Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
СБОРНИК ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ МАТЕРИАЛОВ
Интервью
Невозможно представить себе мировую цивилизацию, общежитие народов без диалога культур и благородного труда людей, не только занятых строительством мостов между народами, но и активно участвующих в этом бесконечном и жизненно важном диалоге.
Леонид Гуревич
Марина Саввиных:
«ДИАЛОГ КУЛЬТУР – СОДЕРЖАНИЕ И СМЫСЛ СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА»
Непосредственно перед Межрегиональной культурно-просветительской акцией «Диалог культур и литератур» главный редактор Всероссийского журнала для семейного чтения «День и Ночь», член Международного ПЕН-клуба, член Союза российских писателей, Директор Красноярского литературного лицея Марина Олеговна Саввиных отвечает на вопросы кемеровских писателей.
|
|
|
На снимке: Марина Олеговна Саввиных. |
– Всероссийский литературный журнал для семейного чтения «День и Ночь» издаётся в сибирской глубинке, в Красноярске. Такой масштабный межрегиональный проект удаётся осуществлять в течение вот уже 15 лет. Имеет ли он, после ухода из жизни В.П. Астафьева и Р.Х. Солнцева, шансы на будущее, и если да, то почему?
М.С. Рискну показаться неблагодарной, или хотя бы недостаточно почтительной к отцам-основателям, но наша готовность бесконечно приписывать им некую всеохватную созидательную мощь кажется мне печальным следствием парадоксов отечественной истории. Мы очень склонны создавать из крупных личностей, особенно тогда, когда они уходят из материального мира, подобия языческих кумиров. А самих себя – как-то обывательски стесняемся. Всё нам кажется, что, кроме гигантов духа, и работать-то на земле решительно некому. Например, если что и сделано доброго и хорошего в литературной жизни Красноярска 80-2000-х, – так это непременно Астафьев. И журнал «День и Ночь» основал, и Фонд собственного имени, и Литературный лицей в Красноярске. Прямо вот сел классик к столу, глубоко задумался – «а давай-ка я журнал придумаю… а давай-ка лицей открою!». Всё это, конечно, не так! Великая заслуга Виктора Петровича – в том, что он всегда чувствовал, доброе ли дело затевают те, кто просит у него совета и поддержки, и настойчиво пестовал перспективные начинания. Одним именем его – сколько дверей открыто, сколько путей проложено, сколько творческих судеб состоялось! Но это ведь не значит, что поддержанные им идеи не опирались на головы и плечи вполне-таки достойных людей, способных и думать, и делать. У нашего журнала – долгая и по-своему драматичная история. Творческий «прорыв», предшествовавший его рождению, участники процесса до сих пор описывают по-разному. Конечно, Роман Харисович был не один. У истоков самого замысла – известные писатели Эдуард Русаков, Сергей Федотов, Сергей Кузнечихин, Михаил Успенский. Творческая команда, большая часть которой и сейчас занимается журналом. Не говоря уже о том, что в конце девяностых к ним примкнула энергичная, талантливая молодёжь. Другой вопрос, что у Солнцева хватило самоотречения и мужества в персональном порядке взвалить на себя почти неподъёмный груз издания принципиально некоммерческого – и в то же время не государственного – журнала, который и тогда никоим образом не окупал вложенных в него средств и теперь, конечно же, не окупает. «День и Ночь» – это чистой воды благотворительность. Со всех сторон. Редакция журнала, включая наборщиков, корректоров, верстальщиков, работает практически на одном энтузиазме, получая редкую копейку, когда удаётся добыть грант, такие расходы предусматривающий. Что же касается «руки дающей», то она протягивается к нам не часто и не регулярно. Однако журнал выходил и в самые тяжёлые годы – иногда до возможного минимума снижая тираж, иногда – теряя периодичность (два-три раза в год), но всё-таки удерживаясь на плаву. Почти о каждом выпуске Солнцев говорил, что это – последний. Однажды на обороте титула – уже не помню, какого номера – даже напечатали горькое прощание с читателями. А «День и Ночь» выжил! И жив до сих пор. И будет жить, пока живы те, кто готов бескорыстно вкладывать в него силы. Мы с тайной надеждой смотрим на правительство Красноярского края. «День и Ночь» сейчас единственный в крае литературный «толстяк», доказавший свои представительские возможности в глазах международного писательского сообщества. Может быть, в недрах нашего «серого дома» созреет решение взять журнал на краевой бюджет… Это решило бы наши бесконечные материальные проблемы. Но, пока этого нет, держимся, как прежде, на самоотдаче редколлегии и неослабевающем внимании авторов и читателей.
