| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск шестой
Памятки истории
Всё в руках Господа, и только История ускользнула из-под Его контроля.
Збигнев Ежина
Алексей Тепляков
ДЕЛО «ТРУДОВОЙ КРЕСТЬЯНСКОЙ ПАРТИИ» 1937 ГОДА
Среди множества дел «вредительских», «заговорщицких», «повстанческих» и прочих организаций, сфабрикованных органами ОГПУ-НКВД в Сибири в период сталинского террора, дело так называемой «Трудовой Крестьянской партии» (ТКП), впервые созданное чекистами ещё в 1920-е годы, занимает особое место, как по масштабу арестов, так и по продолжительности репрессий. В начале 1930-х годов по нему арестовали по всей стране и в Сибири массу специалистов. В 1937г. оно вновь активно послужило разгрому интеллигенции, связанной с сельским хозяйством и другими отраслями экономической и общественной жизни.
В советской колхозной деревне ситуация в области животноводства была крайне неблагополучной. На волне широкого истребления «кулацких элементов» в ходе операции по приказу НКВД СССР №00447 обвинения во вредительстве в колхозах стали одними из самых распространённых. 2 октября 1937г. появилась директива И.В. Сталина и В.М. Молотова «О вредительстве и проведении показательных процессов в области животноводства». Указав на крайнюю опасность «вражеской» работы, заключавшейся в «бактериологической диверсии путём заражения крупного рогатого скота, конского поголовья, овечьего и свиного стада чумой, ящуром, сибирской язвой, бруцеллёзом, анемией и др. эпидемическими заболеваниями», в «срыве снабжения препаратами и дезинфицирующими средствами районов, поражённых эпизоотией и вредительством при изготовлении сыворотки на биофабриках», а также во «вредительском сокращении посевных площадей кормовых культур с целью сужения кормовой базы», Сталин и Молотов потребовали от местных руководителей организовать показательные судебные процессы в отношении «вредителей» – животноводов, ветеринарных врачей и специалистов в области сельского хозяйства[1]. В результате, помимо открытых процессов над «вредителями сельского хозяйства», на которых были осуждены руководители, служащие и крестьяне Ленинск-Кузнецкого, Рубцовского, Уч-Пристанского пунктов «Заготзерно», колхозов Барабинского, Венгеровского, Ояшинского, Искитимского, Купинского, Чановского районов[2], было возрождено дело так называемой «Трудовой Крестьянской партии».
На территории Западно-Сибирского края к началу декабря 1937г. было арестовано 1.400 человек «тэкапистов» во главе с консультантом крайплана Станиславом Марковским, уже обвинявшемся по этому делу в апреле 1931г. Тогда довольно скоро Марковского, одного из виднейших специалистов в области сельского хозяйства, власти были вынуждены освободить, но в 1933г. последовал новый арест. В 1937г. Марковского арестовали в очередной раз и превратили в «руководителя» заговорщицкого центра из восьми человек.
О результатах проведённого «разоблачения» этой и других «организаций», первый секретарь Новосибирского обкома ВКП(б) И. Алексеев докладывал Сталину в декабре 1937г. Он сообщал о колоссальном размахе вражеской работы, пресечённой доблестными чекистами; добавлял, что «Сибирский филиал ТКП имел свои диверсионно-повстанческие организации в 9 городах и 24 районах Западно-Сибирского края» и организовал вредительство во «всех важнейших отраслях сельского хозяйства», уничтожив, в частности, более миллиона голов колхозного и совхозного скота. Политической же задачей «филиала» было «вооружённое свержение советской власти с помощью Японии и установление буржуазно-демократической республики».[3]
Алексеев отмечал также, что «по делу этой организации арестовано 1.400 человек». Но указанными в письме Алексеева 1.400 «вредителями-текапистами», изъятыми к началу декабря 1937г., дело не ограничилось. Чекисты считали его перспективным и продолжали массовые аресты тех, кого можно было связать с ТКП. Мифическая причастность к «Трудовой крестьянской партии» стала роковой и для других более чем 80-ти человек, арестованных в середине и второй половине декабря 1937г., преимущественно специалистов разного профиля: учёных, преподавателей, юристов, ветеринаров, агрономов, бухгалтеров. В группе осуждённых членов организации «ТКП» оказался видный писатель и поэт из Новосибирска Георгий Вяткин[4]. Многие из осуждённых в годы гражданской войны были молодыми людьми, только начинавшими свой путь. Выбор, который был ими сделан тогда в пользу белого движения, с точки зрения чекистов, лишал их права на жизнь.
