| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск пятый
VIII международный симпозиум «Европейская цивилизация: единство – своеобразие – открытость»
Рано или поздно любопытство становится грехом; вот почему дьявол всегда на стороне ученых.
Анатоль Франс
Мирослава Метляева
ОРИЕНТАЛИЗМ В ТВОРЧЕСТВЕ ПОЭТОВ И ГРАФИКОВ БЕССАРАБИИ
Мирослава Метляева – поэт, переводчик (г. Кишинёв, Молдова). В статье использованы материалы книги Е.В. Завадской «Эстетические проблемы живописи старого Китая» (М.: Искусство, 1975).
Ориентализм в европейском искусстве имеет давние традиции. Интерес к Востоку сказался ещё в XVII столетии у Карпаччо и Рембрандта, которые копировали восточные миниатюры.
Необходимо, однако, разграничить в этом явлении, с одной стороны, тягу к экзотике, с другой – поиски созвучий в европейском и восточном искусстве.
Только со второй половины XIX века художники-импрессионисты стали пытаться применять восточные живописные приемы как нечто органичное, соединять их с европейскими принципами живописи.
До этого времени художники искали в восточном искусстве что-то непохожее и далёкое своему искусству и привносили восточные элементы для освежающего обновления надоевшей традиционной манеры.
Импрессионисты же искали в восточном искусстве ответы на важнейшие вопросы своего творчества, они претворили принципы восточного искусства в свои собственные. И хотя в их картинах, отмеченных видением Востока, нечасто встретишь восточные мотивы, это видение сказывается в самом творческом методе этих мастеров.
Если в XVIII – первой половине XIX века европейцев пленяла игра причудливого орнамента и красочность китайской и японской живописи, то для импрессионистов больший интерес стало представлять другое искусство, доселе неведомое Западу: лаконичное, но предельно острое по рисунку, монохромное искусство школы чань (дзэн).
С еще большей силой этот новый подход к искусству Востока сказался в XX веке в творческих исканиях и творчестве постимпрессионистов и других художественных школ.
В искусстве восточно-европейского региона, в частности, в Молдове (Бессарабии) как и во всей Европе, центральными проблемами были и остаются: а) границы достоверности живописного образа и соотношение завершённости и незавершенности художественного произведения; б) секрет действенности картины на зрителя и общественная, психологическая функция искусства; в) декоративность живописи и границы жанров и видов искусства. Чаньский поэт и художник Су Ши писал: «Когда рисуешь дерево, нужно чувствовать, как оно растёт».
Очень любопытно в этом отношении творчество молдавского художника – Алексея Колыбняка, особо проявившееся в книжной графике. Не случайно его работы были отмечены персональными выставками в Китае и Японии. Причем японских и китайских искусствоведов привлекло, прежде всего, созвучие их графических произведений с принципами искусства «чань», которое опосредованно оказало воздействие на творческую манеру этих мастеров кисти и их эстетические концепции.
Свободная импровизация, частое использование чёрного и белого как остродиссонансных цветов, их повышенная звонкость, раскрытие объекта не как изолированного объёмного тела, а как одной из фигур, включённой в общую структуру мира, который подчинён всеобщему ритму, тщательность рисунка, где каждый штрих как бы обнажен – эти свойства графики художника сближают его творчество с эстетикой «чань».
Творчество Хакусая, Утамаро, Хиросисигэ не проходит бесследно для тех, кто находится в поисках своего пути в искусстве.
«Белое поле страницы привлекает внимание читателя не меньше, чем сам текст», – так считает художник, и его лучшие работы соответствуют принципу старинных чаньских мастеров, считавших живопись страстным молчанием. Напомним, что Леонардо да Винчи писал следующее: «...глаз меньше ошибается, чем разум».
Если говорить о графическом творчестве Алексея Колыбняка, то, прежде всего, следует обратить внимание на соотношение изображения и каллиграфического текста.