– В 2008 году журнал «День и Ночь» получил поддержку проекта «Литературные встречи в Сибирском Федеральном университете», реализуемого по гранту Губернатора Красноярского края в области культуры. Писателям из соседних областей интересен позитивный опыт сотрудничества «Дня и Ночи» с красноярскими инстанциями, поддерживающими журнал. Можно ли сказать, что в Красноярске литература востребована в большей степени, чем в других сибирских регионах?
М.С. Во время своей недавней поездки в Кемерово я как раз «белой завистью» позавидовала писателям Кузбасса, которых так щедро поддерживает губернатор Тулеев. У нас такого нет. Издательские проекты – любые! – большинством грантовых программ категорически отвергаются. Единственная возможность издать книгу за государственный счёт – грантовый конкурс «Книжное Красноярье». Благодаря ему, ежегодно – уже в течение трёх лет – в Красноярске выходит 10-15 книг, прежде всего краеведческого, публицистического, мемуарного или искусствоведческого характера. С художественной литературой всё гораздо сложнее, тем более, что проекты, связанные с периодикой, и «Книжное Красноярье» не принимает. Я отдаю должное этой программе, тем более, что сама вхожу в Экспертный совет по оценке проектов, но её ресурса явно не достаточно, чтобы восполнить дефицит современной качественной литературы для «продвинутых» читателей, которые равнодушны к тому, что сейчас отягощает полки провинциальных книжных магазинов. Вот и приходится выкручиваться, как Бог на душу положит… Грант, о котором вы говорите, выиграло Красноярское отделение Литературного Фонда России. В проект было отдельной строкой вписано издание журнала для нужд литературных встреч.
И так практически всегда – делаем вид, что выпуск журнала – не самоцель, а «подпорка» чего-то другого, что, видимо, государству нужнее. Смех и грех! Правда, в эти последние полтора года нам серьёзно помогали и Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям, и Красноярская городская администрация, и Фонд Астафьева… Огромное спасибо им, низкий поклон! Но всякий раз в начале года мы не знаем, как сложатся звёзды на этот раз, кто протянет журналу руку помощи и насколько эта рука будет щедра. Что же касается востребованности литературы, тут, я думаю, нет большой разницы между территориями. Люди пишут. Люди читают. И пишущих людей из года в год становится всё больше, причём далеко не все из них – графоманы. Качество литературного «самотёка», например, в нашей редакционной почте неуклонно растёт. Впору говорить о «страшном русском Ренессансе», вдохновляющем людей на творческие подвиги…
– Как Вы относитесь к утверждению известного писателя Евгения Попова, что «Красноярск – это литературная столица Сибири»?
М.С. Ну, здесь Евгений Анатольевич явно погорячился… хотя, конечно, хотелось бы, чтобы было так. В последние годы в Красноярске укрепляются традиции широкомасштабных межрегиональных и даже международных литературных событий. Это и Литературные встречи в русской провинции (Астафьевские чтения), и семинар «Очарованные словом» – для начинающих авторов, и книжная ярмарка КРЯКК, организованная Фондом Прохорова… Её масштабы в ноябре 2008-го поразили воображение и красноярцев, и гостей. И «День и Ночь» по-своему претендует на международный статус. Так что амбициозность определённая, конечно, имеет место. Хотя точно такие же амбиции свойственны и Омску, и Новосибирску, и Томску… да, пожалуй, любому крупному городу за Уралом.
– Правда ли, что книги ведущих красноярских писателей выходят чаще в Москве, чем в Красноярске, и почему?
