| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск восьмой
Изящная словесность
Слова изнашиваются ещё до того, как произносятся.
Би Дорси Орли
Александр Аханов
КРАЙ ЗЕМЛИ. АВГУСТ
Из цикла «Легенды Карской экспедиции»
Вот и наступил незаметно август.
Шумит море, гонит волну, мутную от песка, холодную от близких льдов. На далёком-далёком горизонте угадываются сами льды едва видимой, синей от большого расстояния полоской. По берегу кулички бегают, отпечатывая на влажном песке крестики следов, что-то клюют, попискивают, халеи-поморники сидят на разломанной и вросшей в песок барже – тяжёлые, важные. А если шагают – валко, тяжело – жир к зиме копят. Солнце висит над самым краем моря, словно кусок расплавленного металла, и оно уже не такое весёлое, как в мае.
Но по северным меркам очень тепло, жарко даже, вполне можно обходиться без шапки и уж тем более без ватника. Нет почему-то комаров, и это здорово. А какой простор! Хоть смотри налево, хоть направо, – пушистая тундра, разноцветная тундра, бескрайняя тундра. Чуть шевелится на песке под лёгким ветерком обрывок залетевшей, наверное, из посёлка газеты «Тюменская правда».
Глеб наклонился, поднял четвертушку листа.
– Вот! Воронам где-то на краю земли
ненецкий бог послал кусочек правды! Так-так, и что там пишут о нас, скромных
тружениках семьдесят первой параллели? Ага! Срочно меняю двухкомнатную квартиру
в городе Чимкенте... таак… как специально – вот и мы! «У студёного моря» –
бывают же такие совпадения! Кто-то с «Большой Земли», видимо, привёз, не могла
же она прилететь из Тюмени! Как раз о Карской говорится, о Кожевникове и
прочих... – Он, прочитав заметку передал её Доценту. – На, Толя, газетку. Как
только «Тёща» появится (Глеб имел в виду бурового мастера Кожевникова, которого
за определённые черты характера прозвали именно так), ты ему по старой дружбе
заметочку – р-рраз, а он тебе зарплату повысит!
– Повысит, как же! Да он и за
нормальную душу вынет, прополощет и суровыми нитками пришьёт! – Доцент, тем не
менее, спрятал лоскут бумаги в карман, столь же бездонный и внушительный, как и
недра его широко известной кровати. – А вот о нас никто не напишет, всё о
начальстве!
– Мы ещё посмотрим! – Глеб хитро
покачал головой. – Я возьму, да опишу наши с вами похождения. Но тогда пощады
не ждите! Как?
– А давай! Получится, значит, не зря
книжки читаешь, да газеты выписываешь!
Игорь, Глеб и Доцент сидели на самом
краю «края земли», как ненцы называют полуостров, и просто смотрели в море:
далеко к неведомой им цели стремился неизвестный же корабль. Может быть,
пограничники ловили каких-то нарушителей, хотя, какие на Харасавэе могут быть
шпионы? Одни локаторы, в маленькой части ПВО, ну, там ещё пару секретов средней
руки… На острове Белый, что в относительной близи, тоже часть ПВО, и всё! А,
может, это соседние (через полюс, разумеется, канадцы) заблудились и теперь
несутся на всех парусах сдаваться местным властям, пока не повязали? Известно
ведь – явка с повинной смягчает вину, вот моряки и торопятся...
– Искупаться, что ли, – Доцент,
проводив взглядом стремительный корабль, сбежал с берега и, сняв неизносимые
рыбацкие сапоги, осторожно вошёл в воду. – Ого! Да ну её к ненецкому богу!
Туберкулёз враз заработаешь!
Он был недалёк от истины – вода в
Чёрном море – так, ему объяснили в экспедиции, переводится с ненецкого или с
татарского слово «кара» – чёрный, чёрное, – была действительно холодной,
градусов около пяти или семи. Но ошибались и Доцент и геологи. Скорее всего,
слово «кара» означает залив, заводь, глубокое место на реке и имеет
финно-угорское происхождение. Река Кара, по имени которой названо Карское море,
таковой и является – все прелести сразу. Впрочем, сейчас это к делу не
относится.
– Вот, вот. Разочек нырнёшь и можно
сразу называть это место твоим именем, – Глеб тоже попробовал походить по
мелководью, да ноги не выдерживали, сводило через минуту. – Это тебе не
Геленджик, или не Кабардинка, даром, что Чёрное море! Вроде и солнышко сияет, и
песочек тёплый, и птички летают, а неуютно. Север, как-никак. Но красиво! Одно
утешение!
– Эй, парни! – Доцент, прыгая в одном
сапоге и пытаясь натянуть второй, остановился, приглядываясь к чему-то на
песке. – Идите сюда! Я партизан нашёл!
– Видите, «мелкушечные» гильзы?
Охотнички из запрещённых стволов палят! Интересно, в кого? А ведь Нос наверняка
знает, что стрельба идёт, а? Значит, кому-то можно, хоть и нельзя!
«Нос» – это кличка участкового, по национальности не то азербайджанца, не то армянина, что-то забывшего на крайне Крайнем Севере и обладавшего здоровенным, баклажанообразным, красным, как в анекдотах носом. Бывает и такое в природе. Поговаривали, что Нос «закрывает глаза» на «баловство с ружьём» своего племянника, работавшего водителем в экспедиции, и на некоторые другие факты присутствия запрещённого здесь оружия. Однажды его племянник, балуясь в прямом смысле с ружьём, умудрился прострелить себе ладонь. Племянника вылечили, ружья «не видели», а чрезмерно любознательным намекнули, что грехов у каждого столько, сколько букв в русском алфавите. «Работат хотытэ и дэнги зарабатыват? Вот и работайтэ!»
