| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск пятый
Изящная словесность
В наши дни спрос на слова на мировом рынке падает.
Лех Валенса
Игорь Егоров
ТРИ НОВЕЛЛЫ
ЗАЧЕМ?
(Письма любви)
30 сентября
Странно, милый, совсем чужой город и нет улицы, куда можно было бы приходить к тебе на свидание. А мои волосы ещё рассыпаются по твоим плечам и моя рука ещё в твоей руке (мне кажется, я сейчас оглянусь и увижу тебя!).
Не волнуйся, всё будет хорошо.
Обнимаю тебя!
Лида.
1 октября
Итак, навела сегодня в своей новой комнате порядок: переставила мебель, перевесила зеркало, покрывало с кровати постелила на полке стенного шкафа и туда побросала свою одежду, – потом разберусь.
Соседские мальчики починили замок в двери, любезно помогли перенести мои вещи с пятого этажа, где я жила в первые дни, на четвёртый, хотя я их об этом не просила.
Приготовила кофе.
Читаю стихи французов (моя вера, моя опора в горе… долго тлел наш огонь… долго таил я себя в своём сердце… Я зову тебя, моя мадонна, твоё святейшество, моя нелюдимая дикарка!).
Знаешь, мне хочется новую тунику, только длинную, и крепдешин здесь можно купить, белый и жёлтый.
Жёлтый мы сразу же исключаем, а вот белый… Мне бы хотелось бледно-розового цвета. Что ты посоветуешь? А, может быть, взять белый для венчания?
Целую тебя!
Лидия.
3 октября
На днях сижу в отведённом мне в прокуратуре кабинете, оформляю документы. Вдруг входит он. Сначала спрашивает, не заходил ли главный, а затем начинает со мной знакомиться. В первую минуту мне он показался даже деликатным… и глаза такие юные! Но резкая чувственность рта и злила и тревожила меня. Не могу простить себе, что позволила задержать свою руку в его руке… Тогда же договорились о встрече… Не знаю, что со мной творится: я вся как в огне после того…
Забыла сегодня утром твоё письмо на столе: торопилась в парикмахерскую, но на работу всё равно опоздала.
Веслов, мне так плохо; этот человек меня прямо преследует. В какое бы время я не пришла домой, он уже стоит у моих дверей. Из-за него, видимо, и Костя перестал заходить ко мне.
Теперь все слова в письмах к тебе кажутся мне такими фальшивыми.
Я призываю, мой возлюбленный, посмотри в мои глаза! Разве погасла в них любовь? Мои руки повисают в пространстве…
Приди же! Я устала ждать! Позволь уснуть в твоих объятьях, поднести к губам чёрную розу, услышать голос, такой родной и любимый…
6 октября
Люблю тебя! Вчера вечером сказала ему, что мне это всё надоело (итак, меня хватило всего на три дня). Потом я думала о тебе (я буквально вытягиваю из себя слова), а уже позже убеждала себя, что дело того не стоит.
Я только испугалась, что могу тебя потерять. Не понимаю, зачем пишу тебе такие письма. Но к кому ещё я могу писать их? Только тебе. Правда?
Сегодня суббота. Ходила по магазинам. Купила пепельницу, она мне очень понравилась (а мыла здесь действительно нет, и сыра тоже, сыр только плавленый). По дороге меня окликнул Костя. Где я пропадаю? Как? – Костя, – человек, который сразу же узнавал о каждой моей авантюре, даже и не подозревал, что я переехала! В общем, приходи в гости!
Вечером была Людмила (сначала мы с ней жили в одной комнате). Она взяла отпуск. Уезжает в Сочи. «Всё, – сказала, – приеду, буду увольняться!» У нас она с год, а сначала работала по направлению где-то на Севере. Там два месяца промучилась и сбежала (мне ещё повезло, что попала в горпрокуратуру, а то есть ещё районные).
Рассказала, что вчера вечером на неё напали. Рука, говорит, до сих пор болит.
Хорошо, отвечаю, что только рукой отделалась…
Сейчас лягу и буду вспоминать, как ты меня любил…
11 октября
Весь вечер сходила с ума, ночью не могла уснуть, перечитывала твои письма. Под утро незаметно уснула и, конечно же, всё проспала!
Веслов, достала для тебя тихоокеанскую раковину, сантиметров десять в диаметре (удлиненная, с выступами на внешней стороне, которые собираются у основания раковины). Ты рад?
Сегодня поймала себя на мысли, что я всё же легкомысленная. Снова приходил он.
