| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск пятый
Памятки истории
Прошлое легче порицать, чем исправлять.
Тит Ливий
Иван Кузнецов
«БУНТ» В АКАДЕМГОРОДКЕ:
ПИСЬМО СОРОКА ШЕСТИ
Предисловие
В настоящее время растущее внимание привлекает история Новосибирского научного центра, Академгородка как уникального социально-исторического феномена. Его становление и развитие представляет значительный интерес не только в контексте истории науки, но и общественно-политической жизни. Одной из наиболее ярких вех общественной жизни Академгородка стали события 1968г., в первую очередь фестиваль «бардов» и «письмо 46-ти». В настоящее время данная тема нашла определенное отражение в научно-исторической литературе, прежде всего в статье Е.Г. Водичева и Н.А. Куперштох[ 1 ]. Однако названные авторы, продемонстрировав глубокий аналитический подход к рассматриваемым событиям, базировались при этом на ограниченных источниковых ресурсах. Источниковой базой для них послужило в основном дипломное сочинение выпускницы гуманитарного факультета НГУ Ж.А. Бадалян, защищенное в 1995г. под нашим научным руководством.
Напомним коротко о существе упомянутых событий, которые стали наиболее крупным проявлением политической оппозиционности за всю историю Новосибирского Академгородка и вместе с тем явились уникальным общественно-политическим событием в истории Сибири и страны. Как известно, в феврале 1968г. 46 сотрудников Новосибирского научного центра (ряда институтов СО АН и НГУ) подписали письмо протеста против нарушений законности в ходе «процесса четырех» (он имел место в Москве в начале того же года и явился самой крупной репрессивной акцией против «диссидентов», – по процессу проходили Гинзбург, Галансков, Добровольский, Лашкова). Письмо было адресовано Верховному суду РСФСР и Генеральному прокурору СССР, его копии были направлены также Генеральному секретарю ЦК КПСС, Председателю Президиума Верховного Совета СССР и Председателю Совета Министров СССР, а также в редакцию газеты «Комсомольская правда».
Однако дальше – по причинам, непонятным до сих пор – дело приняло непредвиденный оборот: 23 марта текст письма был опубликован в «Нью-Йорк Таймс», а 27 марта передан по «Голосу Америки» с подробным указанием фамилий и всех «регалий» подписантов. А среди них были известные ученые – доктора наук (Глеб Павлович Акилов, Раиса Львовна Берг, Марина Михайловна Громыко, Абрам Ильич Фет и др.), шесть членов КПСС, ряд популярных неформальных лидеров Академгородка – например, Владимир Захаров (будущий академик) и Григорий Яблонский и еще множество интересных людей. В сущности, это был цвет академовской интеллигенции – люди не только яркие в своей профессиональной деятельности, но и исключительно общественно активные.
До сих пор участники событий и историки задаются вопросом: был ли данный поворот событий случайностью либо явился целенаправленной провокацией КГБ или партийных органов, стремившихся «поставить на место» гордых академовских интеллектуалов, нанести удар по «вотчине Лаврентьева» как гнезду относительной независимости и свободомыслия.
Ситуация приобрела крайнюю остроту еще потому, что незадолго до злосчастного демарша американских СМИ в Академгородке состоялся знаменитый фестиваль «бардов», «гвоздем» которого стал сенсационный гала-концерт Александра Галича. Все это вызвало крайне негативную реакцию властей, которые расценили эти события как своего рода «антисоветское выступление». Напомним, что все это происходило в атмосфере явственно обозначившегося поворота в общественной жизни страны в сторону консерватизма, – его решающей вехой стала затем советская интервенция в Чехословакию в августе 1968г.
Независимо от того, кто стоял за «письмом 46-ти», его появление было сполна использовано консервативными силами для «наезда» на самое крупное в стране «гнездо инакомыслия» – Новосибирский Академгородок. Начиная с апреля 1968г. здесь была развернута массированная политическая кампания: во всех учреждениях Новосибирского научного центра были проведены соответствующие мероприятия (партийные и общие собрания, заседания ученых советов), где «подписанты» подверглись почти единодушному осуждению. Эти события имели не только непосредственные результаты, не только перевернули многих людей, но и породили значительные долговременные последствия – стали поводом для негативного перелома в общественной жизни Академгородка, привели к усилению консервативных и застойных тенденций.