В списке арестованных представлен весь спектр лиц, так или иначе пострадавших от властей: здесь и арестованные за вредительство и прочие антисоветские преступления, и те, из которых в кампанию охоты за «валютчиками» в буквальном смысле вытряхивали припрятанное на чёрный день золото. Люди, ранее подвергавшиеся репрессиям, составляют значительный процент среди осуждённых. Но часть из них имела вполне удовлетворительные по советским меркам анкеты, особенно основные ветеринарные специалисты нескольких районов и ряд ведущих исследователей СибНИИ животноводства…
Обвинительное заключение, датированное декабрём (без числа) 1937г., было составлено начальником 5-го отделения секретно-политического отдела (СПО) УНКВД М.Н. Пестерниковым, начальником этого отдела К.К. Пастаноговым и подписано зам. начальника управления майором госбезопасности И.А. Мальцевым. Арестованный Святослав Марковский был допрошен начальником управления НКВД старшим майором госбезопасности Г.Ф. Горбачом и помощником начальника СПО С.И. Плесцовым. Следователи вынудили заявить Марковского, что в период арестов 1930г. на свободе осталась вся сибирская «низовка» ТКП и её активный организатор Брусницын. В период террористических акций против интеллигенции, проведённых в 1933г., напротив, «очень сильно была разгромлена низовка за счёт повстанческих и вредительских элементов в МТС, совхозах и т.д.», но основные руководящие кадры уцелели и были арестованы только в 1937г. Сам термин «низовка», означавший на чекистском жаргоне массу рядовых участников «контрреволюционных организаций», ясно говорит о том, кем были составлены протоколы, подписанные именем Марковского.
В обвинительном заключении говорилось, что организация ТКП контактировала с заговорщической организацией «РОВС» (по версии НКВД, наиболее многочисленной в Сибири по составу участников) и была ориентирована на широкую подрывную работу в сельском хозяйстве. Также она была связана с правотроцкистскими заговорщиками, в число которых были включены основные партийные, советские и хозяйственные руководители края. Наличие среди осуждённых грузин-виноделов расширяло круг разоблачённых врагов и должно было демонстрировать широту охвата и качество чекистской работы. Группа исследователей СибНИИ животноводства (Н. Бухаров, Г. Кучеренко, Д. Петухов, Н. Мелешко) обвинялись в пропаганде «псевдонаучных вредительских теорий»: сохранения чистого генофонда сибирского скота и выступлении против метизации, применении к чистопородным животным метода «сибирской закалки» (содержание зимой в холодных помещениях), «голодные нормы» при выпойке телят, умышленное препятствование разведению клевера и люцерны, заменяемых «неизученным донником». Умышленное распространение эпизоотий за последние три года привело, как отмечали в УНКВД, к гибели в крае до 400 тыс. голов крупного рогатого скота и до 500–600 тыс. овец и свиней.
Вторая крупная «вредительская подгруппа» укрывалась в плановых органах (К. Дурбажев, П. Ильин, Н. Виноградов, Д. Власов). В неё также входили ветеринары: в Венгеровском районе группа А. Гельвидеса якобы уничтожила в 1936-1937гг. 32 тыс. голов скота, заразив его бруцеллёзом, сибирской язвой и чумой. В Купинском районе старший ветврач Е. Ищенко создал аналогичную «вредительско-диверсионную группу» из пяти человек и уничтожил за 1934-1937 годы 29 тыс. голов. Аналогичная группа была вскрыта и в Колыванском районе.
