| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск пятый
К 55-летию Никиты Данилова
Только истинные таланты зреют и мужают с летами...
Виссарион Григорьевич Белинский
Никита Данилов
ИЗ СБОРНИКА «ИНОЙ ВЕК»
Никита Данилов (по происхождению русский – из поселившихся в Румынии 200-300 лет тому назад староверов-раскольников) – один из ведущих румынских поэтов наших дней, чьи произведения переведены на множество иностранных языков. Вместе с тем он известен своей короткой прозой и - в последнее время - издательской деятельностью на посту главного редактора двуязычного культурно-общественного журнала «Китеж-град».
Cтихи Данилова – выдающееся явление даже на фоне богатой румынской поэзии последних десятилетий – отличаются исключительным разнообразием как тематических, так и стилистических регистров, ведя от философской углубленности к непосредственности подлинного лиризма, от глубоких раздумий к беглым зарисовкам или ярким картинам – моментам подлинной, «живой жизни».
При этом автор неизменно выступает новатором – как в сфере содержания, так и формы: белый стих Данилова – образец той высокой художественности, которой может достичь эта поэтическая формула в руках настоящего мастера.
Елена Логиновская
ИНОЙ ВЕК
Мой ангел-целитель,
без ореола, без крыльев,
нащупывает мою рану:
– Ну как, существуешь, Данилов,
существуешь?
– А как же, существую, – отвечаю ему,
– вот уж больше четверти века
только и делаю, что существую.
– Тогда будь увереннее в себе
и существуй, как положено.
– Да я и так существую.
– В твоём возрасте я был другим, – говорит он.
– У тебя словно нет крови в жилах, нет жизни,
нет демона.
– Нет, почему же, я ведь стараюсь.
Вот уж больше четверти века
стараюсь существовать.
– Тогда отыщи свою вторую половину
и существуй как взаправду – он говорит.
– Вторая моя половина осталась там, – отвечаю.
– Унеси и меня туда,
в иное время, в иной век…
СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ
Грустного отца моего окутала тень,
отец мой косит. Идя за ним следом, моя мать собирает
скошенное в стога. Их тени
пролегли по сожжённому лугу.
Отец глядит на меня из-под тени, и я чувствую это,
но не поворачиваю к нему своего лица.
Слышу, как мать кличет меня мне вослед,
но не поворачиваю к ней лица.
О сын человеческий, сын человеческий…
Нет, ничего, молчу …
ЛИЦО
Ты бьёшь по воде кулаком,
но лица своего не коснёшься.
Ты суёшь обе руки в воду,
но лица не коснёшься.
...Как медный пятак,
оно скользит,
ускользая
всё глубже и глубже.
ЗОЛОТО МИРА
Тому, кто за золото продал родину,
пусть и отплатят золотом!
Пусть усадят его на почётное место
во главе стола – чтоб он развлекался!
Пусть поставят на стол ему лучшие блюда,
лучшие вина.
Пусть кликнут музыкантов и женщин
– чтоб он пил, ел и наслаждался.
А народ чтобы видел, как он доволен.
Пусть потом навалят пред ним золотые горы,
пусть рассыплют пред ним золотые монеты,
пусть он ложками поглощает золото,
пока не раздуется, словно мехи!
...И на куче золота пусть оставят его разлагаться,
и золотыми буквами пусть сделают надпись:
«За золото продал он родину,
и ему отплатили золотом!»
МИР В РАВНОВЕСИИ
И самое Слово, снедая Дело,
не склонит Весов ни вправо, ни влево.
Свет и тени; чаши – то вверх, то вниз –
всю подноготную их вещей извлекли.
И колокол сферический
тоскует в бездне величественной,
пустой сам в себе,
бессмысленный сам по себе.
И не явится
ни глазница из урны,
ни рука из сферы,
чтоб нарушить сон Существа,
возведённого в степень мрачнейшую
самого Люцифера.
В ПУСТЫНЕ И ПО ВОДАМ
Они пришли и нанесли ему на подошвы
кресты из песка.
И сказали:
Теперь ступай в пустыню,
гряди по водам…
РЕБЁНОК
В пролом, специально пробитый
в четырёхметровой стене, окрашенной в жёлтое,
можно было увидеть ад. Но мы, старики,
не могли в него заглянуть:
нам приходилось довольствоваться
старинными фотографиями,
которые малый ребёнок
показывал издали.
НА ДВОРЕ СРЕДА ТОСКЛИВАЯ, СЕРАЯ...
На дворе среда, тоскливая, серая,
день, в который я в одиночестве расхаживаю по комнате
свежевыбритый и нарядный,
то и дело бросая
беспокойные взгляды на улицу.
Но вот и ты
осторожно спускаешься по ступенькам трамвая
в роскошном-роскошном зелёном платье
и медленно-медленно пересекаешь улицу
и ещё медленнее поднимаешься по лестнице
и тихо-тихо открываешь дверь
в то время как я продолжаю прогулку
свежевыбритый и нарядный
с отёками под глазами
и таким печальным лицом.
А теперь вот и ты
осторожно-осторожно спускаешься по ступенькам трамвая
и медленно-медленно пересекаешь улицу
и наконец тихо-тихо поднимаешься по лестнице
в то время как я по-прежнему расхаживаю по комнате
свежевыбритый и нарядный
заложив руки за спину
невероятно серьёзный...
