| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск пятый
Свет рампы
Автор пишет одну пьесу, актеры играют другую, а зрители видят третью.
Шарль Баре
Валентина Кизило
ЛЮСЯ, ИЛИ ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ МОСКВЫ В ПЕТЕРБУРГ
(пьеса в 2-х действиях, четырех сценах)
Страница 1 из 3
Действующие лица:
Люся, 39 лет.
Денис, ее сын, 22 года.
Полина, 27 лет.
Герц, 50 лет.
Действие происходит в Москве и в Петербурге.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сцена первая. Москва
Однокомнатная «хрущёвка» на окраине города. В комнате – единственной для двоих – художественный беспорядок. Половина комнаты женская, половина – мужская. На «мужской» на стене висит фотография улыбающегося мужчины с ребёнком на руках, на женской – тщательно выписанный портрет Люси, рядом – огромный настенный календарь, на котором хозяйка размашисто перечеркивает каждый уходящий день красным или черным, в зависимости, как прожит.
Раннее утро. Люся и Денис спят каждый на своей «территории». Как только звякнул будильник, Люся тут же, будто поджидала, отключает его, некоторое время молчит, потом негромко зовет.
Люся. Деня! Деня! (помолчав, неуверенно.) Ты просил разбудить... Хотя и глупо... Деня, ты спишь?
Денис (сонно). Сейчас.
Люся. Не хочу быть виноватой, потому и бужу. Деня! (Денис сонно мычит.) Чтоб не быть виноватой опять... А то спи? Пришёл в два ночи, нашумел, будильник потребовал на пять... Оно и есть пять... Деня! Я будила, ты не проснулся – договорились?.. Без обид. Спи!
Денис. Я в Питер еду.
Люся. Спи, спи, договорились же.
Денис. Ты не создавай сонное царство. Мне, мать, в дорогу.
Люся. Какой ещё Питер?
Денис. Ни истории, ни географии не знает. Темная ты.
Люся. И собака эта. Зачем ты её привел? Из жалости или как символ? Если это символ, я не понимаю. Особенно я не понимаю в пять утра! (Смеется.)
Денис (капризно). Не надо меня понимать, лучше чайник поставь.
Люся (продолжает лежать). Это вы только говорите так – не надо. А сами всю жизнь вынуждаете понимать вас и разгадывать.
Денис. Ты чайник можешь поставить?
Люся (быстро встаёт, выходит на кухню, тут же возвращается). У меня предчувствие, Деня...
Денис. Прими горячий душ.
Люся. Не поможет. Это всё вороны, я поняла. Такие нахальные, противные. Совсем распустились. Раньше на наших окраинах не было, а теперь с ветки на ветку: кар-р! кар-р! И не уснуть, и не проснуться... Ты разве не слышишь, как они стали: кар-р! кар-р! (Смеётся.) А похоже, да? Кар-р!.. А ты сможешь?
Денис (смеётся). Ты вот что, ворона... Не каркай. Собаку лучше покорми.
Люся. Где ты её взял? В два часа ночи пришёл. Она грязная вся.
Денис. Навязалась. И жалко, живое...
Люся. Живое всегда жалко, да.
Денис. Хочешь, оставь себе. Сторожем. Чтоб ворон не пугаться.
Люся. А выгуливать кто? Я лично категорически не собираюсь!
Денис. Будешь, как дама с собачкой. Здорово.
Люся (смеётся). Я сама как собачка... Он, видите ли, куда-то собирается в пять утра...
Денис. В Питер.
Люся. ...а ты тут оставайся и живи с чужими собачками. (Выходит на кухню, возвращается с чайником.) Я разгадала твою символику. Это намёк. На мою дальнейшую собачью жизнь. (Хохочет.). Васятка тоже пытался сломать меня по своему образу и подобию, но я...
Денис (резко вскакивает с раскладушки). Ты соображаешь, мне весь день за рулем?.. Символы, собаки, вороны!.. Ну выгони собаку, если жалости нет, распугай ворон, чтоб вокруг пусто, чтоб никто тебе не мешал, а ты центр мироздания одна!.. И в центре!
Люся. Я не в центре и не одна, Деня!
Денис. Отстань ты от меня!
Люся. Не смей орать на все этажи! Люди спят ещё в такое утреннее время!
Денис. А ты не смей называть отца Васяткой!
Люся. Подумаешь, оскорбление!
Денис. Вместо поздороваться, «доброе утро» сказать, покормить, чаю горячего, она сама с утречка заводится и всех заводит! Собака ей не понравилась!.. Всем собака друг, а ей помеха в жизни!.. Хочешь, чтоб руки у меня дрожали? Чтоб разбился я где-нибудь под Новгородом, да?.. Новгород, кстати, севернее?
Люся. Севернее чего?.. (Помолчав.) И вот не надо мне ежеминутно подчёркивать, как ты боготворишь своего папеньку, это как собаке хвост по кускам!.. Хочешь, чтобы тебя понимали, а сам...
Денис. Да не надо понимать! Никогда и не смей даже меня понимать, слышишь? Я возражаю! Надоело! (Уходит в ванную, закрывается.)
Люся (вслед). Всем надоело! И на все этажи кричать, соседи слушают!.. Смеются...
Подходит к ванной, прислушивается к шуму воды. Затем идет к зеркалу, рассматривает себя, пытается придать лицу доброжелательное, счастливое выражение, улыбается, гримасничает. Резко поворачивается к мужской фотографии на стене и грозит кулаком. Опять смотрится в зеркало.
Доброе утро! (Раскланивается.) Утра вам доброго! (Улыбка.) Добренького вам всем утречка, несмотря на карканье ворон!.. Вы, кажется, говорили об отъезде? В Питер? О, путешествия всегда привлекательны для души человека, счастливого вам пути, родные мои, поезжайте, а мы тут без вас как-нибудь, с собачечкой вдвоём, заживем, всё у нас роскошно, не сомневайтесь ни мгновения, уезжайте, уезжайте! Мы рады! (Поёт.) «Опустела без тебя земля… Как мне несколько часов прожить???»... Доброе утро! С нами так и надо распоряжаться, иначе где порядок? Покой тот где? С нами так вот и надо, и правильно!