Проходивший по другому делу начальник ветеринарного управления Западно-сибирского краевого земельного отдела Густав Карлович Лелеп (арестован 7 октября 1937г., расстрелян 15 января 1938г.) был обвинён в том, что входил в «краевой комитет ТКП» (вместе с Марковским, Брусницыным, Серебренниковым, Ольшевским, Куфиревым и другими). Г.К. Лелеп для потребностей ТКП якобы завербовал в организацию 12 старших районных ветврачей, а затем с их помощью создал до полутора десятков диверсионных групп, заражавших скот опаснейшими болезнями[5]. Старший зоотехник А. Бушуев «распространял версии о том, что колхозники не умеют ухаживать за скотом и что в падеже скота виновны только они, чем дискредитировал колхозную систему», а зоотехника Н. Озольса обвинили в том, что он «сорвал метизацию скота в районе, спермы от чистопородных быков выливал на землю, а коров покрывали простыми производителями». Ветеринаров сначала планировали пропустить через спецколлегию областного суда, но затем присоединили к общей массе арестованных и отправили на тройку. В итоге к новосибирцам «подверстали» филиалы в районах области, а также грузинскую артель «Колхида», в недобрый час решившую перебраться в Новосибирск летом 1937г.
Что касается Новосибирска, то в рамках вскрытой организации чекисты «обнаружили» семь низовых ячеек, созданных «краевым комитетом ТКП». Преподаватель Сибирского строительного института А. Скуридин вместе с С. Кареповым по заданию генерала В.Г. Болдырева (расстрелянного в 1933г. по грандиозному «белогвардейскому заговору» в числе нескольких сот казнённых) якобы создали повстанческую вредительскую группу из 11 человек. А. Васильев и А. Замятин завербовали семь человек в системе Запсибторга, а А. Ивинский создал группу из девяти человек. Группа А. Михалёва (семь террористов) готовили убийство секретаря крайкома партии Р.И. Эйхе. Георгия Вяткина с Прокопием Капиносом сделали руководителями ячейки из пяти человек. Остальные три группы (в аптечном управлении и пр.) включали в себя трёх-четырёх участников. Заведующего аптекой М. Моргулиса обвинили в хищении для нужд организации спирта, морфия, кокаина, а также в изготовлении ядов и бактериологических культур.
Если ветврачей и аптекарей легко можно было записать в отравители, то с учёными было сложнее. Обвинения, предъявленные сотрудникам СибНИИ, поражают своим цинизмом. Самого краткого обвинения удостоился Н. Бухаров – он «являлся участником ТКП, выступал с псевдонаучными теориями». Немногим подробнее характеризовалось преступление Н. Мелешко: «проводил псевдонаучную работу над кормовой культурой донника, умышленно забросив исследование других кормовых трав». М. Хробостов был обвинён в том, что изготовил к выставке «макеты и ф/снимки с к.-р. клеветническим содержанием».
На главного ветврача Ф. Серебренникова 6 сентября 1937г. был сделан донос в НКВД, который подписан кличкой «Рабочий-знающий». В нём арестованный обвинялся в хранении контрреволюционной литературы, распространении антисоветских анекдотов и в том, что он якобы приятель расстрелянного маршала М.Н. Тухачевского.
На преподавателя инженерно-строительного института Кирилла Новицкого донесли собственные студенты. В ноябре 1937г. они сдавали зачёт на квартире Новицкого, угощались чаем. Однако принимавший их хозяин в дружеской беседе «пытался обработать слушателей в антисоветском духе». Рассказывал, в частности, что до революции выходцы из рабочей и крестьянской среды могли учиться в вузах, что на 10 рублей можно было жить целый месяц, поскольку обед стоил 11 копеек. Студент на одних чертежах мог зарабатывать до 30 рублей в месяц, а крестьянский сын Новицкий подрабатывал техником и имел тогда по 120 рублей. Преподаватель «защищал также религию», называл постоянно проводимые в вузе кроссы «лошадиным видом спорта» и говорил, что он под настоящим спортом понимает «те виды, которые связаны с красотой и удовольствием человека». Студенты К. Скрипкин, А. Соколовский, Г. Гришанова, А. Ковин и В. Минайлов сделали вывод, что преподаватель – «человек не наш» и 23 ноября донесли о контрреволюционных взглядах Новицкого в партком института. Вскоре заявление студентов оказалось на столе следователя НКВД Александра Солодкова, которого старшие коллеги характеризовали как беспощадного к врагам народа… Ещё активно отличились в этом деле чекисты-оперативники С.С. Корпулев, С.Ф. Курусков, С.И. Маскаев, В.И. Ченский, В.В. Кайзер, Д.Г. Кожевников, М.П. Семернев, М.К. Заболотский, А. Сидоренко, Котельников.
