| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск шестой
Изящная словесность
Насколько меньше происходило бы всего на свете, если бы не существовало слов.
Станислав Ежи Лец
Евгений Асташкин
МАЛОЛЕТКА
Страница 2 из 2
[ 1 ] [ 2 ]
6
Сложив рамочки в сумку, Артём снова собрался на «пятачок» к художникам. В последнее время к ним стала цепляться доблестная милиция, мол, идите в другое место. А таких вольных мест в мегаполисе становилось всё меньше и меньше. Раньше мелкие индивидуалы были вне поля зрения нуворишей, хапание шло по-крупному: заводами, фабриками. Теперь очередь дошла и до отдельных недообобранных особей, до их жалких медяков, чтобы шаг шагнёшь – плати налог.
На своей остановке Артём
снова увидел ту смешную парочку. Подростки теперь забавлялись тем, что по
очереди клали друг другу на ладони пальцы – и кто успеет их отдёрнуть от
неминуемого хлопка. Артём уже без прежнего интереса взглянул на девчонку в
лакированных туфельках не по сезону и обомлел. Это же она!
В замешательстве он остановился невдалеке, чтобы парочка была в поле его зрения, и всё косился на девчонку. Это же её привела к нему младшая сестра. Это же Настя! Но почему она с ним не поздоровалась? Почему не купила у той базарной тётки зимние сапожки, давал же ей деньги?..
Он заметил, что с его приходом девчонка перестала забавляться с парнем, посерьёзнела и словно внутренне отстранилась от него. Если это действительно она, то он благодарен ей за такую мелочь. Она прекрасно чувствует, что её флирт со своим другом может быть кому-то неприятен.
Подошёл нужный автобус, и Артём вынужден был отправиться в путь. В салоне он продолжал мучительно размышлять. Настя всё равно придёт к нему и он обо всём расспросит её. Если она схитрит, что он её с кем-то спутал, то он долго будет мучиться из-за неразрешённой загадки.
В следующий раз Настя пришла, когда дома никого не было, мать Артёма и его сестра с мужем уехали на пару дней погостить к землякам в Березянку. Артём не стал спрашивать у Насти напрямую, она или нет была на остановке. Он приберёг белее тонкий подход: словно этот факт для него бесспорен, а его интересует другое. Он спросил:
– Почему ты на остановке не поздоровалась со мной?
Вместо ответа она призадумалась. Чтобы не нарваться на её «когда, на какой остановке?» и не упереться, как в тупик, в её непонимающий взгляд (он столько этих женских штучек проглотил на своём веку!), Артём сказал:
– А, понимаю, рядом находился твой друг...
Она попыталась оправдаться:
– Я хотела поздороваться...
Артёмом овладело мозаичное
чувство, в котором главным в многоцветье виртуальной композиции было ощущение,
что он успел-таки схватить за хвост неуловимую птицу-удачу. В тот первый раз он
воспринимал на остановке ту парочку как нечто ирреальное, не из его жизни. Он
неосознанно изводился тем, что в его нежном возрасте ничего подобного он не
испытал, и вдруг всё повернулось так, что он с лёгкостью получил всё то, что
считал недосягаемым, ускользнувшим в прошлое, словно хвост ящерицы в расщелину.
На эти переживания наложилось гулом разворошенного улья осознание того, что он
всё-таки уворовал чужое. И вся эта мозаика накрывалась, словно шторой, слитным
чувством торжества – он добился невероятного!
Они разговаривали на кухне,
теперь не надо было прятаться в его комнате. Артём принялся неспешно
сервировать кухонный стол, заставленный, как обычно, лишним хламом. В это время
в калитку позвонили. Он больше никого не ждал. Настя непонимающе лучезарила
своими блескучими глазками. Перед своим приходом она предварительно звонила ему
из уличного телефона-автомата, чтобы он знал заранее. Кто же это? «Если наши не
смогли уехать в Березянку, вдруг автобус не пришёл на автостанцию, то у них
есть ключ от калитки, – промелькнуло у Артёма в голове. – Это не они...»
За калиткой Артём увидел
нагловато улыбающуюся Зойку, её братья стояли в отдалении у забора.
– Вы уже начали мазурничать,
– стал выговаривать погорельцам Артём. Недавно кто-то ночью похозяйничал в его
заснеженном огороде – всюду между яблонь петляли следы. Кто-то протащил по
снегу тяжеленный наливной бак от старого водяного отопления. Думали, что он из
нержавейки, а потом поняли, что это простая железяка и бросили его у забора. За
его плотным высоким забором тоже была вмятина в снегу. Артём понял, что в этом
месте перелезали через забор. Следы были не очень крупные, скорее подростковые.
– В каком смысле? – собрала
гармошку морщинок на носике шебутная Зойка.
– Твои братцы лазали ко мне
за металлом, – стал напирать Артём, нельзя было оставлять такое без внимания,
тогда совсем обнаглеют. – Теперь даже подходить поближе стесняются...
– Это не они, – стеной стала
за братцев Зойка, видно, ей было не впервой заступаться за них, правы они или
нет.
– Ещё следы сохранились,
можем даже сверить, – Артём сделал вид, что выходит из двора. Мальчуганы на
всякий случай ещё дальше отошли от его дома, посматривая на свои кроссовки.
– Нас послал Федька, –
заявила внушительно Зойка. – Сказал, чтобы без булки хлеба не возвращались...
– Что ещё за Федька?
– Старший брат. Недавно пришёл
из Армии.
– И что? Сразу послал вас
сюда? Теперь ещё и его содержать? Пусть лучше устраивается на работу. А хлеба
больше не дождётесь, нечего его бросать под ноги!..
– Тогда мы расскажем Антону,
что к вам ходит Настя, – выпалила Зойка с нажимом, ожидая, что её испугаются и
пойдут на попятную.
Приехали, называется!
Кормил, кормил, теперь ещё и шантажируют. Артём хлопнул калиткой перед носом у
Зойки.
Настя, оказывается, стояла в
сенях и украдкой подслушивала.
– Эти погорельцы знают, что
ты сюда ходишь, – предупредил он её на всякий случай, вдруг она не всё
расслышала.
– Машка не могла сказать, –
стала гадать Настя.
– Теперь не просят, а прямо
требуют!..
– Зойкины родаки продали
свой участок какому-то коммерсанту, сами всё равно не смогут построить новый дом.
Да и деньги уже пропили, – выявила Настя свою осведомлённость, из чего Артём
сделал вывод, что она плотно общается с погорельцами.