Услышав, что шум воды стих, отскакивает от зеркала, готовит бутерброды, наливает чай, улыбается. Входит Денис, не глядя на Люсю, садится, ест. Некоторое время оба молчат, первой не выдерживает Люся.
Люся (вкрадчиво). Утро начинается. Умытенькое, радостное, чистенькое со сна... Доброе утро, Дениска!
Денис (миролюбиво). Отстань.
Люся. А скажи ты мне, ты... ну, в Питер... на машине едешь?
Денис. Угу.
Люся. У тебя там дела, да? Командировка?.. А бензина хватит? Надо же обязательно заправиться, ты в два ночи пришёл... Не успел... Ты ешь, ешь...
Денис. В дороге заправлюсь.
Люся. Где-нибудь под Новгородом, да? Это новый такой город, Нов-город... Я никогда не была.
Денис. Это древний город.
Люся. Я о самом слове, как произошло... Вот был пустырь, холод, тоска. А потом – новый город... Представляешь, как интересно, когда вдруг ни с чего в каком-то чистом поле город вырастает, сначала крохотный, потом он все растёт, разрастается, обрастает подробностями разными, душами, жизнями, любовью... А я никогда не была!
Денис. Ты дальше Подмосковья не выезжала, и что с того? Тебе хватило жизней и подробностей... Помолчи, а?
Люся. Ну, вот если ты, допустим, отправляешься в путешествие...
Денис. Отправляюсь, и что?
Люся. Тебе еды с собой дать, бутербродов? В дороге нужно же пикник на обочине... Поесть... Так собрать бутерброды?
Денис. Как хочешь.
Люся. А вернёшься когда?
Денис. Никогда.
Люся (смеется). Никогда! Никог-да? Никог-да-никог-да-ког-да-да-всег-да-на-на-всег-да-всег-да-да... Как курица яйцо несет… (Помолчав). Никогда – это завтра ночью? Или дня через три?..
Денис. Никогда – это никогда. Ты значений слов не понимаешь? Прямого смысла?
Люся. У нас там никого нет, где ты жить будешь? Ты не вернёшься через три дня?
Денис. Как получится.
Люся. Получится что?
Денис. А что ты смотришь?
Люся. Я улыбаюсь... Как я смотрю?
Денис. Будто у меня изо рта вместо слов жабы прыгают!
Люся. Точно, что жабы: что ни слово, то ква и ква. Красивое получается кваканье.
Денис. Пойми, я взрослый мужик! И не обязан!..
Люся. Мужик пришел ночью, с собакой символической, таится от меня, прячется, будто не сын мой... Но ты не можешь меня обмануть! И вечная глупость мужчин – прятаться! Вы этим смешны.
Денис. Я не прятался. Просто пришёл, а ты спала.
Люся. Симулировала. И всё слышала.
Денис. Всё?
Люся. А то! Тебе пересказать?
Денис. Чекистка.
Люся. Именно.
Денис. Ну, начинай допрос.
Люся. Зачем тебе Питер?
Денис. В Эрмитаж.
Люся. Зачем?
Денис. Странный чекистский вопрос. Все человечество едет в Эрмитаж...
Люся. Все человечество меня не интересует. С чего тебе вдруг в пять утра приспичило знакомиться с сокровищницей мировой культуры?..
Денис. Соскучился по сокровищам рукотворным и решил посетить.
Люся. Тогда скажу я: я тоже соскучилась и хочу!
Денис. Нет!
Люся. Все хотят в Эрмитаж, а ты всё равно на машине, а в машине четыре свободных места для пассажиров, так неужели же...
Денис. Без меня когда-нибудь поедешь.
Люся (помолчав). Ладно, Эрмитаж. У тебя там есть, где остановиться? Или ночевать в машине и потом мятым разглядывать «Мадонну Литту»... «Завтрак аристократа»...
Денис. «Завтрак аристократа» не в Эрмитаже.
Люся. Ну, там у голландцев рыбы всякие есть... натюрморты... Мы с Васяткой однажды... То есть я хочу сказать, что тоже хочу видеть. Питерские музеи под ихним низким небом.
Денис. Ты дошла до низкого бесстыдства.
Люся. Да нет, плевать на низкое небо. Главное культура, я понимаю.
Денис. А мне есть, где жить?
Люся. Ты имеешь в виду...
Денис. Жить! Ты никогда об этом не задумывалась?
Люся. Жить в смысле жизни вообще?
Денис. В смысле жизни на земле.
Люся. Ну, земля такая огромная, Дениска, а мы такие хрупкие, как яичная скорлупа... И каждый может нас обидеть, раздавить. Поэтому...
Денис. Поэтому я живу вот где, вот! Закуток с раскладушечкой, нечем дышать! Даже дивана приличного нет, раскладушка с рождения, потому что земля огромная. А мне места в ней отвелось так мало!.. Лежу на своём местечке и любуюсь твоей молодой красотой на портрете!
Люся. Давай купим диван!
Денис. Или у меня есть интересная работа с горением-кипением, как ты призывала? Или ты всерьез считаешь, что заниматься извозом – моя заветная мечта?
Люся. Но ты же любишь езду, любишь свою машину...
Денис. Ты ещё добавь: «И какой же русский не любит быстрой езды!!!»
Люся. Но это же временно – извоз... Так сложились обстоятельства, тебе не повезло... Ты пробьёшься, Дениска... Ты у меня умный!
Денис. Ты пойми: у меня одна жизнь, и она моя! Только моя!
Люся. Конечно, у каждого своя и каждому своё, да... Я понимаю.
Денис. А я до сих пор не живу.
Люся. Как это – не живешь? Мы живем!