При этом следует подчеркнуть, что все это имело существенное значение не только для данного – количественно небольшого сообщества. Следует напомнить, что в то время в нашей стране (как и сейчас) «народ безмолвствовал», основные массы населения отличались пассивностью и конформизмом. Единственной более-менее общественно активной группой была научная интеллигенция, а ее самым компактным отрядом был как раз Академгородок. С этой точки зрения «наезд» на Академгородок в какой-то мере имел судьбоносное значение: людей, чуть поднявших голову после десятилетий сталинского террора, еще раз «поставили на место». В этом контексте не удивительно, что когда при Горбачеве была объявлена «демократизация», она почти исключительно ограничилась бюрократическими играми, не получила никакой серьезной поддержки «снизу». Не случайно, что в период «перестройки» и потом Академгородок, некогда славившийся свободомыслием, не стал лидером демократического движения. Так мы обнаруживаем определенную связь событий почти сорокалетней давности и современных процессов…
До сих пор рассматриваемые события не нашли отражения в фундаментальных документальных и монографических публикациях. А между тем интерес к ним велик, тем более накануне 50-летия Академгородка. Свидетельством неумирающего интереса к событиям 1968г. стали полученные в последнее время сообщения от находящихся сейчас в эмиграции «подписантов» Владимира Захарова, Леонида Лозовского, Григория Яблонского. Не менее интересны устные свидетельства живущих в Академгородке участников тех событий – Ольги Кашменской, Светланы Рожновой, Абрама Фета и др.
В настоящее время в распоряжении автора данной публикации сконцентрирован уникальный комплекс документов по «делу 46-ти». Это материалы ЦК КПСС, КГБ, Новосибирского обкома, горкома, Советского райкома КПСС, партийных организаций институтов СО АН и университета, а также интервью ветеранов Академгородка.
В документальной публикации, предлагаемой вниманию читателя, отражена небольшая часть этих информационных ресурсов – здесь представлены материалы Института катализа СО АН, где работал один из наиболее известных «подписантов» – Григорий Яблонский. Он единственный из участников «дела 46-ти», который удостоился персонального разноса в центральной печати[ 2 ].
Публикуемые документы рисуют яркую, быть может, несколько непривычную картину общественных настроений научного сообщества на переломе от «оттепели» к «застою»…
ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ПУБЛИКАЦИЯ
Протокол закрытого партийного собрания Института катализа СО АН СССР от 9 апреля 1968 г.
На учете в партийной организации состоит: членов КПСС – 63, кандидатов в члены КПСС 2 чел. На собрании присутствовало: членов КПСС – 54 чел., кандидатов в члены КПСС – 2.
На собрании присутствовали: зав. отделом пропаганды горкома КПСС т. Шкреба, зав. орготделом райкома КПСС – Баринова Л.К.
Председатель собрания: Колчин А.М., секретари: Кузнецова А.С., Манаева Е.К.
Повестка дня:
Персональное дело Яблонского Г.С.
Секретарь партийной организации Колчин А.М. зачитал текст письма, переданного «Голосом Америки», под которым подписались 46 чел., живущих в Академгородке. В их числе подпись коммуниста Яблонского Г.С. Колчин А.М. сообщил собранию о прошедшем заседании партийного бюро. Партбюро потребовало от Яблонского Г.С. объяснений по случившемуся. На заседании партбюро Яблонский Г.С. вел себя неискренне. Он не понял всего вреда, который он нанес Советскому государству, Академгородку, институту. Для Яблонского интересы людей, с которыми он связан, оказались выше, чем интересы партии. Колчин зачитывает решение партбюро об исключении Яблонского Г.С. из рядов членов КПСС и объяснительную записку Яблонского Г.С.
Яблонский Г.С. сообщил о процессе по делу Гинзбурга, Галанскова и Лашковой. Появившиеся в середине января сообщения были неточны в деталях, которые ставили под сомнение приговор. Говорилось, что они не писатели, но мы не читали их, на этом основании можно сказать, что они и не антисоветчики. Информация была односторонней. Поэтому мы обратились к иностранным газетам («Морнинг Стар» и др.). Там говорилось, что обвиняемые сидели без предъявления обвинения, что противоречит законности. Имея такую противоречивую информацию, хотелось бы знать истину. Одной из главных задач всех людей является предупреждение незаконных действий в отношении личности. Эти факты имеют и сейчас место. Случай с Вознесенским: вначале его обвинили в сообществе с Аллилуевой, а затем появилась статья, где его называют певцом нашей эпохи. Где же правда?
