| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск четвёртый
Изящная словесность
Слова – самый сильный наркотик из всех, которые изобрело человечество.
Р. Киплинг
Виктор Вайнерман
ИЗМЕНА
Рассказ
1. Даша
Впервые самостоятельно прочитав книгу, Даша уже не могла оторваться от этого увлекательного занятия. Сначала она не отдавала себе отчёт в том, что же именно так манит её? Со временем она открыла в чтении особую интимность: общение с книгой происходило наедине, книга только ей поверяла свои многочисленные и захватывающие тайны. Чем больше Даша читала, тем разительнее оказывалось несоответствие между окружающим и жизнью под разноцветными книжными переплётами. Любящие немолодые родители с их попечительной заботой, неизбежная дисциплина школы и вуза, бытовые обязанности, которые возрастали по мере её взросления, - вся внешняя и вынужденно необходимая жизнь длилась лишь в промежутках между общением с книгой. Стоило пробежаться глазами по буквам, несметными рядами замершими на белых, серых, жёлтых или коричневых страницах, как перед её внутренним взором открывался совсем иной мир. Краски в нём были не то, чтобы ярче, но чётче, предметы выразительнее, слова весомее, поступки запоминались. Люди представали в старинных одеждах, естественно пользовались музейными предметами и говорили, применяя диковинные слова и выражения, писали письма, вели дневники, искренне верили, боролись, а иногда даже умирали за идеалы, преклонялись перед красотой и сами были нестерпимо красивы. ТАМ жили личности. Злодеи и рыцари, королевы и куртизанки, пираты и сыщики привлекали внутренней цельностью и выразительностью поступков. Даша кусала губы от восхищения. Злодеи совершали злодеяния, герои – подвиги. Слабые уступали дорогу сильным, сильные опекали слабых. Мужчины были мужественны, женщины – неотразимы.
Даше всё чаще хотелось жить среди персонажей любимых книг.
К концу десятого класса она окончательно эмигрировала в свой внутренний мир. Внешне Даша осталась прежней – всегда опрятной, вежливой, предупредительной, ласковой с родителями, внимательной к подругам, разговорчивой и даже смешливой. По-прежнему она не привлекала внимание молодых людей, хотя взгляд каждого из них легко мог найти в её фигуре множество приятных очертаний. Ничего не зная о способах энергетической защиты, Даша сумела окружить себя непроницаемым коконом. Она стала закрытой, как книга. Чтобы увидеть её внутренний мир, требовалось хотя бы отщелкнуть застёжки и взглянуть на титульный лист… Отсутствие мужского интереса к себе Дашу даже радовало. И если бы мама нет-нет, да не затевала разговор о замужестве, то ничто не могло выбить Дашу из блаженного состояния душевного равновесия. Образ мужчины, сформированный книгами, казался ей почти физически ощутимым. Даша настолько ясно представляла, как ОН взглянет, когда явится перед ней, что скажет, как прикоснётся, что потенциальные кавалеры, натолкнувшись на незримую проекцию этого образа, постоянно сопровождавшего Дашу, тут же переключали своё внимание на особ попроще.
Но Дима так искренне, так откровенно, у всех на глазах «сошёл с ума», увидев Дашу, заслышав её голос, так сумел привлечь на свою сторону многочисленных сотрудников и сотрудниц, так открыто ухаживал, что Дашино сердце впервые дрогнуло. Пусть он был не тем, кто являлся ей в девичьих грёзах, но он оказался единственным, кто посмел, кто решился. Может быть, это и правда, ОН?.. Когда Дима первый раз поцеловал Дашу, с её губ сорвалось: «И это то, о чём так много пишут в книгах?..» К несчастью, Дима не понял подлинного смысла этого бесхитростного восклицания. Страсть, восторг обладания, радость достижения казавшегося недостижимым, кружили голову и лишали его тонкости, превращали интеллигентного человека в гусара, порой неделикатного и даже грубого. Даша отреагировала единственным возможным для неё способом: потянувшись к нему и полностью раскрывшись, она горько разочаровалась в реальных отношениях между мужчиной и женщиной, и не нашла ничего лучшего, как снова замкнуться. Причём теперь она изо всех сил старалась сделать так, чтобы единственный человек, который прикоснулся к её тайне и вплотную подошёл к разгадке, ничего не понял и решил, что ему померещилось… Даша поверила в иллюзию, но обратного пути уже не было – она успела сказать «да» и выйти за Диму замуж.
2. Гости
Даша балетной походкой торопливо прошла к постели, подобрала полы длинной ночнушки и юркнула под одеяло, тут же натянув его до подбородка. Согревшись, расслабилась и облегчённо вздохнула. С удовольствием поправила волосы и снова вздохнула, на этот раз почти умиротворённо. Для неё наступал самый благостный момент – приставать к ней больше никто не будет, можно спокойно спать.
Дима потянулся, чтобы поцеловать жену и пожелать спокойной ночи. Едва коснувшись губами её кожи, ощутил, что его дыхание вновь учащается. Шесть лет живут вместе, и до сих пор она возбуждает его одним своим присутствием. Но, как и обычно, первый раз сегодня оказался скорострельным. Дима, как ни старался, не смог сдержаться. Когда, после длительной прелюдии, он вошёл в неё, блаженство оказалось столь же сильным, сколь нестерпимым… Вскоре, как всегда, захотелось продолжения. Если бы она оказала ему хоть малейшее внимание, хотя бы протянула руку, дотронулась!..
Даша подставила щёку. Но лёгким поцелуем Дима не ограничился. Стал целовать шею, рука снова полезла под одеяло…
- О, Господи… О, Боже мой… Ну, сколько можно? Нет, вы посмотрите на него! Да спи уже! Вот озабоченный на мою голову… Ты отстанешь, в конце концов?! Сексуальный маньяк! Тебе лечиться нужно…
Отбиваясь, Даша выпустила традиционный словесный набор, подобранный ею для такого случая, повернулась к Диме спиной и тщательно подоткнула сзади одеяло.
- Спим. Угу?
- И тебе спокойной ночи, страстная моя!
