| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск восьмой
Изящная словесность
Слова изнашиваются ещё до того, как произносятся.
Би Дорси Орли
Виктория Кинг
КАРОЛИН
(из нового романа «Мачехи»)
Каролин устроилась домработницей к владельцу крупной компании. Она дорожила своим местом, хозяева платили приличные деньги за собственную лень, называемую комфортом, и возможность иметь свободное от домашних хлопот время.
Каролин приходила три раза в неделю, с остервенением драила ванные комнаты, убирала в апартаментах, закупала продукты и готовила обеды.
Вот и сегодня с грудой грязного белья она носилась из спален в прачечную, смахивала пыль с мебели и искоса поглядывала на хозяйку. Та звонила по телефону, слышался смех и быстрый стрекот обычных светских сплетен.
Каролин налила кружку свежего кофе и незаметно поставила перед ней, в ответ увидела благодарную улыбку и предупреждающий жест – больше не мешать. В принципе, могла бы не показывать, за четыре года работы Каролин хорошо изучила привычки домочадцев. Теперь часа полтора её не будут отвлекать по пустячным делам и она быстро справится с уборкой.
Движение рук в жёлтых перчатках доведено до автоматизма, равномерный шорох щётки, отмывающей фаянс огромной ванны суперхимикатами, завораживал и, не заметив, Каролин глубоко погрузилась в мысли.
Когда-то в той, прошлой, её жизни она любила понежиться в горячей воде с ароматной пеной, и её джакузи была поболе, чем эта. Наблюдая за струей воды, окатывающей стенки, вспомнила, как она купала сынишку, баловалась с ним мыльными пузырями...
* * *
После рождения ребёнка Каролин всю себя посвятила его воспитанию. Ночами не спала, безудержно рыдала, когда у малыша от простуды поднималась высокая температура. Закрывалась с ним в своей комнате и не подпускала никого. Роберт не особенно интересовался, что с ними происходило, теперь он оставил её в покое. Последний раз обнял, когда увозил из роддома...
Падчериц юная мать побаивалась. Ей почему-то представлялось, что они стремятся чем-то навредить её Питеру, способны напоить или накормить чем-нибудь нехорошим. Постоянно прислушивалась: не стоят ли под дверью. Только пожилая няня, которой она доверяла, имела доступ в детскую.
Однажды ночью, когда Каролин с сыном на руках направлялась на кухню, чтобы подогреть молочную смесь, она столкнулась в коридоре с мужем. В полумраке, заметив знакомый странный блеск в его глазах, женщина съёжилась и сильнее прижала мальчика к груди. Но... не помогли ни уговоры, ни захлебывающийся плач малыша. Роберт насиловал её тут же, на полу коридора, молча, грубо и долго, а Каролин смотрела сквозь слёзы на лежащего в стороне ребёнка и слышала, как его плач переходил в хрип... Видела, как тот выпростался из одеяльца и неуклюже пополз, только белые пяточки мелькали...
Безмолвный стон опалял горло, пальцы
тянулись к ребёнку. Опустошённая и уничтоженная, она лежала и наблюдала, как
Роберт встал, отряхнулся, перешагнул через сына и размеренным шагом направился
в свою комнату. Не было сил подняться... На мгновение она прикрыла глаза и
почувствовала чьи-то руки, мягкие и тёплые. Нянька... Слёзы потекли по щекам.
– Тера, он монстр, варвар, мне стыдно... извини, пожалуйста, ты видела? – прошептала Каролин.
– Мисс, я помогу вам встать.
– Где сын, где Питер?
– Он здесь, – ответил ей ещё один
голос.
Каролин напряглась.
– Кто здесь?
– Это я, Клера.
Старшая падчерица держала Питера на руках и, присев на колени, протягивала его Каролин.
– Когда отец ушёл, я его взяла... и
бутылочку подобрала.
Мальчик, не мигая, смотрел на мать и
причмокивал губами.
Каролин потянулась к сыну и,
неожиданно для себя, будто в первый раз, увидела глаза девушки, полные
сострадания, и её тонкие руки, выпроставшиеся из-под шёлковой пижамы.
– Клер... а Джуди... тоже...
– Джуди спит.
– Ничего я не сплю, – донёсся голос
из полумрака коридора.
– О-о.., – простонала Каролин, –
какой позор!
– Да отец же чокнутый! У него с
головой не всё в порядке, – возмутилась Джуди.