Теперь мое поведение на партбюро. Я отказался назвать фамилию человека[ 3 ] без его разрешения. Теперь он разрешил мне сделать. Это сделал Сергей Андреев, инженер Института ядерной физики. Письмо было послано из Москвы. Квитанция у С. Рожновой, уведомление о получении писем у Р.Л. Берг. Письма были получены канцелярией Генерального прокурора 7 марта. Однако 23 марта «Нью-Йорк Таймс» опубликовала, а 27 марта текст письма передала радиостанция «Голос Америки». Я обращаю внимание на этот разрыв. Я не знаю, по каким каналам письмо попало в Америку. Это письмо видели и люди, которые не подписали его.
Опубликование этого письма нанесло объективный вред Академгородку, а может быть и всей науке. О таком акте использования я не подумал. Моя вина в том, что я не поделился своими сомнениями ни с товарищами, ни с парторганизацией. Этим я нарушил партийную этику. Готов за это понести наказание. Хочу прочитать письмо, которое мы посылаем на днях в газету «За науку в Сибири» (в тексте содержится протест против использования посланного письма американской газетой и радиостанцией). Некоторые директора институтов имели текст письма раньше, чем оно было подписано всеми, и советовали своим сотрудникам снять подписи.
Вопросы к Г.С. Яблонскому:
– Как нашли друг друга эти 46 человек, подписавших письмо?
– Мне на подпись дал это письмо товарищ. Я с духом письма согласен, поэтому согласился поставить свою подпись. Об остальных не знаю. Знаю, что круг людей, которые смотрели это письмо, был шире.
– Откуда информация о том, что круг лиц был шире, чем 46 чел.?
– В каком месте обсуждалось письмо?
– Я не знал, где обсуждалось письмо.
– Сколько было подписей?
– Двадцать.
– Сколько экземпляров подписали?
– Два.
Реплика. Оригинал попал в Америку.
– Почему Вы не сняли свою подпись? Было время подумать и посоветоваться?
– Раньше я не знал того, что некоторым людям советовали снять свои подписи и некоторые товарищи сделали это.
– Почему Вы защищали Гинзбурга, Галанскова, Лашкову? А будете ли протестовать против расстрела негров в Америке?
– Я протестовал против войны во Вьетнаме и ареста М. Теодоракиса. В этом процессе нас интересовал сам ход процесса.
– Письмо, зачитанное т. Колчиным, не искажено?
– Почти, кроме одного слова «незаконным», а в письме «не доказанным».
– С чувством гражданской ответственности требуете законности, но на какие факты опираетесь вы, требуя отмены приговора?
– Мы не знаем, виновны ли они.
– Я хотел бы знать факты, по которым Вы считали Гинзбурга, Лашкову и др. виновными или невиновными. Вас не удовлетворила информация в наших газетах, но там было сказано, что процесс был проведен с соблюдением всех норм законности. Почему Вы поверили зарубежной информации?
– Если написали, не значит, что так было. Информация была немного односторонней. Не было материалов защиты.
Реплика. Известно, что при аресте этих людей у них найдены материалы, порочащие нашу страну. Этого достаточно для предъявления им обвинения.
– По поводу опубликования письма Яблонский сожалеет, но согласен с духом письма. А сейчас что он думает?
– Яблонский член партбюро?
– Да.
– Говорили ли Вы с кем-то о письме, о своих сомнениях в нашем институте?
– В институте я ни с кем не говорил об этом.
– Вы оставляете за собой право, будучи членом партии, подписывать такие письма?
– По моему мнению, это не нарушает Устава партии, но в какой-то мере – партийную этику.
– Почему они только сейчас решили опубликовать письмо? Имею в виду письмо, зачитанное сейчас Яблонским.
– Потому, что мы протестуем против использования таких писем.
– Где подписали письмо?
– На квартире у товарища.
– Почему Яблонский не на все вопросы отвечает?
– Если бы письмо не появилось в западной прессе, Вы не чувствовали бы вину?
– Вина в том, что я не пришел в парторганизацию со своими сомнениями. Считаю, что во второй части письмо составлено нелояльно.
– Если бы задумали прийти в парторганизацию и Вам не посоветовали делать этого, подписали бы Вы письмо?
– Коллективный запрос я бы не подписал, а индивидуальный подписал.
– Почему Вы, будучи членом партии, не верите нашим руководящим органам, нашей партийной печати, а ищете информацию в зарубежных газетах и верите им?
– Что значит верить или не верить? Я просто читаю их и все. Марксизм – это не догма, а руководство к действию. Считаю, что некоторые вещи в печати освещаются неправильно и ошибочно.