Дима привычно откинулся на подушку и стал смотреть на ветки деревьев, с нарочитым равнодушием раскачивающиеся за окном.
Она засыпала, а Дима ещё долго таращился в темноту. Когда жена начинала что-то неразборчиво бормотать во сне, тихо поднимался и шёл в соседнюю комнату, плотно прикрывал за собой одни двери, другие. Включал телевизор. В мельтешении ярких картинок, беззвучном переключении с канала на канал Дима находил успокоение. Дрёма накатывала на него, и он начинал засыпать здесь же, на диване, без простыни и подушки, но вдруг вздрагивал от непонятного беспокойства. По коридору, осуждающе покашливая, шествовала тёща. Жечь телевизор – тратить электроэнергию… Следовало выключить телевизор. Уснёшь так – вскоре проснёшься от мерцающего света, да и завтра тёща проходу не даст. Чтобы щёлкнуть выключателем, нужно спустить ноги на пол. Только бы не упустить сон… Дима делал несколько шагов по комнате и снова укладывался на диван, который теперь почему-то принимался скрипеть громко и с нескрываемым неудовольствием…
Дмитрию вовсе не нужны другие женщины - вполне хватало полноценного общения с Дашей. Однако как раз полноценного общения и не получалось. Дмитрию казалось, что она демонстративно держит дистанцию. Не хочет ни открыться до конца, ни разрешить чувствам вырваться наружу. Ему следовало бы расслабиться, отпустить от себя острые желания, отвернуться от них, посмеяться над собой… Вместо этого Дима в малейшем разногласии усматривал вселенскую катастрофу. Хотя на самом деле разногласия вовсе не казались Диме малейшими. Его сексуальный опыт и умения разбивались о Дашину вежливую и деликатную непреклонность. С ней он чувствовал себя полным простофилей и всерьёз начал сомневаться в состоянии своего здоровья. Может быть, и правда – он сексуальный маньяк, жертва собственных необузданных желаний, ему следует обратиться за помощью к узким специалистам, по нему плачет психушка?.. Чувства к Даше казались Диме такими естественными, её упреки настолько несправедливыми, что всё его естество бунтовало против постороннего вмешательства. Так они и жили: он проявлял к ней повышенный интерес («лез», как она выражалась), разговаривал с ней, пытался убедить в своей правоте. Когда разговоры не помогали, - а они не помогали никогда, - будил среди ночи и буквально тащил её смотреть фильмы по кабельному телевидению. Она их смотрела. Увиденное действовало некоторое время … но у Димки снова не хватало выдержки, и всё продолжалось, как и прежде. Даша отбивалась от мужа, как могла, аргументировала своё поведение простым пожатием плеч и пренебрежительным фырканьем…
Когда обида остывала, Дима вновь и вновь задумывался: что сблизило его с Дашей, позволило ему достучаться до неё? Он был значительно, профессионально начитаннее Даши, и сразу же стал разговаривать с ней на её языке. К тому же основы, на которых Дима и Даша строили свои отношения с жизнью, тоже оказались удивительно похожими. Но вот это досадное, досадное, досадное несовпадение в постельных делах перекрывало каналы общения. Не хотелось откровенничать, вести задушевные беседы. Ему – потому что после них он весь тянулся к ней, хотел приласкать, слиться воедино. Ей – потому что она наизусть знала все последствия. Только откройся чуть, так он тут же зелёный свет увидит…
Результатом этих тихих семейных радостей стало раздражение – на Дашу, на себя ли? Оно устоялась в Димкиной душе так давно и так прочно, что он старательно избегал выходов «в свет» вместе с женой. Зачем ломать комедию и делать хорошую мину при плохой игре? Ему казалось, что любой человек, едва взглянув на них, тотчас увидит, что у этих ребят не всё в порядке. Так, рядом, день за днём, в тупом однообразии подковёрной борьбы, в общих хлопотах и будничных заботах, глядишь – стерпится-слюбится, и перекантуешься до полного стирания всех желаний, а вместе с ними и всех обид…
Но Даше дома не сиделось. Она норовила как можно интенсивнее компенсировать своё многолетнее домашнее заточение под маминой юбкой. Теперь она замужняя женщина, а не одинокая девушка, над которой мама тряслась, как над огуречной рассадой перед неожиданно обещанными заморозками. Пусть теперь все, кто считал её серой мышкой, увидят, что она не хуже других. У неё есть семья: муж, ребёнок, мама рядом. Она вполне благополучна. А счастье… что ж, счастье – вещь субъективная. И разве дело только в постельных делах?..
На днях Даша встретила бывшую однокурсницу, и та, вдруг разулыбавшись (действительно, с чего бы это – сто лет не замечала, а тут такая благосклонность?!), стала расспрашивать о житье-бытье, всплескивать руками, – давно не виделись, столько новостей! – и, наконец, пригласила на свой день рождения. Да не одну, а с супругом.
Зная характер мужа, Даша весь вечер была к нему на редкость внимательна. Быстро догадавшись о причине, Дима истолковал согласие жены принять приглашение как очередную блажь и потому отказывался упорно, один за другим подбирая неотразимые аргументы против. Он почти добился своего, как вдруг мысль хоть о некотором разнообразии, которое может внести культпоход в опостылевшие будни, показалась ему спасительной, и он согласился так же стремительно, как ранее отказывался, опасаясь теперь, чтобы не передумала Даша. Но Даша и не собиралась передумывать.
Добирались городским транспортом, с пересадками и длинными перегонами. Ехали сначала молча, подчёркнуто отчуждённо глядя в разные стороны. Потом одновременно представили реакцию любопытных гостей, и к дому бывшей Дашиной однокурсницы подошли – Дима, оттаивая от собственных скупых вопросов, Даша от коротких ответов, уже под ручку, в предвкушении новых впечатлений.
Приглашённых шесть человек – три семейные пары. По одну сторону стола хозяйка – миловидная шатенка в золотистом платье «под леопарда», с высокими разрезами вдоль бёдер. Дима обратил внимание на её густые волнистые волосы, собранные на затылке в продуманно-небрежный узел и скреплённые изысканной заколкой. Миловидное лицо женщины портил ощутимый холодок в глазах и лаконичность приветливой улыбки, гасшей быстро, едва вспыхнув, словно устыдившись внезапности тут же возникавших на щёчках ямочек.