Денис. Держусь за твою юбку и жду, когда якобы временные трудности кончатся и грянет наконец жизнь настоящая, с небом и музыкой! А она утекает!
Люся (удивленно). Ты заметил?
Денис (испуганно оглядывается). Что?
Люся. Что жизнь утекает?
Денис. Заметил, да.
Люся. Когда?
Денис. Вчера.
Люся (утешающе). Ты у меня умный, я всегда знала. Рано осознал. Надо же, вчера... (Помолчав.) А я долго не замечала, меня стукнуло, когда Васятка сбежал… (Испуганно поправляется.) Отец твой.
Денис. Если б ты не кривлялась, он бы не ушёл.
Люся. Ушёл. Он себя со мной исчерпал навек.
Денис. Мама, хочешь честно? Я давно уже понял...
Люся (чутко). Ты понял что?
Денис. Ты сама виновата, сама, вот что.
Люся. В чём?
Денис. Отец на порог, а ты ему – сцену очередную романтическую, со словами-выражениями. Он и ушёл в покой.
Люся. Должна же я была с кем-нибудь разговаривать. А с кем мне поговорить, если не с мужем? О том, что болит, что было-будет... Обо всём! С мужем, в котором подразумеваешь родную душу, поговорить?
Денис. Все твои разговоры пропитаны ядом. В тебе много яда, пойми. Даже для меня избыточно. Ты не замечаешь, как обижаешь, потому что это твоё нормальное состояние – людей обижать.
Люся. Как это не замечаю? Замечаю. Но справедливость дороже личных счетов, согласись. Я люблю, когда справедливо и честно, вот и говорю.
Денис. Сама жаловалась: у тебя в доме цветы не приживаются, чахнут. А почему? Всё поэтому. И отец ушёл поэтому.
Люся. Это почему же поэтому?
Денис. Из-за яда.
Люся. Ты защищаешь его, потому что он ушёл и стал твоим праздником. А я осталась учить тебя скучным ежедневным делам: чистить зубы два раза, умываться-улыбаться поутру, руки перед едой мыть, не лгать, не хамить, не...
Денис (перебивает). А отец плавать меня научил! Я помню: на море ездили, мне было четыре года, и мы все вместе ещё... Ты такая нарядная, яркая. Как инопланетянка, смеялась неостановимо, финики покупала... Самая красивая мама на море. Рядом с отцом. Самая красивая мама. И рядом.
Люся (смеётся). Маленький лицемер!
Денис. Я хорошо помню, как всё у нас было, не думай. С отцом была жизнь, он умел! И никакой он не Васятка, запомни!
Люся (после паузы). Надо купить тебе диван, да. Цвета морской волны, цвета шторма, цвета южного ночного неба...
Денис. Зачем мне?
Люся. Ну как же, у всех должен быть свой отдельный диван и удобства.
Денис. Ты не понимаешь. У меня ничего своего нет.
Люся. У тебя есть дом.
Денис. Это твой дом.
Люся. Нет, это наш общий дом, и мы в нём спасаемся от временности и холода жизни. И никто не знает, как нас по утрам тошнит от беспомощности и страха, только эти стены, к которым мы прислоняемся в ночи... А когда мы из них выходим, и идём легкой походочкой по улице, такие красивые – а ты у меня настоящий красавчик, все оглядываются в метро, – такие яркие, уверенные, в своём праве, никто даже не заподозрит! (Смеётся.) Все думают: новые люди идут! Для этой новой жизни!.. А когда ты возвращаешься – я тебя жду. А ты ждёшь меня с работы. Мы семья. И мы как в амбразуре за этими стенами!
Денис. В амбразуре – это отстреливаться, что ли?.. Семья! Какая мы семья? Семья – это когда у ребенка есть отец и мать! У женщины есть муж! У взрослого сына жена! А у нас как? Угол у тебя, угол у меня... Вместе дружная семья!
Люся. Зато меня на работе уважают! И письма читателей мешками лично Людмиле Петровне, не дедушке на деревню!.. Ты сам знаешь, какие я душевные очерки пишу про жизнь!.. Да, я работаю! А Васятка думал, я без него погибну, сгнию от мокрых слез в своём углу-уголочке! А я нет, выжила! Тебя вырастила, и на работе ценят, почёт ото всех и каждого... И у нас прекрасная семья вдвоём, обошлись! И купим диван, и разведём цветы, много живых цветов!
Денис. Так зачахнут.
Люся. Буду любить их, поливать, разговаривать с ними... Проснусь утром: как там мои цветочки, фиалочки мои, хризантемы, мои гортензии?.. Доброе утро, родные мои! Утречка вам добренького! А голос ласковый-ласковый...
Денис. Вот и хорошо, что с цветочками разговаривать будешь. А я уезжаю.
Люся. Куда?
Денис. Говорил уже: в Питер.
Люся. Конечно, тебе нужно отвлечься, а то всё дома, не общаешься. Круга своего нет, это так важно – иметь свой круг и впечатления от жизни и молодости... А то у тебя я и машина, машина и я. А жизнь утекает. Поезжай.
Денис. Ты бутерброды в дорогу обещала.
Люся. Дам и бутерброды, и материнскую слезу на грудь... Поезжай, в самом деле, а то мы засиделись, затухли с тобой. Сувенир мне привези, какую-нибудь мелочь вроде Исаакиевского или Никольского голубого морского собора. Пусть у тебя случится путешествие из Москвы в Петербург. Как у Радищева.
Денис. У Радищева наоборот: из Петербурга.
Люся. Ну да, наоборот. Зато Радищев наш первый интеллигент считается, вот поехал в путешествие и душа страданиями людскими уязвленная стала. Как отправился в то путешествие, так и открылись вещие зеницы, и увидел всю нашу Родину, всю жизнь с нищетой и войнами, и сразу заболел!... Я читала. Всю классику прочла! Не надо болеть!
Денис. Читала она. А зачем. Зачем ты читаешь?
Люся. Как это – зачем?