В пустом доме было
вольготно, Артёма лишь угнетало осознание того, что скоро и Антон может
заявиться сюда. Этого паренька он теперь знал в лицо, видел на остановке. Если
вздумает учинять разборки, Артём вобьёт его в землю одним ударом.
Когда Настя отобедала, а ела
она всегда очень мало, ссылаясь на то, что частенько схватывает желудок, Антон
поднял её на руках, как пушинку.
– Не надо, не надо! –
запротестовала она. – У меня голова закружится.
Он всё-таки донёс её до
постели. Она уже меньше стеснялась его, по крайней мере больше не старалась
предварительно оглушить себя двумя-тремя стопками горячительного. На самом
интересном месте вдруг затренькал телефон. Оторваться от Насти было невозможно,
и он пошёл в зал прямо с ней – совокупно, держа её на весу.
В зале он уселся со своей
горячей ношей в кресло и поднял трубку, думая, что звонят из Березянки родичи,
чтобы сообщить, что нормально добрались, у них была такая привычка – звонить по
каждому поводу. Но в трубке послышался незнакомый юношеский голос с хрипотцой:
– Настю можно?
Артём обалденно передал
трубку Насте и по её смущённому виду сразу понял, что это Антон. Она ничего не
отвечала, даже почему-то закрыла ладошкой свободной руки микрофонную часть
трубки.
На том конце провода что-то
говорили, а она лишь дакала. Положив трубку, Настя суетливо сверзилась с его
колен и босиком потопала к своей одежде.
– Надо собираться. Антон
сказал, что скоро придёт за мной. Чёрт!..
– Откуда он узнал мой номер
и вообще?..
– Наверно, Зойка сказала.
– А она откуда знает?
– Наверно, запомнила, когда
я звонила из телефона-автомата.
– Прямо при ней надо было
звонить?
– Я не ожидала, что она
догадается, кому я звоню...
– Они ушлые. Шантажисты
сопливые. Всё рассказали твоему Антону. Не поленились сходить к нему.
– Они рядом живут. Я скажу
Антону, что помогаю вам красить рамочки.
– Так он и поверил!..
Артёма не могло не задеть за
живое, что она так поспешно и боязливо засобиралась после звонка своего друга.
Теперь жди сюрпризов...
7
Артём не раз советовал
Насте, чтобы она вернулась жить к родителям. У Антона тоже морят голодом, вот и
обострился гастрит. В последний раз Настя едва легла к нему в постель, как её
всю скрючило; лежала, поджав худые ноги до самого подбородка, ожидая, когда
перестанет донимать боль в животе. Если будет поближе к Артёму, лучше станет
питаться, то дело может пойти на поправку. Пусть хоть каждый день приходит в
гости, уговаривал Артём. От Машки он узнал, что Настя всё своё детство провела
по больницам – то с воспалением лёгких, то с желтухой, то с эпилепсией. У неё
до сих пор начинают дрожать руки, когда понервничает. В первом классе её
покусала собака, порвав мышцу на ноге; остался глубокий шрам.
Когда Настя всё-таки
решилась вернуться к родителям, Антон во всей красе показал свой норов. Он с
угрозами требовал, чтобы Настя вернулась. Она стала избегать его. Когда он
приходил, посылала на улицу свою мать, чтобы вразумить его. Тот разозлился, и в
какой-то миг потеряв контроль над собой, ударил женщину кулаком в грудь. А
через час заявился с дружком, у которого один глаз смотрел вниз, а другой в
небо, и они вдвоём выбили все стёкла в окне, выходящем на улицу. Дело дошло до
милиции. Антона строго предупредили, что если такое повторится, на него заведут
дело.
– Если он ещё раз
притащится, – кипятилась Настя, рассказывая всё это Артёму, – я не знаю, что
сделаю!..
– Теперь понимаешь, с кем
связалась, – поучал её Артём, сам тяготясь такой роли. Он убедился, что
интуиция его не подвела на счёт дружка Насти. – Другого я и не ожидал от
него...
– Раньше он таким не был, –
удивлялась Настя.
Когда она приходила к
Артёму, он был как на иголках: того и жди позвонит или заявится Антон. И он
действительно позванивал. Мать Артёма всякий раз ворчала:
– Что за странные звонки
начались? Не к добру это... Однажды утречком Артём вышел на улицу и не узнал
своего забора: доски во многих местах были оторваны и валялись прямо на
проходе, мешая спешащим на работу. Некоторые доски, что потоньше, были
переломлены пополам, по ним прохаживался чей-то неукротимый каблук. Любому
прохожему становилось ясно, что такое делается лишь по злобе. Узнавался
«почерк» Антона.
Артём быстро вернулся домой,
взял в гараже молоток с гвоздями и стал прилаживать доски на место. Он
торопился, чтобы этот погром не попался на глаза матери, но она как назло
вышла, услышав стук молотка.
– Что это такое? Это всё
из-за твоей подружки. Как она стала ходить, начались проблемы. Смотри, как бы
не нажить беды.
Сейчас пойдёт и всё
расскажет Оксане. Мать докладывала дочери каждую мелочь и невозможно было её
переубедить, что иногда полезнее промолчать. Потом сестра на правах старшинства
начинала устраивать настоящие допросы, даже если это и выглядело анекдотично.
* * *
Новый год встречали втроём с
матерью и Оксаной. Она обычно стучала в общую стенку, граничащую с комнатой
матери. Выработали условный стук: два раза – сейчас приду, три раза – включите
телевизор, там идёт что-то интересное, четыре раза – зайдите ко мне.
Артём хотел на праздник
пригласить Настю, но после инцидента с забором не решился. Неизвестно, как к
этому отнеслась бы Оксана. У неё была прекрасная манера вмешиваться в чужие
дела беспардонным образом. Может что-нибудь ляпнуть в самый неподходящий
момент. У неё всегда так: сначала скажет, а потом подумает.
Оксана вроде бы искренне
хотела помочь Артёму. Она несколько раз пыталась познакомить его с городскими
барышнями, о которых сама знала лишь понаслышке – от своих же шапочных
знакомых. О чём-то договаривалась за его спиной, а потом объявляла, даже если у
Артёма были другие планы:
– Завтра приведи себя в
порядок, нашла невесту для тебя…
Все эти знакомства проходили
по неизменному сценарию, которому позавидовал бы и Эйзенштейн. Лучшего способа
выставить кого-то полнейшим идиотом было трудно придумать. Выглядело это так.