АРЛЕКИНЫ НА ОБОЧИНЕ ПОЛЯ
(картина без рамы)
Стоят три обезглавленных ангела
на обочине жёлтого поля.
Над ними сочится вечер.
Первый ангел зелёный, как травы,
второй красный, как пламя,
третий дымно-лиловый, словно луна.
Головы их упали на землю,
и вокруг вырастает трава.
Первый держит в руке трубу,
но у него нету рта, чтоб в неё протрубить.
Второй держит меч,
но у него нет сил, чтоб поднять его к небу.
У третьего в руке огненная сфера,
и в сфере растёт трава.
Пары влюбленных собрались вокруг них
и танцуют в траве.
Лежат три обезглавленных ангела
на обочине желтого поля.
Первый зелёный, как травы,
второй красный, как пламя,
третий дымно-лиловый, словно луна.
Головы их упали на землю
и вокруг вырастает трава...
ПЕЙЗАЖ С ПОЛНОЙ ЛУНОЙ
Мама, что там за колодец, в этом стволе?
Огненный глаз и в нём рябь луны,
огненный глаз, и в нём луна
чистит свои опалённые перья. Бездонный
сонный водоворот, сквозь который мелькает
пустота!
Что там за ствол в этом колодце, мама?
МОЛЧАНИЕ НАШИХ СЕРДЕЦ
Плывут тысячи колоколов, плывут
по великой реке
Су-
мер-
ки.
Как корабли, замерзая, горят
красные воды реки.
Рулевые монахи, ловкачи, что тайком
пробрались на суда,
монахи и херувимы
машут руками:
Сюда!
сюда!
сюда!
На вёслах размокшие
люди утопшие,
на вёслах-крестах
евнухи-гребцы
обмокшими вёслами машут в лад:
Назад!
назад!
назад!
Так плывут тысячи колоколов, плывут.
Плывут и впадают
– горе! –
в Сожжённое море.
ПЕЙЗАЖ С УЛИЦАМИ И ТЕНЯМИ
Тебе приснится тень этой улицы, сказали ему,
и он увидел во сне зелёную тень.
Тебе приснится тень этой руки, сказали ему,
и он увидел во сне зелёную тень.
Тебе приснится тень этих ртов, сказали ему,
тень этих голов, этих глаз, этих черепов,
и он увидел во сне зелёную тень.
ГЕНЕРАЛ
Дверь захлопывается, распахивается окно
и луна, словно камень, срывается с неба...
О, но кто это там на пороге и что это у окна?
Чьё тело иссиня-черно? Чьё лицо багрово?
Чьи волосы зелены?
Эполеты и сабля. Эполеты и выпушки.
Красные сапоги и шпоры,
Фуражка, монокль, и усы, завихрённые вверх.
Кукареку! Я мёртв, – говорит.
Уж давно, – говорит. А ты, ты готов?
ОПЯТЬ ФЕРАПОНТ
К старости уши
старика Ферапонта
стали такими вот аграмадными
вечерами
он прикладывал к ним руку воронкой
чтобы лучше расслышать
как зреет
в поле пшеница.
Его огромная голова
похожая на колокольню
(языки голубого пламени были его глаза)
то появлялась то исчезала на горизонте
хлопая большими ушами
когда звонили к вечерне.
Он выходил на балкон и усаживался на стул
раскидывая бороду на весь город.
Со своими приглаженными волосами
зачёсанными назад и с опущенными
на колени руками
он всё больше походил на старую бадью
которая веками
сторожила дом и которую сейчас
кто-то увёз в город.
Наклонялся над самим собой
чтоб убедиться что, существуя, он еще есть,
но вода его не отражала
или может быть то была не вода,
то, что он видел, а тень
тень желания быть
ещё быть
ещё раз.
Всегда.
БЕЛОЕ
На белом холме я воздвиг себе красный дом.
Красным покрасил его снаружи. Красным внутри.
Белый-белый лицом, на руку посмотрев,
ногтем царапаю на стене:
«Приходящий – сильнее!»
На белом холме я воздвиг себе красный дом.
Приходящий – сильнее.
ЛАЗУРЬ
Ты за мною следишь
неотрывно святыми глазами
из которых текут
руки руки – ручьями
(с бледного потолка
сквозь бледные стены с мороза
словно сосульки длинные
унизанные розами)
и во мраке ночном исчезаешь
и пальцем мне делаешь знак:
не делай так,
больше не делай так.
. . . . . . . . . . . . .
Ты в лазури паришь и очи святые
за мною следят как и прежде следили
и в них расцветают цветут
столько лилий столько лилий
(с бледного потолка
и сквозь стены бледные трезвые
словно сотни слепых мотыльков
с прозрачных светил из бездны)
я сплю – а ты смотришь
и знак посылаешь в ночи:
не молчи,
больше не молчи!
ПЕЙЗАЖ АЛКОГОЛЬНЫЙ
Пшеница усталая,
ты опускаешь веки,
хмуришь брови,
покачиваешь ресницами,
заклятая той же
старинной клятвой.
Солнце смотрит
сквозь затуманенные очки.
Посередине пашни
отдыхает ладонь,
а в ладони тридцать серебреников.
… Стоит святое дитя
с книгой в руке.
И каждая буква – проклюнувшееся зерно.
А из зёрен струится земля,
чёрная-чёрная.
Перевод Елены Логиновской
|
|