| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск девятый
Изящная словесность
Оригинальный писатель – не тот, который никому не подражает, а тот, которому никто не может подражать.
Франсуа Рене де Шатобриан
Виктория Кинг
КАТЕРИНА
Из нового романа «Мачехи»
«Катерина Рыкова-Орлова едет в
трамвае… М-да-с… Звучит, как в плохом анекдоте», – подумала про себя
симпатичная женщина в коротком полушубке и меховой шапке.
Увы, но для неё,
Катерины – это ежегодный ритуал. Каждое 28 февраля она должна была слышать
скрежет трамвайных тормозов на остановках, надевать тёплые варежки, дышать
через пуховый шарф, смотреть сквозь замёрзшие стёкла и анализировать ещё один
прошедший год.
Почему именно в
этот день? Потому что двадцать лет тому назад, в такой же морозный февраль она
развелась с первым мужем и осталась с двумя маленькими детьми.
Тогда, с решением
суда о разводе в сумочке, она продвигалась по нутру забитого людьми трамвая и
какая-то девушка-студентка уступила ей место со словами:
– Садитесь,
бабушка!
И всё! – это был
двойной удар в солнечное сплетение. Нокдаун, капут, крах! Тогда она сразу
постарела лет на десять. Села... и, уцепившись в спинку переднего сиденья,
покатила по городу, в никуда.
Сегодня её чувства
как бы размыты. Уже два месяца Катя была второй раз замужем. Но её желание
стать счастливой вдруг натолкнулось на необъяснимый дискомфорт. Что с ней
происходило, она точно не могла бы выразить. Просто жить – неуютно. Ко всему
прочему, Иван с бывшей женой неожиданно решил, что сыновья переедут к нему, и
теперь Димка с Алёшей обитали рядом с Катериной.
Однако семья
напоминала сборище квартирантов, не питающих никакого интереса друг к другу,
хотя внешне всё выглядело пристойно. Вежливые «здрсте» и «спокночь», скорее,
нервировали.
С Иваном легче –
их чувства, взвившись однажды в необъятную высь, пока не остыли, он относился к
ней внимательно и нежно. Но вот отношения с пасынками Катю беспокоили. Не привыкла
она к дипломатии в доме.
Для неё «дом» всегда являлся убежищем
от повседневных забот. Когда она жила со своими сыновьями, – давала им
возможность выговариваться, «выпускать пар». Бывало, даже кричали друг на
друга, но, в конечном счёте, приходили к единому мнению – никому не дано права
разрушать тепло очага, это было свято.
Здесь же её отвергали, попытки
установить контакт воспринимались пасынками как нежелательное вторжение в их
внутренний мир. Вопрос, «сделаны ли уроки» – чуть ли не нож в спину: вместо
ответа следовали недовольные взгляды и фырканье. А если она просила снять мятую
рубашку и надеть глаженую – негодование едва сдерживалось. При Иване, впрочем,
ребята вели себя корректно. Но общались, в основном, только с отцом – она их не
интересовала.
С Катериной не разговаривали,
игнорировали, она им попросту не нужна! Обидно. Раньше Катя считала, что с
обязанностями матери справлялась неплохо, собственные дети её радовали, любили
за заботу и ласку, она воспитывала в них порядочность и уважение к старшим.
Катюша помнила, как тяжело переживала расставание, когда они выросли, возмужали
и улетели из родного гнезда. Плакала ночами, скучала по мальчишкам и уютной
болтовне в сумерках. Потом как-то свыклась с одиночеством, начала работать
сутками, чтобы заглушить в себе тоску. Но контакт с сыновьями оставался всё же
постоянным: они звонили часто, навещали по праздникам и в дни рождения, делали
ей маленькие сюпризы, присылали цветы. Просили совета, искали утешения и
поддержки, если попадали в переплёт. Конечно, она удивила их своим замужеством.
Катя не послала им электронки, а обоим позвонила, набралась храбрости и
выпалила новость. Младший Серёжка хохотал в трубку и поздравлял, а Борька, тот
с чувством пожелал счастья, и всё повторял:
– Ну, ты даёшь, мать! Ну, ты даёшь!