Денис. Никто давно не читает, никому не нужно, скучно, даже в метро только детективы и газеты. А тебе зачем?
Люся. Нужно.
Денис. Нужно зачем?
Люся. Так в книгах же всё написано!
Денис. Прям всё?
Люся. Абсолютно.
Денис. И обо мне?
Люся (смеется). Подумаешь, неведомые миру бездны и глубины! Конечно, о тебе. Обо мне. Обо всех, о жизни как есть. Бери и читай, всё открыто знание!
Денис. Тогда скажи... Почему, если там написано, ты так остро живёшь?
Люся. Это видимость. Равнодушный поверхностный взгляд со стороны, а на деле...
Денис (упрямо). Вот висит у тебя календарь, перед глазами маячит. И все числа – чёрные. Это как?
Люся. Там и светлые есть. Чёрный просто в глаза бросается, потому что более отчетливый и однозначный.
Денис. Ладно. А сегодня какой будет? Чёрный?
Люся. Сегодня ещё не закончилось, Деня. Утро в разгаре...
Денис. Но я уезжаю!
Люся. Вот ты уедешь в Питер...
Денис. Уеду! А ты?
Люся. А я буду ждать тебя. Приезда твоего, благополучного возвращения в родной дом. С сувениром, из Петербурга всегда сувениры привозят родственникам и знакомым, потому что там сплошной музей. (Жалобно.) Я не умею оставаться одна, ты же знаешь...
Денис. Ничего я больше не знаю! Кончено! И не надо, не надо обременять людей своей дурацкой жизнью! Своим ожиданием! Своими книгами, цитатами на любой случай!.. Портретом своей яркой насыщенной молодости!.. Не надо душить! Вымогать!.. Ну зачем ты повесила на виду календарь и раскрашиваешь?
Люся. Чем тебе помешал мой календарь?
Денис. Я, может, из-за этого никого в дом не могу привести, стыжусь!
Люся. Ты не стыдишься!
Денис. Календарь под названием «Дни её трагической жизни»!
Люся. Не стыдишься. Тебе просто некого привести, не-ко-го! Потому что ты устранился!
Денис. Не твоё дело!
Люся. Я и молчу! Но молчаливо понимаю – устранился!
Денис. Понимать – не твоё дело! Ты лучше ответь – зачем тебе это? (Показывает на календарь).
Люся (растерянно). Чтобы помнить.
Денис. Чёрные дни?
Люся. Всякие. Всю жизнь, какая она есть.
Денис. Вот ты умная.
Люся. Да.
Денис. Красивая.
Люся. Да.
Денис. На работе тебя ценят.
Люся. Есть за что.
Денис. А если в книгах, как ты говоришь, всё написано, почему они тебя ничему не научили, не защитили?
Люся. Так они защищают потом. Когда уже свершится, и ты начинаешь думать.
Денис. Человек должен сам, пойми! Один! Стоять и биться. И пробиваться, сражаться, делать свою жизнь! А ты что?
Люся. А что я?
Денис. Как только я хлопну дверью и уеду в Питер, обведёшь этот день черным...
Люся (поспешно). Нет, красным обведу. Красным. Вот сейчас, при тебе и обведу, хочешь?.. (Кидается к календарю.)
Денис. …И сядешь у окна ждать! И не можешь, не хочешь понять, что этим вот так и терзаешь, так и дергаешь меня за душу! А я тебе ничего не должен, пойми! Запомни это: ничего я тебе не должен, ничего!!!
Люся. Но ты же любишь меня?
Денис. Погибель ты моя!
Люся. Не любишь больше?
Денис. И не смей вымогать, поняла? Черные дни у неё в календаре!
Люся. Привязался к календарю… В конце концов, это мои дни!
Денис. Но ты ухитряешься сделать их нашими общими днями!
Люся. Мы же вдвоём семья... Живем, ничего...
Денис. Я сам по себе! Без тебя! Сам! А ты остановилась, спряталась и не хочешь пробиваться!
Люся. Ты молодой, вот и пробивайся. Как отросточек из фасоли. Как птенчик из яйца. А дальше ввысь, ввысь, как луковка – к синему небу!.. В Питере, между прочим, у Спаса на Крови купола похожи на наши, мы с Васяткой видели, когда он еще Ленинградом назывался... Как глянула, испугалась: думаю, спьяну ли, как в «Иронии судьбы», в Москве опять очутились?.. И луковки все ввысь, к небу...
Пауза.
Я стала ресницы синей тушью красить, ты заметил?
Денис. Зачем?
Люся. Это чтоб к небу ближе. Синее, глубокое, загадочное... Влечёт. К куполам. А ты меня обвиняешь.
Денис. По-моему, вульгарно. Для женщины под сорок.
Люся. В Питере женщины за сорок сплошь в беретах, а наши гражданочки в шапочках-шляпочках... И метро там страшное на «Маяковской» – закрытый тоннель, двери скрежещут, поезда не видать, мне плохо стало, Васятка вывел меня и потом уже только на такси ездили... Давно было, мы юные были, беспечные. В Ленинграде тем летом.
Денис. Мам, я жениться хочу.
Люся. Правильно, жениться, пока молодой. Я знаю, так надо. Это жизнь. Молодые всегда женятся, на то и юность нам дана. Оно всё быстро кончается, внезапно, непостижимо. Не замечаешь, как становишься вульгарной из-за того, что хочешь быть ближе к небу...
Денис. Так вот: я женюсь и буду жить.
Люся молчит.
Я женюсь и буду жить в Питере, где женщины ходят в беретах и лязгают двери в метро на «Маяковской». Мне это должно понравиться.
Люся молчит.
И давай не будем обсуждать, всё решено!.. Ты слышишь? Я взрослый и намерен жениться, и не смей меня отговаривать, и не говори ничего, молчи, и... Я уезжаю сейчас, ты поняла?..
Люся молчит.
Мама, ты меня слышишь? Я в Питер уезжаю! Я... женюсь!