Процесс заимствования, влияния и стилизации в духе «чань», получивший достаточно широкое распространение в дизайне Европы и Америки, представляют несомненный интерес и как социальное, и как художественное явление. Но нам хотелось бы обратить внимание на:
1) наличие собственных, условно говоря, «чаньских» традиций в европейской культуре;
2) органичную глубинную общность принципов дизайна (в данном случае дизайна книги) и эстетики «чань».
«Соотношение изображения и слова, вещи и текста, девальвация словесных истин и обращение человеческих надежд к овеществлённой, а не отчуждённой, выговоренной жизни всё более проникает в современную эстетику», – писала в своем исследовании, посвященном эстетическим проблемам живописи Китая, исследователь Е.В. Завадская.
У Колыбняка изображение часто содержит каллиграфический текст, превращаясь в каллиграмму.
Удивительное состоит в том, что если мы обратимся к XIX веку, к творчеству гения Пушкина, то его рукописные страницы (написанные, кстати, в Бессарабии) отмечены, условно говоря, качеством «чань».
Черновики поэта – это смоделированное поэтическое и художественное вдохновение. Здесь всё в глубокой внутренней взаимосвязи.
В отдельных графических работах Колыбняка вкус и графическое чутьё ведут художника, оставляя пространство на листе, которое подобно вздоху или паузе в поэтических строчках.
Любопытные примеры влияния искусства Японии и Китая прослеживаются и в поэзии Молдовы (Бессарабии). Особый интерес вызывала и вызывает средневековая японская поэзия, имеющая продолжение и в новое время. Эти короткие стихи – всего в три строчки – хайку (хокку) сродни маленькой волшебной картинке. Можно, к примеру, написать маслом на холсте огромный осенний пейзаж, тщательно прорисовывая все до мельчайших деталей, а можно картину наступающей осени передать по-другому: несколькими штрихами набросать дерево, согнувшееся под дождём и ветром. Вот так и японский поэт. Он рисует, намечая немногими словами то, что читатель сам продолжает домысливать, дорисовывать в своём воображении. Эти с виду очень простые и бесхитростные стихи-картинки являются таковыми только на первый взгляд. За ними огромное пространство, которое даёт увидеть в привычном – неожиданное, в простом – сложное, в частицах – целое. Вглядываясь в малое, вы постигаете великое.
Четыре имени, известных всему миру, выделяются на сложном фоне поэзии хокку – это Мацус Басе (1644-1684), Ёса Бусон (1716-1783); Кобаяси Исса (1769-1807) и Масаока Сики (1867-1902).
Одна из причин обращения поэтов к восточной эстетике связана с тем, что красивые слова так часто оборачивались фальшью и предавали человека, что в поэтическом диалоге людей решающую роль стал играть глубинный подтекст, ради которого и произносятся слова.
Эстетический принцип намёка и недосказанности, где объект поэзии не рассказан, не иллюстрирован словами, а только создает настрой, служит той разделительной чертой, которая отбрасывает однозначность и предпочитает иную структуру образа – многослойность. Каждый выбирает и постигает доступное ему, но эти векторы сводятся к одной равнодействующей – человеку.
В поэзии Молдовы (Бессарабии) любопытны несколько имён, которые независимо друг от друга вышли на образную систему японского стихосложения.
Прекрасный русский прозаик Вадим Чирков, ныне проживающий в США, мало известный современному читателю, но, думается, придёт время его второго открытия (что нередко случается в истории искусства), в 80-90-ые годы уже прошлого, ХХ столетия, обратил свой взор к японской поэтической системе. Мне, автору представленного сообщения, выпала счастливая случайность стать его ученицей. И то, что он сделал для меня, дало толчок появлению собственного взгляда на поэзию и выработке индивидуального стиля письма. Приведу пример, который оказал на мое творчество решающее влияние. Когда-то я написала стихотворение, посвященное друзьям: «Друзья мои, мой остров для души / Средь океана пошлости и грязи / Какое счастье – вы не торгаши / И не чиновники с сетями нужных связей. / Под утро разбредётесь кто куда: / У каждого свои пути-дороги... / Но нас объединяет мысль одна: / Чтоб снова всем столкнуться на пороге».