С начала месяца Рыкова не работала,
Иван упросил её продать бизнес. Катерина владела крупным предприятием по
производству пластиковых ванн и джакузи. Честно говоря, она была рада сбросить
с себя это ярмо. Как ни крути, быть журналистом по образованию и призванию и в
течение нескольких лет делать и продавать сантехнику, становилось всё тяжелее.
После журфака Катерина работала на
телевидении и вела молодёжную программу. В перестроечную пору всё начало
разваливаться, зарплаты еле хватало на пропитание, ей пришлось зарабатывать
другими путями. К бизнесу подходила творчески, но душа ныла по любимому делу. В
свободное время, если ей удавалось, сочиняла короткие статьи или придумывала
новые передачи, писала сценарии – складывала их в заветную чёрную папку, «на
будущее».
Трели мобильника прервали поток
воспоминаний. Катерина посмотрела на определитель номера – звонил Иван. Радость
взметнулась в душе, но она не ответила. Свои полчаса катания на трамвае нельзя
прерывать ничем, – это её личное время, время раздумий.
…А Иван поразился, узнав, что она –
ведущая известной в 90-е годы телепередачи. Смешно размахивал руками, бегал по
комнате и кричал:
– Кать, так это была ты? Да я ж тебя
давно люблю, я был влюблён в твои репортажи, не пропускал ни одного твоего выхода
в эфир. Помню, ты брала интервью у одного нового русского, ещё его со спины
показывала, чтоб не компрометировать, и в конце, прямо с экрана, сказала: «Не
пробуйте, а делайте бизнес!». Слова мне запали в сердце, твои глаза смотрели с
экрана прямо в душу. Вот после этой передачи я и занялся коммерцией.
Он не мог поверить, что Катерина первые
деньги заработала, разливая бензин обыкновенным эмалированным ковшиком.
Хохотал до слёз... Но ничего смешного
на самом деле не было. В то далёкое лето горюче-смазочных материалов не
хватало, а ей удалось подписать контракт и пригнать несколько цистерн из
Казахстана: ребята журналисты помогли. А сколько сложностей и заморочек
довелось избежать благодаря соседу по площадке – воину-афганцу с
преобширнейшими связями... Ну, да прошлое всё это…
Трамвай резко затормозил на повороте, –
пора сходить. Катерина пошла к выходу, думая о том, что её тёплые остроносые
сапожки на высоком каблуке – вряд ли подходящая обувь для сибирской зимы, не
ровен час, споткнёшься на ступеньках и покатишься кубарем. С предельной
осторожностью пересекла улицу, тут подкатила её машина, и, забравшись на
переднее сиденье, она приказала ехать домой. Теперь Катя не садилась за руль
своей «Хонды», Иван запретил и выделил водителя специально для жены.
Она припарковалась к дому одновременно
с сыновьями Ивана, вернувшимися из школы. Димка и Алёха выскочили из авто и,
погоняя друг друга сумками с учебниками, ввалились в холл. Ни привета, ни
ответа, только мимолётный взгляд в сторону Катерины.
Женщина напряглась. Хлопнули двери –
ребята заперлись в комнатах, теперь они не выйдут из них до приезда отца.
Звенящая тишина и затаённая неприязнь зависли в доме. Катерина поёжилась, – ох,
и не сладко жить в такой обстановке, но ничего не поделаешь...
Не снимая полушубка и сапог, села в
кресло у камина и затихла.
Неожиданно со двора донёсся голос
Ивана. Катя встрепенулась: муж вернулся раньше обычного, может, что случилось?
– Катюша, ты дома, Кать! Я в
командировку уезжаю, срочно. Катя!?
– Да здесь я, здесь, в каминной, – откликнулась
жена, встала и встретила его у порога. Сняла с себя шубку и переобулась в
домашние тапочки. «В командировку... А обещал не оставлять меня ни на
минуту...», – подумалось ей.
Возбуждённый Иван заметался по дому,
Катя спешно помогала ему паковать саквояж, отбирать галстуки и пиджаки. Муж
успевал кинуть ободрительное «угу» при виде очередной рубашки, и просматривал
документы.
– Ты надолго уезжаешь? – наконец,
спросила Катерина.