Люся хохочет.
Мама, вот не надо этого! Я серьёзно с тобой разговариваю, как никогда не говорил! Что ты засмеялась? Что смешного я сказал?
Люся. А! Как он!.. Хочешь, как Васятка?.. И не надо делать страшные глаза, он именно Васятка, нет ему другого имени, не возражай мне!.. Сбежать хочешь от меня? Но это же смешно! Смешно!.. Неужели ты не видишь, как всё похоже и как всё смешно?.. Он тоже проснулся утречком, ранним-ранним, вот как ты, как будто на работу, и стал, глаз не поднимая, собирать вещички… (Показывает.) Так вот ходил по комнате, взор потупив, и очень осмотрительно, подробно собирался... О, он ничего не забыл, даже пижаму новую, ненадёванную, к рождению ему купила... Он любил пижамы – я купила, а подарить не успела... В клеточку, мягкую, фланелевую пижаму мужскую, нашёл своим пристальным соколиным взором и унёс... Меня ненавидел, боялся, в глаза не смел взглянуть, скромник, а подарочки из немилых нелюбых рук очень даже принимал...
Денис. Ты никогда не мелочилась, что за поэма о фланелевой пижамке, мам?
Люся. А это образ бегства! Пижама. Образ бегства! Мужчина унёс ее, мягкую, уютную, – чтоб тепло было спать с другими. Ушел навек и унёс. А я три года в депрессии!
Денис. Не понимаю, чего ты добиваешься сейчас? Сейчас вот что тебе нужно, скажи?
Люся (продолжает). Но выжила, но выкарабкалась из той пропасти, из той грязной мутной ямы, в которую он меня столкнул... А могла захлебнуться в ней с головой! Так легко пропасть было! А теперь ты???
Денис. Ты добиваешься, чтоб я стал на колени и попросил: отпусти ты меня!!! Дай мне уйти! Дай мне возможность жить! Дышать чистым воздухом бескрайних вольных просторов!.. Вынуждаешь ползать на коленях и умолять: разреши мне жениться, мама! Мама, я вырос, я хочу без тебя! Я что, своего права не имею?
Люся. Вы имеете все права мира – и никаких обязанностей! Но будете наказаны!
Денис. Мама, убери свой прокурорский обвинительный тон!
Люся (торжественно). Я тебе не мама! Ты не мой сын, нет, не мой!.. Составил целый заговор, сплел интригу, и мимоходом, у двери, объявляет о какой-то там женитьбе в Питере, где такое страшное метро и можно с ума сойти... А он собирается туда на вечное жительство, с глаз материнских долой, из сердца вон?.. На колени передо мной? Ха! И после этого дни моей жизни должны быть светлыми? (Подходит к календарю, густо зачеркивает черным число.) Нет, бесчестного сына я не растила!.. Их не устраивает мой тон! А какой, какой интонацией я должна с вами разговаривать? (Уходит на кухню.)
Денис (вслед). Это я не должен был с тобой разговаривать, ни словечка! Замолчать навек! Уйди ты из моей жизни! Уйди! Дай мне дышать свободно!.. Я давно понял бесполезность слов с тобой!.. Да, я хочу уйти, уехать, раствориться в другом городе, исчезнуть, хоть в деревне, хоть на Северном Полюсе, только бы от тебя подальше! Кривляний твоих не слышать! От твоих бессмысленных текстов у тебя даже цветы не приживаются, а ты хочешь, чтобы твой сын...
Люся (из кухни). Ты не сын!
Денис. Ну не сын, значит, не сын! И прекрасно! И оставайся здесь, живи, а я уезжаю!
Люся (возвращается). Нет, ты сын.
Денис (затыкает уши). А-а-а-а-а! Надоела! Я больше не слышу тебя! От тебя только и спасенье, что уши затыкать, как в детстве! Видишь, я не слушаю тебя! (Смеется.) Ты говоришь, а я не слушаю!
Люся. Прекрати истерику, Деня.
Денис. Не хочу разговаривать! Никогда! Отец плохой, сын плохой... Пусть.
Люся (мягко). Вы хорошие. Вы замечательные. Но вы хотите, чтобы я вас понимала молча. Чтоб догадывалась, улавливала, чувствовала-предчувствовала, сны видела и молчала, молчала... Но так не бывает, Дениса. Ты меня слышишь? Услышь меня, потому что люди должны разговаривать, если хотят продолжить отношения. Ты слышишь? Люди должны разговаривать! Чтобы быть понятыми! Если боятся потерять! Должны!
Денис. В книжках вычитала?
Люся (смеется). Сама догадалась. В третьем классе училась, и вдруг поняла, открылось: ничего другого не придумано, чем сказать. Сформулировать чувство. Объяснить мысль. И когда я это поняла – а я тихая была, косноязычная, застенчивая, – я встала перед зеркалом и заговорила! Мне было девять лет, и я сказала:
Я красавица! Я роза!
Я бела! Прекрасна так,
Что не вяну от мороза,
И красивее, чем мак!
И началась совсем другая жизнь, понимаешь? Когда я заговорила! Научилась выражать!
Денис. И с тех пор остановиться не можешь.
Люся. Между прочим, Вавилонское столпотворение потому и случилось, что люди перестали понимать, куда какой камень складывать. Стали за пазуху прятать, оно и обернулось разрухой. А так была бы башня до неба, для общей радости и гармонии. А всего-то и нужно: слово сказать, слово выслушать... (Внезапно.) Ты правда женишься?
Денис. Женюсь.
Люся. И именно в Петербурге, чтоб от меня подальше? Здесь приличной партии не нашлось?
Денис. С тобой никогда не построишь башню до неба! Да, от тебя подальше! Потому что ты у нас вечная красавица и роза! И можешь в чём хочешь подозревать и уличать!
Люся (спокойно). Тебя не в чем уличать. Ты бесхитростный получился.
Денис. А ты вот хитрая!.. Лживая! Надо же, роза она!