Оксана приводила «невесту», а та, естественно, была в сцепке со своей подругой,
от которой и узнали о её существовании. Церемонно усаживались за стол пить чай.
Мутота растягивалась на часы, которые казались веками. Оксана без умолку
тараторила на самые высокопарные темы с лихими аргументами питекантропа. Всё
это перемежалось перекрёстными репликами между женщинами, причём гостьи
тяготели к более приземлённым материям: цены на новую косметику, тайские
таблетки для похудения, а также кто из знакомых приобрёл модную иномарку и как
шикарно на ней прокатиться по центру города. Не было ни одной значительной
паузы, куда бы мог вклиниться долготерпеливый Артём. Слова ему не давали.
Вообще непонятно было, зачем он здесь присутствует, можно потихоньку выйти – и
никто не обратит на это особого внимания. Разве что Оксана встрепенётся,
опомнившись, и сломает бровь: для кого я всё это устраиваю, для кого стараюсь,
чёрт побери! Ближе к ночи, приумяв всё самое вкусное, гостьи как по команде
дружно взглядывали на ручные часики:
– Ой! Пора бежать домой!..
В этом возгласе слышалась
нечаянная и чуть-чуть насмешливая рифма.
Можно было миллион раз
знакомить его таким непередаваемым образом, и результат был бы один. То есть,
не было бы никакого результата. Артём поражался: неужели сестра не понимает,
что домостроевские прибамбасы канули в лету неизвестно когда? Взялась
знакомить, посиди пять минут за столом и исчезни. Мавр сделал своё дело. Твоё
застольное красноречие никому не нужно. Тогда, может быть, что-нибудь и
наклюнется. Но Оксана будет председательски восседать за столом до упора,
сверля сверхъестественными глазами гостей. Хоть бы соизволила юморнуть разочек,
но всевышний лишил её этого бесплатного дара, который не купишь и за миллион.
Поэтому всё у неё выходило тяжеловесно – не сдвинуть, не поднять.
После энной попытки
познакомить его Артём сказал Оксане:
– Давай, больше ты не будешь
заниматься этим благородным делом? Как-нибудь сам справлюсь. Или ты вознамерилась
опекать меня до самой пенсии?..
Он не добавил, что у неё
тяжёлая рука на эти дела. Не поймёт прибаутки и как всегда обидится. А потом
будет долго поджидать момента, когда с полным правом можно будет кольнуть: «Я
тебя предупреждала, а ты не послушал!..»
За пару часов до боя
кремлёвских курантов Оксана сдвоенно стукнула в стену, потом повторила. На этот
раз она должна была прийти без мужа, его по закону подлости назначили дежурным
на проходной сажевого завода – в ночную смену. Сын Оксаны, который жил
отдельно, тоже не смог прийти со своей молодой женой – её только что выписали
из роддома с первенцем. Им теперь, как показывает практика, не до праздников
ближайшие полтора-два года.
Артём сказал матери
намеренно, зная, что она и это тайком передаст Оксане:
– Если она опять заведёт
бодягу на свою излюбленную тему, я просто уйду на улицу. Лучше прогуляюсь и
посмотрю фейерверк, здесь это умеют делать. Если бы ещё так мощно предприятия
работали, было бы совсем славно.
Оксана шумно ввалилась с
большим тортом и бутылкой шампанского, обстукивая валенки от свежего снега.
Стол был раздвинут в зале, сестра любила, чтоб было не менее десяти смен блюд,
заранее обговаривала и приносила продукты. Оглашённо фанфарили все
телевизионные программы, на какую ни переключись, словно страна вырвалась
вперёд из застоя за круглые «500 дней», а не была отброшена в такую дыру, где и
Зимбабве не ночевала.
Придирчиво посмотрев на
брата, Оксана всё-таки не удержалась:
– Ты всё старше и старше, а
твои пассии всё моложе и моложе...
– Началось! Излюбленный
конёк. Договорились же когда переезжали, что не будешь вмешиваться в мою личную
жизнь...
– Молчу, молчу!.. И всё же,
почему ты с Ленкой не захотел, с нашей землячкой? Привёл бы и жил потихоньку...
– У тебя всё так просто!
Сама-то сколько проходила после развода в гордом одиночестве, лет десять?
Ладно, не дуйся. Когда я раньше говорил, что теперешние женщины выпустили всех
бесов, на меня косо смотрели. За женоненавистника мог сойти. А теперь во всех
газетах пишут об этом открыто. Я отложил парочку интересных статей, показать
тебе?
– Небось, одни мужики об
этом пишут, неудачники...
– Представь себе, сами
женщины! До многих дошло, что это уже финиш. Дальше некуда двигаться с такой
эмансипацией...
– Я газеты не читаю, –
сестра всегда старалась говорить с ним поперёк, – в них одно враньё...
– И книг тоже не читаю, в
них тоже враньё, – подстраивался ёрнически под её слог Артём, тщетно надеясь,
что когда-нибудь в сестре проклюнется хоть крохотный росточек юмора. Но она в
таких случаях немедленно переходила на колкости.
Артём удалился в свою
комнату. Ещё чуть-чуть, и ему останется накинуть на себя зипун и стать
невольником ночи. Видно, бдительная мамаша успела постращать сестру этим,
потому что она игриво потащила Артёма в зал за рукав:
– Садись! Скоро надо будет
загадывать желание, чтобы оно сбылось в следующем году...
Опять эти гадания! Оксана
«добровольно-принудительно» заставляла брата слушать по телевизору
астрологические прогнозы: «Упрямый Козерог, слушай свой прогноз, чтобы не
вляпаться куда-нибудь!..» Артём обычно передразнивал ведущего со стеклянными
глазами: «Не покупайте завтра кадиллак за пятьдесят тысяч баксов, лучше
перенесите покупку на после дождичка в четверг...» Вы дайте мне сначала эти
пятьдесят тысяч...
Часы показывали без пяти
двенадцать. Скоро с боем древних курантов за окном разыграется резвая пальба, и
небо взорвётся тысячами разноцветных колких огоньков. Интересно, сколько нищих
можно накормить на эти запущенные в бездонное небо вагоны петард?..