– На неделю, не больше… Да, вот тебе
ключ от сейфа, там наличка, вам хватит прожить до моего приезда, секретарша
тебе сообщит номер отеля. Но, Катюш, я тебе сразу позвоню, как только на место
прибуду. Ребята уже дома? – строгим голосом спросил Иван.
– Да, – коротко выдавила из себя
Катерина, со страхом думая, как она будет обходиться с этими, в сущности,
совершенно чужими детьми, в отсутствие мужа.
Иван Семёнович быстро поцеловал жену,
заглянул в комнату к сыновьям, что-то тихо пробурчал на прощанье и уехал.
Остаток дня Катя провела в спальне. Без
особого внимания читала детектив в мягкой красочной обложке. Взгляд скользил по
строчкам, не цепляясь за смысл криминального сюжета. Она прислушивалась к
звукам дома. Внутреннее напряжение не проходило. Сумерки постепенно сгущались
и, когда уже невозможно было разобрать слов, Катя отложила книгу и пошла на
кухню.
«Разогревать ужин или нет, будут они
есть или откажутся?»
Собравшись с духом, крикнула в пустоту
жилища:
– Кушать будете?
Никакой реакции пасынков не
последовало. Открыла холодильник и вытащила котлеты. Взяла одну и пожевала холодной.
«Противные мальчишки... Нет, я понимаю, – им нелегко со мной. Но я ничего плохого им не сделала...»
Налив апельсиновый сок, медленно
потягивала его через трубочку. «Ладно, проголодаются – найдут, что поесть».
Но ответственность матери, въевшаяся с годами,
что называется, в кожу, сработала против логики. Катя поставила стакан с
недопитым соком и торопливо направилась к комнатам мальчишек. Она постучала в
одну, но вместо ответа вдруг громко загремела музыка. Постояла в
нерешительности и подошла к Алёшкиной спальне.
– Алёша, ты будешь ужинать?
Молчание.
Катя рассердилась. Ей захотелось
открыть дверь пинком, накричать на ребят, вытащить их за шкирку на кухню,
накормить – она за них беспокоилась. Еле сдерживаясь, поднялась к себе на
второй этаж. Она не могла и не хотела долго злиться и раздражаться по пустякам,
однако сейчас была обуреваема желанием переколотить всё подряд. Но вместо этого
Катерина принялась ожесточённо взбивать подушки и перекладывать с места на
место безделушки, стоявшие на тумбочках.
– Натворила же я на свою голову, теперь
и разобраться не могу, – сказала вслух. – Жила спокойно, дак нет, вляпалась,
влюбилась! Замуж выскочила! За что мне такое наказание, чем Бога прогневила?
И тут её осенило...
Хлопнула себя по лбу ладошкой.
«Бумеранги судьбы – неотвратимы. Допущенная когда-то несправедливость даже
через много лет может обернуться неуютом души».
Отчётливо вспомнила, как мачеха матери,
баба Клава, жила с дедушкой на окраине уральского городка. Дом стоял на углу
двух неказистых улиц с огромными тополями. Летом с них летел нежный белый пух и
покрывал дорожку у больших тёсаных ворот на пол-пальца. В четырнадцать лет мать
отправила Катю сюда на лето вместо пионерского лагеря. Здесь девочка скучала,
делать в городке – нечего, и с соседскими девчонками дружба не задалась. Как-то
вечером, расстилая для неё постель на старой панцирной кровати с заржавевшими
шишечками на спинках, баба Клава спросила, по-деревенски непосредственно, есть
ли у неё «на белье» или ещё нет, намекая на менструальный цикл. Катерина
страшно возмутилась и ответила резко:
– Не ваше дело! Ты мне не родная
бабушка, а мачеха моей мамы, и спрашивать тебе не положено!
Катя уже узнала от родителей, что баба
Клава была второй женой дедушки и жила с ним лет двадцать, но совместных детей они
не завели. Единственный сын бабушки от первого брака умер в младенчестве и
больше потомства ей Бог не дал. Для Кати такое открытие оказалось равнозначно
предательству. С самого детства она любила стариков, считала их неотъемлемой
частью своей жизни, и вдруг обнаружила, что её бабушка, с которой вместе чесала
коз, принимала роды у кошки, возилась на огороде, составляла букеты из астр и
георгинов – не родная! Словно переломилось что-то внутри и навсегда.