– Почему Вас заинтересовал этот процесс?
– Это процесс политический. А политические процессы следует проводить в условиях гласности.
– Почему Вы однобоко освещаете информацию?
– В ходе информации допущена несообразность. Поэтому мы просим разобраться. Обвинение может быть и справедливо.
– Много ли среди подписчиков было членов партии?
– Я не всех знал. Видел подписи людей, которых я уважал. Борисов, Берг, Акилов.
– Не зная, виновны эти люди или нет, Вы требуете отмены приговора и подписали письмо. Как так?
– С духом первой половины письма я согласен, но некоторые формулировки неточны.
– Доверяете ли Вы ЦК?
– В целом с политикой ЦК я согласен, но в некоторых вопросах могли быть ошибки.
– Почему объектом для подписи письма избраны Вы?
– Не знаю.
– Почему Вы считаете этот процесс политическим? Это скорее уголовное дело.
– Если людям инкриминирована связь с иностранной разведкой, это уже политика.
– Были ли опасения, что это письмо попадет в руки разведки?
– Из предыдущих публикаций я знал, что такие письма попадают за границу. Но в момент подписи письма я об этом не подумал.
– Известно Вам имя составителя письма?
– Нет.
– Где и когда Вы беседовали о незаконности процесса?
– Я беседовал с очень многими людьми о том, что печатали в газетах. Я думаю, что все беседуют, а если не беседуют, то очень плохо.
– Вы блестяще знаете Устав партии, а знаете, что коммунист может задавать все вопросы, вплоть до ЦК. Этот канал Вас не устраивает?
– В Уставе не написано, что коммунист не имеет права подписывать коллективное письмо.
– Вас пугает отсутствие информации, но Вы говорили, что письмо спешили вручить адвокату Гинзбурга.
– Да, мне сказали, что подобного рода письма могут иметь вес при защите Гинзбурга.
– Вы подписали 2 экземпляра. Знали ли Вы, куда они направляются?
– Тогда знал.
– Почему нужно было у кого-то спрашивать разрешения – назвать или не назвать имя организатора?
– Организации никакой не было. Считаю, что разбирать меня можно с точки зрения партийной этики. А назвать или не назвать имя – это дело других организаций.
– А что, «Голос Америки» огласил фамилии подписчиков?
– Да, с названием должности и места работы.
Выступления:
Слинько М.Г.[ 4 ] Я давал рекомендации Яблонскому при вступлении его в члены КПСС. Я заведующий лабораторией, где он работает. Я заместитель директора института, имя которого попало в газету не по научной деятельности. Мне выступать тяжело. Общая обстановка: использовали отдельные детали обвинения по делу Гинзбурга и других в открытом процессе для поднятия общей шумихи и сталкивания интересов интеллигенции и рабочих, отцов и детей, людей разных национальностей. Эта шумиха поднята в различных местах. Это преследует отвлечь от работы, создать напряженную обстановку. Письмо по форме и содержанию не имеет целью выяснить детали процесса, а его цель вызвать недовольство. Письмо написано в первой части лояльно, чтобы не отпугнуть тех, кому предложено подписать.
Часть вторая написана в недопустимо грубом тоне по отношению к нашим руководителям. Какое право они имеют с такой наглой грубостью обращаться к руководителям нашей партии? Эта грубость недопустима. Разве можно обращаться с таким письмом к А.Н. Косыгину, который, будучи в Академгородке, был у нас в институте и детально знакомился с нашей работой, говорил с людьми.
Подписи продуманы очень тонко. Привлечены люди из всех институтов, чтобы создать видимость, что весь городок недоволен. Использован высокий авторитет Академгородка. Конечно, для идеологической диверсии это выгодно. Подготовка ведется давно. Так, когда кончился процесс, были в городке измазаны афиши. Все это показывает на систему. Ясно, что не все подписавшиеся хотели нанести вред. Подход должен быть индивидуальным.
Яблонский поступил в институт в благоприятных для него условиях. Создалась бригада из очень крупных ученых. Опираясь на хорошие кинетические данные, можно было сразу приступить к расчетам. Обстановка была товарищеская. И действительно, в первое время были успехи. Мы его поддерживали. Задолго до окончания аспирантуры Яблонский получил квартиру. Приняли в партию, избрали в партбюро. Потребность иметь помощников благоприятствовала его росту.