Приезжай скорее! Я тебя очень люблю, милый, очень люблю!
Лида.
13 октября
В кафе почти никого нет, хотя сегодня и суббота. Взяла кофе и просматривала в «Иностранке» «Давай поженимся» Апдайка. Великолепная вещь, просто наслаждалась! Только зачем они всунули эту вступительную статью о разложении нравов?
В городе несколько храмов. У меня возникает желание зайти и постоять во внутреннем дворе какого-нибудь храма, где, наверное, растёт много роз. Но мне не хотелось бы этого делать без тебя.
Сегодня так тепло, что можно ходить без плаща. Смотрю на своё отражение в витринах и кажется, что я вижу какую-то школьницу.
Можно ли мне дать 25 лет? (Любимый, мне уже не придётся жечь свечи по вечерам, ожидая тебя, и ложе будет пустовать).
Пытаюсь представить тебя. Но у меня ничего не получается: я не могу представить тебя без себя.
15 октября
Веслов, милый, не молчи!
Не знаю, как забыться. Перевожу Жака Рубо.
Вчера зашла в собор. Как сейчас перед глазами – отрешённые лики, поверх туник ниспадают складками тоги… (я рассматривала росписи боковых приделов). Заметила нескольких женщин. У одной из них был молитвенник и букетик фиалок. Под их взглядами я тихо выскользнула из храма. Когда уже выходила, сильные руки обхватили меня и чужой голос прошептал: «Ты моя!..».
Шефу не нравится моё настроение. Что случилось? Отвечаю, что меня убивает пыль и сажа. Часто делаю над собой усилие, чтобы не заплакать. Пять дней не было от тебя писем. Эти дни мне показались вечностью. Без тебя я такая хрупкая и беспомощная…
21 октября
На работе снова чуть не расплакалась: просидела над заполнением пустячного бланка полдня. Сама себе удивляюсь, до какой степени я стала легко ранимой: любое, даже немного резкое, слово окружающих меня просто убивает. Может быть, это – одиночество?.. Наверное, только женщина до конца понимает, что это такое…
27 октября
Здравствуй, мой желанный! Получила твоё письмо! Как оно долго шло! – раньше на перекладных и то доставляли быстрее. Прямо-таки какое-то «декадентство» на почте!..
Знаешь, а сегодня ровно месяц, как мы с тобой расстались, но, кажется, это было только вчера! Я храню на губах своих терпкое угасание поцелуя. И знаю, вечером мне снова захочется закурить наши любимые… Я до сих пор верю в магические образы их дымков. В них – предсказание нашей с тобой судьбы!
(Смерть моя – время вне тебя, вне твоего зрения; зренье твоё – остановка смертельного бегства, маятник крови, маячащий на вершине взмаха в глазах твоих! Но если я перестаю мыслить, двигаться, жить, я не умираю; мой вес больше веса сияния всех совокупностей звёзд, и всё же зренье твоё есть моя смерть, ибо оно замирает, когда я ухожу от тебя; я падаю вне твоих глаз, ибо не свечусь непрерывно амальгамою глаз твоих, не свечусь серым серебром в манящей глубине твоих глаз; и всё же я умираю, в том источник смерти моей; глаза твои – вот моя смерть, не избегнуть!..).
30 октября
Сегодня с утра шеф с помощником уехали по делу об изнасиловании. Я осталась в конторе одна. Нет, ещё одна девушка, следователь. Разбирает какие-то бумаги. В общем, наш город по-своему знаменит – на одном из первых мест по преступности в области. Вот и пошла проза. Бывает же такое: думаешь, что ты уже небожитель, и вдруг – бух! – свалишься прямо на землю! Прости меня за сегодняшнюю сухость в письме. Жизнь даёт о себе знать, хотя в душе нет нисколечко пустоты… Помнишь, мы с тобой читали: «Счастье всегда лежит в будущем или в прошлом, настоящее же можно сравнить с маленькой тёмной тучкой, которую ветер гонит над равниной. Перед ним и за ним всё светло, только оно само всегда отбрасывает тень…».
Как только написала это, сразу же представила тебя таким задумчивым философом. Веслов, а ты ведь, правда, больше философ, чем поэт? Хотя, как поэт, ты всегда разный, всегда неожиданный, всегда интересный! С тобой никогда не бывает скучно! Ты помнишь наши импровизации? Как сейчас вижу: только немножко воображения – и атрибуты и декорации к пьесе «Как он лгал её мужу» готовы! (И всё, как по заказу, под рукой!). А текст этого горе-боксёра ты читал просто великолепно!