В ту секунду, когда она произнесла
слово «мачеха», глаза обеих встретились и Катерина запомнила, как от
пристального и укоризненного взгляда бабушки у неё на лбу выступила испарина.
Голубые глаза бабы Клавы потемнели и в них ютились глубокая скорбь, мудрость и
покой... Она стояла перед Катюшей в белом платочке, подвязанном по-старинке,
под подбородок, с заткнутым одним концом, худощавая, в тёмно-синем с мелкими
цветочками переднике. Её руки машинально скрестились на груди и она тихо
произнесла:
– Я ж тебя люблю... Я вас всех
люблю..., – потом медленно склонила голову и неслышно удалилась.
Вернуть бы то время, прощения
попросить. Только давно уже скончался дед, и бабушка ушла вслед за ним, не
пережив и года. От тоски умерла.
Катерина совсем расстроилась от
воспоминаний, почуяв в них наказание себе за оскорбление, нанесённое старому и
беззаветно преданному человеку. Она запричитала своё запоздалое «прости»,
оправдывалась, что была глупой девчонкой и не понимала смысла жизни, и,
наконец, решила – поедет на могилки и закажет молебен в церкви. Шептала:
– Бабушка, если смотришь на меня
сверху, прости ты меня, прости, теперь я понимаю всю твою боль, самой
приходится переживать. Я – тоже мачеха.
Но облегчения не последовало! Может,
слова находила не те или не до конца их прочувствовала...
Внутри всё закипело от собственной
беспомощности и гнева на себя, на мужа и его сыновей.
Естественным порывом было собрать вещи
и бежать из этого дома.
Она срывала одежду с вешалок гардероба
и бросала на пол, вытаскивала из комода бельё и швыряла на всё вспухающую кучу
посреди комнаты. Через несколько минут Катя рыдала на ворохе одежды, уткнувшись
в серое любимое Иваном платье. Прохлада и мягкость ткани впитывали слёзы и
женщина постепенно успокоилась.
Первая ясная мысль прозвучала
неожиданно: «Надо оставить ребятам денег и утром уехать!».
Катерина поднялась и вытащила из
тумбочки ключ от сейфа. Набрала комбинацию цифр, и дверца автоматически
открылась. Внутри лежали пачками доллары и рубли. Взгляд скользнул по ним и
остановился на маленькой шкатулочке, крышка которой оказалась приоткрытой.
Что-то Катю заинтриговало и инстинктивно заставило потянуться к ней. На дне
коробочки лежали старый советского времени пятак, какой-то клык и... губная
помада.
Она схватила губнушку и... её
затошнило.
Да, это была её любимая помада – с
большой царапиной на пластмассовом корпусе! Глубокий след получился, когда она
нечаянно уронила футлярчик на асфальт.
Иван!...
Нет, Катерина не могла поверить и
осознать, что это возможно: невероятно, фантасмагорично и отвратительно.
Прошлогоднее нападение на неё в подъезде явственно встало перед глазами.
Значит, именно Иван был тем грабителем?! Он её ударил, и хоть лицо не
запомнилось, но... вот же доказательство! И, значит, женился на ней из жалости!
Или... это игра, но тогда для чего?!
Ей снова стало страшно. Засосало под
ложечкой и, еле успев заскочить в туалет, её вырвало, вывернуло наизнанку.
Катерина корчилась в судорогах, волчком крутилась на кафельной плитке туалетной
комнаты и рычала от пронзившего отчаяния – рыком смертельно раненного зверя.
Поднималась, царапала ногтями стены, билась головой об них и не могла принять
вопиющую правду.
Внезапный телефонный звонок заставил её
очнуться и, спотыкаясь на каждом шагу, она вбежала в спальню, запутываясь в
разбросанной одежде, упала, стукнулась лбом о ножку кровати, но успела взять
трубку.
– Катюша, Катюша! – твердил голос
Ивана.
– Алло... алло..., – задыхаясь,
ответила она.
– Ты уже спишь? Я доехал. Всё в
порядке!
Катя ненавидела в эту минуту своего мужа и... любила, любила ещё больше. Слова застревали в горле.
– Хорошо, спокойной ночи, Ванечка…, –
выдавила она и нажала на рычаг.