Оксана за помпезным столом заставила
своих закрыть глаза и загадать самое сокровенное желание. Артём нехотя
подчинился, подумав: «Чёрт его знает, может, и впрямь что-то сбывается...» На
мгновение приподняв веки, он увидел, что и у сестры скульптурно белеют под
абажуром плотно закрытые глаза. Он тоже отрешился от всего мирского. Вызвав в
памяти ненаглядный образ Насти, он заклинательно с щемящей тоской загадал:
«Хочу, чтобы эта девочка стала моей». И ощутил лёгкую неловкость, словно
произнёс это вслух.
Пора было в ответ на
затяжной заоконный фейерверк выстреливать шампанским. Оксана поинтересовалась
почему-то лишь у брата:
– Ну что, загадал желание?
Он зашифрованно гмыкнул,
почувствовав: была бы на то воля, сестра сделала бы ревизию его мыслей. Но она
лишь тягуче посмотрела на него – без одобрения. Её взгляд явственно говорил:
«Опять загадал какую-нибудь дурость...»
8
В начале февраля Оксана с
мужем уехали в Крым по санаторной путёвке. Не прошло и недели, как она
позвонила оттуда матери. Настя была у Артёма, на этот раз он решил покормить её
на кухне, чтобы не челночить туда-сюда с посудой. На кухне было амбразурное
окошко с дверцей, как в иных столовых. Оно выходило в зал. Его устроил для
удобства прежний хозяин, к нему ходили неисчислимые родственники. Когда гости
трапезничают в зале, можно кушанья подавать прямо в окошко, а не доставлять их
кругами через пару коридоров.
Видимо, Оксана задала матери
свой коронный вопрос «Небось, опять пришла эта?..», потому что мать вдруг
начала срывающимся голосом сыпать и сыпать в трубку нелепые жалобы:
– Разве он меня слушает?
Сказал бы, что надумал жениться, а то всё молчком. А она уже считает себя здесь
хозяйкой.
И всё в том же духе, зная,
что через амбразурку всё слышно. До Артёма дошло: мать задело то, что
покусились на кухню, ей теперь жди, когда можно будет зайти туда. В последнее
время мать старалась разладить его отношения с Настей. Намекала, что про его
подружку люди говорят нехорошее. Слишком хитрая, умеет втереться в любую
компанию. Постоянно корила его за то, что он «устроил в доме общепит»: то
кормил погорельцев, теперь вот Настю с сестрой.
Настя прекрасно поняла, что
речь идёт о её персоне. Встала из-за стола, не зная, что делать. У неё мелко
задрожали кисти рук. Артём испугался, что она сейчас соберётся и уйдёт домой, а
потом и вовсе забудет сюда дорогу. Но Настя неожиданно взяла тряпочку и стала
оттирать от копоти электрическую плиту – намочит лоскуток под умывальником и
начинает им елозить по белой эмали между четырьмя нагревательными блинчиками,
смывая жирные натёки. Работала она неосмысленно, словно в летаргическом сне.
Так себя ведут, если человеку больше некуда идти.
Когда она, увидев, что плита
стала чистой, перестала шуршать тряпкой, Артёму удалось расслышать в трубке
голос Оксаны – она резко повысила децибелы:
– Что он там, совсем
сдвинулся?!.
Это уже обыкновенное
хамство. Такое больше терпеть невозможно. Когда Оксана вернётся, он потребует,
чтобы она не совала нос в чужие дела. Нашла развлечение! Кому помешала Настя?
Никого не трогает, всё вроде бы делает рассудительно, не огрызается.
Мать Артёма больше всего
беспокоило то, что Настины родители алкоголики. Работать не любят. Очистят
кому-нибудь двор от снега, заработают несчастный полтинничек и тут же бегут к
знакомой старушке за самогонкой. Летом наколют кому-нибудь машину дров и вместо
того, чтобы запастись продуктами, берут только закуску к выпивке. Артём в таких
случаях подыскивал лобовые, сермяжные аргументы в защиту Насти. Если бы у неё
были нормальные родители, стала бы она встречаться с таким великовозрастным
ухажером, как он?
«Ты, наверное, даёшь ей
деньги?» – допытывалась мать Артёма, как будто он проговорится. Он и сам
понимал, что это действительно так, она с ним только из-за денег. Но ведь
подружились с ней, привыкли друг к другу. Ему хочется, чтобы она постоянно была
рядом, ему даже приятно ощущать оставленный ею запах пота в складках простыней.
В конце концов и у Артёма
отец был горький пьяница, не дожил и до сорока.
Кто-то из товарок, скорее
всего вездесущая Полина Прокофьевна, узнав, что Артём встречается с такой соплюшкой,
сказал его матери, что у Настиной мамаши аж два мужа. Это ему показалось
несусветной дикостью, но Настя сама всё подтвердила. Недавно к ним вернулся
жить под одной крышей её родной отец. Он скитался где-то лет десять и вот
свалился как снег на голову – без копейки в кармане, в одном рубище. Его не
смутило, что здесь уже обосновался заместитель – свято место не пустует. Он
подружился с новым хозяином на прочном базисе совместных калымов и последующих
возлияний. А кому какое дело подсчитывать количество чьих-то мужей? Сейчас и не
такое бывает...
Никакие громовые доводы не
действовали на прилипчивого Артёма – его было не оторвать от своей подружки.
Правда, один страшный слух всё же заставил его съёжиться. Слух опять же
подхватила Полина Прокофьевна. Какая-то собутыльница Настиной мамаши по пьянке
сболтнула на примагазинном базарчике, выпрашивая солёный огурец: «Пусть Ольга
скажет мне спасибо, что я её не сдала. А то не хочет опохмелить». Из её слов
явствовало, что Настина мамаша была в третий раз беременна. Она разродилась
дома и тайком оставила запеленатую девочку у контейнера с мусором. Кто-то
обнаружил едва живую крохотку, её выходили и удочерили. А виновницу всего этого
не смогли вычислить, так как она не наблюдалась в гинекологичке, а так попробуй
докажи.
Если это правда, у Насти с
Машкой где-то есть ещё младшая сестрёнка.
Артём для себя делал выводы,
но твёрдо знал: он ни за что не бросит Настю, настолько к ней прикипел. А все
сомнения трактовал в её пользу, пусть даже если окажется, что ошибался. Просто
надо вырвать её из этого губительного круга...
9
Обычно Настя приходила к
Артёму под вечер. Но на этот раз она пришла поутру. Он сразу понял: что-то
стряслось. Настя торопливо прошла в его комнату, не сняв куртку в прихожей.
– Раздеваться не буду. Попью
чай и пойду.