Но в последние 1,5 года он стал отходить от науки. Затянул сдачу кандидатской диссертации. Плохо сделал доклад на Ученом совете, на семинаре. Я много раз беседовал с Яблонским. Создалось такое положение, что дисциплину и напряженный труд он перестал признавать. Значительную часть времени он тратил на эту квазиобщественную деятельность.
Яблонский при разговорах выискивает места, где он прав. После партбюро была беседа у директора. Видно, что Яблонский не определился. Яблонский совершенно четко говорит, что он согласен с духом письма. Сознательное искажение истины утверждение, что человек пострадает за свои мнения, за свободу. Все это на руку нашим врагам. Непримиримость наступает там, где наносится вред стране. Я обращаюсь к молодым научным сотрудникам – разъяснить в коллективе всю вредность таких действий. Нужно сплотиться. Считаю, что бюро правильно решен вопрос, принципиально. Слух о его увольнении неправилен. Это нужно врагам. Нужно, чтобы Яблонский передал письмо, которое можно было бы опубликовать в стенной печати, чтобы он мог оправдаться по-настоящему. Нужно воспитывать молодежь. На кафедре в НГУ работают не лучшие люди.
Котенко. Мы слушали Яблонского. Говорили много. Как бы он ни говорил, он не сказал откровенно ничего. Дальнейшее пребывание его в рядах партии недопустимо. Я буду голосовать за его исключение.
Бесков. Перед партбюро поведение Яблонского обсуждалось коммунистами нашей лаборатории. Мнение мое – подписание письма и действия вокруг письма несовместимы со званием коммуниста. Но я считаю, что ему нужно дать возможность работать в лаборатории. По институту ходят слухи, – Яблонского начнут прижимать по работе. Не надо давать этим слухам пищи. Правда, за последнее время Яблонский в институте почти не работал. По-видимому, какой-то момент мы упустили. Сегодняшнее собрание очень резко осудило письмо. Все действия Яблонского несовместимы со званием коммуниста.
Чистяков. Присоединяюсь к предложению об исключении Яблонского из рядов КПСС.
Оленко. Я десять лет в партии, но впервые случилось, что присутствую при таком деле. Недавно был пленум горкома КПСС о подготовке кадров. В связи с этим ставили вопрос об идеологическом воспитании молодежи. Некоторые возмущаются несправедливым процессом над «писаками». «Известия» ясно писали, за что и как они были осуждены. Считаю, что грош цена заграничным слухам. Процесс правильный. Осуждены правильно. Весь коллектив наш возмущается поведением Яблонского, требует справедливого наказания. Обидно за городок. В Сибирь приезжают большие люди. Нельзя ученому ошибаться в политических делах. Необходимо провести разъяснение в коллективе института.
Сазонов Л.А. Очень многое, что я хотел сказать – сказано. Я напоминаю слова: там, где появляется щелка – туда лезет буржуазная идеология. Посмотрим обстановку: в ответ на встречу представителей коммунистических и рабочих партий начались идеологические диверсии в разных странах. В такой обстановке нашлись коммунисты, которые подписывают письмо с требованиями. Тот факт, что он не посоветовался со старшими товарищами, говорит о совершенно сознательном его участии в этом деле. Член партии не должен быть таким. Я поддерживаю предложение об исключении Яблонского из партии.
Штерн Н.И. Факт возмутительный, антисоветский. Кладет грязное пятно на нашу партийную организацию. Таких людей отправляли на лесосеки на 4 года. А ведь он грамотный, претендует на какую-то идеологию. И это член партбюро? А что творится в университете! По любому поводу выступают против Советской власти, и вообще в Городке не проводится воспитательная работа. В Городке слушают «Голос Америки». И здесь очень культурно все сработано. У Яблонского что-то в своем плане. Он до конца остается согласен с духом письма. И в нашем коллективе не может быть другого мнения. Зачем нам нужна такая антисоветчина? Гнать его из партии.
Ермаков Ю.И.[ 5 ] Не могу согласиться с предыдущим докладчиком по вопросу об отношении к этим людям. Таких людей не нужно отправлять на лесосеки, а нужно воспитывать. Вред письма в том, что люди, подписавшие его из честных побуждений, не видят тот громадный урон, который они невольно нанесли государству. Ясно, что письмо составлено специально с целью расшатать наши устои, расколоть позиции научно-технической интеллигенции. Яблонский этого не видит. Я осуждаю Яблонского, но считаю, что исключение его из партии будет неправильным из следующих соображений:
1) Яблонский не организатор этой провокации, а жертва, но он находится в заблуждении и сейчас.