Помнишь: гороховые стручки на столе нам заменили лайковую перчатку! Такие моменты остаются в памяти навсегда. И самое главное, что это принадлежит только нам!
Подозреваю, что мне хватит воспоминаний на целый вечер. А как начинала письмо?!
Целую тебя, мой любимый, мой единственный!
Твоя Лидия.
2 ноября
Шеф передал мне дело об изнасиловании. (Не знаю, писать или нет, изнасилована и убита старуха). Оказывается, это типичный случай. Здесь секретарша говорила с кем-то по телефону: «Что они всё на старух набрасываются, хоть бы меня кто-нибудь изнасиловал!».
На том «типичном» месте была найдена пуговица. Теперь в моём кабинете ворох привезённой одежды подозреваемого, от грязного белья пахнет чем-то отвратительно кислым и затхлым… Мне нужно проверить, его ли это пуговица.
Без тебя я чувствую себя тоже такой же оторванной пуговицей!
Веслов, милый, приезжай! Ты не представляешь, как мне здесь без тебя… Что-то очень важное для нас обоих утекает, как песок сквозь пальцы. Ты мне всегда был нужен, а сейчас как никогда!
Лида.
Из дневника Лидии
Зачем?!.. Прошло два года. Вчера мы ехали с ним в одном поезде. Наша встреча была внезапна… И мы совсем чужие… А ведь два года назад… Мы ехали в одном поезде! Это не укладывается в голове!.. И всё-таки мы навсегда чужие… Если бы он тогда был рядом, именно тогда!.. Но этого не… Я всё равно его люблю!..
Ещё немного и я не выдержу этой тоски и пустоты!..
Что это? Ты мне мстишь? За что? Зачем? Ответь! Ведь ты не уйдёшь?! Веслов, милый!.. Где твоя тихоокеанская раковина? Приложи ухо к ней! Приложи скорее! Неужели ты не слышишь в неукротимом, неиссякаемом шуме прибоя, как я тебя зову! Не уходи от меня!..
ПОЛЁТ ВАЛЬКИРИЙ
Дмитрий вышел из подъезда. Холодный ветер сильно хлестнул его по лицу. Подняв короткий воротник пальто и крепко натянув кепку на лоб, он зашагал к остановке, по дороге наборматывая:
Сыростью резко пахнуло.
Листья летят, прижимаясь к земле
Ещё не остывшей…
Дмитрий понимал, что стихи не так уж хороши, но его захватила музыка. И эта музыка шла от свободы, жажды перемены в жизни. Но что было ему делать с этой свободой, он не знал и, как всегда в последнее время, шёл в библиотеку. Такое бывает, и очень часто. Свобода свободой, а жизнь проходит. И до боли быстро… На самом деле он будто скрывался от жизни в библиотеке, и поэтому свобода была для него какой-то ненастоящей, выдуманной! И опять библиотека. Каждый день библиотека! Он эстетствовал как Оскар Уайльд, наслаждаясь шедеврами человеческого гения, точно драгоценными камнями. Вот и сейчас он, даже идя к остановке, не просто курил, а эстетствовал – сделал несколько затяжек дорогой сигареты и выбросил её.
А ведь денег у Дмитрия оставалось до смешного мало. Дома он упорно скрывал своё положение – и правильно делал. Начнутся расспросы жены, родителей, истерика. Зачем их травмировать? Но ком горечи в горле не отпускал, и хотелось закричать на весь белый свет: «Надоело!» А что надоело? Надоели каждодневные оскорбления и издевательства, а за что? За что это мучение? И этот начальник вроде как прав. Эксплуататор чёртов! «Но и на новом месте будет то же самое», – с горечью подумал он.
Дмитрий вскочил на подножку автобуса и, протискиваясь вперёд, увидел девушку, чем-то до боли ему знакомую. Но он никак не мог вспомнить, где же он её видел. А девушка смотрела в окно, и взгляд у неё был удивительно светлый. Дмитрию так легко стало от этого взгляда, и он на миг забыл свою подавленность, своё одиночество.
Девушка заметила, что на неё смотрят, и, улыбнувшись, отвернулась.
А потом началась давка, и она пропала из виду.
Два проигрывателя у небольшого столика в музыкальном отделе библиотеки ещё были не заняты.