Мой учитель на эти строки никак не среагировал и вручил мне маленький сборник – классические японские трёхстишия хайку «Одинокий сверчок», где на титульном листе его рукой было написано:
Пеплом угли подернуты,
На стене колышется тень
Моего собеседника.
Басё.
Это было подобно озарению. И когда в одном из моих стихотворений «Лилит» мой учитель-гуру прочитал строчки: «Но день спешит, / 3венит хрустальным утром, / Как ложечкой разбуженный стакан», – он сказал мне: «Моя миссия окончена, дальше иди сама».
Вадим Чирков в своём творчестве, прежде всего, замечательный прозаик. В поэзии он, на мой взгляд, интересный экспериментатор. Его трёхстишия являются прекрасной стилизацией, попыткой внедрения в собственную поэтическую систему принципов японского стихосложения, стремлением к органичному и естественному отображению мира и человека в лаконичной и сжатой форме «хокку».
Устали за лето листья, –
Так и рвутся к земле.
Ветер осенний
Клён, не сошёл ты с ума?
Запускаешь по-детски
Желтых птиц...
Остался один под дождем,
С верхушки дерева
Каркает ворон сердито.
Кончился праздник листвы –
Все короче полет.
Дождь осенний.
Журнал «Кодры»
(«Молдова литературная»,
№1, 1991)
Георгий Барбаров, поэт, пишущий на болгарском языке, в своей подборке поэзии «Трёхперстье строк» также обратился к трёхстрочным стихотворениям. Здесь мы видим непритязательный и самый существенный знак общения – служение человеку. Преодоление элитарной замкнутости есть один из принципов эстетики «чань», и в этом смысле некоторые трёхстишия поэта действительно являются примером органичного соединения формы и содержания.
* * *
Земля и небо
поменялись местами
на то и весна!
* * *
Я вновь с тобой,
хотя вместо тебя
пришла осень.
* * *
День, дитя беспризорное,
трясет деревья в саду,
вселяя в яблоки ветер.
* * *
Когда забываешь,
что ты птица,
начинаешь лелеять камень в руке.
Перевод с болгарского
на русский
Валерия Майорова
Ж. «Кодры», №5-6,1998
Русский поэт Валентина Костишар в своём сборнике «Аритмия» нашла в трёхстрочиях выражение и отражение собственного «я», где уже стилистическая связь с японскими трёхстишиями чисто условная и где форма очень тесно и органично привязана к современному содержанию, т.е. структура личности включена в контекст стихотворного дизайна, давая простор творчеству поэта, но не давая возможности произволу (если можно так выразиться).
Это знак автора, который не исчерпан структурой своего письма, а он «в» и «вне» страниц своих произведений.
* * *
Нежно и больно
предчувствием сердце заныло, –
что-то увидело раньше меня.
* * *
О снег, – я узнала тебя
по шапочке с белым бомбоном –
ты был моей юностью.
* * *
Не говори ничего –
руку свою протяни,
я почувствую душу твою.
* * *
Кому, кому ты, серая ворона;
который раз рассказываешь хрипло,
что кто-то разорил твое гнездо?
Сборник «Аритмия», 2002
Хочется отметить эстетический феномен воздействия живописи и поэзии Китая и Японии, смысл которого скрывается во многих семантических структурах: философских, логико-понятийных, мифопоэтических, нормативно-описательных. Условность пространства и времени, пребывающих в произведениях живописи и поэзии по отношению к бытовому восприятию этих двух параметров, можно уподобить условности языка.
Охват явления в пространстве есть одновременно и его временное выражение. И можно сказать, что самая характерная особенность восприятия времени и пространства в нашу эпоху заключается в утверждении относительного характера мгновения и вечности, маленького уголка земли и бесконечности. Мгновение и мельчайшее на земле – это самые яркие знаки безмерности времени и пространства. И этим можно объяснить то воздействие, которое оказывает искусство Японии и Китая на культуру разных стран, в том числе и на творчество поэтов и художников Молдовы (Бессарабии).
|
|