2) Позиция, занимаемая Яблонским, к сожалению, явно типична для значительной части нашей интеллигенции. Это письмо могло быть подписано и большим коллективом людей. Они политически близоруки, и наша задача – бороться с этой политической близорукостью. Такая неустойчивость научно-технической интеллигенции, с их точки зрения, обусловливается следующим:
1. Нет гарантии повторения культа личности.
2. Отсутствие достаточной информации.
3. Вступая в партию, человек теряет право критиковать партийные органы. Догма о непогрешимости партийных органов. Почему не вступают в партию лучшие люди нашего института? Я могу назвать многие фамилии: Малахов, Тимошенко, Каракчиев, Андрушкевич и др. Возможно, они не вступают потому, что тогда они должны будут говорить и действовать как руководство? Считаю, что будет вред, если Яблонского исключить из партии. Мы не сможем строго доказать эту необходимость. Считаю, что в ближайшие годы тогда не примем в партию ни одного из наших ведущих сотрудников.
Лысенко. Первое предательство я видел в годы войны – предатель вешал людей. Поступок Яблонского – идеологическое предательство. За что Яблонский предал народ? Чем ответил на труды народа? Я не могу согласиться с Ермаковым, который говорит, что если мы исключим Яблонского, в партию не придут научные сотрудники. Пусть не идут научные сотрудники. Мы никого не тащим. Мое мнение – исключить.
Рыжак. Согласен с выступлением С.Г. Слинько. Яблонский необдуманно подписал письмо. Такие действия несовместимы с пребыванием в рядах партии. Член партии не должен выступать с такими письмами. Но люди могут ошибаться. Ошибаться могут и в высших партийных органах. Среди членов партии нельзя избегать этих вопросов. Многие люди полностью разделяют наши взгляды, но в партию боятся вступать из-за того, что думают, что после этого им запретят остро ставить и обсуждать вопросы. За то, что Яблонский подписал это письмо, партбюро осудило его правильно. Но нужно дать ему возможность работать, чтобы он своей работой исправил тот вред, который он нанес стране, Городку и институту.
Тапилин. В нашей организации все относятся к поступку Яблонского совершенно одинаково. Никаких слов оправдания. Какие выводы из этого факта нужно сделать? Это очень важно и серьезно. У нас много интеллигенции. Мы можем не обращать внимания на разговоры интеллигенции, но интеллигенция – это не враг нам. Она значительная сила. Нужно ее воспитывать – я не знаю как это делать, каким способом, какими формами. Знаю Яблонского давно, ничего плохого о нем сказать не могу. Думаю, что Яблонский будет с нами и поможет нам работать среди интеллигенции. Я не за исключение из партии.
Скоморохов. Меня тоже волнует идеологическая работа среди интеллигенции. Проступок Яблонского заслуживает наказания. Но правы ли мы будем, исключив его? Я за предложение Ермакова.
Авдеев. Формулировка, что Яблонский не враг, поэтому не нужно исключать его из партии, звучит странно. Яблонский остается гражданином, если мы исключим его из партии. Если бы он был врагом, он был бы осужден. Мне понравилось выступление Ермакова в первой части. Во второй части Ермаков занимает определенную позицию. Если бы, слушая Яблонского, внутренне почувствовал, что Яблонский – жертва провокации, я бы отстаивал его пребывание в партии. Но Яблонский отстаивает свои убеждения, у него своя четкая идеология. Его неискренность убеждает меня в том, что он не должен быть в рядах партии.
Мишин. Процесс над Гинзбургом и другими самый рядовой. Считаю, что эти люди получили по заслугам. На партбюро Яблонский не раскаялся. Сказал, что в подобных случаях будет поступать так же, но более осторожно. Почему у нас мало говорят о политике государства? Я недавно в институте. Вначале для меня было много странного. Политинформации не проводились с людьми. Мало занимались идеологической работой. Сейчас положение лучше. Нужно проводить больше лекций. Райком партии не отказывается в помощи. Я сам обращался часто туда. Рабочим нужно разъяснять политику нашей партии.
Калачевский. Два года назад я получил строгий выговор. Мне было больно и обидно, что мне дали выговор, не разобравшись в моей жизни. Мне обидно за Яблонского. Мы его все ругаем. А ведь тоже виновны. Неужели мы не можем воспитать его? У нас такая сильная парторганизация.