М.С. Думаю, это тоже преувеличение. Книг в Красноярске ежегодно выходит великое множество. Имея деньги, издать книгу сегодня может каждый. В том числе и более или менее известный писатель, которому, как правило, помогает меценат. За последние 10 лет в Красноярске выходили книги Романа Солнцева, Эдуарда Русакова, Николая Ерёмина, Сергея Кузнечихина, Александра Щербакова и многих других писателей. Иной вопрос, что некоторая – очень небольшая – часть наших авторов по существу ориентирована на Москву, как на единственно возможное рыночное пространство. Издательство приобретает у автора его «интеллектуальную собственность», придаёт ей товарный вид и бросает на рынок. Книги, изданные дома, почти не продаются: расходятся по библиотекам, раздариваются читателям на встречах. То есть это в принципе – вне рынка. Хотя, разумеется, в книжных магазинах города по нескольку экземпляров «местной» беллетристики всегда имеется, но это не делает погоды.
– Вы были первым лауреатом Астафьевской литературной премии, ставшей одной из самых престижных в России. Наверное, не случайно в одном из стихотворений Вы написали: «Нас держит и напутствует Астафьев». Что Вы больше всего цените в Астафьеве-писателе и Астафьеве-человеке?
М.С. Виктор Петрович сыграл в моей жизни, прямо скажем, судьбоносную роль. Хотя я никогда не дерзнула бы назваться его другом, тем более – личным другом, как сейчас делают многие. Никаких приятельских, домашних, близких отношений между нами никогда не было, и в мою творческую лабораторию он не был вхож: произведений моих не разбирал, советов не давал. Но рекомендация в Союз российских писателей, которую он мне написал, – это, наверное, самая внятная и потому (а вовсе не из-за того, что он меня там хвалит!) самая ценная рецензия, какую я когда-либо получала. И то, что сам Виктор Петрович позднее сделал из неё статью и поместил в один из томов итогового Собрания сочинений, для меня огромная честь.
Я долго недоумевала: что в той, первой, моей книжке, которую он перелистал, как, должно быть, сотни многих (кто к нему только не обращался со своими опусами!), могло привлечь Астафьева? Меня тогда ругали за подчёркнутую «книжность» (то есть «вторичность», как будто в конце ХХ века бывает какая-то сугубая литературная «первичность»), за камерность и замкнутость, за то, что мои стихи не понятны широкой публике (как одна девочка во время встречи сказала: читатель не обязан знать, что такое «Мельпомена») и так далее, и тому подобное. Только позже, когда я Астафьева по-настоящему ПРОЧЛА (прежде-то читались эти книги несколько другими глазами), мне открылась та глубинная, лирико-философская творческая струя, роднящая Астафьева с русским религиозным космизмом (особенно, с Владимиром Соловьёвым, с Евгением Трубецким, с Флоренским), которая и мне бесконечно родна и которая по-своему выплеснулась в моей первой книжке. Виктор Петрович расслышал это…
Как писатель Астафьев «держит» меня откровением нравственно-эстетической меры, соблюдая которую художник выполняет свою роль на земле. Эта мера – по-разному, но вполне отчётливо сформулирована и в «Царь-рыбе», и во многих «Затесях». В расхристанном и разнузданном пространстве современной «как бы культуры» это – надёжный ориентир, чтобы не запутаться, не растеряться, чтобы сохранить Истину, Добро и Красоту хотя бы в глубине своего сердца. По-человечески же… Астафьев и сейчас кажется мне потрясённым бездной материального бытия ребёнком-великаном, который так и не понял до конца, как по справедливости обращаться с хрупкими маленькими человеками (включая себя самого), чтобы они от этого обращения не ломались и не страдали. Трагедия Астафьева-человека – в том, что он при жизни так и не стал своим на небесах мировой культуры, которых столь страстно жаждал (блестящие символы их – как он сам писал, «Тютчев, Фет, загадочно-утончённый Гумилёв»), а ближайшее окружение с достойным лучшего применения упорством – из самых лучших побуждений! – коверкало его и мучило, провоцировало поступки, в которых он потом жестоко раскаивался… «Мiръ» не дал его духу в полную силу развернуться во плоти, и этот могучий дух истерзал и грешное тело, и подверженную соблазнам людским душу. Страдающее гениальное дитя – вот кем он был. Мытарства и недоумения пленного духа в объятиях грубой земной действительности – вот нерв его творчества. И любовь моя к нему по-прежнему утоляется из этого горького источника.