Как-то Нос пристал и к Глебу – тот вёз домой небольшой рог оленя, детям показать. Одно дело в кино или даже в зоопарке – другое дело руками потрогать, к Северу прикоснуться! Так Нос, случайно увидев этот кусочек в ладонь величиной, едва не снял Глеба с рейса – так разорялся по поводу «браконэров, так и шныряющых по полуострову!» Знал бы о «ТТ» – лежащем в портфеле Глеба – звёздочки на погоны прилетели бы незамедлительно! Но такого счастья Глеб, естественно, не мог доставить участковому и едва не выбросил рог в тундру, не вмешайся в конфликт какая-то дама из бухгалтерии. Она сказала Носу, что это не рог, а насмешка, а вот на берегу лежат настоящие рога, а кто их туда притащил, пусть инспектор и выяснит. Нос отцепился и ушёл «инспэктироват» берег. Рога он действительно нашёл, но куда они затем исчезли – неведомо…
Позднее, сидя за традиционным «вечерним» чаем, который вечерним можно было назвать с большой натяжкой – солнце по-прежнему висело над тундрой, щедро обливая её и море радостным светом, и это в двенадцатом часу ночи, если смотреть на часы! – Глеб сказал вдруг: – Ну, и где оно, счастье?
Товарищи посмотрели на него недоумённо.
– Я спрашиваю – где это самое бескрайнее,
безоблачное, невыразимое счастье, чёрт его возьми?! – Глеб допил чай. – Какого
дьявола мы, кретины, притащились сюда, на всамделишный край земли? Что за беда
притащила тебя, Доцент, или тебя, Игорь? То же спрашиваю у себя – что, дома
хуже? Ну, посмотрел я на тундру, на море-океан, ну, отремонтировал пару кранов.
И что? Бурили ведь и без нас, и далее будут. И в газеты писать не о нас... как
правильно заметил Доцент.
Доцент пожал плечами:
– Аа... ты вот о чём... Счастье, говоришь... Да какое там счастье. Меня деньги пригнали. Дом совсем маленький, пара комнат, маленький ведь? расширять надо – дети растут. Да и вообще не хватает того, этого... Жена говорит: «У соседей, вот, машина, а мы чем хуже?...» и так далее... Ну и я ведь тоже хочу, чтобы дети учились в институте, а это опять деньги, будь они неладны. Вот и торчу здесь по восемь месяцев в году... Одно хорошо – отпуск большой. Ну, ещё мужики нормальные попадаются, не то, что на Большой Земле!
Игорь закурил сигарету, долго и сосредоточенно следил за образовывающимся пеплом и когда тот упал-таки на пол, подал голос:
– Чего это тебя укусило? Да все мы тут слегка... счастливые... Я ведь тоже первое время в восторгах весь: «Ах! Тундра! Ах, птички летят тучей!» Деньги, деньги! Куда без них! Ведь жениться хотел – и подругу, казалось, нашёл. Именно казалось. А она возьми, и к другому – прыг... в машину. У меня ведь «Жигуля» не было и не светило. Где на неё в нашем малогабаритном Заводоуковске заработаешь? Все рыбные места забиты. И вот – моя дама раскатывает уже в авто и носит не фамилию Петрова, а вовсе даже иную.
Конечно, мне досадно стало, стерва такая, а потом успокоился. Оно и к лучшему – что бы она потом выкидывала, а? Подёргался, подёргался и на Север подался. В поисках лучшей части жизни. Так и привык, уже третий год кантуюсь. Счастье... Вот, заработал уже на машину, на хрен бы она была нужна! Даже на квартиру есть. Жениться хотел. А не получается – тех, кого не нужно, встречаю, а такой, как та... мамзель – не видел. Вот тебе и счастье. Иногда думаю – всё! Бросаю к такой маме экспедицию и на Большую Землю, навсегда. А не получается. Тут вроде бы надоело, а приезжаю в город – вроде бы и блага цивилизации налицо – не то! Не то! Говорят, Север притягивает. Может, это и случилось, может, такое это моё счастье? Да и вообще, как и любовь – оно есть?
Глеб тоже, как и Доцент, пожал плечами:
– Ты думаешь, я так просто спросил? Нет. Я, когда сюда устаивался, комиссию медицинскую проходил, думал: ну, вот устроюсь, денег заработаю, на мир посмотрю – это ведь счастье, что именно мне удалось сюда устроиться, не у каждого ведь здоровье есть для Севера. Оказалось, здоровье у меня есть, давление как у молодого, кровь первый сорт! Ну, устроился, побродил по тундре и так далее... а домой-то тянет. Детей не вижу по два месяца – какое тут счастье? О жене и не говорю.
Посидели, помолчали.
– А знаете, мужики! – Доцент отставил чёрную, закопчённую кружку, насквозь пропитанную кофеином. – Я ведь помню счастливый день! Точно помню! Это когда мне впервые после войны сапоги купили. Личные. Собственные. Мои! Я ведь с братом в школу по очереди сапоги носил. Он в первую смену ходил, я во вторую, а тут – своя обувка. Вот это была радость! И счастье, наверное, а?
|
|