– Мисс, позвольте Клере донести
малыша до комнаты, а мы с Джуди поможем вам встать.
– Да... да, – и Каролин залилась
слезами.
Она не помнила, как добралась до
спальни. Тера уложила её в постель и дала таблетку сильного снотворного. Сквозь
всполохи покатившегося в небытие сознания женщина видела Клеру, качавшую сына,
и сидящую у её изголовья Джуди. Младшая дочь Роберта гладила её волосы и что-то
шептала.
Утро поразило её тишиной. Каролин
неподвижно лежала в кровати и не открывала глаз. Верхняя губа подёргивалась.
«Нервный тик...», – вяло подумала она и свернулась клубком, забравшись поглубже
под одеяло. Указательным пальцем с усилием прижала нёбо, помассировала, затем
прикусила зубами. От внезапно возникшей боли всплыли картинки из детства.
* * *
Дом. Большая комната. Диван буквой «г», на котором она спала вместе с неродным братом Роем, в углу телевизор, перед ним два кресла – одно красное, другое чёрное из кожи – оно ей больше всего нравилось в жаркие летние вечера, в нём было прохладно. Арнольд Кремер, отец семейства, усаживался именно сюда и, потягивая пиво, смачно ругался, – смотрел футбол. Мать подносила чипсы и бутерброды, открывала крышки бутылок и молча ставила на столик перед ним. Никто из детей не смел ни слова сказать, ни играть.
Обычно маленькая Каролин устраивалась
на короткой части дивана, прижимала единственную куклу к груди и, почти не
дыша, смотрела на отца. Ждала... Очень быстро она поняла, как важно, чтобы
команда, за которую «болел» отец, выиграла, иначе... Однажды, когда матч был
проигран, старший Кремер, разъярённый неудачей фаворитов, ушёл и вернулся за
полночь, пьяный как никогда. Сквозь сон она услышала перебранку между
родителями, а потом страшный шум.
Вынырнув из-под одеяла, девочка
увидела стул, врезающийся железными ножками в телевизор, и разлетающиеся
осколки голубого экрана. Мелкие стёклышки зависли в воздухе... Всё остановилось...
А потом они сыпались, сыпались, переливаясь всеми цветами радуги и падали на
неё, на пол, на Роя... Вдогонку им нёсся грохот и мать, раскинув руки, чёрной
птицей летела на неё – узкие, бледные ступни вспархивали над полом, оставляя
кровавые бусинки на ковре. Змеей зашевелился шнур от напольной лампы, женщина
споткнулась и на коленях проехалась по стеклу, завопив, что есть мочи:
– Глаза, закрой глаза!
Каролин зажмурилась и почувствовала
дрожь во всём теле и подергивание губы. Её белые зубы приоткрывались и
закрывались от непроизвольного сокращения мышц, а отец, заметив это, кричал:
– А... маленькая сучка ещё и скалится
на меня! Да я вас всех поубиваю к чёртовой матери!
Мама обхватила ноги отца и,
сопротивляясь, пыталась его остановить.
Пощёчины догоняли друг друга и
опаляли щёки девочки: раз, другой... Головёнка моталась из стороны в сторону...
Волосатые пальцы и мясистая ладонь Арнольда Кремера молотили без устали...
Попало с лихвой и матери... Мир тонул во всхлипах и стонах...
Лишь слёзы облегчали напряжение...
Позже Кремер плакал и проклинал судьбу, потом затих, уснув тяжёлым похмельным
сном в любимом кресле.
Маленькая Каролин не спала. Уткнув
нос в диванную обшивку, она старалась сдержать тик пальчиками, порой
отвлекалась и внимательно рассматривала цветочный рисунок. Завитки узора не
имели ни начала, ни конца...
Отцовская любовь – непостижима, да и
была ли она?
Этот вопрос постоянно мучал, вплоть
до отъезда из дома. Иногда на него накатывала волна трепетной ласковости,
отчего становилось страшно и зябко. Никогда не могла постичь: чем она вызвана и
зачем он нежничает. Такие вспышки возникали спонтанно, как вихрь, из ниоткуда,
и тогда отец водил девочку в кино и парк, катал на велосипеде, играл с ней в
волейбол. Покупал сладости, целовал и подбрасывал в воздух. И каждый раз,
оказываясь в броске, она пугалась и думала: «Не поймает! Уронит и я разобьюсь!»