Такого раньше не было. Что
за спешка?
– Надо подогреть чайник.
– Я холодный попью.
– Что случилось?
– Через полчаса за мной
приедет «Скорая», положат в больницу.
– Опять желудок?
– Нет.
Артём ждал пояснений, видя,
что она не решается сообщить ему не очень весёлую новость. Неужели будет
говорить, что «в интересном положении»? Такого не может быть. По крайней мере,
от него. Тогда причём тут «Скорая»?..
– Оказывается, у меня не
желудок схватывал, а печень. Гепатит В.
Артёму показалось, что он ослышался
или она перепутала.
– Желтуха? Ты же в детстве
переболела... Опять?
– Это гепатит В, а то был А.
– Ты серьёзно? Это же
тяжёлая болезнь, – растерялся Артём, не добавив, что и заразная. – Хуже только
гепатит С, когда печень начинает разлагаться. Как это тебя угораздило?
– Наверно, ещё там, у
Антона.
– Ты что-то недоговариваешь.
Эта болезнь передаётся только половым путём или через общий шприц. А ну-ка
покажи руки!..
– Да я не наркоманка, –
слабо улыбнулась Настя, не сопротивляясь, когда Артём снял с неё куртку,
засучил оба рукава кофточки и осмотрел её вены. Следов от уколов действительно
нигде не наблюдалось. Однако предплечья и запястья у неё были нездорового
синюшного оттенка. Как же он раньше не замечал?..
– Ну-ка сознавайся! – Артём
решил выдавить нужную информацию. – Это не так просто – заработать такую
бяку...
– Да Антон брал у меня кровь
из вены. Было так больно!..
– Зачем?
– Они с другом размешивали в
ней что-то...
– Ясненько. Наркотик. Зачем
ты согласилась?
– Антон же попросил...
– Вот урод! Не кормил, ещё и
кровь брал…
– Да совсем немножко...
– Но они же грязным
шприцем... Теперь, по идее, и мне надо проверяться. Ну дела!..
Некогда было читать нотации,
раз за Настей должны прислать машину. Артём принёс из кухни холодный чай,
недосуг его подогревать. Настя принялась пить невкусный чай, мелко откусывая от
пряника.
Если мать Артёма узнает о
таком, вот будет шум! Оксана восторжествует: «Я тебя предупреждала!..» И нечего
будет ответить.
– На тебе и так нет живого
места, а тут такое, – Артём новыми глазами смотрел на худенькую гостью. Не
тело, а мощи. Ещё и курит. Сколько раз обещала бросить...
– Да-а, – протянула ко всему
привычная малолетка. – Проживу лет... тридцать пять. Вы будете через Машу
передавать передачки? А то в инфекционной так готовят, что невозможно смотреть
на эти блюда, не то что есть. Суп как помои, каша на воде без всякого масла,
голимая перловка.
– Пусть Маша приходит, пиши
в записке, что тебе надо. Или звони. Но если трубку возьмёт моя мать, лучше
перезвони. Сама видишь, какой она стала...
10
Все заработки Артёма
распылялись теперь на постоянные передачки. Чего ни коснись, всё нужно было
доставать самим: систему, одноразовые шприцы, не говоря уж о провианте.
Приходилось тратиться даже на такие прозаические вещи, как тапочки, халат,
полотенце и более интимные дела, – ничего своего у Насти не было. Раз даже
отключили на пару дней воду в клинике, пришлось срочно передавать пластиковые
бутыли с минералкой – ею умывались больные. Артём регулярно снабжал Настю
витаминами. Накупит в магазине фруктов и несёт авоську на остановку, где его
уже поджидает Маша. Ему не хотелось, чтобы его родичи знали о таких тратах.
В середине марта Настя
позвонила Артёму из ординаторской и между делом сказала, что завтра, если
хочет, он может навестить её вместе с Машей. «Только оденьтесь потеплее, а то
на улице совсем не весенние морозы», – добавила она. Сказано это было вроде бы
с улыбкой, но как-то безучастно, не слышалось тепла в голосе, какие-то не те
обертоны. Артём, как обычно, сам себя приструнивал в таких случаях, считая, что
это ему показалось – не раз ему ставилось в упрёк, что он слишком мнительный. И
действительно, он столько для Насти сделал, она должна боготворить его. Если бы
не он, что бы с ней стало? Пропойцы-родители самоустранились. Настина мать,
конечно, навещала её иногда, но ничего путного кроме копеечной жвачки дать ей
не могла.
Внутренний голос подсказывал
Артёму, что скорее всего Настя пригласила его просто так, «из вежливости»,
вовсе не возжаждав, чтобы он нагрянул к ней в гости. Тем не менее, он решил
проведать её.
Вместе с Машей они на
рейсовом автобусе прибыли чуть ли не к самому крыльцу инфекционного отделения.
Оно было рядом с остановкой, Артём много раз проезжал мимо этого
красно-кирпичного трёхэтажного здания, огороженного забором из железных прутов
с пиковыми наконечниками. В сумрачном вестибюле толкался народ. Оказывается,
здесь была очередь на вызов больного. Дежурная не успевала бегать по этажам.
Когда дошла очередь до Маши, закончились часы посещений. Артём вопросительно
посмотрел на свою приунывшую спутницу.
– Есть и другой вариант, –
оживилась Маша и направилась к выходу. Она протоптанной в снегу тропинкой между
клёнами повела Артёма к тыловой части здания. Они очутились на длинной
безлюдной площадке, ограниченной справа рядом металлических гаражей,
развёрнутых дверями в узенький проулок между строениями. Отроковица быстро
сориентировалась среди многочисленных одинаковых окон больничного флигеля и
остановилась в нужном месте.
– Вы умеете громко кричать?
– поинтересовалась она талантами Артёма. – Надо, чтобы услышала Настя...
– Ну вот ещё! – запротивился
Артём. – Скажут, какой-то пьяный дядька разоряется тут...
Тогда Маша, задрав голову,
стала покрикивать, сначала несмело, пробуя голос, затем всё громче и громче:
– Настя! Настя Сойкина!
С десятой попытки на верхнем
этаже открылась форточка, в ней показалось родное милое лицо. Настя забралась
на подоконник.
– Там уже не пускают, –
пояснила младшая сестра. – Как там у тебя?
– Пока всё нормально.
– Мы тут тебе принесли...
– Сейчас.
Настя пропала, но вскоре
снова появилась в оконном проёме и стала стравливать вниз конец верёвки.