Некоторые чекисты использовали кампанию массовых арестов в интересах собственной наживы. При обыске у Веры Маркони изъяли почти килограмм столового серебра. Отнюдь не все ценности тогда сдавались по акту и попадали в доход государства, многое прилипло к рукам нечистых на руку следователей. Так, у Ефима Новичкова изъяли кольцо и цепочку «жёлтого металла», а затем в протоколе обыска приписали – «медные». У артиста А. Замятина конфисковали дорогие вещи: золотые браслет, цепочку, брошь и кольцо с бриллиантом. Проходивший свидетелем по делу И.А. Мальцева руководитель особой инспекции облмилиции Чуканов впоследствии показал, что Мальцев, работавший в 1938-1939гг. начальником Новосибирского областного управления НКВД, не принимал никаких мер по отношению к тем оперработникам, которые присваивали себе ценности лиц, осуждённых к высшей мере наказания.[6]
Изъятию при обысках подлежали оружие, документы, рукописи, ценности, политическая литература. Но спектр отнятого и конфискованного в немалой степени отражал вкусы оперативников, проводивших обыски. У А. Долгушина изъяли при обыске книгу Сталина «Вопросы ленинизма» и сборник «Беломорстрой». У Марии Горох – просто лист чистой бумаги. У П. Анисимова – 20-томное собрание сочинений Ленина, 2 книги Сталина и ещё 21 книгу плюс серебряный рубль 1809 года. У геолога А. Васильева забрали серебряный портсигар, 10 книг и 2 тетради стихов, у А. Першина – игральные карты. У кладовщика П. Капиноса изъяли дневник с описанием побега из германского плена. Самая же большая библиотека (256 наименований, включая книги с автографами авторов), а также письма Максима Горького, Александра Блока, Ромена Роллана были изъяты у писателя Г. Вяткина. Очевидно, эти культурные ценности пропали, хотя, возможно, горьковские письма избежали сожжения и оказались присвоены чекистами, что даёт надежду на то, что какие-то из них ещё всплывут (по крайней мере, в протоколе обыска было указание на то, что изъята не просто обезличенная переписка, а именно письма Горького).
Следователи использовали весь свой арсенал: от убеждения в том, что признать вину необходимо ради интересов государства, относительно чего существует некое секретное постановление правительства, до нецензурной брани, угроз уничтожить семью и прямого физического воздействия. Документы оформляли как попало. Так, протокол допроса Л. Заграничного даже не подписан следователем и содержит неопределённую дату – декабрь 1937г.
Большая часть обвиняемых вынуждена была признать обвинения. Однако учительница музыки Мария Морозова, высланная из Благовещенска за посещение японского консульства, категорически отказалась подчиниться следствию. Следователь С. Курусков тщетно настаивал на её признании:
– Вы напрасно всё отрицаете… Следствие располагает рядом показаний обвиняемых ваших соучастников по к-р работе. Бросьте голословное отрицание, говорите правду? (в протоколах малограмотные следователи нередко на месте восклицания ставили абсурдный вопросительный знак – А. Т.).
– Я говорю правду, участницей к-р организации я не была.
– […] Следствию известно, что вы занимались к.-р. агитацией, клеветой на политику партии и её вождей. Дайте показания по этому вопросу?
– Никаких показаний по этому вопросу я не дам. Агитацией я не занималась, а если обижалась когда на Соввласть, то только за то, что была несправедливо выслана с ДВК.
Те, кто остался в живых, оставили в своих жалобах свидетельства о следовательских приёмах. В. Татаринцев подписал признательный протокол после двух суток выстойки и «других мер физического и морального воздействия». Следователь В. Ченский заставил П. Тараканова подписать протокол «через насилие и угрозы», Котельников (видимо, курсант школы НКВД) грозил А. Овечкину, что в случае отказа подписать протокол его семья будет арестована, а имущество распродано. Мария Линдквист, оказавшаяся в мариинских лагерях, писала в жалобе, что «следователь не довольствовался моей фамилией, которое я ношу от первого мужа» и «заставил меня подписаться на чистом листе бумаги… до сего времени не знаю, для какой цели это было сделано». Вера Маркони впоследствии показывала, что следователь М. Давыдов «в моём присутствии получил от начальника отдела распоряжение “обработать меня за один раз в день моего первого допроса” и потому он торопился»; она подписала, поскольку «не желала очутиться в положении других допрашиваемых при мне и в соседней комнате граждан, по адресу которых неслась отборная площадная брань, угрозы и т. д., о чём заблаговременно “любезно” предупредил следователь…» Виноделу Г. Дзнеладзе следователь сказал, что подписать «требует постановление правительства» – и только в лагере тот узнал, что получил 10 лет.