У неё появилось ясное ощущение полёта в
бездну: не за что ухватиться и она падает, падает в темноту перекорёженного
существования. Душа разрывалась на части, а голова отказывалась вплести хоть какую-то
логику в происходящее с ней.
– Катерина Владимировна! Тётя Катя, вы
не спите? – голос Димки и его громкий стук заставил её вытолкнуть самое себя на
поверхность сознания.
– А... Что, что такое? – громко
спросила она.
Димка приоткрыл дверь и изумлённо
посмотрел на растрёпанную женщину и разбросанные по комнате вещи.
– Ну... я разбираю гардероб, прибираюсь
тут, – сухо пробормотала Катя.
– ...? По-моему, Алёшке плохо, – с
тревогой сказал парнишка.
– Плохо? Что случилось?
Рывок в сторону коридора – и в доли
секунды Катерина оказалась около Алёшкиной комнаты.
На полу бился в судорогах подросток.
Пена у рта пузырилась, глаза закатились, на пальцах рук синева покрывала ногти.
«Передозировка!», – с ужасом подумала Рыкова.
Скорая помощь неслась по дороге, сирена
разрывала морозный воздух города. Катерина сидела внутри неотложки и молила
Бога, чтобы Алёшка не умер, держала его за руку и периодически звонила по
мобильному всем знакомым врачам.
Хорошо, когда есть связи и можно
обратиться с просьбой о помощи к друзьям и давним приятелям. Очень быстро она
нашла нужного человека и слёзно попросила отвезти мальчика в военный госпиталь,
а не в районную больницу.
В госпитале на вопросы отвечала
спонтанно, про себя заметила, что ей не известна точная дата и место рождения
ребёнка, и даже где прописан... Как же она не досмотрела, не спросила у Ивана,
где родились дети! Сокрушалась, что они её не любят, – а сама о них ничего не
знала!
Катя записала Алёшку под своей фамилией
и адрес прописки указала в собственной квартире. Димка неотлучно находился
рядом, а она его даже не замечала, не помнила, как он втиснулся в машину и где
стоял в приёмном покое.
Алёшку успели откачать, высшей наградой
в жизни показались ей слова доктора:
– Выживет пацан!
Они вернулись с Димкой поздно ночью.
Сели на кухне возле стола. Катерина устало положила голову на руки и не могла
слова сказать. Димка участливо посоветовал идти спать и застенчиво произнес:
– Тётя Катя... спасибо…
В ответ она покачала головой и прикрыла
глаза, давая понять, что ей лучше побыть одной.
Следующие два дня показались длиною в
месяц. На третий, несмотря на уговоры врачей, она забрала Алёшку из госпиталя.
Знакомым объявила, что у ребёнка сильное пищевое отравление.
В тот же вечер неожиданно вернулся
Иван. Катя не стала скрывать от него истину:
– Твой сын наркоман!
Иван Семёнович заплакал. Мужчина, не
мужчина, но когда страшное случается с близкими, слёзы никак не признак
слабости, а просто помогают справиться с горем. Вдвоём решили, что отправят
парня на лечение в Казахстан, в клинку, где главным наркологом работал школьный
друг Ивана. Она находилась в степи, пациенты изолированы от внешнего мира и с
ними занимаются, помимо обычных лечебных процедур, психотерапией.
Иван брал всю ответственность за сына
на себя, считал, что развал семьи тяжело отразился на мальчике. Винился в
грехах. Катя не утешала мужа, нет, только тихо подбадривала и говорила о
будущем, вселяя в Ивана надежду.
Борьба за жизнь Алёшки отстранила
волнующие её вопросы, она решила выждать время и при удобном случае разрешить
терзающие её сомнения.
В ту ночь Катерина проснулась от боли и
собственного крика. Иван во сне схватил её за волосы и с силой ткнулся головой
в спину. Она перевернула его, погладила по плечу и убаюкивала, как малого
ребенка.
Ивану Семёновичу опять снился старик.
* * *
Старик брёл по иссыхающему дну моря...
Падал на колени, разбивал их до костей. Из ран кровь не выступала, – испарялась
в один миг... Тело истощалось, медленно обнажая под струпьями кожи скелет. Боли
не было, он уже вышел за пределы её ощущения.