Хозяйка носила экзотическое имя Эльвира.
По другую сторону стола расположился её муж Леонид – высокий мужик с черной шевелюрой, по виду, неделю не чёсанной. Он говорил, не умолкая, затевал разговор с каждой из пар и со всеми одновременно, перебивал на полуслове, зычно смеясь, гы-гыкая и радостно фыркая от собственных шуток. После первых двух рюмок Леонид, видимо, совсем забыл о поводе, приведшем гостей в дом. Его рубаха как бы сама собой расстегнулась до пупа, обнажив волосатую грудь и растущий живот. Он развалился на стуле, нагло рассматривая пришедших и, время от времени, отпуская в их адрес скабрезные шутки со злой гнусноватой подковыркой. Дима завёлся почти сразу. Мужик вёл себя, словно капризная и самонадеянная баба, полагающая, что мир создан для придания фона её существованию. «Да я в школе таких из рогатки расстреливал!» - пронеслось в его голове. – «Орясина стоеросовая!» Эльвира молча и со стороны незаметно наблюдала за самовыражением мужа. Почувствовав, что наступает момент, за которым может последовать нежелательное развитие событий, она легко встала и подошла к пианино. Гости прекратили разговоры и приготовились слушать. Боковым зрением Дима увидел, как над клавиатурой вспорхнули тонкие и удивительно пластичные руки. Тихая, светлая и немного грустная мелодия резко контрастировала с повисшим в воздухе раздражением. Однако музыка лишь ненадолго отвлекла внимание Леонида. Вскоре он громко, чтобы слышали именно его, говорил, как жена хорошо играет, и вообще, что у такого хорошего мужа другой жены быть просто не может, предлагал налить по рюмочке – и наливал: «Понравилось?», принимался расхваливать тёщин рецепт настойки, и саму уникальную тёщу: «А, вот и она! К нам, к нам! А вот и мой сынище – самый замечательный сынище в мире! Поздоровайся с гостями!.. Элечка, да ты играй, играй…»
Когда через неделю Эльвира позвонила Диме на работу, он нисколько не удивился. Она же сама и назначила встречу. Последнее время Дима подрабатывал сторожем в заводоуправлении. Эльвира подробно расспросила, когда можно придти, чтобы никто не обнаружил её присутствия. Встреча прошла на удивление сухо: двое людей встретились для решения общей проблемы. Дима во время их непродолжительного разговора вспоминал монолог министра-распорядителя из телефильма «Обыкновенное чудо»: «Вы привлекательны. Я чертовски привлекателен. Зачем зря время терять?..»
Оказывается, однажды Эльвира увидела Диму с Дашей в театре. В то время её внутренний локатор одного за другим перебирал и отсеивал всех знакомых мужчин, а также незнакомцев, попадавших в поле зрения. Не каждый мог стать человеком, способным исполнить отведенную ему роль… Увидев расцветшую Дашу рядом с шикарным мужчиной, имевшим, к тому же, интеллектуальный вид, Эльвира сразу поняла, с кем именно изменит мужу.
Несколько лет назад Леонид создал собственное сыскное агентство, и теперь весь был в новой работе, которая захватывала его всё больше и больше. Мнительность, всегда присущая ему, стремительно развивалась в острую подозрительность; она же, в сочетании со страстной увлечённостью новыми идеями превращалась в параноидальную манию преследования. Эльвиру измучили странные ночные звонки, по несколько раз за ночь уводившие мужа на прокуренную кухню, таинственные расследования, о которых она ничего не знала – «Чем меньше знаешь, тем дальше от инфаркта. О тебе же беспокоюсь, дорогая. Гы-гы» - его бесконечные командировки, после которых в карманах пиджака обнаруживались то два билета в СВ, то шпилька для волос, то фантики, смахивающие на упаковки от презервативов, а на рубахах и нижнем белье - разительно откровенный запах чужого парфюма. Ей не раз приходило в голову, что Леонид, человек, помешанный на конспирации, не мог просто так оставлять явные свидетельства своего двуличия. Чем объяснить эту явно показную беспечность? Безграничным доверием жене, исключавшим даже намёк на возможность сомнения в его правдивости? Попыткой спровоцировать её на скандал, заведомо просчитав и подготовив доказательства своей невиновности? В последнем случае, один раз отыграв ситуацию в свою пользу, он некоторое время мог бы не задумываться о прочности тылов. Или всё-таки уверенностью в собственной безнаказанности?