За всё время семья один-единственный
раз ездила в отпуск. На машине отмахали сотни миль, чтобы доехать до дешевого
отеля в Майами. Три дня купались до синюшной кожи, а потом... Ночью ребят
подняли с постели, наспех одевшись, все втиснулись в старенький «Форд». Пьяный
отец гнал как сумасшедший, ругаясь, на чём свет стоит. На заднем сиденье
дрожавшие от холода дети зевали и толкали друг друга локтями... И вдруг...
Полёт с моста в бездну сухого речного
русла казался бесконечным. Каролин от страха вцепилась в голову мамы, та орала
не своим голосом, сердце девочки скакало галопом, кишки выворачивало. Свет фар
высвечивал силуэты берега. Авто перевернулось... затылок стукнулся о потолок
кабины, ноги засучили сами собой, вырывающиеся из-под пальцев материны волосы
резали ладони в кровь. Мгновение, – машина сделала второй оборот во мраке
встревоженной ночи. Отец не снял ногу с педали газа и рёв мотора вибрировал в
каждой клетке тела.
Крыша «Форда» с грохотом и скрежетом
приземлилась, лопались стекла, от удара мать вылетела через переднее окно,
чья-то нога врезалась в лицо ребёнка... Автомобиль съёживался на глазах, вжимая
пострадавших сиденьями в мягкую обшивку; дышать стало тяжело... В светящемся
потоке девочка плавала, словно дельфин, которого она видела когда-то в океане:
вынырнет и опять уйдёт во тьму, вновь на поверхность, и дальше по кругу...
Какая-то небесная лёгкость, лёгкость
во всём теле...
Каролин очнулась от громких
возгласов, яркого света и гула вертолета. Вкус крови солонил рот, прикушенный
язык не ворочался, губы дергались, «прыгали» на лице.
Пострадавших вытаскивали из машины,
клали на носилки, заносили в вертолёт... За несколько метров от места катастрофы
нашли мать.
Девочку тошнило. Хотелось спать. Но
голос молодой женщины-парамедика ввинчивался в мозг, она без конца повторяла,
глядя на Каролин: «Смотри на меня, не спи, смотри мне прямо в глаза; всё будет
хорошо...»
Нет, никто из них не погиб, только
матери пришлось лежать больше месяца в госпитале с многочисленными переломами и
челюстно-лицевой травмой. Отец отделался синяками... Больше они никогда не
выезжали в отпуск: родителям пришлось три года выплачивать по счетам госпиталя.
* * *
Из недр воспоминаний всколыхнулась
тревога: «Где Питер?», – но тут же улеглась, не оставив и следа. Ей ни о чём не
хотелось думать, и Каролин опять задремала. В полусне она слышала, как нянька
тихо подходила, поправляла одеяло, ставила еду на прикроватную тумбочку, потом
уносила. Только к вечеру женщина очнулась. Тера нашла её в спальне в лёгком
пеньюаре со сложенными на груди руками.
– Мисс, вам лучше? – с тревогой
спросила нянька.
– Да, Тера, я чувствую себя хорошо, –
бесцветно прозвучал ответ.
– Завтра воскресенье... хотите пойти в церковь? Это недалеко, я вас заберу и обратно домой привезу.
– В церковь?
– Знаете, в... такие минуты надо к
Богу обратиться. С пастором поговорите, и на душе станет намного легче.
Вот так она и попала в секту
пятидесятников или Пентакостал-церковь. После первой же исповеди Каролин
посоветовали исправно выполнять супружеские обязанности, носить длинную юбку и
кофты, закрывающие руки и шею, не смотреть телевизор и не одевать золотых
украшений.
В её жизни появилось чёткое
расписание: по понедельникам и четвергам она сама приходила к Роберту в комнату
и, если он не был в поездке или её не выгонял, оставалась у него на несколько
часов. Часто посещала церковь, соблюдала посты, помогала со сбором
пожертвований, вставала и уходила на покой с молитвой...
Через девять месяцев Каролин родила
дочку. При родах присутствовала Тера, она же и отрезала пуповину. Роберт в тот
день не появился, лишь прислал открытку и цветы. Комнату для новорождённой
рядом со спальней Каролин приготовили его дочери. Кроватка была закрыта
покрывалом с рюшками, стены отделаны бледно-розовыми обоями с ангелочками.