Люся. Я хитрая и лживая вместе со своей страной. Как она, так и я. Я работаю. Живу.
Денис. А мне и дела нет. Я сам по себе, пойми. Ну что ты выпытываешь? А понять не хочешь, что мне неинтересно с тобой разговаривать, спорить! Мне важно сейчас одно, и можешь навек запомнить! Через несколько минут я распрощаюсь с тобой. С этой комнатой, с этой жизнью, и уеду с Полиной! Мне интересна только она!
Люся (помолчав). Полина. Понимаю.
Денис. Что ты опять понимаешь, что?
Люся (весело). Ты у меня романтический дурачок, а тут имя такое – Полина... И ты женишься на Полине из Петербурга!
Денис. Женюсь, да. На Полине.
Люся (помолчав). Полина, Полина. Полина из Петербурга. Мне нравится.
Денис. Что?
Люся. Имя нравится. И вообще... Красиво.
Денис (недоверчиво). Ты серьезно?
Люся. Я никогда тебя не обманываю, ты знаешь. Если мне нравится, я так и говорю: нравится... И вы с Полиной будете жить... Жениться и жить... в Петербурге?
Денис. Я так решил. Я так хочу, мама.
Люся. А Полина?
Денис. Они меня ждут. У меня прекрасное чувство дороги. И я везу их на машине в Питер, домой.
Люся. Их? Домой?
Денис. Полину и Машу. В Петербург. Они там живут.
Люся. А Маша – кто это? Подруга?
Денис. Дочь.
Люся. Чья?
Денис. Моя.
Люся (смеется). Да ты сам ребенок! Откуда вдруг дочь?
Денис. Дочь Полины. И будет теперь моя. Я её полюбил.
Люся. Так ты что, на ребёнке женишься?
Денис (доверчиво и вдохновенно). Они, мама, обе – Полина и Маша, обе удивительные, маленькие, хрупкие, беспомощные... Мы на каруселях катались, и Машка прильнула ко мне, такая живая, теплая – у меня сердце зашлось, будто она без меня в жизни пропадёт, будто она давно моя единственная дочь, будто я её отец и обязан её защищать, понимаешь?
Люся. И Полина без тебя пропадет?
Денис. Полина – настоящая Дюймовочка, такая тоже малышка беспомощная, они как сестры... И хочется защитить, укрыть, помочь...
Люся. Вы... на каруселях познакомились?
Денис. На вокзале. Им надо ехать. А билетов нет, лето на исходе, все едут...
Люся. Вокзал вся жизнь. А что ты делал на том вокзале?
Денис. Я как увидел их – так рот и открыл! Сердце защемило... Показал им Москву, потом отправились на карусели... Втроём, как настоящая семья, мама! Манечка прижимается ко мне, хохочет, визжит, и Полина рядом смеётся, и счастье. И покой... Меня впервые захлестнуло счастьем! Ты представь: они маленькие, и я рядом, как сказочный великан, который может всё! Защитить от сквозняков, головокружений, оградить от холода и ветра... И весь вчерашний день ездил по городу, и думал всё, думал, и сердце дрожало, и я понял, что они – моя семья, я хочу, чтоб они были моей семьей, заботиться о них, работать для них, жить для них... Карусели эти и знакомство наше были не случайно, мама, были для меня задуманы, подготовлены... Я был весь какой-то темный, душный, мутный, а как прижал к себе этих двух девочек, так и ожил, мир так и озарился...
Люся. Понимаю. После одного дня знакомства он прозрел. Безумец. И что, после этих качелей-каруселей ты сделал им предложение? Голова закружилась?
Денис. Да ничего я не сделал – струсил. Испугался. Это я тебе только говорю. Как матери...
Люся. А Полине не сказал, что мир вокруг тебя озарился и зацвел?
Денис. Ну как так сразу можно?.. Сама подумай! Полину я пообещал отвезти на машине в Питер. У неё отпуск кончился, а билетов нет.
Люся. То есть встреченная тобой на вокзальном сквозняке Полина не подозревает, что ты собираешься на ней жениться?
Денис (испуганно). А думаешь, откажет?
Люся (тоже испуганно). Почему вдруг откажет? Тебе? Откажет?.. Кто же может тебе отказать, Деня? Разве ты косой? Кривой? Пропащий?
Денис. Она согласится, уверен! Ты же знаешь, если я что решу... если захочу, то умею сражаться, побеждать, добиваться своего. Я всё продумал: я её заинтересую, увлеку. Выплесну на них океан нерастраченной энергии... (Помолчав.) А почему ты считаешь, что не откажет?
Люся (решительно). Я должна их увидеть – Полину и Машу. Немедленно. Как ты мог прятать их от меня целый день, таить, в дом не ввести, будто я враг? Ты боялся, Деня, да? Думал, не пойму про карусель? О, ты плохо меня знаешь! Совсем не знаешь свою маму, которая для тебя готова всё, всё... Я увижу Полину, Машу, и... полюблю их сильно-сильно! Да, полюблю, как ты полюбил. Полюблю, я знаю, я чувствую... Ты ведь покажешь мне их, Деня, да? Покажешь маме?
Денис (капризно). Нет, ответь: почему ты так уверена, что не откажет?
Люся (увлеченно). Потому что ты молодой. Красивый. Добрый. Смешной. Главное – молодой. Это дар. Она ведь старше тебя, да?.. Не стесняйся, ведь да? Значит, оценит твою молодость, твой темперамент необыкновенный, какого не бывает... У твоего отца был – всех зажигал... Васятка, когда хотел что-нибудь заполучить, весь загорался. В сиянии ходил, как языческий бог. И всегда свое хапал, не упускал, да ещё чужое мимоходом прихватывал – авось пригодится. И уж потом пользовался, пользовался, пока не стухал. Быстро так, как бенгальский огонь. Пах – и стух, а ты стоишь в растерянности и малодушии: не показалось ли? Было ли? Сплошное самодурство...