Эльвиру беспокоила и странная тяга мужа к оружию. Сначала она с удивлением обнаруживала в разных местах квартиры тайники со всевозможными ножами – как с откидывающимися лезвиями, так и с тяжелыми тесаками. У неё хватило мудрости ничего не сказать о своих находках, не задать вопросов. Затем удивление сменилось настороженностью, смешанной со страхом и состраданием. Может быть, Лёнечке надо показаться психиатру?.. Мама уже не в том возрасте, чтобы подвергать её всяким неожиданностям, да и за сына боязно – мало ли что папаше придёт в голову. Где-то глубоко в душе начинал теплиться страх и за саму себя, но Эля, чтобы не признаваться в его существовании, гнала прочь само предчувствие страхов и сомнений. И всё же. Если Лёня вдруг оставался дома один, то, не слышно войдя в квартиру и прокравшись в спальню, можно было застать, как он выщёлкивает откидные лезвия или пристально рассматривает сталь массивных клинков…
Рос масштаб дел, которыми занималось агентство, и вместе с ним у Леонида стал расти интерес уже не только к холодному, а и огнестрельному оружию, к всевозможным средствам слежения, прослушки, к политическим и криминальным новостям, их анализу и сопоставлению. Он завёл многочисленные альбомы, где аккуратно и в необходимой последовательности размещал вырезки из отечественных и зарубежных изданий. С этих пор, ложась с ним в постель, Эльвира уже не могла сказать с уверенностью, занимается он любовью с ней, или с вражеским агентом. Любит ли он, или отрабатывает сексуальную технику, необходимую в шпионской деятельности. В качестве игры такое поведение иногда даже захватывало. Но всё чаще хотелось не механики, не работы на результат, а простых прикосновений всем телом, тонкости, нежности…
С первых дней знакомства с Леонидом ей льстило, что при окружающих она всегда была для него королевой, чей авторитет непререкаем. Он демонстративно красиво и эффектно ухаживал. С одной стороны - цветы, вовремя сказанный громогласный тост в её здравицу, обязательно при всех преподносимые дорогие подарки. С другой – неукоснительный запрет всем сотрудникам агентства на малейшую «расслабуху» в её присутствии. Никто не имел права использовать ненормативную лексику, рассказывать похабные анекдоты или истории, из которых можно извлечь информацию о взаимоотношениях внутри агентства, о роде и способах его занятий. Люди, нарушившие требование хозяина, немедленно изгонялись, часто с позором, невзирая ни на профессионализм человека, ни на стаж его работы…
Подруги, знакомые, даже недоброжелательницы завидовали ей и тайно вздыхали: пожалуй, они бы тоже не смогли устоять… Да и выглядели Леонид с Эльвирой рядом – просто загляденье. Он – высокий, плечистый. Она – маленькая, изящная. С годами ослеплённость внешней помпезностью гасла, и Эльвира начала задумываться. Первый этап отношений, с его юношескими восторгами, взаимным узнаванием и необходимостью удваивать усилия для прохождения жизненно важных рубежей, оставался позади, исчезал из поля зрения, из ощущений медленно, но неизбежно, как перрон с дорогими людьми. С каждым днём он всё более и более превращался в воспоминания, запечатлеваясь в памяти, как статичная картинка, которую можно спокойно рассматривать, сравнивать с другими, анализировать. В результате анализа Эльвира приходила к неутешительному выводу, что нынешнее состояние их супружеских отношений никак её не устраивает. Вороша воспоминания, она пыталась найти случаи, когда ей удавалось повлиять на мужа, и с горечью обнаруживала, что в последние годы таких случаев практически не было… Требовались радикальные меры, и в этом ряду перспектива измены становилась всё более и более однозначной. Правда, Эльвира уже не могла разобрать, какие побудительные мотивы главным образом определяли это желание. Хотела ли она отомстить мужу за весьма вероятный роман на стороне (один роман или множество - не важно, важен сам факт!)? Он ею пренебрегал! Ею, признанной королевой! И с кем он крутил романчики? Эльвиру оскорблял выбор, сделанный Леонидом – его мармазетки (она находила для характеристики девиц из его окружения ещё и не такие словечки) и мизинца её не стоили! Да пусть даже и не романчики – пусть он просто трахал их, сменяя одну другой – для неё была глубоко оскорбительна даже тень сомнения. «Представить член своего мужа во рту какой-нибудь прошмандёвки, - не слабое испытание для порядочной женщины», - говаривала она в минуты глубокой задумчивости… Так или иначе, но в результате запланированной акции Эльвира должна была развернуть Леонида к себе, оторвать и от работы, и от его на всё готовых выдрессированных подстилок, встряхнуть так, чтобы он, наконец, очнулся и потом на всю жизнь остался благодарен ей, что сделала это вовремя… Вопрос о том, как, тайно изменив мужу, она сможет развернуть его к себе, ещё не возникал в пределах её размышлений.
Димино раздражение Дашиной инфантильностью совпало с намерением Эльвиры разрушить стереотип ручной домашней кошечки, который Леонид десять лет формировал в её сознании. Поведение Леонида на дне рождения собственной жены, рождённая им агрессия, не нашедшая выхода, заглушили для Дмитрия естественный вопрос: «Хочет ли он изменить своей жене именно с Эльвирой?» Самонадеянности у этой парочки было не занимать, и последствия подобной связи могли оказаться непредсказуемыми… Впрочем, недовольство своей семейной жизнью достигло у Димы такого градуса, что ему стало абсолютно всё равно, с кем, как и когда. Искать приключения он не хотел, но перспектива наставить рога самонадеянному хаму придавала интриге неожиданно яркую и привлекательную окраску.
3. Снег
Они падали медленно, торжественно, сплошной стеной. Величавость их падения могла бы стать предметом восхищения. Но некогда любоваться снежинками, какими бы огромными и красивыми они ни были. Нужно передвигаться, спешить. В бесшумном движении густого снега, не спеша шедшего на мягких лапах сквозь улицы, бульвары и дворы, угадывалась полезная преднамеренность. Он упрямо сглаживал все и всяческие следы. Человек, сделавший несколько шагов, исчезал. Невидимыми становились его шапка, шуба, сумка, висящая на плече. И ни один, даже самый дотошный сыщик, не смог бы различить, в каком именно месте только что прошлись рифлёные подошвы его сапог. Такого тяжеловесного и привлекательного увальня можно смело брать в команду. Не подведёт… Желательно только опередить конкурента и не позволить ему перехватить дельного работягу.
Странно, как удаётся поезду раздвигать, пронизывать, разрезать плотные снеговые заносы? Мощь локомотива влекла состав вперёд, сквозь все преграды. Уверенная сила пронизывала и вагоны, передавалась людям. Колёса час за часом, день и ночь, мягко и ритмично пересчитывали сотни тысяч стыков на рельсах, успокаивая пассажиров и позволяя им сосредоточиться на своём.
Они сидели друг против друга и говорили как бы ни о чём, и в то же время вели важнейший диалог. Каждый всматривался в лицо собеседника, пытаясь уловить в его мимике, движениях рук, в молчании, во взгляде что-то, неуловимое сразу, найти ответы на тайные и потому волнующие вопросы.
