| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск девятый
Изящная словесность
Оригинальный писатель – не тот, который никому не подражает, а тот, которому никто не может подражать.
Франсуа Рене де Шатобриан
Любовь Начева
ГРУСТЬ
Сегодня был странный день. Он начался раньше, чем обычные
мои воскресные дни без тебя. Всякие попытки ко сну прервал приход моего друга
Николая, а с ним – нашего общего знакомого, музыканта-скрипача. Они были
страшно шумные и возбуждённые. С обычной их горячностью велели быстро
одеваться, а сами уже упаковали гитару в чехол, и, не принимая никаких
возражений, вытащили меня на улицу. А мне казалось, что моей грусти не будет
конца. Уже в пути они всё-таки объяснили, что ведут меня в лес, а новые попытки
отговориться потерпели неудачу.
«Тебе ещё больше,
чем нам нужно развеяться и подышать свежим воздухом, так что мы – славная
компания», – заявил скрипач, под активное кивание Коли. И я с ними согласился.
По пути нам удачно попались пирожки с мясом и мы купили их целую сумку, что
потом оказалось более чем кстати.
И вот мы идём: у
нас гитара, груда пирожков и ни копейки денег, а что ещё нужно для коротенького
путешествия? Они повезли меня по какому-то своему маршруту. Из автобуса мы
вышли в маленькой деревушке. Тридцать минут ходьбы по холмистым полям с
просёлочной дорогой. День хоть и не солнечный, но приятный. В лицо дует
по-летнему тёплый, даже ласковый, ветер. Почему-то все мы невольно улыбаемся.
Дорога вьётся среди холмов и убегает в далёкую даль. Под ногами склоны, ещё не
утратившие зелень. Внизу видны изгибы небольшой реки, обрывистый берег. Не
хватает только средневекового замка, чтобы пейзаж окончательно казался
загадочно красивым и зовущим к приключениям, как в кино. Вокруг, за чертой
города, столько простора и чистого воздуха, что душа парит в океане этой свободы.
От чистоты и естественности всего, что нас окружает, казалось, что мы стали
друг другу понятней и ближе, хотя и так знакомы уже давно. Более того, мы со
скрипачом побывали во многих весёлых, грустных и даже страшных переделках.
Коля, которого мы всегда звали Николя,
тоже славный малый и я знаю его давно. Он хорошо рисует, просто карандашом, но
также пишет маслом и акварелью. Наверно, нас сдружило то, что мы умеем мечтать,
любим музыку, живопись, тянемся к добру.
Но – я отклонился от темы.
Мы шли, и мне было интересно, что может
подумать о нас прохожий, наблюдающий за нами со стороны. Мы были увлечены
планами о летних коротких путешествиях с котомкой за плечами, или в старой
тележке, запряжённой в ослика, с любимой гитарой, а, может, даже и скрипкой. Каждый
описывал свои картинки тех прогулок, так что, в конце концов, грань между
настоящим и будущим начинала стираться. Настолько всё казалось знакомым и
реальным. Никто не стеснялся говорить о том, что у него в глубине души, в
закоулках мечты, пусть совсем эфемерной. И всё это было искренне и куда лучше,
чем притворное окружение, – чище и добрее. Мы наперебой говорили о «Портрете
Дориана Грея» Оскара Уайльда, о потешных персонажах Диккенса, о Ван Гоге и
Босхе и, пусть тебе не покажется странным, о Пушкине. Признаюсь, я был поражён
– Пушкин и эти ребята в потёртых джинсах, с длинными волосами и внешностью,
вызывающей негодование у педагогов и родителей. Если бы ты слышала, как они
говорили об «Евгении Онегине», о самом Пушкине. Эти чистые души, – они не говорят
по-книжному, а так, как думают. В разговоре нет уловок и хитрости, нет
заготовленных фраз, есть открытость к доброте и прекрасному мгновению. Если бы
ты знала, как много в них парижской богемы, пахнущей свежей краской, уютным
кругом друзей, грустными и весёлыми мелодиями и бесконечным потоком
впечатлений.
И снова я описываю не то, что со мной
происходило, хотя и это не менее важно. Мне хочется, чтобы ты была ближе ко мне
и самому почувствовать, что ты рядом.
Итак, в тот замечательный сентябрьский
день мы продолжали идти, увлечённые разговором, улыбаясь встречному ветру,
смеясь в тон шуршания листвы. И глаза наши горели огоньками счастья и свободы.
Так мы незаметно дошли до ручья, прозрачного, как зеркало, в котором отражались
наши лучезарные лица. На дне видны были разные камушки, в которые я принялся
вглядываться. Ты ведь всегда говорила, что у меня глаза цвета дна лесного
ручья. Так что теперь у меня появилась возможность сравнить. Здесь, около ручья
царила удивительная умиротворённость и мы сделали привал. С берега оврага
свисали корни деревьев, а местами были видны небольшие островки, поросшие
зелёным мхом. Всё это казалось необыкновенно загадочным, и немного напоминало
сказку. Возможно, эмоции переполняли меня настолько сильно, что я всё
гиперболизировал, но скрипач вдруг глубоко вздохнул и проникновенно произнес:
«Сказка. Об этом может петь только скрипка». Он взял гитару, которой владел не
хуже, чем скрипкой, и принялся играть классику. В этот момент я стоял у ручья и
представлял тебя. От музыки и воспоминаний меня окутала грустная нежность.
Я опустил на воду жёлтый лист, он
закружился и медленно поплыл. И я подумал: «если бы он доплыл до тебя». Мне
почему-то слышалась «Лунная соната», казалось, что над водой – глаза и улыбка,
влекущие к тебе. Моя милая грусть – это твой образ, живущий во мне и плывущий с
мелодией медленно и плавно. Мои впечатления – это грусть по твоему ласковому
голосу и твоим объятьям…
В эти мгновения уходящего лета и
наступающей осени я был с тобой мысленно.
Когда мы
вернулись, была уже ночь. Во мне ещё звучала мелодия грусти и счастья.
Любимая моя,
подарив мне мир, ты бесконечно даришь мне чувство прекрасного даже тогда, когда
тебя нет рядом, и я преклоняюсь перед
тобой.
Вспоминая запах
твоих волос и твой грустный взгляд, я засыпаю с любовью, унося её в свой
завтрашний день, в день нашего счастливого единения.
|
|