Денис. А зато с ним радость была, верно?
Люся. Ага. По пальчику мне загибал и ломал: хрусь! хрусь! Видишь, какие руки корявые остались в наследство?
Денис. Опять ты начинаешь?
Люся (торопливо). А в тебе вот нет его жестокости. Сплошная нежность, и щемление сердца, и так хочется счастья для тебя! И даже больше скажу: ты меня потряс! Я горжусь! Потому что жениться на женщине с ребёнком – это поступок! Это много сердца и души иметь нужно, чтобы так вот, как ты... Захотеть прижать... почувствовать... Ты герой!
Денис. Думаешь, она согласится?
Люся. Да если б меня такой, как ты, позвал, я бы на край света! Босиком, ползком, не ела-не пила бы, в железных сапогах, железные хлебы жевать, только б рядом быть!
Денис. Это ты просто пристрастна ко мне.
Люся (смеется). Пристрастна, да! Потому что я тебе всё отдала, до последней капли живой крови! Ты единственный оказался любимый мужчина в моей жизни! Я всё же для тебя!..
Денис. Я тебя тоже люблю, ты не думай. Я бываю горяч, кричу. Слепну, обижаюсь несправедливо, срываюсь... я знаю.
Люся. А если любишь – довези до Эрмитажа. Приобщи к сокровищам.
Денис (легко). А что? И поехали!
Люся (счастливо). Берёшь маму с собой?
Денис. С утра самого интригуешь, я вижу... Только быстрее собирайся. Полина ждет.
Люся (носится ветром по комнате, собирается). А у твоей Дюймовочки есть где жить?
Денис. Ну не на телеграфном же столбе она живет с ребенком!
Люся. А муж? У нее был муж или так?
Денис. Она вдова.
Люся. О, даже так!
Денис. Зачем вот ты опять выспрашиваешь?
Люся. Должна же я знать!
Денис. Ты и в машине будешь играть в клуб знатоков? Башню строить?
Люся. Деня, неужели ты меня стесняешься? Ты же знаешь, что твоя мама умеет вести себя как должно, когда нужно... Я же с людьми всю жизнь работаю, презентации всякие переживаю... Если скажешь, я всю дорогу, до самого Эрмитажа, молчать стану... Скажи только... И как скажешь, так и будет! Ты же меня знаешь!
Денис. А зачем ни с того ни с сего о жилплощади вдруг спросила? Как-то нехорошо это, корыстная ты!
Люся. Ну... Вдруг эта Полина на болоте в кувшинке живет? И будем мы как жаба-мать с сыночком вокруг Дюймовочки: ква! Ква! Представляешь, приезжаем в Петербург, там Медный всадник на дыбах, соборы, пропорции, линии, а мы с тобой, как из заколдованной сказки: ква! ква!
Сцена вторая. Петербург
Автостоянка на окраине города. Люся нерешительно подходит к сторожевой будке.
Люся. Можно спросить?
Герц (выходит из будки, разминается). Можно. Если знаю, отвечу. Хотя я не справочное бюро, заметьте.
Люся. Я о сером «Москвиче».
Герц. Здесь много серых. А зачем вам?
Люся. Давно жду и совсем устала.
Герц. Бродите вокруг, как красный кардинал.
Люся (радостно). Заметили меня, да? Я не хотела в глаза бросаться, наоборот... Вот тут, на лавке хоронюсь. И там, по аллее.
Герц (сверяется с часами). Ровно три часа двадцать минут шестнадцать секунд, как я вас засёк. Мелькаете, не слепой. Да ещё в красном. Тревогу вселяете.
Люся. Я вас тоже видела. Вы выходили из будки.
Герц. Разминался.
Люся. Но как-то не решилась окликнуть. Надеялась, обойдется.
Герц. Караулите?
Люся. Вон та машина, рядом с черной. Я подумала: у вас тут работа, документы, квитанции... Когда её заберут?
Герц. Не знаю.
Люся. Но у вас должно быть отмечено, когда. Вы же на работе.
Герц. Работу свою знаю, не сомневайтесь. Только вам не скажу.
Люся (смеется). Государственная тайна?
Герц. А то!
Люся. Странно.
Герц. Я мужиков не закладываю. Дело чести.
Люся. Но мне очень нужно!
Герц. Всем нужно, ясное дело. В этом пейзаже просто так никто часами не станет разгуливать, не центр с достопримечательностями. Скука и однообразие.
Люся. Да нет же!
Герц. Охотничий азарт?
Люся (умоляюще). Я вам объясню. У меня исключительный случай. Давайте сядем.
Герц (садится на лавку). Присесть дело не хитрое. А сказать не скажу. Вдруг ты стекла бить кинешься? А это моя территория. И в мою смену люблю порядок, чтоб ничего такого, никаких исключительных случаев. Притом машина ласку любит.
Люся. Да вы взгляните на меня, разве я похожа на которые стекла бьют?
Герц. А я навидался: как раз непохожие и бьют. Тихонечко так стоят, совсем неприспособленные, в кружевах и ожогах и ранах. Жалкие. Дождутся вот так зябко, когда их мужчина явится, и начинается – крик, визг, демонстрация отвергнутой любви... Ну, когда за космы мужика, ещё можно стерпеть, а машину зачем калечить? Машина-то что сделала? Оттаскай ты его, сама получи в ответ, а в машине душа, машину не тронь... А Герц разнимай. Я во всём порядок привык. Зачем мне?
Люся. Герц?
Герц. Герц Иванович – это я.
Люся. Какое странное имя – Герц. От Герцена, что ли?
Герц. Я привык.
Люся. Про ожоги и раны в душе вы остроумно заметили. А вот косм у нас нет, у нас кудри атласные, и нежная-нежная кожа ранимая, Герц Иванович... Не то что таскать, дышать затрудняюсь... (Показывает.) Вон та машина, с московским номером. Вы меня не бойтесь, Герц.