Постучал проводник. Предложил чаю. Дима заказал два стакана, и, едва дверь в купе закрылась, потянул к себе сумку. Взвизгнула молния, и этот звук эхом отозвался напротив. Он поднял глаза и увидел, что Эльвира тоже держит в руках сумку. С возрастающей иронией, поглядывая друг на друга с всё дальше отступающим волнением, они стали совершать симметричные действия. Он выставил на стол коньяк, плитку шоколада и лимон. Она достала одну за другой две рюмки и набор десертных приборов – пару маленьких серебряных ложек и нож. Мысль о том, что каждый из них тщательно продумывал сборы, грела и приводила в восторг. Когда стол был накрыт, Дима потянулся к бутылке, но Эльвира остановила его. Взглянув на «визави», она достала из сумки тонкую красную салфетку и быстрыми движениями закрепила её на ночнике…
Под убывающий коньяк разговор становился всё глубже и замедлял свой бег, учащая дыхание и напоминая о необходимости, в конце концов, пересечь финишную черту. Неотвратимо приближалось время совершить то, ради чего они здесь встретились.
…Когда это произошло, и она заснула, в элегантном беспорядке разметав каштановые завитки волос по подушке, Дима, в изнеможении опустился на свою полку и стал наблюдать, как тускло поблескивают в красноватом свечении металлические рюмки. Всё это время они синхронно сдвигались к краю стола. Вот подобрались к бутылке и ритмично позвякивают о стекло. Разбудят! Он сел и расставил подружек в недостижимые друг для друга места. Эльвира лежала на животе, обняв руками подушку. Её тело мягко укутывал полумрак, изредка разрываемый резким светом проносящихся мимо фонарей. Этот свет врывался в окно, жадно обшаривал Эльвиру, и, почти физически ощутимо мазнув Дмитрия по лицу, исчезал. «Казалось бы, какой-то миг, обычная близость между мужчиной и женщиной, - думал Дмитрий, – а жизнь уже никогда не будет такой, как прежде». Хотя он, конечно же, лукавил, и прекрасно понимал это. Миг включал в себя не только происшедшее между ними, а чувства, которые привели их сюда, длительные и расчетливые поиски партнеров, сам процесс подготовки к поездке… Следовало признать: да, в сознании произошли необратимые перемены. Именно поэтому жизнь больше не будет такой, как прежде. Трудно поверить, что позади остаётся повседневное будничное раздражение и мелкая суета. Впереди? Всё, что отныне находилось в будущем, манило, казалось привлекательным, захватывающим дух, необычным. Дима взглянул на спящую Эльвиру. Вот женщина, которая впервые за всю его жизнь дала понять, что он никакой не сексуальный маньяк, а очень даже ничего себе мужчина. Вполне востребованный, между прочим.
Скоро рассвет. Почти всю ночь они проговорили. Каждый рассказывал о себе. Каждому хотелось выговориться, у каждого накопилось множество сожалений, несбывшихся мечтаний, не оправдавшихся ожиданий. Каждый понимал другого, а там, где не понимал, думал, что всё-таки понимает – просто не было другого выхода. Понимание отчасти оправдывало их поступок в собственных глазах. Те, кто остались позади, не понимали и не умели их ценить. В них, тех, других, конечно же, есть неоспоримые достоинства, и они очевидны. Но мы всё равно лучше… Ни Дмитрий, ни Эльвира не задумывались о том, что и у сыщика Леонида, и у Даши, могли оказаться и свои мнения на их счёт.
Сладкая эйфория кружила голову, заставляла рот расплываться в улыбке. Весь мир - где-то там, в невообразимой заснеженной дали. Он иллюзия, мираж, его нет. Быть может, он просто пригрезился обоим? Вот - истинная реальность, настоящий мир! Он освещён тусклым красным фонариком, в нём есть только он и она.
Дмитрий потянулся так, что захрустели суставы, опустился на колени перед полкой, на которой спала Эльвира, и нежно стал целовать её спину.
4. Любовник
Глаза слезятся от холодного ветра. Свободной рукой Дмитрий то и дело достаёт платок и промокает слёзы. Иначе они легко могут заледенеть. В другой руке у него букет ослепительно белых хризантем, его любимые цветы. Букет упакован в целлофан и завёрнут в газету, корешки тщательно закрыты. Но, несмотря на предпринятые меры предосторожности, он прижимает букет к себе, чтобы ветер не растрепал бумагу и своим дыханием не убил цветы.
Букет предназначен Эльвире.
Вчера они весь день провели вместе. Тело Дмитрия до сих пор горит от ласк. Душа поёт. Его любят! Вчера он вновь услышал от неё слова признаний, снова понял, что ей хорошо с ним и неоднократно в этом убедился.
В миг, когда он пребывал на вершине блаженства, она вдруг заплакала, отвернувшись к стене. Дмитрий всполошился: «Что случилось?» Она отнекивалась, отворачивалась. Потом повернулась всем телом и уткнулась лицом ему в плечо. «Глупый! Что могло случиться!?.. Когда-нибудь женщины плакали от счастья в твоих объятиях?..»
Теперь Дмитрий спешит к ней домой. Леониду не до семьи. Он увлечённо преследует преступников, собирает заказанное кем-то досье или занимается излюбленной аналитической работой. Сын в школе. Мама ушла по делам. Дмитрий тоже пока свободен. У него обеденный перерыв. Он мчится, чтобы увидеть возлюбленную, вручить ей цветы, обнять. Посидеть пару минут рядом…
Диму удивила холодность приёма. Открыв дверь, она не повисла у него на шее, не поцеловала. Сдержанно посторонившись, пропустила в квартиру, закрыла дверь. Отойдя в конец длинного коридора, подождала, когда он разденется. Пригласила в комнату. Нет, не в гостиную, где стоят кресла и стулья, а в супружескую спальню, где почти всё пространство занимает угловой диван. Лёнчик, по словам Эльвиры, называл этот диван «нашим сексодромом». Приняла цветы, с которых он предварительно снял упаковку. Подставила для поцелуя щёку.
- Скажешь мужу, что купила их сама.
- Я разберусь, что сказать мужу.
Она лежала на боку, подложив руку под голову, и томно смотрела на гостя. Маленькая женщина, она почти потерялась на разложенном диване. Дмитрий смотрел на неё и не верил своим глазам. Как может измениться человек всего за сутки! Вместо обычной «боевой раскраски» на лице что-то невыразительное. Даже всегда блестящие каштановые локоны как будто потускнели. И длинное платье серое, невзрачненькое… В то же время ему казалось, если прислушаться - услышишь довольное урчание…
- Что произошло со вчерашнего дня?