* * *
Спроси её, что происходило в
следующие пять лет, – и она не сразу бы ответила. Роберт вёл себя вполне
сносно. Отношения с падчерицами не изменились, отчуждённость не растаяла, а,
скорее, уплотнилась... Сын и дочка росли, Каролин учила их читать и писать, они
безропотно ходили с ней в церковь. Пожалуй, более всего запомнился скандал с
мужем по поводу Рождества – Каролин наотрез отказалась его отмечать: запрещала
её религия. Не покупала детям подарки и не подпускала их к залу, где ставили
ёлку. В споре проявила столько упорства, что Роберт махнул рукой и впоследствии
сам с дочерьми устраивал себе торжество, уезжал с ними на каникулы подальше от
«смурной» жены.
Мало-помалу Каролин перебралась с
малышами в дальнее крыло дома и всё реже встречалась с прочими домочадцами. Из
её комнаты можно было выйти на террасу, спуститься в сад по дорожке, через
небольшую калитку добраться до гаража и незаметно уехать в любом направлении.
Её внешний вид изменился до неузнаваемости: волосы отросли ниже пояса и она
укладывала их на затылке в тугой узел, лицо обрело ту белизну и прозрачность,
что приходит от усердных молитв и постоянных постов, кроткая улыбка
подчёркивала покорность судьбе. Даже походка, когда-то женственная и
вызывающая, стала более плавной и степенной. Теперь в огромных гардеробных
висели только тёмные платья до пят, длинные юбки, на полках для обуви – туфли
на «монашеских» каблуках. Гламурные наряды, манто и меховые накидки Каролин
отдала няньке, а часть увезла в Армию Спасения для бедных и бездомных.
«Но, однако же, однажды всё круто
изменилось», – пробормотала Каролин, уже перебравшаяся в кухню после уборки.
Меню на ужин лежало перед ней – требовалась большая сноровка сготовить три
смены блюд и десерт. Её руки автоматически мыли овощи, нарезали мясо; что-то
сбивали, размалывали, укладывали...
«Как? Как и почему моя судьба
совершила такой причудливый зигзаг?...»
* * *
Джуди, младшая дочь Роберта, сидела с
бокалом виски в руках на краю бассейна. Отмечали её день рождения. В ночи
разливался свет от фонарей. Подсвеченная вода казалась голубой. Кусты укрылись
в чёрном палантине зыбкого мрака. Сегодня был особый для неё день. И... она
расплакалась.
На шумной вечеринке, устроенной старшей сестрой, было много гостей. Известная рок-группа играла так оглушительно, что стены сотрясались. Толпа молодёжи вопила от возбуждения, извиваясь и дергаясь в бешеных ритмах. Джуди танцевала без устали, изредка выбегая в сад, под прохладный бриз, передохнуть.
Под деревьями стоял длинный стол, на
котором лежали бесчисленные закуски и вызывающе толпились бутылки со спиртным.
Официанты с привычной улыбкой безотказно взбивали коктейли, разливали вино,
перебрасывались шуточками с подвыпившими гостями, или не спеша подносили
молодым людям очередное блюдо с лягушачьими лапками, брюшетами и чёрной икрой.
Сестра Клера любила удивлять друзей
кулинарными изысками, её не огорчали, а веселили их брезгливые ужимки и даже
паника, вызванная очередным экзотическим кушаньем, специально приготовленным
для этого вечера.
Но обычно к полуночи всем уже всё
равно, что пить и что есть: лягушки, так лягушки, хоть скорпиона подавай, лишь
бы было чем запить, да покрепче.
Он подошёл сзади,
когда Джуди возле бассейна пила содовую со льдом из высокого бокала. Поцеловал
в шею, обнял и начал нашёптывать на ухо скабрезности. Спустя минуту прижал к
себе, впился губами в её губы и, не отрывая их, полутанцуя, затащил в кусты.
Как ни барахталась, ни боролась с ним Джуди, он её не выпустил... закрыл
рукой рот, – звука не вымолвить... На прощанье чмокнул в щёку:
– Молодец, девочка! – и исчез.
Она долго сидела на земле под кустами
жимолости, по кусочкам собирая самоё себя и оправляя платье. Руки мелко
дрожали. Заметив под длинными ногтями с красным лаком застрявшую грязь,
девочка, вдруг ставшая женщиной, принялась старательно её выковыривать...