– Ежегодно в Астафьевском литературном конкурсе принимает участие более 100 писателей. В соседнем регионе, в Кемерово, в областных литературных конкурсах участвует гораздо меньше писателей. Как Вы думаете, в чём причины подобных контрастов? Можно ли, при столь явных различиях регионов, говорить о сибирских писателях как о некой общности?
М.С. Любая организация в своём становлении проходит некоторые закономерные стадии. Конкурс Фонда Астафьева тоже поначалу был немногочисленным. Всё же этому Фонду уже 15 лет. Не так давно он – просто волевым решением своего Президента – получил статус Всероссийского. Я не уверена, что Виктор Петрович одобрил бы этот ход. Фонд и учреждался-то, прежде всего, для поддержки начинающих авторов-сибиряков. В европейской части России всевозможных литературных конкурсов – пруд пруди. За Уралом их много меньше. А всё равно, стоило только кинуть клич, и москвичи потянулись к нам. Видимо, тесно в столицах.
Не знаю, имеет ли какой-то смысл само понятие «писательской общности». Даже творческие объединения писателей, Союзы, играют, скорее, роль «тредюнионов», нежели «братств». На сибирских писателей, может быть, меньше давит «столб» тотальной коммерциализации, поэтому они естественнее и чище в самом творческом посыле… Но это – всего лишь моя гипотеза.
– Альманах «Голоса Сибири» в одном из номеров приводил такую статистику: читают лишь 17% россиян, а ещё 17% покупают по одной книге в год. Читают ли книги в Сибири? Почему тиражи сибирских журналов и альманахов такие незначительные?
М.С. То, что люди читают мало, – норма в обществе потребления. Печально, что к этой норме стремительно скатывается страна, когда-то самая читающая в мире. Зато у нас теперь растёт другой потрясающий феномен: у России есть все шансы стать страной сплошного авторства! С одной стороны, картина жутковатая: при растущей безграмотности выпускников средней школы и диком невежестве подавляющего большинства населения (совсем недавно молодой бизнесмен, подвозивший меня на работу в своей новенькой «японке», среди разговора переспросил: «А кто такие декабристы?»; честное слово! это факт, не выдумка ради красного словца), этакий разгул графомании! С другой, есть надежда, что испытавший муки творчества человек протянет, наконец, руку к книжной полке. Я уже говорила, что самые преданные читатели журнала «День и Ночь», готовые, кстати, его покупать по рыночным расценкам – это его авторы.
Однако сей ресурс, которым с недавнего времени мы стали шире пользоваться, всё же не покрывает издержек на издание. Да, тиражи провинциальных журналов таковы, что их едва хватает для того, чтобы обеспечить нужды библиотек. Местные власти, у которых они на балансе, видимо, готовы финансировать лишь какой-то приемлемый минимум. У «толстяков» же, находящихся в свободном полёте, на большие тиражи просто не хватает средств. Тем не менее, я обратила внимание на то, что авторы всё чаще предлагают свои работы в разные журналы и не отзывают тексты из одного, если публикация раньше прошла в другом. И редакции журналов как-то перестали по этому поводу слишком уж раздражаться. Так – косвенно – увеличивается тираж произведения. Я думаю, таким образом формируется перспективный плацдарм для сотрудничества сибирских журналов и альманахов: обмен авторами и текстами, взаимные анонсы и презентации… Всё это нам доступно уже сейчас!
– Как Вы относитесь к мнению Романа Солнцева, высказанному незадолго до его смерти в письме к С. Куняеву, что «Наш современник» – лучший литературный журнал России?
М.С. Роману Харисовичу всегда была свойственна некая восточная тонкость в общении с коллегами… «Наш современник» – и я полагаю, так в глубине души считал и Солнцев – для современного журнала всё-таки слишком тенденциозен. Отсюда – неизбежность ограничивающих рамок, прежде всего, идеологических. Хотя, конечно, это очень серьёзный журнал. Один из лучших.