- Произошло? Ничего… а что должно было произойти?..
- Ты какая-то другая…
- Все мы меняемся…
- Не надо говорить банальности. Можно рассказать, что произошло?
- Какой ты настырный… Тебе обязательно всё знать… Ладно, разве от тебя скроешь что-нибудь… Всё равно вытащишь...
- Ну и?
- Знаешь… у меня вчера вечером зубик разболелся…
Она произносила слова, словно сквозь сон, с томительными паузами и с большой неохотой. Взгляд её темно-зелёных глаз будто ощупывал Димино лицо. Он не знал, как реагировать. Выразить сочувствие? Неуместно, вроде бы: зуб болел вчера. Что-то здесь не так. Должно быть продолжение. И оно последовало.
- Лёнчик был ко мне так внимателен. Приносил воду, таблетки, поправлял подушку, укрывал - меня знобило!... занимался с Дениской… даже посуду сам вымыл.
- И что?
- Я же говорю – у меня болел зуб… сильно болел, понимаешь … я уже почти уснула… в-общем… не было сил сопротивляться…
- А! Вот в чём дело… Да тебе просто не хотелось сопротивляться – скажи уж начистоту! Значит, ты с ним переспала! То-то я смотрю – какая-то ты другая… Ты специально выбрала день?… Ведь я же просил тебя!.. И ты, между прочим, мне обещала! Я всё понимаю – ты замужем, у тебя обязанности. Но неужели я просил тебя о невыполнимом – всего лишь не спать с ним в день, когда мы бываем вместе! можно же всегда отговориться… ведь и трёх часов не прошло, как мы с тобой расстались… Как ты могла!?.. Тебе же хорошо было со мной? Или мало показалось? Может, захотелось сравнить? Сравнила? И как?
- Ну… с тобой лучше, но…
Эльвира томно потянулась, став ещё больше похожей на сытую кошку, и плавно опустилась на спину, продолжая смотреть на него из-под полуприкрытых век.
- Иди ко мне…
- Сейчас.
Дмитрий заговорщицки приложил палец к губам, встал и медленно вышел из комнаты.
Изо всех сил стараясь не спешить, ничего не задеть, но и не сделать ни одного лишнего движения, оделся. Боковым зрением увидел: она вышла и наблюдает за его действиями. Не глядя на неё, открыл дверь, и, дав волю чувствам, стремглав бросился вниз по лестнице, опасаясь, что его окликнут у лифта.
Ресницы звенели от замёрзших слёз. Ветер жёг щёки. Но Дмитрию хотелось ещё большей боли. Пусть всё выйдет наружу. Впереди половина рабочего дня. Никто ничего не должен заметить. Вечером идти домой… Мысль о доме резко затормозила лихорадочное возбуждение и заставила сбавить шаг. Он зашёл в ближайший магазин и привёл в порядок лицо. Дома его ждут жена и дочь… Уж его девочка точно ни в чём не виновата. Сегодня весь вечер он проведёт с ней. И от равнодушия жены, и от дневных потрясений как щитом прикроется отцовской любовью, обильно сдобренной чувством вины. Надо зализать раны. Выиграть время, чтобы успокоиться, придти в себя.
Только теперь он различил на ветках деревьев красивые искрящиеся узоры. Услышал хруст свежего снега под ногами. Господи! Оказывается, можно радоваться таким простым и доступным вещам!
Дмитрий снял варежки и до самой работы шёл, держа их в руке.
Вопреки собственным ожиданиям, он засиделся на работе и отправился домой, лишь когда стемнело. Снова захотелось пройтись. По дороге увидел телефонный автомат. Карман услужливо выдал пятнадцать копеек, и на удивление добросовестный аппарат не проглотил монету, а соединил его с вызываемым абонентом.
- Эльвира, это я. Выслушай меня. Мне трудно тебе это говорить. Я не имею на такие слова никакого права. Но я люблю тебя и не хочу ни с кем делить. Понимаешь? Или оставайся с ним, или будь со мной. Пожалуйста, определись. Позвони, если выберешь меня. Пока.
5. Серьги с гематитом
- Леонид? Здравствуйте! Это Дмитрий, муж Даши. Мы познакомились на дне рождения Эльвиры. Помните? Я просил бы у вас аудиенции. Вопрос конфиденциальный. Да. Буду.
- Леонид! Эльвира, ваша жена, - женщина, которую я искал всю жизнь…
- Минуточку... Аллё. Напротив меня сидит Дмитрий, наш общий знакомый. Он тут говорит… я хочу знать, это согласовано с тобой?.. так… дома поговорим. Идёмте, я провожу вас.
И никакого мордобития, никаких резких или провокационных слов! Дмитрий чувствовал, что обманулся в своих ожиданиях. Немедленная разборка могла бы сильно смягчить, если не снять совсем, чувство вины перед Леонидом. Особенно, если бы оскорблённый муж спустил Дмитрия с лестницы…
На прощание Леонид бросил ему только одно слово: «Крепись».
- Аллё! Это Эльвира.
- Привет! Как дела?
- Я не дома. Слушай меня внимательно. Нам нужно встретиться. Срочно. Желательно немедленно.
- Может быть, скажешь, что случилось?
- При встрече.
- Я боюсь за маму и сына. Он совсем невменяемый. Вооружился до зубов. У него же целый арсенал! Грозит, что убьёт. То меня, то сына, то себя, то всех сразу. Мама всё слышит. У неё больное сердце. Я так больше не могу! Сегодня ночью набросился на меня, схватил за волосы, приставил нож к горлу. Мама случайно увидела, закричала, вызвала милицию.
- И что они?
- Приехали, спрашивают, мол, что случилось? А он им: «Мужики, а что бы вы сделали, если бы вам жена рога наставила?» Они посочувствовали, попеняли, забрали нож, собрались и уехали. А на следующий день сами к нему в офис оружие привезли. Ещё и по плечу похлопали…
- Поехали к тебе. Пусть убивает меня. Посмотрим, как у него это получится. Что же он, подонок, со слабыми воюет?