Джуди скрипела зубами от бессилия и
злости: он был первый в её жизни мужчина, а она даже не знала его имени.
Попытка отыскать насильника среди гостей растянулась на несколько часов, но она
его не нашла. Девушка врывалась в многочисленные спальни, где парочки
занимались сексом в промежутке между танцами и аперитивом, – на неё кричали,
ругались матом...
Да и как его узнать? Лица не
помнит, лишь запах тонкого и терпкого парфюма и гладкую кожу на спине...
Пробираясь между танцующими, она принюхивалась, заглядывала в глаза в надежде: он
узнает её, прижмёт к себе и... и... В конце концов, она вбежала в свою комнату,
не помня себя от обиды. С грохотом захлопнув дверь, в полумраке увидела
колыхающиеся, обнажённые фигуры на кровати... В неё летела снарядом подушка,
вдогонку нёсся хриплый крик:
– Пошла во-о-о-н!
Голый отец с подружкой Клеры трахался
у неё на тахте! Рык разъярённого похотливого зверя застрял в ушах, расколол
вселенную на мелкие части. Она бежала, содрогаясь от ненависти и отвращения...
Сейчас Джуди тихо плакала у бассейна,
с подвывом, как одинокий волчонок, запивая слёзы горечью виски. Неожиданно она
умолкла и прислушалась: послышались лёгкие шаги. Она повернула голову – Каролин
в длинной ночной рубашке направлялась к ней.
– Джуди, это ты?
– Я.
– Почему не спишь? Уже поздно!
– А тебе-то какое дело?!
Мачеха остановилась у самого края
бассейна и наклонилась к девушке. Внимательно приглядевшись, воскликнула:
– Да ты вся в засосах! Что случилось?
– Да пошла ты куда подальше! Идиотка
верующая! За своим бы мужем смотрела: где и с кем путается! – и Джуди с силой
пихнула её ногой.
Каролин сорвалась в воду, в мгновение
показавшейся ей ледяной. Дыхание перехватило, а в голове внезапно будто
взорвался стеклянный шар. Рубашка пузырилась на поверхности, прохлада сковывала
нагое тело. Внезапно накатил страх: «Не выплыву, утону!!», – пронеслась мысль,
и она захлебнулась.
Джуди опомнилась, только когда
увидела, что Каролин медленно уходит на дно. Хмель мгновенно выветрился и она
прыгнула с бортика вслед за мачехой, нырнула, схватила её за волосы и потащила
наверх. Потребовалось немало усилий и напряжения, чтобы добраться с такой ношей
до ступенек на другом краю бассейна. Обхватив Каролин, она волокла её ближе к
шезлонгам, рядками расставленных вокруг. Лихорадочно соображая и вспоминая
школьные уроки по спасению утопающих, Джуди в отчаяньи колотила обмякшее тело,
массировала спину, переворачивала, ритмично давила на грудь и делала
искусственное дыхание. Ничего не помогало. И уже потеряв всякую надежду, вдруг
услышала бульканье, а затем и кашель. Каролин отплёвывалась, дышала с
перебоями. Джуди приподняла её голову и держала на коленях до тех пор, пока та
не открыла глаза.
– Силы небесные, ты жива... ох и
напугала! – вскрикнула Джуди.
– Как всё печально..., – прошептала
Каролин, – лучше бы умереть...
– Каролин, не говори так.., прости,
прости меня... я такая дура, – уже рыдая, отвечала девушка.
– Холодно... холодно...
– Ты что, бредишь?! Я сейчас, полежи
здесь, – и Джуди бросилась сгребать махровые полотенца с шезлонгов и укутывать
Каролин, – может, позвать сестру, а потом – в больницу?
– Нет... не зови никого. Это тебе
надо в клинику, а не мне...
– Зачем? – удивилась Джуди.
– Глупенькая, чтоб не забеременеть!
Уколы сделать... пока не поздно.
– О-о-о, ужас, – простонала
падчерица.
– Помоги мне встать... Мы обе мокрые;
переоденемся и поедем, – стаскивая с себя полотенца и поправляя мокрые волосы,
твердо сказала Каролин.
– Я... я не могу идти в свою комнату,
там... отец и…
– Джуди, я знаю... найдём что-нибудь
в моем гардеробе.
* * *
Непонятно, откуда в ту ночь нашлись
силы вести машину. В предрассветной дымке Каролин гнала на большой скорости,
резко тормозила на перекрёстках. Ехали молча.
