойно, а он героически терпел и только иногда спрашивал: «А вы время не прозеваете?»
Из папиного дневника:
«Однажды Никита попал под захлопывающуюся дверь машины – мама закрывала ее и не видела, что кот нацелился выпрыгнуть наружу. Удар свернул Никите челюсть. Кот тоненько заверещал, заметался по заднему сидению, на глазах проступили крупные слёзы. Ещё сильнее заплакала мама, что-то пыталась сказать сквозь рыдания. И – удивительно! – кот тут же забрался к ней на колени, стал тереться об её лицо и просительно мяукать: «Ну, чего ты, не плачь, мне же не больно, для меня это так, пустяки!». Котишкина забота маму хоть и не успокоила, но причитать она перестала».
Никита тогда травмировался очень сильно, так что все равно пришлось его «ремонтировать», и лечил его наш доктор Игорь Викторович – к нему возили кота на иглотерапию и массаж. Мы боялись, что «человеческим» пациентам может не понравиться присутствие Никиты. Игорь Викторович, зная, как дорог нам наш зверь, решил помочь, хотя сознался, что ранее с животными не работал. Но выхода не было, котик просто уходил: похудел, сильно ослаб.
Прежде, чем ехать, я Никите объяснила, куда и зачем направляемся, чтобы не тревожился. На приеме не было ни одного больного. Возникли сомнения: «согласится» ли кот на иголки, но Никита безропотно разрешил себя колоть и не сдергивал их. Оглядел помещение, поискал место, куда бы улечься, и выбрал то, где я обычно лечилась. Оно было самым мягким в комнате.
Мы приезжали в клинику еще не раз, Никита полностью поправился. Игорь Викторович с гордостью рассказывал, что среди его клиентов был кот. И все изумлялись: «Не может быть!», «Ну, надо же!».
У Никиты – очень красивые желтые зрачки. Он любил подглядывать одним оком из-за угла, – наблюдал за происходящим. Сядет, например, в коридоре, и смотрит в комнату украдкой. У котишки часто появлялись слезки, что-то вроде легкого конъюнктивита. На сеансе «погладушек» мама чистила ему глазки. Она говорила, что кот никому не позволяет трогать веки, хотя доверял нам всего себя и даже подставлял для почесывания шею.
У взрослого Никиты взгляд приобрел новое выражение, он стал каким-то мудрым. Мы его глаза называли «Космос». Смотришь в них, и как будто погружаешься в бездну. Словами это не передать, – поймет только тот, кто видел или сталкивался с чем-то подобным. Люди привыкли думать, по своему малоумию, что животный мир – вне интеллекта, находящийся на низшей эволюционной стадии.
Отец часто говорит, что если люди, – хотя бы небольшая их часть – были бы такими разумными, добрыми и деликатными, как наш Никита, то человечество стало бы намного лучше. Когда мы хотим друг друга похвалить, у нас в ходу поговорка – «Ты похож на кота», «Ведешь себя, как кот». И тот, кому адресована такая похвала, гордится, как будто получил награду…
Никита чувствовал, что в доме все преисполнены любви, заботы, предупредительности, нам приятно баловать друг друга, и кота в том числе, и он отвечал взаимностью. Мы всегда поджидали возвращения каждого члена семьи после работы. Но только кот знал, кто уже на подходе. Бывало, спит, кажется, крепко-крепко, вдруг соскочит и бежит – когда молча, когда с криками, призывая открывать дверь. И всегда через несколько минут раздавался звонок. Есть у нас обычай – встречать всех, кто приходит. А пришедший должен каждого поприветствовать. Никита твердо знал, что он равный, и ритуал соблюдал свято.
Если котишка спал на стуле, а стул кому-то понадобился – мы присаживались рядышком, или, в крайнем случае, переносили Никитку, не меняя его позы, на диван или кресло.
Наш Никита был сильный, мужественный, деликатный, добрый, интеллектуальный, умный, мудрый, заботливый, нежный, ловкий, грациозный, красивый. И можно бы еще много чего сказать…
Когда силы Никитку стали покидать, видно было – как это его озадачило: ведь он такой могучий, и вдруг – так ослаб. Не буду об этом писать, пусть в памяти и в истории нашей семьи останется тот Никитка – в полной красе и могуществе. Скажу только, что он, чувствуя близкий уход, вел себя деликатно, и покинул нас достойно. Ему было уже очень плохо, я плакала.
В свой последний день Никита, как всегда, убаюкал меня, и мы с ним довольно долго и крепко проспали в обнимку, так что проснулась я совершенно спокойной, – а вдруг он начнет теперь выздоравливать? Нисколько не сомневаюсь, что он так меня «обманул», чтобы успокоить. Даже отец поверил, что ему стало лучше. Приложил ухо к его груди и услышал последние биения сердца.
Одним словом, – сволочь был наш Никитка. Наша любимая сволочь, самая лучшая сволочь в мире.
Никите было без малого двадцать лет. Это две трети моей жизни, так что, можно сказать, у меня котишкино воспитание, и когда говорят, что я похожу на киску – очень горжусь. Мы понимаем, как нам повезло, что нашим воспитателем оказался такой милый и справедливый Никита. Он нас многому научил. А чему именно, – не объяснить. Можно только почувствовать…
|
|