С громким шорохом рассыпалась в прах
античная галера по левую сторону... Справа дымилась под палящим солнцем
крепость сгинувшей когда-то цивилизации. Отделанные золотом стены бурлились,
лопались пузырями и стекали вниз скульптурные изваяния, барельефы с победными
баталиями... На древних фресках ещё виднелись испуганные лики былых богов,
исходящие паром и возносящиеся в предначертанное им небо...
Далеко за невидимым горизонтом море
уходило в воронку небытия... А старик шёл и падал... И щемило там, где когда-то
было сердце... Сердце...
* * *
Катерина встала рано утром. Иван мирно
посапывал, она не стала его будить, осторожно набросила халат и вышла из
комнаты. На кухне уже вовсю хлопотала домработница Галя.
– Екатерина Владимировна, кофе горячий.
Налить?
– Без молока сегодня, Галя. Чёрный и...
– Две ложки сахара, я помню, –
осветилось улыбкой лицо пожилой женщины.
– Галина, а сколько лет Вы уже
работаете у Ивана Семеновича? – полюбопытствовала Катя.
– Скоро будет десять. Я в дом пришла,
когда младшему Алёше три годика исполнилось. День рождения у него 13 октября, а
у Димы 23-го, в один месяц рождены... да! – успевая взбивать яйца на тесто для
блинов, отвечала Галя.
Катерина внимательно слушала. До сих
пор она не особенно общалась с прислугой и не выспрашивала ничего, но сегодня
ей хотелось побольше узнать о домочадцах и прошлом этого дома.
Выяснилось, что Алёша рос ласковым
мальчиком, зато Дима бедокурил; младший слушался, а старшему шлепки
доставались. Гости съезжались каждую пятницу, – у бывшей жены много приятелей и
друзей. Кое-кто из них оставался на субботу и воскресенье, что не всегда
нравилось Ивану Семёновичу. Человек он занятой, и лишние люди ему, порой,
только в тягость, – когда-то и в тишине хотелось посидеть, и с детишками
поиграть. Трёх нянек держали, чтоб с мальчиками сладить. Летом отправлял семью
на море, сам же отпусков не брал годами.
– А дальше-то вы уж и сами знаете, –
вдруг остановилась словоохотливая Галя.
– Нет, нет, рассказывайте, – торопливо
попросила её Катерина.
– Вроде и нечего больше сказать, –
буркнула домработница.
Катя смекнула, что от той не добьёшься
большего и перевела разговор на другую тему. Попросила женщину съездить на
базар и купить курицу, сварить бульон для Алёшки. Галина, пряча глаза, кивнула
головой.
– Кто ещё знает о его пристрастии к
кокаину? И когда это началось? – напрямую спросила Катерина.
Домработница на секунду оторопела,
горестно вздохнула:
– Да все знают, все... кроме отца...
– И мать? – с изумлением воскликнула
Рыкова-Орлова.
– Наверное, догадывается, но... может,
и нет, не могу сказать. Дети постоянно из дома в дом мотались... Я случайно
пакетик обнаружила с полгода назад. Наше-то поколение с этим не сталкивалось,
думала, порошок, медицина какая-то, Диме дала, тот с меня слово взял, что я
никому не скажу. Жалко парнишку, талантливый он очень... С детства рассказы
пишет. Придёт ко мне, бывало, на кухню и читает, родителям-то некогда его
слушать. Однажды на 8 марта целых две страницы подарил на праздник. Я
сохранила. Вон, в верхнем ящике лежат. Хотите посмотреть?
Изумлённая Катерина кивнула головой.
Галя забралась на табуретку и вытащила из потаённого места на верхних кухонных
полках чуть пожелтевшие тетрадные страницы, перевязанные жёлтой ленточкой.
– Димка у нас математик, а Алёша – тот
с воображением, вот, почитайте, – протянула она заветный подарок.
Это была сказка о мухе и черепахе.
Поздней осенью, перед наступающими морозами, муха Саня залетела в кладовку и
укрылась в темноте. Черепаха Кланц-Кланц жила в коробке неподалёку. По вечерам
она выбиралась наружу и, клацая когтями, медленно передвигалась по полу.
Однажды дверь в кладовку приоткрыли, муха вылетела и села на край коробки. Они
познакомились...