Герц. Я свое давно отвоевал-отбоялся... Гастролер, значит?
Люся. Мы москвичи, путешествие у нас. Мне на работу утром, ехать надо... Видите ли, я очень ответственно отношусь к работе... в журнале для железнодорожников... Договорились здесь встретиться, он обещал, обнадёжил, слова сказал... И... я не знаю, что. Видите, руки дрожат непоправимо.
Герц. Истеричка. Не сочувствую.
Люся. Обстоятельства так свело, а вообще я веселая, Герц.
Герц. Человек должен быть в любых обстоятельствах.
Люся. Я в любых веселая, со мной весело.
Герц. Не заметил.
Люся. Герц! Герц! Герц! (Хохочет до тех пор, пока Герц не улыбнулся.) Вот видите! И никто не может устоять, когда я смеюсь, это заразительно получается, правда?.. Меня на работе любят и ждут...
Герц. В Москве?
Люся. Ну да. Если он не появится, мне не найти его в вашем городе, Герц. Я без адреса, без денег бродячая собака, придётся по шпалам в Москву, как Радищев... Разве не смешно?
Герц (задумчиво). Хитер мужик... Из Москвы в Питер завёз и бросил? Что-то новенькое...
Люся. И завёз, и бросил! Всю дорогу, пока ехали вон в том, сером, автомобиле, вела себя замечательно, упрекнуть не в чем...
Герц. Старалась? Чтоб весело было?
Люся. Да я тише травы! А как в город въехали, вот сюда, как начались дома, жизнь, метро...
Герц. Так он тебя и высадил? Не взял на праздник?
Люся. Я сама настояла! Не хотела больше, не могла сидеть в машине и молчать, молчать... Я физически задыхалась, меня прямо тошнило от этой жизни и... Вот здесь, на стоянке, оставили машину и разъехались в разные стороны, как чужие, как враги!.. У каждого ведь своя жизнь, правда? И я выскочила из его жизни, и пошла-побрела... В Эрмитаж.
Герц. А кавалер твой?
Люся. Клятву с него взяла, что отвезёт меня в Москву, что бы ни случилось! Договорились встретиться здесь. И вот я здесь стою, а где он? Нет его.
Герц. Клятвы бывают – пустые слова. Как и женщины пустые. Небось, сама навязалась?
Люся. Вы не понимаете: если пообещал быть здесь к десяти – значит, должен стоять! Обещал отвезти в Москву – отвези!.. Вот вы же сами сказали, во всём должен быть порядок! И я считаю, что должен! Во всем!
Герц. Я не люблю, когда на моих глазах война и рушатся судьбы.
Люся. Мало ли, вы не любите – а она идёт. Надо просто ответственно относиться.
Герц. Мужчина всегда прав.
Люся. Никогда!
Герц. Я знаю. Он не может вытерпеть сверх того, что способен вынести. А вы обрекаете. Потому мне тебя и не жалко – как класс. Как врага. У меня к женщинам жалости нет.
Люся. И у него ко мне жалости нет. Как врагу, даже адреса не оставил, где будет жить, в чужом городе! Конечно, я допускаю, он не успел... Я выскочила из машины неожиданно, как огонь, даже не простилась, побежала. Будто меня гнал кто... Со всех ног побежала подальше, подальше!.. Но ты или обещание сдержи, или адрес скажи, где тебя искать!
Герц. Адреса не оставил, чтоб ты не пришла и праздник не испортила.
Люся. Со мной, значит, будни тоскливые, а праздники – с другими?
Герц (утвердительно). Враг и есть. Надо на расстоянии держать, не подпускать. Ведь ты для чего мужика ждёшь?
Люся. Мне на работу, в Москву!
Герц. Чтобы испортить, вот для чего... Поэтому и враг.
Люся (помолчав). Вам, наверное, от жизни досталось. Если такие мысли.
Герц. Досталось, да. Две жены, и обе злые. Истоптали. Как ни старайся, ни суетись, – всё не так. Пилят, требуют. Претендуют на сочувствие. А Герц терпи.
Люся. Вот видите, вы терпеливый человек. Значит, и добрый.
Герц. Вначале одна доброту заездила, потом вторая. Вторая была тысяча и одна ночь кошмаров. Еле оторвался. Стал один. И понял простую вещь наконец... И как понял, так и началась жизнь, только тогда.
Люся. Скажите, может, и я пойму ту простую вещь? И у меня жизнь начнётся?
Герц. А всё просто: нельзя к вам, женщинам, душой прикипать. С пониманием нельзя, с чувством. Ни верить, ни доверять.
Люся. Понимание каждому нужно, иначе зачем же?
Герц. Потому что если вам доверишься, вы топчете. Убиваете-уничтожаете. Тут один финал – вышка. А надо устроить так, чтоб не вымораживала душу, а собачьими глазами смотрела. Чтоб каждое слово ловила...
Люся (подсказывает). Как кость?
Герц. Да! Я проверял! К ноге – и всё тут! Знай, кто хозяин!
Люся. Ногой. Ногой!
Герц. Палкой!
Люся. Раздавить её, гадину!
Герц (удивленно). Что?
Люся (заискивающе). Вы, я вижу, с опытом, мудрый человек, и имя такое приятное носите – Герц. А я Люся.
Герц. В конце концов, вернулся к матери, на Сенную. Всё им оставил, махнул рукой, утёр слезу и ушёл. Это уже после войны... Мать и накормит, и пожалеет, и промолчит где нужно... Вот разве б мать показала мне руки дрожащие? Да никогда! Тут извините! Это у вас нервы и припадки, а у матери ничего, только чистая родниковая любовь к своим сынам и страх, что убьют... (Помолчав.) Мать схоронил, долг отдал. Один живу. Ничего! Стряпать научился, стираю, убираю – порядок. Ничего. Пенсия, подрабатываю опять же... А ласки захочется, тепла и прочей лирики поговорить – пожалуйста! Но унизить меня теперь нельзя!
|
|