На этот раз Дмитрий почему-то никак не мог найти в картотеке нужную пластинку. Его интересовали увертюры Вагнера, а всё попадались или оперы целиком или только с ариями из них. Когда же нужная пластинка нашлась, Дмитрий увидел, что одно место у столика уже занято. Спиной к нему сидела девушка с завитками почти детских волос на шее. Он узнал её! Это была та самая девушка из автобуса. Дмитрий сел за этот же столик и надел наушники. Она рассматривала конверт от пластинки Даргомыжского и не заметила Дмитрия. А когда глаза их встретились, внутри него уже звучал почему-то трагический, так ему казалось, «Лоэнгрин». Девушка, узнав Дмитрия, снова улыбнулась и вдруг покраснела. Боль опять спряталась где-то внутри него.
«При помощи музыки страсти наслаждаются сами собой», – написал Ницше. Это так. Но если нет боли, то и нет этого острого наслаждения. И он понял, что именно музыка Вагнера ему была нужна, чтобы покончить с собой. Но он не бросится в речку с моста, и не кинется под дребезжалку-трамвай, – всё это глупо. Он поступит умнее… (На пластинке уже звучала другая увертюра).
Дмитрий украдкой всматривался в лицо девушки. Ему нравилась её какая-то детская сосредоточенность, и ему вдруг захотелось написать ей что-нибудь на клочке бумаге. Первое, что пришло ему в голову, было: «Мне тоже нравится Даргомыжский», но, во-первых, это было враньё, а, во-вторых… А что во-вторых? И вдруг – глаза в глаза – и он стремглав сорвался птицей со скалы… Он нёсся вместе с валькириями над бездной смерти…
НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО
Почему так: тебя нет и никогда уже не будет, но внезапно вещи, простые вещи: недописанное письмо, книга с заложенным листком, закатившаяся под стол таблетка, – словно вернут тебя, и опять глаза жжёт слеза.
Уже никто не позовёт меня, как звала меня ты… Ты ушла навсегда, тихо... Без жалоб и криков. Так уходят из жизни сильные люди.
«Молчи, скрывайся и таи…»
Помнишь «Silentium» Тютчева? (Ведь это ты мне открыла Тютчева!) Да, ты молчала, чтобы не делать нам больно, но твоё лицо… Уходя ненадолго в другую комнату, я неслышно плакал, понимая, что происходит непоправимое. Потом шёл в ванную, умывался и с самым беспечным видом возвращался к тебе. И даже раздражался по пустякам, будто бы ничего не происходило. А происходила самая страшная, непоправимая беда.
«Молчи, скрывайся и таи…»
Иногда я включал телевизор, по которому на все лады чихвостили прежних вождей; мороз продирал по коже от их чудовищных искушений и преступлений. Перестройка набирала свои обороты и уже в настоящем таились ростки новых дьявольских искушений... Но что мы, простые люди, могли знать о будущем? Помню: раньше ты всем так живо интересовалась, запоем мы читали «Архипелаг Гулаг», – но теперь я видел: тебе была тягостна вся эта суета вокруг архивов: всё это, по сравнению с тем, что происходило с тобой, казалось чем-то страшно далёким.
Я обращаюсь к тебе, как к живой, но ты и осталась для меня и нашей дочери живой… И всегда будешь живой!
Через каждую твою вещь, через твой почерк, через книги, которые ты любила читать, – проступает твоя душа, твой облик.
А душа бессмертна! Я это точно знаю! И правда то, что несмотря ни на что, я тебя всегда любил, но только сейчас понял: как бы не складывались наши отношения, это было одно – оттенки нашей любви, как бывает множество оттенков одного и того же цвета.
Я читаю книги, которые ты читала и через них с тобой говорю. В этих книгах есть и твоя душа: ведь и они творили её.
Ты моя звезда, уснувшая в ночи, и свет от тебя идет, и будет идти; в нём моя жизнь! Светлая, светлая моя душа!.. Когда я включаю «Песню Сольвейг» Грига, мне легко и трудно: я вижу тебя!.. Ты никогда больше не услышишь свою любимую мелодию, но душа твоя слышит её – душа твоя посылает свой свет моей душе!
Я умирал в ту ночь вместе с тобой…
Как невыносимо осознавать эту страшную истину: жизнь любимого, близкого человека ускользает навсегда, на твоих глазах и ничего нельзя сделать… Ничего! Даже хотя бы облегчить эти последние минуты жизни.
Я до сих пор не могу поверить в то, что тебя нет! Мне всё время кажется, что ты сейчас войдёшь, и я скажу: «Здравствуй!» Ведь ты не ушла от меня навсегда, правда?!..
|
|