– В Вашем журнале активно публикуются не только российские, но и зарубежные писатели. Какое значение в Вашей жизни и творчестве занимает диалог культур и литератур?
М.С. Спасибо за этот вопрос. Диалог культур – содержание и смысл современного искусства. Да, видимо, и всей гуманитарной сферы нынешнего порубежья. Мы постоянно ощущаем, как опасно движение человечества к однополярному миру (определение, логически неверное, но с лёгкой руки нашего руководства, все им пользуются и понимают, что имеется в виду). Признание ценности другого языка, другого мировоззрения, другой эстетики – важнейшая характеристика культурного человека. Любой автор, вступающий в сферу искусства, вовлекается в этот, по выражению Бахтина, «неустранимый диалог», иначе он или будет без конца изобретать велосипед, или останется «гласом, в пустыне вопиющим». Убеждена, что воспитание и образование детей в диалогическом ключе – единственный путь к сохранению читательской культуры и культивированию подлинного творчества. Что же касается зарубежных авторов «Дня и Ночи», то это большей частью – наши соотечественники, в разное время покинувшие Россию. Они пишут по-русски; ностальгируют и тянутся к родственным душам, оставшимся здесь, на Родине. Диалогический журнал (а это для нас принципиально!), «День и Ночь» создаёт пространство, в котором возникает целостная симфония голосов, подчёркнуто РАЗНЫХ.
Мне кажется, это наша главная отличительная черта, привлекающая как авторов, так и читателей.
– Известно, что писатели в России – самая
незащищённая категория населения. Чувствуете ли Вы себя незащищённой?
М.С. Ну, как писатель-то я точно не защищена. Я никогда не пользовалась и сейчас не очень представляю себе, как воспользоваться, такой, например, льготой, как работа в Доме творчества. Или – длительный отпуск для труда над книгой. Моё «писательство» пробивает себе дорогу в хорошо утоптанном массиве повседневных дел, позволяющих мне «снискать хлеб насущный». Но, с другой стороны, это превозможение запретов и границ, везение воза и несение креста и составляют человеческий опыт, судьбу, без которых писателю не дано состояться, так что – «всё в руце Божией». Господь Бог – единственный защитник, на которого стоит полагаться. Остальное – от лукавого. И в этом смысле у меня с защищённостью всё в порядке.
– Вот уже несколько лет Вы возглавляете Красноярский литературный лицей. Чем он отличается от обычной школы? Существуют ли аналогичные проекты в других городах Сибири? Удалось ли инициаторам создания лицея в полной мере реализовать задуманное?
М.С. Лицей – это огромная тема. Поэтому очень коротко о главном. Мы открыли Литературный лицей в Красноярске в октябре 98-го года. Точка отсчёта самого замысла – выход в свет толстенного сборника стихов, рассказов, сочинений и рисунков, написанных школьниками Красноярского края. Называлась эта книжища «Пегас ворвался в класс», и собирала её редакция журнала «День и Ночь» под руководством Солнцева. Я тогда заведовала кафедрой культуры педучилища и дружила со старшеклассниками легендарной красноярской «сто шестой», которая успела прославиться на весь мир своими педагогическими экспериментами. Так получилось, что мы одновременно работали над книгой и обсуждали всякие школьные новации, включая шумы и скандалы вокруг авторских школ, которые в ту пору возникали и исчезали одна за другой. Роман Харисович потом везде говорил, что он видит в Лицее продолжение журнала и что, если журнал закроется, то останется Лицей. А для меня – безотносительно к журналу – Литературный лицей был воплощением давней мечты о Школе Радости для маленьких читателей, среди которых одарённый ребёнок (а подлинный дар – это всегда, скорее, проклятие, чем выигрыш!) будет чувствовать себя «в своей песочнице», получит необходимую пищу для ума и дружеское плечо в виде «лицейского братства». И вот – совпало! Мы увидели, что поток рукописей в адрес редакции с выходом в свет «Пегаса…» не только не иссяк, но возрос в несколько раз, а главное, дети хотят не только опубликовать свои пробы, они хотят общаться друг с другом и с понимающими их взрослыми. Я даже помню тот разговор с Солнцевым, на проспекте Мира в Красноярске… осенью 97-го, когда мы посмотрели друг другу в глаза и… решили ДЕЛАТЬ ЭТУ ШКОЛУ. Я взяла на себя теоретическое «тело проекта», тут к нам подключился знаменитый харьковский учитель Сергей Курганов, который очень мне помог тогда, а Солнцев – великий ходок за всех! – стал «разрабатывать» этажи власти и прочие инстанции. В один из самых трудных моментов, когда, казалось, все попытки завели нас в непроходимый тупик, на помощь Лицею пришёл Астафьев. Его имя открывало все двери и согревало все сердца… Так что невозможное оказалось возможным, сказка стала былью.