В клинике было пусто, только старая
медсестра сидела за конторкой. Каролин сама заполнила многочисленные формуляры
и на вопрос, кем она приходится девушке, коротко ответила:
– Матерью!
На обратном пути притихшая Джуди то и
дело хлюпала носом. Неожиданно Каролин спросила:
– Своей маме расскажешь?
– Никогда! Ни за что на свете! –
вскричала Джуди.
– Почему?
– Я ей не верю. Однажды я сказала ей
о своей первой любви, а она потом разнесла по подружкам. Представляешь, –
спустя полгода её приятельницы спрашивали меня об этом парне, ...хихикали.
Нет... она только сплетни распустит. Мне некому говорить. Я – одна.
– Ничего ты не одна. Я с тобой, –
попыталась поддержать её Каролин.
– Всё равно одна... Знаешь, как нас
привезли к отцу? Он позвонил матери и объявил, что женится. И она, хотя мы
сидели в той же комнате, потребовала, чтобы он нас забрал:
– Твои дети, вот и воспитывай! – и
отправила нас собирать свои вещи... И в тот же день мы уехали... В первые
минуты знакомства ты мне понравилась. Но я быстро поняла, что от мачехи любви
не дождёшься!
Каролин так резко затормозила, что
завизжали тормоза. Она съехала на обочину дороги, повернулась к падчерице:
– Джуди... я ждала ребёнка, а ваш
отец попросил, чтобы я о нём слова не говорила... У меня не было повода к
ненависти.
– А я столько раз мечтала потрогать
твой живот и почувствовать, как ребёнок шевелится. Мечтала прижаться
покрепче... Но ты нас не видела... Только один раз зашла в мою комнату, когда я
сильно болела. Так хотелось, чтобы ты меня пожалела... я тобой всегда
восхищалась... такая красивая, женственная... Но всё, что вокруг – тебя не
волнует. Закрылась в своей раковине и всех отвергла!
И тут Каролин будто прорвало.
– Послушай, я была молода, и даже не
представляла, что такое быть мачехой! Каждый раз, когда пыталась проявить к вам
толику участия, вы меня отталкивали, избегали, на любой мой вопрос только
фыркали в ответ, и я чувствовала себя дурочкой. Думаешь, это просто –
потребовать что-то сделать, когда не знаешь, имеешь ли право распоряжаться.
В таком бедламе, как наш дом,
единственное, что я могла – сосредоточиться на собственных детях и попытаться
воспитывать их по-христиански. Люблю их, они для меня – самое важное в жизни!
Однако, как всякая мать, я должна их наказывать за провинности, иногда и
поругать. С вами – совсем другое дело: повысить голос – значит, дать повод для
пересудов: мол, издеваюсь над падчерицами, агрессивно давлю на их эмоции, а
ведь любой суд встанет на сторону притесняемых подростков.
Страх... постоянный страх – вот что меня сковывало... Приходилось следить за каждым словом, за каждым жестом, чтобы ненароком не обидеть вас... Я не умела быть мачехой, а только пыталась научиться.
– Почему ты говоришь о суде? Неужели
ты считала нас такими подлыми?
– Но вы могли наябедничать отцу, а
он…
– Неправда, мы всегда были на твоей
стороне. Мы же не слепые – знаем ему цену.
– Ну, я же говорила, что не умею быть
мачехой…
– Ты не мачеха! – бросилась Джуди к
Каролин. – Теперь у меня никого нет, кроме тебя…
В то утро они ещё долго разговаривали
обо всём на свете, плакали вместе, выплёскивали друг другу, что накопилось за
долгое время. Возвратились домой уставшие. Каролин уложила падчерицу в своей
спальне, чмокнув в лоб со словами утешения и любви...
В ближайшее воскресенье Каролин не пошла в церковь, а вместе с детьми и Джуди уехала в парк. Они катались на американских горках, ели мороженое и, пожалуй, впервые за многие годы Каролин смеялась от души.
«Да, именно тогда я освободилась от
окутывавшей меня пелены недомолвок и лживости. Казалось, увидела всё в других
красках. Мир, от которого я пряталась, небезупречен, что и говорить, но это –
моя жизнь! – подумала Каролин. – Вернусь домой, напишу длинную электронку в
Россию, Мариям... Интересно, доведётся ли нам когда-нибудь встретиться?»
|
|