– Быстрее, пока нет
медсестры! – поторапливала она. Артём наскоро привязал верёвку к ручкам
полиэтиленового чёрного пакета, и тот, поверчиваясь, поплыл по воздуху на
третий этаж, пока его не поглотила форточка. Сестрички стали перекидываться
репликами. Артём попеременно ловил взглядом студёное приложение к их репликам в
виде парка изо рта – то внизу, то вверху. За всё это время Настя ни разу не
обратилась к нему, он поневоле чувствовал себя лишним. Царапнула цепким
коготком мальчишеская обида: «Стоило ли ехать? Могла и одна Машка, она знает
здесь все ходы и выходы...»
Настя поминутно оглядывалась
в палату, показывая свой каштановый хвостик стянутых на затылок волос.
Опасалась, что застукает медсестра.
– Скоро процедуры, –
напоминала она.
Видимо, кто-то согласно
взаимовыручке стоял «на стрёме». Настя, выслушав кого-то невидимого в
непроглядной тьме комнаты, сказала, что медсестра уже в соседней палате.
Значит, пора удаляться, а то может влететь за нарушение режима. Отберут
авоську, ведь далеко не всё можно передавать. Перед расставанием Настя с
лихорадочной поспешностью зачастила, просительно глядя на сестру:
– А Антон придёт?
Маша с недетской
находчивостью сделала вид, что не расслышала, даже отвела в сторону взгляд,
ожидая, когда к Насте вернётся благоразумие. Но старшая сестра не унималась,
настойчиво маячила под козырьком здания её непокрытая голова, слышалось почти
жалобное:
– Антон придёт? Ты говорила
ему?
Маша, искоса полоснув
взглядом оступоревшего Артёма, досадливо опустила лицо долу, принуждённо
пробормотав:
– Вот дура!..
Артём во всей красе
почувствовал, что здесь он – пустое место. Всего лишь живой манекен,
доставивший передачку. Он смотрел на свои ботинки, которые показались ему
невыносимо допотопными и брюки тоже немодными. Да и куртка затрапезная, давно
пора сменить. В эту минуту он испытывал отвращение к самому себе.
Видя, что сестра всё равно
не ответит, Настя закрыла форточку. В морозном воздухе ледяшкой застыло её
прощальное:
– Ну, пока!..
До остановки шли в гробовой
тишине, лишь скрипели подошвы и непрестанно фыркали машины на магистрали. Артём
и его спутница прекрасно понимали, что говорить больше не о чем. Настя, не
особенно этого скрывая, сама выказала, что продолжает поддерживать отношения со
своим бывшим бой-френдом и в этом ей помогает Маша – в роли связного.
Молча сели на свой автобус,
Артём заплатил за двоих. Так же немо сошли на своей остановке. И каждый пошёл
своей дорогой...
11
Надо было зализывать раны.
Обмолвка Насти всё сразу поставила на свои места. Обмолвка ли? Настя
торопилась, что зайдёт в палату медсестра, в других условиях она бы не была
столь опрометчивой. Значит, всё это время лукавила, что порвала со своим
дружком. Боялась потерять спонсора. Не зря Артём в её приглашении проведать
почувствовал необязательность, интуиция давала ему сигнал. Всё так и оказалось.
Она не ждала его. Не обрадовалась, когда он нарисовался. Он даже помешал
сёстрам потрепаться об этом Антоне.
Артём знал, что этот случай
надолго выбьет его из колеи. Какие теперь рамочки, какой «пятачок»? К чёрту
всё! Остаётся только отдать себя на растерзание меланхолии. И всё-таки поездка
была не зряшной. «Белые пятна» в его отношениях с Настей заштриховались сами
собой, никаких неясностей. Значит, все его усилия фантиками разлетелись на
ветру. Хотя, конечно, на том свете ему воздастся. На том.
А как быть на этом?..
Когда он узнал про страшный
диагноз Насти, ещё не свыкнувшись с ним, его на какое-то мгновение посетила
противоречивая недостойная мыслишка: теперь-то она точно никуда от него не
денется. Он уже считал её своей собственностью. А ей «по кайфу» тот, с
непременной чертовщинкой, по чьей милости она оказалась в плачевном состоянии.
Всё та же непостижимость женской натуры пресловутая. Она как улыбка чеширского
кота, что витает в воздухе отдельно от него. Сколько раз тебе казалось: ты
сроднился-сросся-спелся со своей дражайшей половинкой, это незыблемый тыл,
оазис вдохновенности, твоё второе «я». Ан нет! В самый неподходящий момент на
гребне минутного каприза обладаемая ускользнёт от тебя в тридевятое измерение,
оставив на память в твоём поле зрения нестираемую ластиком очаровательную
коварную улыбку.
Протуберанцы тяжких думок
пышут тебе в лицо, они преследуют тебя повсюду, от них не укрыться даже в
бетонном бункере. Такого претерпевания не пожелаешь и врагу. Кажется, что
расплавленное сознание начинает по каплям сочиться из твоих полушарий точно так
же, как деформируется от непостижимого внутреннего жара циферблат на знаменитой
картине Сальвадора Дали. Тягостное чувство непереносимо умножается, когда ты
остаёшься наедине с собой.
Рябят в глазах картинки из
одного и того же проклятого ряда. Целый сноп навязчивых видений. Вручаешь
пунктуальной Маше на остановке очередной увесистый пакет, а со своего стола
близ магазина снайперски стреляет в тебя осуждающим взором Полина Прокофьевна.
Она, естественно, осведомлена, для кого эти передачки. Уже перестала
здороваться. Пренебрёг, понимаешь, её бесценной доченцией, зато связался с какой-то
шмакодявкой. «В кутузку бы тебя, братец, жаль, не дотягиваешь до буквы
закона...» А ещё учительница, хоть и бывшая!.. Неужели не понимает, что так
дела не делаются? Демонстрирует свою обиду. Разве простительно, что такого дядю
угораздило втрескаться в малолетку? Ату его!..
Вот по пьяной лавочке ещё
там, на прежнем месте, изливаешь душу двоюродному брату после развода, столь же
скороспелого, как и брака. На ковре под ногами пустые пивные бутылки, миски,
шкурки от сушёной плотвы. У брата своя фишка – с форсом орать прямо в ухо
очередную весомость «за жисть». Братец-кролик всегда больше притворяется
пьяным, чем есть на самом деле. «Что ей надо было? – плачешься в жилетку. –
Гарнитуры-марнитуры купил, путёвку в Индию дарил ей на день рождения...» «Причём
тут это? – взблёскивает секучими глазами брат, по-свойски отбросив всякую
дипломатичность. – Да хоть самолёт подари! Если не любит...» Брат сразу указал
на причину, которую Артём не решался сам себе диагностировать. Не хватало духа.