Наш лицей устроен примерно так же, как музыкальная или художественная школа. Дети занимаются у нас во второй половине дня, раза два-три в неделю по одной-две академической «паре». В центре всей работы – Мастерские, нацеленные как раз на «расшевеливание» авторского самосознания маленьких читателей и создание, как мы гордо говорим, аутентичных текстов. В отличие от подавляющего большинства других программ по литературе, мы движемся от «автора-ребёнка» к автору книги, которую он читает. «Я – автор; ты – автор» – такая связь. Она поддерживается целым спектром специальных программ по теории и истории художественной словесности, отечественной и зарубежной, начиная с фольклора и античного эпоса, заканчивая чтением и обсуждением мировых шедевров ХХ – ХХI века.
Конечно, не всё получилось, что хотели; но среди результатов и эффектов есть такие, которых мы и не ожидали! Наши выпускники очень успешны в той сфере, которую они выбрали для себя (а мы принимаем ребятишек с третьего класса и ведём их до одиннадцатого включительно, то есть всё время держим параллель с общеобразовательной школой). Это журналисты, филологи, молодые учителя и… писатели: среди них – лауреаты Фонда Астафьева, стипендиаты Министерства культуры и проч., и проч. У многих уже вышли книжки, у некоторых – и не одна. Накануне 10-летнего юбилея лицея мы провели анкету среди выпускников. Вот некоторые ответы:
Лицей дал мне…
…умение выражать свои мысли вербально (и в письменной речи, и
в устной), умение принимать другие точки зрения, отличные от твоих
собственных... Особенно это было интересно почему-то на зарубежной литературе у
Флёры Анатольевны, когда мы обсуждали какое-либо произведение. (Наташа
Гончарова)
…образование в лицее – нечто среднее между школьным и
вузовским. С одной стороны, к лицеистам относятся как к детям, т.е. с должным
пониманием и заботой, но с другой – мы получали столько пищи для мозгов, что
далеко не всякий школьник переварит:) подкидывали мысль или ситуацию, и никаких
готовых ответов! лично меня это научило думать и пристрастило к литературе, я
стала действительно много читать и получать удовольствие от чтения. И теперь,
учась на философском факультете, где любителей пословоблудить немало, я хотя бы
умею красиво и доступно сформулировать мысль (как мне, во всяком случае,
кажется:) Спасибо лицею! (Жанна Мамедова)
…лицей открыл для меня литературу как феномен. К этому нечего прибавить, и от этого не убавить. Ещё два очень важных момента в лицейском образовании – это КУЛЬТУРА и СВОБОДА. На «выходе» – культурный, грамотный читатель с литературным вкусом, сдобренным, правда, некоторой долей скепсиса (но, возможно, это является результатом издержек общения с некоторыми людьми). Бахтин становится настольной книгой, чтение филологических научных трудов – периодическим хобби, а слова «поэтика» и «семиотика» притягивают взгляд. (Ксения Попова)
…можно сказать, что именно лицейская база помогла мне
поступить в университет. Вступительное сочинение, например, темой которого было
«место писателя в современном мире», я написала, отталкиваясь от того, что нам
рассказывал Роман Харисович. Так же лицейские знания помогают и на занятиях и
экзаменах, а в общении с людьми очень помогает отстоять свою позицию подкрепление
собственных слов цитатой из какого-нибудь произведения или монографии. (Саша
Панова)
…Лицей прививает своим ученикам не только любовь к книжной культуре, но любовь к культуре вообще. Здесь не учат писать (хотя желающие и способные могут получить этот навык), скорее, тут учат понимать читаемое (не так, как написано в скучных школьных учебниках, а так, как задумывал автор). Сегодня модно говорить об индивидуальном подходе в обучении, внедрении новой педагогики. Наверное, в современном Литературном лицее есть и это. Однако несколько лет назад, когда я там училась, с нами просто занимались лучшие мастера и педагоги. Мы приходили на занятия, рассаживались и обсуждали прочитанные книги русских и зарубежных авторов, встречались с писателями, участвовали в интересных дискуссиях. Учителя здесь не говорили менторским тоном, скорее, они выступали как старшие и более опытные собеседники, направляющие разговор в верное русло. Нас просили анализировать, учили правильно говорить, строить свою речь на бумаге. Многое для нас сделал наш мастер Роман Харисович Солнцев.