Хасин. Вина Яблонского велика и вина не осознана. Исключить из партии это значит отбросить его как врага. Это значит, что человек не приносит больше пользы. Я считаю, что он предан партии. Я не согласен с Авдеевым, не согласен, что надо исключать из партии.
Кузнецова А.С. Перед партсобранием я была несколько знакома с материалами. Я не определила меру наказания Яблонского, за которую я бы проголосовала. На собрании было много выступлений, много вопросов, и сейчас я не знаю, за что проголосовать. Решать буду после окончательного выступления Яблонского. Яблонский не мог не знать, что, вступая в партию, человек принимает на себя многие обязательства. Он обязан защищать линию ЦК среди беспартийных, даже если у него есть какие-то сомнения. Думаю, что Яблонский, подписывая письмо с требованием отмены приговора, должен был или лично быть знакомым с этими людьми и быть абсолютно уверенным в их невинности, или знать до тонкости все о процессе. Я не вижу, что он хочет остаться в партии. Он, может быть, плохо читал Устав и не знает, что член КПСС обязан защищать линию партии. Не согласна с Ермаковым, что не вступают в партию, боясь потерять свое «Я». Человек, будучи не согласен с чем-то, должен об этом говорить, а член партии обязан это сделать. Виновны в какой-то мере все мы коммунисты, которые работали рядом с Яблонским, его руководители. У нас слаба идеологическая работа. В Америке есть институты по подготовке идеологических агрессий. А у нас почему нет в противовес этому? Ведь идеологическая работа сейчас – это очень тонкая вещь, в которую должны включиться психологи. И член партии может рассчитывать на доверие масс только при наличии неограниченного авторитета. Вопрос к Яблонскому: дорожит ли партией или он сам хочет отойти от нее?
Кузнецов Ю.И. Почему высказать другое мнение считается чем-то неправильным? Я не согласен с т. Кузнецовой, что Яблонский является жертвой провокации. Он сознательно подписал это письмо. Теперь, что же привело его к подписанию этого письма? Яблонский – не идейный противник нашей партии. Он заслуживает строгого наказания. Исключив его из партии, мы сделаем из него героя.
Тихов. Многие коммунисты знают, что вырос я за границей. У меня есть своя точка зрения. Живя за границей, мы, молодые люди, граждане Советского Союза, мы верим в правильность политики партии. Говорят, что Яблонский заблуждался. Человек кончил вуз, как его воспитывать? Я считаю, что это не заблуждение, ему не место в партии.
Вытнов. Я знаю Яблонского давно, хотя в институте я с прошлого года. Сам я из Дзержинска и там работал с Яблонским. Я узнал о том, что в Новосибирске есть Слинько и Яблонский. О Яблонском могу сказать только хорошее. Нет повода сказать плохое. Вы его вырастили здесь. Верили ему много раз. Плохого в нем никто не чувствовал. Или он оступился? Если он хороший, то зачем исключать из партии? Есть слухи, что райком партии знал об этом письме раньше. Почему тогда райком не провел соответствующей воспитательной работы? Мне кажется, нужно Яблонскому поверить и оставить его в партии. Я считаю, что вина не только его, но всей парторганизации. Я за то, чтобы оставить его в партии.
Шкреба (зав. отделом пропаганды горкома КПСС). Каждый должен отвечать за свой поступок. Коммунист должен информировать вышестоящие органы о политическом настроении масс. Ни один партийный орган не может полнокровно жить и функционировать, если он не имеет информации снизу. Вопрос о письме переживается всем районом, всем городом. Меня спрашивают на заводах: как относятся к письму в Академгородке. Мы отвечаем – осуждают. А рабочие относятся к таким вещам совершенно непримиримо. На одном из заводов рабочий Кныш «просился» за границу, так как здесь ему не дали квартиру. Рабочие на собрании так пропесочили Кныша, что он плакал и просил прощения. Один рабочий так объяснил свое поведение: «Я не знал, что это выльется в идеологическую борьбу». А Яблонский? Он включился в идеологическую борьбу. А ведь он президент клуба «Под интегралом». Вспомните выступление бардов. Там же видна антисоветская идеология. А песенка Яблонского. Дешевая песенка, пропагандирует безразличие к международной жизни. Естественно, средства буржуазной пропаганды огромны, и некоторые клюют на это. В отношении заявления Ермакова. Он говорит: «Мало критикуют партийных работников». Это не то. Я скажу: очень много критикуют. Правильно, что коммунисты обеспокоены состоянием идеологической работы среди интеллигенции. Сейчас этому вопросу нужно уделять максимум внимания.