- Ты с ума сошёл? Наш дом – это же его территория! На ней он может делать с тобой всё, что угодно, и его оправдают!
- Хорошо, тогда я снова выйду на него.
- Выйдешь ты… Оставь свой героизм до лучших времён! Мне только трупов не хватало! Ты забыл - он мой муж, а у тебя, между прочим, жена?
- Надо что-то решать. Ты ведь за этим пришла?
- Он требует, чтобы я в его присутствии отказала тебе и вернула все твои подарки.
- И ты что, пойдёшь у него на поводу? Он же о тебя будет ноги вытирать до конца жизни!
- Я тебя люблю. Ты знаешь. Но есть вещи, через которые я не могу переступить. Прошу тебя. Прими ситуацию такой, какая она есть. Обстоятельства сильнее нас… Так вот. Мы придём к тебе вдвоём – он и я. Молча выслушай всё, что я буду тебе говорить. Что бы я ни сказала! Слышишь? Что бы ни сказала! Помни - так надо. Считай, что это игра, интрига. Верь мне!! Он тоже будет молчать. И никакого рукоприкладства – даже не надейся! Если и он потом захочет тебе что-то сказать, выслушай и его. Молча. По-крайней мере, не спорь. Ты любишь меня?
- Тебе известен ответ.
- Тогда сделай, как я прошу. Ради нас с тобой. Пожалуйста.
Пока они сидели перед ним, он курил горькие сигареты, гася одну и тут же закуривая другую, стараясь сосредоточиться на том, чтобы не дрожали руки, и лицо осталось невозмутимым.
Она говорила о завершении их платонического романа, а он, прищуриваясь, чтобы дым не попадал в глаза, всматривался в её лицо и видел его другим, искажённым гримасой страсти, слышал совсем другие слова, которые она шептала ему, прижимая к себе. Да уж, показать бы Леониду хоть один эпизод из их «платонического» романа, да чтобы звук был качественный…
Хорошо держится девочка. Молодец. А ведь ей сейчас труднее всех соблюдать невозмутимость. Рискует: врать одновременно и мужу, и любовнику, да ещё и в присутствии обоих. Вот интрига так интрига!.. А если б мы с Леонидом договорились? Успели обменяться впечатлениями, так сказать… Похороним же красивую прямо здесь…
Вот уже произнесено для Лёнчика главное – между Эльвирой и Дмитрием ничего не было. Дмитрий почувствовал, что Эле стало говорить легче, ведь он не возразил, не сделал никакого жеста – молча слушал.
Она перешла к следующей части задуманного монолога - невозможности принять от Дмитрия предложение руки и сердца, ухаживаний и подарков. Глядя, как она говорит, бесстрастно шевеля губами, Дима вдруг вспомнил волнение, с которым заказывал знакомому ювелиру серебряные серьги, перстень и подвеску с гематитом и как дарил их ей в знак любви и возникшего тайного союза. Гематит… Этот камень ещё называют кровавиком. Когда его обрабатывают, он даёт пыль красного, кровавого цвета. По гороскопу это был её камень. К тому же в особенностях камня таилось нечто магическое. Словно клятва на крови… Мужу об этих украшениях она тогда сказала, что приобрела их в художественном салоне. Если она сейчас лжёт не мужу, а любовнику, то серьги должны остаться у неё. И тогда, ради возможного будущего, стоит вытерпеть это унижение.
- Вот ваши подарки. Спасибо, но я не могу их принять. Мы пойдём.
Она вышла.
Леонид спокойно потребовал держаться от его жены подальше. Дмитрий молча слушал, глядя ему в переносицу.
Когда двери за ними закрылись, он, погасив сигарету, пододвинул к себе оставленную коробку. В углу, кроме прочего, лежал небольшой комок бумаги. В нём - серебряные серьги с гематитом. В застёжки серег вдеты перстень и кулон-подвеска. Полный комплект…
Взглянув в окно, он увидел, как сладкая парочка, держась под ручку, удаляется вдоль по улице.
6. Вас били утюгом по голове?
Даша замечала изменения в поведении мужа, но объясняла их тем, что он, наконец-то, начал успокаиваться. Внешне всё оставалось по-прежнему. Вот только Дмитрий почти перестал улыбаться, не делал резких движений, разговаривал спокойно и взвешенно, и не обременял её своими приставаниями… В последнее время он значительно больше внимания уделял дочери. Часто брал её на руки и просто ходил с ней из комнаты в комнату. Когда она рисовала или рассматривала картинки, усаживал к себе на колени или садился рядом, как будто старался не пропустить ни слова, ни жеста. Дашу перемены в Дмитрии не могли не радовать. Именно таким она и хотела бы видеть его всегда.
А Дмитрий чувствовал себя ни живым, ни мёртвым. Более всего он всегда ценил ясность, и теперь мучительно пытался понять, что же его гложет. Он изменил жене. Может быть, за это и наказан? Ощущение, что его использовали, причём грязно использовали, не покидало. Чувство унижения, замешанное на удивлении и невозможности поверить, что им пренебрегли, смогли пренебречь, съедало душу, не давало покоя. Совсем не кстати перед открытыми глазами вдруг возникали заманчивые и дразнящие воображение видения. Он видел плечи Эльвиры, ощущал в своих ладонях то её грудь, то бёдра; вздрагивал, вспоминая её прикосновения, от которых мурашки блаженства покрывали тело, слышал ласковые слова и признания. Память снова и снова прокручивала подробности последнего разговора. Как она продуманно и чётко говорила! Каждое слово ложилось жёстко, словно патрон в обойму. Платонический роман… Ну-ну. Леонид, небось, торжествует. Вытер ноги об неё, отыграл ситуацию в свою пользу, морально уничтожил соперника… «Сладкая парочка». Вот уж, действительно! Дмитрий вообразил торжествующего Леонида и смиренную Эльвиру: она, глядя на своего повелителя, ублажала его, доказывая преданность и покорность…
Дочь с удивлением смотрела на отца. «Папочка, почему ты стонешь? Тебе плохо?..»