Если бы не Литературный лицей, Роман Харисович и моя школьная
учительница русского и литературы Вера Александровна Попова я бы никогда не
поступила в Литинститут. Так получилось, что, уже на первом курсе, частенько
заглядывала в свои лицейские и школьные конспекты. Ведь в них были даны основы
русской и мировой литературы. За время учебы в лицее мы прочли значительный
объём книг, усвоили то, как пишутся тексты практически всех жанров, научились
анализировать, и главное – думать самостоятельно. (Алена Бондарева)
…Теперь я чувствую себя разносторонним человеком.
Действительно, представьте себе, как удивляются люди, когда слышат от «будущего
программиста» факты из античной истории или литературы серебряного века! На
работе же мне удается быстро находить общий язык с коллегами и гостями и,
поверьте, это у меня не от природы, а от привитой в Лицее культуры. (Сережа
Никитин)
…общение с интересными людьми, возможность всем показать своё
творчество и получить объективную оценку своих способностей, возможность узнать
много нового и интересного, просто пообщаться со своими товарищами, поспорить с
ними или согласиться с их мнением. И ещё очень много безграничных возможностей.
«Лицей – конвейер интересных людей». (Антон Шевчук)
…знания, полученные в лицее, мне очень пригодились, потому что
они намного глубже, чем в школе. А знания, тем более глубокие и качественные,
никогда не бывают лишними... вот так-то. Этому меня, кстати, тоже в лицее
научили. (Юля Москвина)
…На мой взгляд, особенность лицейского образования заключается в том, что оно не только даёт обширные знания в области литературоведения и языкознания, но и рассматривает эти предметы в целом, в контексте искусства и культуры как таковых. Получая лицейское образование, человек учится полемизировать, а, значит, корректно, обоснованно и убедительно выражать своё мнение и, что немаловажно, выслушивать и понимать точку зрения другого. Трудно поспорить с тем, что это умение пригодится в любой сфере деятельности. Кроме того, лицейское образование учит задумываться над жизнью, над идеальными понятиями, вечными категориями, о которых многие просто забывают только потому, что категории эти не относятся к материальному миру. Лицейское образование развивает духовно, помогает видеть прекрасное, да и просто позволяет получать истинное, ни с чем не сравнимое, удовольствие от, казалось бы, таких простых вещей, как чтение. Оказывается, не только содержание текста, но и его форма – лёгкий язык, свежие сравнения, неожиданные эпитеты, игра слов, уловленные читателем аллюзии и реминисценции, – могут радовать и приводить в восторг.
Лицейскому образованию я, в первую
очередь, обязана умением говорить, умением формулировать мысль – письменно или
устно. Устное выступление или письменный ответ на вопрос для меня не составляют
труда. Многие знания и навыки (например, чтение большого объема литературы:-)),
полученные мною на лицейских занятиях, приносят мне пользу сейчас, в
университетской жизни, учебе, и мне не нужно приобретать их заново, как это
приходится делать моим сокурсникам. Помимо всего этого, Литературный лицей
позволил мне реализовать себя творчески, понять, в какую сторону развиваться
дальше. (Катя Карепова)
Подготовлено для публикации в девятом выпуске альманахе «Голоса Сибири»
|
|