История дружбы черепахи и мухи удивила
и позабавила Катерину. Но конец рассказа был печальным: муха Саня уснула на
зиму, а черепаху Кланц-Кланц отдали в зооуголок детского сада...
«Мальчишка способный, нет сомнения», –
отметила про себя бывшая журналистка.
– И много у Алёши таких рассказов? –
спросила, закончив читать.
– Целая папка в его столе, он ничего не
выбрасывает, но в последнее время всё в компьютер пишет, – с гордостью пояснила
домработница. – Екатерина Владимировна, а Вы знаете, что у Димки девушка
появилась?
– Нет... Я с ними на такие темы пока...
не общаюсь. Галина, вы много муки насыпали!
– Ой, батюшки, всё испортила!
– Ничего, я оладьи напеку, а вы на
базар поспешите, – успокоила её Катерина.
На большой тарелке росла стопка
свежевыпеченных оладьев, сладкий запах распространялся по всему дому. Первым на
кухне появился Димка, наскоро проглотил завтрак и умчался в школу, за ним –
Иван Семёнович, молча поел, поцеловал жену и уехал на работу. Груда грязной
посуды несуразно торчала в мойке, Катерина не стала с ней возиться, взяла
стакан свежей воды и направилась в комнату младшего пасынка.
На кровати неподвижно лежал Алёшка.
Напоить его так и не удалось. Жидкость не попадала в полуоткрытый рот, стекала
по щекам и подбородку. «Овощ, просто овощ лежит, а не человек», – думала Катя;
голова пошла кругом, а сердце сжалось от жалости к ребёнку.
День за днём Катерина ухаживала за
мальчиком, кормила с ложки, если удавалось втиснуть её между зубов, не
скупилась на ласковые слова, рассказывала о погоде и пыталась расшевелить
паренька смешными историями. Но всё было тщетно, он не реагировал ни на кого и
ни на что.
Между супругами возникли отстранённые
взаимоотношения. Старший Орлов уходил на работу рано утром, – жена ещё не
проснулась, – а возвращался поздно, когда она уже спала. И только в день
восьмого марта они не разлучались – вручая ей букет голландских огромных
тюльпанов, он объявил, что вечером будет банкет. Катерина поначалу растерялась,
ведь это её первый выход на люди: босс знакомит новую жену с сотрудниками
компании и партнёрами.
Несколько часов она провела в хлопотах,
перемерила весь гардероб...
Наконец, предстала перед Иваном в
ярко-красном декольтированном платье с прозрачной накидкой на плечах. Орлов
поразился, – так она была хороша! Взбодрился, настроение у него поднялось.
На банкете Катя обворожила всех –
комплименты сыпались отовсюду. Незадолго до окончания торжества, тесно
прижавшись, они танцевали медленное танго, потом Катерина отстранилась и
потянула Ивана за собой. В вестибюле ресторана их ждал полуспящий шофёр. Катя
шепнула ему что-то на ухо, и вместе с мужем направилась к машине.
Они пылко целовались, когда резкое
торможение заставило его встрепенуться и глянуть в окно. Остановились возле
подъезда жилого комплекса, от одного вида которого у Ивана возникло неприятное
чувство.
– Ты зачем нас сюда привёз? – грубо
спросил у шофера.
– Выходи, Ванечка, мы на мою квартиру
приехали, ты же ни разу у меня не был, – вдруг ответила жена вместо водителя.
– На квартиру к тебе? – встревожившись,
переспросил Орлов, открывая дверь автомобиля.
Катерина завела его за руку в тёмный
подъезд, поднялась по ступенькам. Сердце в груди у Ивана так колотилось, что
ему чуть не стало плохо. Он подумал, что перебрал с алкоголем.
Жена подтолкнула к лифту – внутри
замкнутого пространства Иван Семёнович начал задыхаться. Поднялись на пятый
этаж.
На площадке Катерина открыла ключом
дверь и впустила мужа. Включила свет в узком коридоре.
– Проходи в комнату, – со вздохом
сказала она.
– Катя, ну что за чудачество, что, мы
не могли в другой раз сюда приехать? – тревожно спросил Иван.
– Зато здесь мы одни...
– А..., – протянул он в ответ.
– Ванечка... у тебя новая женщина
появилась?