А какое право он вообще имеет удручаться и переживать? Радоваться надо! Влез в чужую семью. Мог бы её разрушить. Радуйся, что остался цел. Что твои домашние ни о чём не догадываются. Да, но ведь не влез в чужую жизнь, если бы не Эльвира, не её инициатива! Вот, блин! Опять у тебя кто-то виноват, только не ты. А тут вообще женщину винишь. Рассуждаешь, прямо как Леонид. Дался тебе этот Леонид. Учился бы у него, между прочим. Тогда, на дне рождения, надо бы совсем другие выводы сделать. Найти объяснение его хамству и себялюбию. Ведь он аналитик, человек думающий. Стало быть, должен понимать, что любой поступок имеет две стороны. На хамство могли бы и ответить. Видимо, Леонид, изучив список приглашённых, решил, что адекватного ответа не будет. Что в гости придут «люди из стада, быдло»… Следовательно, его высокомерие оказалось хорошо рассчитанным, а коли так, то оно вдвойне оскорбительно. Значит, вины перед Леонидом нет. Он просчитался и получил своё… Теперь Эльвира. Да, ей сейчас тяжело. Но она достигла поставленной цели. Муж её услышал. У него появился шанс отныне строить свою жизнь по иным принципам. Значит, и перед нею вины нет: цель оправдала средства. Даша… Ну, вот если такая она, что с ней теперь делать? Такой воспитали. К тому же, если заглянуть в её потаённые мысли, наверняка окажется, что она считает себя вполне нормальной женщиной, вот только ожидания в сексе у неё совсем другие. И тут не воспитание, а гены, а, значит, ничего не изменишь… Переделывать человека – самое бесполезное занятие на свете. Она, конечно, может измениться. Но только, если сама этого захочет. Зато у Даши есть масса иных достоинств. Она умница, хороший товарищ… Надо постараться сделать так, чтобы ей ничего не стало известно, и впредь не заставлять жену нервничать… А вот как быть с собственным ущемлённым самолюбием? С ощущением, что его использовали? Ведь, благодаря Эльвире, он избавился от комплексов, и теперь Дашины упреки будут скатываться с него, как с гуся вода. Значит, и он использовал Эльвиру в своих целях?.. Тот же Леонид, наверное, думает, что интрига Дмитрия с его женой на самом деле направлена против сыскного агентства. Эльвира в большой игре – всего лишь разменная фигура! Главной целью был он, Леонид! Снизить репутацию лидера, сделав пару-тройку пикантных снимков, и разослав, куда следует, или, пригрозив, что разошлёшь – и агентство в кармане! Леонид сумел отыграть ситуацию в свою пользу. Он явно думает, что остался на коне. Стало быть, можно принять эту его версию как рабочую, сделать вид, что согласен с ней, и более не удручаться по таким пустякам…
Но все рассудочные конструкции рушились, едва он, ложась спать, закрывал глаза. Видения тут же подхватывали и несли в поднебесье, к солнцу, свету, простору, свежему воздуху, радости. Он не успевал возликовать, как на него набрасывались чьи-то чёрные тени и с гиканьем устремлялись вместе с ним вертикально вниз, где слышались лязгающие звуки и мерещились мрачные фигуры, грозно подступающие со всех сторон. Чтобы вынырнуть из сна, требовалось приложить серьёзное усилие. Открыв глаза, Дмитрий с тяжело бьющимся сердцем долго смотрел в ночное окно. Ветки деревьев напоминали теперь корявые чёрные пальцы. Они раскачивались из стороны в сторону, выражая несогласие, заставляя вспомнить о чём-то невероятно отвратительном. С чем они не соглашались, о чём напоминали?.. Идти в другую комнату смотреть телевизор не хотелось. Вообще не хотелось двигаться. Дмитрий радовался теперь, что Даша такая неактивная у него. Как бы он воспринял сейчас её интерес?.. Тёща тоже оказалась в прибыли. Недавно она поделилась с дочерью удовольствием оттого, что за месяц электричества сожгли на треть меньше.
Все довольны…
Зазвонил телефон. Дима сразу почувствовал, что звонят ему.
Эльвира.
Вокруг толпился народ, и в трубке почти ничего не слышно.
- Ты жив?
- Не понял… А почему… - она не дала ему договорить.
- Здоров?
- Да, вроде, не жалуюсь.
- Скажи, на тебя нападали две недели назад на улице?
- Что? – Дима закрыл свободной рукой второе ухо.
- На тебя! Нападали? Две! Недели назад?!
- Нападали? На меня?.. Да Бог с тобой! Постой-постой, а должны были напасть?
- Тебя выследили казаки по заказу Леонида. Они напали на тебя! Запороли нагайками! Ты лежал в больнице. Едва выкарабкался. Мне сказали, что это только предупреждение…
- Ты что, с ума сошла?!
- Так… Хорошо, а в прошлом месяце Даша ударила тебя утюгом по голове…
- Что ещё интересного расскажешь?..
- Это было?
- Да нет же! – разговор становился всё острее и начинал Диму забавлять.
- Ну, как же! Ты заразил её венерической болезнью, потому что последнее время не пропускаешь ни одной юбки. Даша, узнав о своей болезни, раскроила тебе голову утюгом!
- Это Лёнчик снабжает тебя информацией? Он у тебя параноик. Псих ненормальный. Ты не знала?
Трубка завопила короткими сигналами.
Через неделю Эльвира позвонила вновь.
- Ты хочешь со мной встретиться?
- А, собственно, зачем?
- Я люблю тебя.
- А как же Леонид?
- Именно об этом я и сказала ему после нашего с тобой последнего разговора.
- Странно, что все ещё живы…
- Не юродствуй. Ты хочешь встретиться со мной или нет?
Дмитрий молчал недолго - вечность. Искушение снова обнять её подступало к горлу и требовало поскорее назначить свидание. Но пережитое за последние месяцы сплавилось в плотину, и прорвать её словами оказалось не так-то просто. Дмитрий взглянул в окно. Ветки деревьев абсолютно ничего не говорили ему. Они безучастно покачивались за окном в ярком солнечном свете…
|
|