Дмитрия Власова обрабатывал внутрикамерный агент А.А. Токарев, старый большевик, бывший начальник новониколаевской губернской милиции и председатель Кемеровского горсовета: «надо стараться давать показания… меньше получишь наказание». Провокатор советовал Власову взять на себя вину участия в правотроцкистской организации, а не в принадлежности к «Трудовой Крестьянской партии», так как по ТКП «проходят отбросы интеллигенции, старые специалисты, которым даётся самая суровая мера наказания», зато коммунисты идут как правые троцкисты и им будет снисхождение. По словам Власова, за такие советы Токарева очень ругал арестованный секретарь Венгеровского райкома партии Шевченко. Их сокамерник Дмитрий Андреев говорил, что Токарев обрабатывал всех камерных сидельцев: вы, дескать, находитесь в советской тюрьме и идти против следствия – значит, выступать против советской власти. Вскоре, однако, фамилия чекистского помощника Александра Токарева также оказалась в большом расстрельном списке, подписанном Сталиным.
Представить дело «шпионским» у чекистов не получилось (хотя из малограмотной портнихи М. Линдквист, которая обшивала работников германского консульства, пытались сделать разведчицу), поэтому ему придали «повстанческую окраску» и поручили Секретно-политическому отделу. Как было принято с подобными крупными делами, большая группа следователей и курсантов «оформила» его за несколько дней. Уже 27 декабря 1937г. тройка управления НКВД осудила к высшей мере наказания подавляющее большинство осуждённых – 66 человек. 8 января 1938г. приговор привели в исполнение. 15 человек получили по 10 лет лагерей, трое (все женщины) – по восемь лет. Кто же выжил из этих 18 человек, обречённых на долгие годы ГУЛАГа? В деле есть сведения только о нескольких. М.С. Попов отбывал срок в Озерлаге, в 1953г. жил на станции Титан Мурманской области. Н. Гладилову в 1940-х годах сократили срок на один год. В декабре 1947г. на свободу вышли П. Тараканов и М. Линдквист. А вот Д. Власов умер в магаданских лагерях 3 августа 1943г.
В 1940г. новосибирская прокуратура в письмах в ЦК ВКП(б) и обком приводила это дело в качестве примера чекистской фальсификации (при этом считалось, что по делу прошло только 70 человек, внесённых в обвинительное заключение, из которых казнили 55)[7], но в те годы лишь само управление НКВД могло отменить приговор тройки. Сохранившееся в деле письмо Гали Татаринцевой, которая из-за отсутствия зимней обуви не могла ходить в музыкальную школу (девочка писала: «Дядя Сталин, напишите прокурору, чтобы он выпустил папу, чтобы я могла учиться»), чекистов не тронуло, и реабилитация произошла лишь полтора десятилетия спустя.
Расплатились за фальсификацию дела бывший начальник УНКВД по Новосибирской области И.А. Мальцев (покончил с собой, отбывая лагерный срок), начальник СПО К.К. Пастаногов (сидел в тюрьме с 1939 по 1941г., а с началом войны отправлен воевать к партизанам) и С.С. Корпулев (в 1938г. был посажен на пять лет за недостаточное усердие)… Зато С.И. Плесцов стал к 1945г. генералом. С.Ф. Курусков тоже вырос по службе и в 1943г. был избран в партком УНКВД по Новосибирской области, М.Н. Пестерникова в 1954г. уволили из управления лагерей МВД Татарии, а А.И. Солодков поучаствовал в новосибирском «деле врачей», позднее работал в Искитиме, Мариинске, Нарыме, а в 1951г. Алткрайкомом ВКП(б) был освобождён от должности начальника Троицкого райотдела МГБ «за развал работы».
|
|