Вопрос застал его врасплох и он ответил
оглушительным смехом.
– Да ты с ума сошла, приревновала, что
ли, к кому? – обнял Иван жену.
– Да... приревновала, я... помаду в
сейфе нашла… и...
– В сейфе? Дома?... А... это мои
трофеи…
– Трофеи... Собираешь, как знаки своих
побед или..., – холодно продолжала Катерина.
– Постой, постой... дай разобраться...,
– он отпрянул от неё и отошёл в глубину комнаты. Стоял спиной и молчал.
Пауза затягивалась. Катерина ждала.
– Кажется... я натворил делов, – с
тоской, чужим голосом, наконец, произнёс Иван. Катя даже не шевельнулась, вся
напряглась, будто струна.
Иван Семёнович мучительно подбирал
слова.
…Десять долгих лет работы без продыху.
По трое суток не мог спать, голова раскалывалась от идей, сотрудники сбивались
с ног, воплощая их в реальность. На одиннадцатый год у него было всё... Всё с
большой буквы: немереные деньги в банках, уважение окружающих, жена,
подрастающие сыновья...
Потом наступила вседозволенность
безвременья.
Что хотел – получал, что недоступно –
добывал. Подкупал, где мог... Разорял, кого хотел. Можно было бы остановиться и
наслаждаться жизнью, но...
Без тормозов нёсся на сафари в Африку –
один, по Европе из одного ресторана в другой – один.
Никого не желал видеть и слышать,
существовало только – Я, Я, Я... Великий... Запивал неделями, устраивал оргии.
Внутри горело... Он не понимал, что с ним происходило. На заре его привозили,
упившегося до чертей, укладывали в постель, он спал сутки, двое, одевал свежую
рубашку и... по новой. В тот же круговорот.
Не замечал детей, разлюбил жену. Она
ушла, подала на развод. По ночам мучили кошмары. Во сне приходил один и тот же
страшный старик... Душа сохла... Он перестал чувствовать. Никаких эмоций не
осталось. Приезжая к матери, ругался с ней, издевался над близкими. Церковь
начал строить – и попа в кровь избил, тот его анафеме предал...
Родственные связи разрывались,
размывались понятия о чести, любви... дружбу заменило предательство.
Однажды в попойке с незнакомыми людьми он
бесчинствовал, как никогда. Швырял столы, срывал с девок одежду, занимался
сексом на виду у всех. В какой-то момент к нему подсел чистенький господинчик,
подливал водку и рассказывал об одном удивительном контракте, который подпишешь
– получишь удовольствие сверх всякой меры. Поиграешь в бомжа, в бандита и
охотника – на всю катушку проявишь себя мужчиной в экстриме.
Иван согласился. Едва вышел из загула –
в бандита поиграл, женщину стукнул в подъезде, сумку отобрал, – оттуда
помада...
На морозе милостыню просил...
С танка поохотился...
Порезвился, одним словом.
Но в душе всё сгорело... Сердце
иссохло... Не помогло.
– Только когда тебя, Катюша, увидел,
шевельнулось тепло в груди. Мальчишкой себя почувствовал, будто заново на свет
народился. Сволочь я, Катя, большая сволочь... Не нужен я тебе!
Откровения Ивана
шокировали Катерину, противоречивые чувства мороком обволакивали сознание, ей
казалось, она существует в бреду больного или участвует в фильме ужасов, а её
воображение живо дополняло детали только что услышанной исповеди.
«Кошмар… Ужас…
Идиот… Это ты меня ударил… Но как же ты страдаешь, бедненький… Что же делать…»,
– мысли метались, а сдавленные рыдания не могли вырваться наружу. Она видела
перед собой растерзанного и потерянного человека, мужчину, которого полюбила на
свою горемычную голову.
Она не открылась
Ивану. Решив, что не выдаст тайны, бросилась ему на грудь и застыла.
Обвинять его –
бесполезно и ни к чему.
Только что он сам
казнил себя – горше не придумаешь, не зная ни жалости, ни сострадания.
Потом они впервые за много дней любили друг друга отчаянно и страстно прямо на ковре старой квартиры.
Очищение любовью омывало души и обволакивало нежностью израненные сердца.
В воздухе пахло наступающей весной…
|
|