|
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск третий
Новое имя
Были бы таланты, а место, куда их зарыть, всегда найдется.
Александр Ратнер
Виктор Кальсин
В ТВОЁ СЕРДЦЕ ПЕСЧИНКУ ПОЛОЖИМ…
(из первой книги)
Томь
Река в то время была томной –
соответственно и назвали.
Теперь же отмели, как скулы, проступают со дна.
Словно старуха, оставшаяся одна,
выползла на завалину.
Ни тебе варягов, ни греков, ни Троянской войны:
из неведомой миру Шории
от нечего делать волокла валуны –
и жизнь прошла.
В стороне от всеобщей истории.
1 марта 1998г.
Поговорим, Ванюшка
Поговорим, Ванюшка, хотя ты не можешь
ответить достойно, а только внемлешь,
как копилка, в которой итожишь
пятаки и копейки, утешаясь тем лишь,
что воздастся сторицей. Увы, не скоро, –
все родители отвратительные банкиры,
и можно сказать, не вдаваясь в споры:
дети пришли, чтоб выжить нас из нашего мира.
Вот и строжимся, якобы стоим на страже
счастливого детства, имея в виду грядущую немощь,
но, копилка, никто не предскажет –
в черный день или в праздник
вытрясем звонкую мелочь.
Признаюсь честно, мне все еще внове
чувство отцовства:
и собственные долги не розданы,
и удивительно тупое удовольствие воловье –
тянуть и тянуть борозду.
Поговорим? Не хочешь? Согласен, Ваня:
все вокруг велико и огромисто,
а что можно сделать маленькими словами?
Но наступит весна, и без ложной скромности
река – речь – забурлит,
заиграет всей грудью, всей ширью,
постигая имена, глаголы и прочее.
А ты улыбаешься, мой маленький Штирлиц,
как перед Мюллером, глазками-многоточиями.
Молчишь, Ванюшка. Верно, о многом
стоило б помолчать;
многое попросту не имеет названия;
многое не охватишь, не будучи осьминогом,
да и слова – это еще не знание,
тем более что не мудрость. Но то и мучает
и в том весь фокус, что познание необратимо:
может, выпадет тебе приключений и случаев
поболе, чем было у деревянного Буратино.
Поговорим, Ванюшка. Однажды ты сможешь
ответить достойно, как будет заслужено.
А сейчас в твое сердце песчинку положим,
надеясь, что она превратится в жемчужину.
Январь 2001г.
Дворник
Он слышен более, чем зрим,
хвалим он редко – чаще хаем,
он враг всех осеней и зим
и друг просторов и окраин.
Еще владеет сон землей,
но он выходит в эту пору,
взмахнув метлой над головой,
грозит космическому сору.
Еще не брезжило в окне,
мы пробудимся, чертыхаясь,
а он – Георгий на коне,
его копьем повержен хаос.
Он что-то скажет тишине –
и тишина теряет силу,
он знак покажет темноте –
и разрешит взойти светилу.
Он заклинатель и пророк,
слуга, и жрец, и маг порядка,
и платим мы ему оброк,
теряя совесть и перчатки,
кулоны, пуговицы, броши,
ключи, купюры, макинтоши.
Он сделал дело – и идет,
метлой играя, как двустволкой.
И двор его назавтра ждет,
Глядит вослед –
как пес на волка.
Февраль 2001г.
* * *
Песок аравийский струится, струится,
листает пустыня пустые страницы,
и юная пальма, стройна и крылата,
печально плывет в зазеркалье заката.
И видится ей в череде отражений
березовых рощ золотое круженье, –
размашисто осень идет по Сибири,
вздымаются кедры все выше и шире.
Июнь 2002г.
Жили-были
Жили-были старик со старухой,
вспоминали былое, и думы
шебуршали в избушке угрюмо
в унисон с заторможенной мухой.
На портрете – усы и трехрядка,
Грудь девичья крылата, как парус:
ах, заря так бесстыже купалась,
жизнь светилась и ясно, и сладко.
А потом покатилось колечко
за леса, за высокие горы:
ни упрека судьбе, ни укора,
а душа оплывала, как свечка.
Отгремели железо и годы.
только зажили, здраво запели –
оперились птенцы, разлетелись, –
занавескам простор и свобода.
Коматозная муха, окошко,
водянистые зыбкие краски.
И мурлычет, и требует ласки
Голубая игривая кошка.
Декабрь 2002г.
|