Ну как так? Ты такой передовой, жена сама это не раз подчёркивала. И вдруг –
всё псу под хвост...
Настя тоже его никогда не
полюбит, хоть в лепёшку разбейся. Она пацанка, а он... Что ты знал в её
возрасте? Ни-че-го! Даже в двадцать семь, когда автоматически вышел из
комсомола, ты ещё был в некоторых отношениях товарищ дерево. На работе его
пятидесятилетняя главбухша, ухоженная, изрядной полноты женщина, у которой был
второй год парализован муж, бывший мэр городка, эта порядочная в общем-то
женщина, когда они в обеденный перерыв остались в кабинете вдвоём, вдруг
залепетала, заобещала: «Хочешь, я тебе подарю импортные джинсы, самый настоящий
“Вранглер”? Мне из Германии пришлют родственники. Только ты... Не надо бояться
возраста...»
Добрейшая, милая женщина, но
он воспринимал её почти как мать. Всё-таки сморозил тогда: «У меня хватает
молоденьких...» Не мог как-нибудь иначе. Он ещё подумал тогда: «Даже за миллион
долларов!..» Скорее всего, и Настя воспринимает его похоже с высоты своего
возраста, хотя нынешние нравы сильно упростились...
А братец всё-таки не во всём
был прав. На счёт трат. Когда Артём их считал? Зачем так примитивно думать?
Гарнитуры-марнитуры он оставил бывшей жене. На свою Настю тоже тратился не
задумываясь, хоть и возникали аналогии с бездонной ямой.
Было только одно испытанное
средство от убийственного уныния. В этой ситуации всё равно никто не поможет.
Надо самому искать противоядие. А оно составляется из очень тонких субстанций.
Надо подыскать такие аргументы, чтобы душа сама успокоилась. Принудительно себя
не утешишь и не обведёшь вокруг пальца святой ложью. Нужны настоящие аргументы.
Сосредоточься. Раньше ты уже
выводил себя из подобных патовых состояний. И потом корил себя, что столько
нервов было потрачено зазря. Вспоминай о хорошем, ведь оно тоже было…
Да. Да. Да. Он первым
преподнёс Насте цветы. Она всё равно будет это вспоминать. А как заколотилось
её сердечко, когда он ей признался! Внезапно удвоило-утроило стук и так же
внезапно успокоилось. Но он успел уловить этот волшебный миг. За всю его жизнь
он ни одной женщине не сказал «Люблю». Даже бывшей жене. Она вымогала из него
это слово, даже обижалась: «Неужели ты не можешь?..» Не мог. Он считал, что оно
должно само вырваться, лишь тогда имеет право на существование. Его чувства и
так видны, зачем ещё говорить об этом? А когда вымогают – тем более. И вот он
произнёс это заветное слово. Теперь не обидно. Вдруг бы так и прожил, не
подарив его никому...
Лица Настиных родителей
всплывали в памяти Артёма как нечто настоль чужеродное, к чему не хотелось
иметь ни малейшего отношения. Мамаша вся выцветшая, хотя моложе его лет на
пять. Отец с недельной щетиной на копчёных щеках, с извечно сальными космами.
Впечатление такое, что оба месяцами могут обходиться без бани. Когда они
заходят в магазин, продавцы не могут побороть брезгливости, стараются побыстрее
избавиться от них. Положа руку на сердце, Артём не представлял себе, что смог
бы сидеть с ними за одним столом. Если бы приютил у себя Настю. Когда берёшь
женщину, берёшь в придачу и её родителей, от этого не отвертеться.
Дольше всего застревал он на
главной картинке: когда впервые увидел Настю. Девочка в лакированных туфельках
балуется с парнишкой на остановке. Жующие губки, пузырь жевательной резинки
между зубов, личико из его далёкой детской влюблённости, его недостижимый
идеал. Посмотришь со стороны – поневоле позавидуешь идиллии. Ты не ведаешь, что
дома в неприбранной комнате этот парнишка будет брать у голодной девочки кровь
из тоненькой вены нестерильным шприцем, потом девочка угодит в больницу с
неизлечимой болезнью. Таким людям всю жизнь заказано быть донорами.
Так вот, если ты на
мгновение станешь всевидящим, то посмотришь на эту «идиллию» – и отшатнёшься.
Совершенно нечему завидовать. Но никто на остановке этого не знает. Лишь Артёму
волею случая удалось заглянуть за ширму этой чужой жизни.
А вообще-то ему надо
благодарить судьбу за бесценный подарок. Он ведь мучительно сожалел тогда на
остановке, что в его младости не было такого важного пустячка, что оказывается
подороже всех сокровищ мира. И он получил всё это сейчас, когда ни на что не
надеялся, получил без всяких усилий. Теперь все дальнейшие отпущенные ему дни
его будет согревать отрада: у него это БЫЛО...
12
Испытанный приём
возымел-таки действие, противоядие сработало. Внутренние весы перестали
отплясывать ненужный смурной танец, обрелось долгожданное душевное равновесие,
хотя щемила сердце остаточная тоска по утраченному.
В почтовом ящике оживший
Артём обнаружил чаемое письмо от дочки, и оно тоже спасительно отвлекло его от
самокопания. Всё-таки молодчина у него дочурка: опять наиподробнейше ответила
на все его бессчётные вопросы. Два таких письмеца в год – это уже счастье. У
них с дочкой удивительное взаимопонимание, хотя когда он развёлся, ей было
всего три годика. Боялся, что со временем он очужеет для неё, особенно когда
разъехались в разные стороны, но этого не случилось. Уже не зря живёт он на
свете.
Надо писать ответ. Вот бы
подивилась дочка, если бы узнала, что он встречался с девчонкой, всего лишь на
пять лет старше её...
Артёму уже не очень хотелось,
чтобы Настя набирала его номер. Маша тоже не напоминала о себе, и это говорило
в её пользу: всё-таки есть у девчонки совесть. Он чувствовал, что просто так на
недопетом куплете эта связь не прекратится. Будет звонок, но о чём теперь
говорить с Настей? Слушать её оправдания? Они всё равно будут неискренние. Но
вся загвоздка в том, что в его помощи ещё нуждаются. В его кульках, пакетах,
авоськах...