Буянов. Не буду говорить о сложности международной обстановки. Хочется высказаться об истоках и возможностях. Имеется две свободы и две идеологии. Они противоречат друг другу. Выдумывание для научно-технической интеллигенции специфических особенностей – это барское высказывание, отрыв от реальности. Чем больше предоставляется свобода, тем с большей ответственностью нужно ею пользоваться. Некоторые считают, что свобода дает им право говорить обо всем по всякому. Эти 46 человек выступили от имени всего Академгородка. Легко стало делать идеологические диверсии, потому что стали путать эти идеологии. Попадаются на удочку особой свободы. Чтобы пользоваться свободой, нужно понять, что это такое. Когда кричат об этой особой свободе, начинают критиковать все содеянное Советским государством. О 37-м годе многие и не знают. 37-й год сложнейшая страница нашего государства. Не согласен с Ермаковым, что должны быть только два выхода – лесоповал или из партии. А тогда интеллигенцию беспартийную куда же девать? В партию принимаются люди, определяющие политику партии. Не нужно кичиться тем, что мы ученые. Если человек организован и понимает линию партии, он полезен нам. В партию придут те, которые будут организованно отстаивать политику нашей партии. Нужно качество, а не количество. Яблонский может снова вступить в партию, если снова покажет свою правильную идеологию. Неправильно, что некоторые товарищи изображают Яблонского заблудшим. На всех инстанциях он упорно отстаивает свои позиции. Яблонский не понял своих ошибок. Я был о нем очень хорошего мнения. Лучше, если он не будучи в партии, докажет, что может быть в партии. Всякие разговоры о том, что информация недостаточна – это демагогия. Такие как эти 46 человек будут недовольны любой информацией и завалят письмами даже самое идеальное правительство.
Слинько М.Г. (Повторное выступление). Обеспокоен настроением коммунистов – младших научных сотрудников. Где критерий непримиримости? Мы работали вместе многие годы. Хотелось бы сказать, что Гриша с нами, но он ближе к тем, кто стремится расшатать наши устои. Яблонский написал объяснение только после многих разговоров с ним. Давайте предоставим ему место быть вместе с нами, но вне рядов партии.
Яблонский Г.С. Скажу о главном. Верю в те идеалы, которые поддерживает Коммунистическая партия, согласен с внешней и экономической политикой. Хочу жить в нашей стране. Но я не могу забыть, что погибли родители моих товарищей, которые были объявлены врагами народа. Я не жертва провокации. Я ощущаю вред, который нанесло письмо, подписанное мной. Свою вину хочу искупить работой в институте. Если партия сочтет, что я могу быть ее членом, я вступлю в ее ряды.
При разборе личного дела коммуниста Г.С. Яблонского на голосование поставлены два предложения:
1) За участие в группе, направившей в директивные органы антисоветское оскорбительное письмо, попавшее на страницы американской печати, и нанесение тем самым вреда нашему государству, Академгородку и институту, за неискренность перед партийной организацией исключить коммуниста Яблонского из рядов КПСС. За это предложение проголосовало 42 человека, против – 12.
2) За подписание антисоветского письма, направленного в директивные органы и использованного американской печатью в целях антисоветской пропаганды, коммунисту Яблонскому объявить строгий выговор, вывести из состава партийного бюро и ограничить его общественную деятельность рамками института. За это предложение голосовало 12 человек, против – 42.
Ермаков Ю.И. В ближайшие дни среди научных сотрудников нашего института нужно провести разъяснительную работу о вреде подобного рода писем. Следует, видимо, провести общее собрание с выступлением М.Г. Слинько.
Партийное собрание постановляет:
1. За участие в группе, направившей в директивные органы антисоветское оскорбительное письмо, попавшее на страницы американской печати, и нанесение тем самым вреда нашему государству, Академгородку и институту, за неискренность перед партийной организацией коммуниста Яблонского из рядов КПСС ИСКЛЮЧИТЬ.
2. Партийное собрание осуждает деятельность 46-ти сотрудников Сибирского отделения, подписавших коллективное письмо, которое было использовано в целях антисоветской пропаганды.
3. В ближайшее время провести общее собрание сотрудников института с разъяснением вреда подобного рода писем.
4. Коммунистам на местах постоянно проводить разъяснительную работу среди сотрудников по всем вопросам внутренней и внешней политики нашего государства.
Источник: ГАНО. П-5424. Оп. 1. Д. 4. Л. 1-18.
|
|