Когда в гулкой тишине
пустого зала затренькал телефон, Артёму в своей комнате даже не пришлось
гадать. Это она, больше некому.
Настя как ни в чём ни бывало
манерно поздоровалась с ним, поинтересовалась настроением и, особенно не
прореагировав на его «Всё нормально, иду ко дну», стала перечислять, что ей на
этот раз понадобилось. Артём едва пересилил себя, чтобы дослушать до конца, не
перебивая. А потом после затяжной нехорошей паузы сказал:
– Знаешь, я всё понял...
– Что «всё»? – не очень
изысканно отреагировала Настя. Он даже на расстоянии этих десяти километров
между ними почувствовал, что она ясно понимает, куда может склониться разговор,
а ей ни к чему сейчас лишние напряги.
– Всё, – отрезанно повторил
Артём. Пора было проставлять все точки над «и». – Я думаю, что тебе лучше
обратиться с этим к своему Антону. Пусть теперь он о тебе заботится...
Тут же в самую перепонку
ударил резкий грохот: трубку сердито бросили. Он даже не сразу различил, что
его трубка давно отбоит: «Тинь-тинь-тинь...»
Показала свой характер!
Считает, что ей обязаны помогать, и ему это ничего не стоит. Не понравилось,
что напомнили про дружка. А как ей хотелось? Чтобы сделали вид, будто ничего не
произошло? Лохов здесь как будто нет. А вот она не такая уж простая, какой
хочет выглядеть...
Нет, на этом всё не
закончится. Она будет звонить опять, в этом нет сомнений. С ответом дочке пока
ничего не получится, он теперь не сможет сосредоточиться. Тьфу ты, опять он
выбит из колеи!..
Антон ожидал натужных
путанных оправданий, а тут ещё гонор показывают. В её-то положении. Да, не
так-то просто разойтись по-джентльменски. Получается, что он закамуфлированно
шантажирует её своим отказом. Небось, думает: он ещё и наслаждается
предвкушением того, что его теперь будут упрашивать, умасливать. А ему ничего
не надо. Просто ничего.
Если б можно было
безболезненно для всех прекратить эти отношения! Ясно, что от её бой-френда
никакого толка, Артём бы очень сильно удивился, если бы это оказалось не так.
Теперь сам Артём словно угодил в какую-то хитроумную ловушку, из которой без
жертв не выпутаться.
Через два дня Настя опять
позвонила. Артём не поднимал трубку и лишь на третий звонок отреагировал,
логично рассудив: Настя будет дозваниваться до победного. Лучше не ждать, когда
мать вернётся с половины Оксаны, опять переполошится из-за «странных» звонков.
На этот раз Настя была сама
любезность. Сразу стала давить на жалость:
– Представляете, Антон
заявился ко мне и стал просить, чтобы я сбросила ему бычок докурить. Я не дала
ему, и он послал меня на три буквы...
– Интересно, а чего ты ждала
от него? – Артём параллельным сознанием отметил: значит, Антон в курсе, как вызывать
Настю в окно, Маша показала, может быть, даже вместе приезжали.
Настя опять разлилась
приторной патокой, чтобы угодить Артёму. Он поздно сообразил, что это
неспроста. Дошло только, когда она подступилась к главному:
– Мне нужно достать одно
лекарство. Очень дефицитное.
По тому, как она тяжело
замолчала, Артём понял: действительно редкое лекарство и стоит прилично, раз
она сразу не озвучила цену.
– Что за лекарство? – стал
уточнять он, хотя всё равно ничего бы не понял из названия.
– Вообще-то меня могут
лечить простыми антибиотиками, это бесплатно. Но ими не вылечат болезнь, а
только заглушат. А то лекарство можно купить в самой больнице, дешевле
обойдётся. К тому же оно есть не в каждой аптеке, и нужен рецепт, – Настя снова
избежала произнести название лекарства.
– Сколько оно стоит? – Артём
сразу взял быка за рога.
Настя только сейчас решилась
произнести цену. Она действительно могла сделать заикой. Таких денег у Артёма
не было. Он вообще прочно сидел на мели, так как не лежали руки к его обычной рамочной
работе. Их надо изготовить, флотом ещё суметь продать. Не такой уж лёгкий хлеб.
И ведь знает, что он не
сможет ей отказать! Он замолчал у аппарата, обдумывая: конечно, можно сослаться
на безденежье, и тогда взятки гладки. Но он потом будет мучиться, что не помог
человеку. Поможет – тоже всё впустую, он ей нужен лишь для этой цели. Если
надеяться на большее, значит, признать, что жизнь тебя ничему не научила.
– Ладно, – сухо ответил
Артём терпеливо ждущей просительнице. – Куплю я тебе лекарство. Но это будет
последнее, что я для тебя сделаю...
13
Ну что ж, попал в западню по
своей дурости, теперь не плачь. Видно, как говаривали совковые борзописцы,
пришла пора отдавать долги. Этих журналюг в перестройку как ветром сдуло. А
ведь в каждой более-менее значимой газете сидели кабинетные чмыри, напичканные
лозунгами, как ветчина нитратами, и с неистощимым усердием строчили статьи,
непримиримо поучая весь мир, как правильно жить.
Кому же я был должен?..
Артём всё-таки вспомнил
давнишнюю, не очень приятную историю. У него единственный раз за время учёбы в
университете был «хвост» по немецкому. Преподавательница оказалась ярой
националисткой. Она даже похвалялась, что может всей группе на экзаменах
поставить «неуды». У неё даже первопроходцы не получают «удочку» за смелость,
этот битый номер не проходит. В аудитории на лекциях преподавательница
зачитывала по учебнику образцы немецкого юмора:
«Полицейский останавливает
лихача:
– Почему вы так гнали
машину?
– Я торопился поспеть домой
до того, как сделаю аварию».
Как говорится, в каком месте
смеяться? Преподавательницу бесило, что никто из студентов не реагирует на
столь тонкий юмор. Ну не смешно, ёклмн! На экзамене, а это был даже не экзамен,
а простой зачёт, она почти всем, заодно и Артёму, мстительно проставила в
журнале отрицательную метку.
Артёму пришлось через месяц
снова отпрашиваться с работы, чтобы съездить в университет – двое суток на
поезде. Денег было в обрез, всё истратил во время сессии. По совету более
опытных сокурсников он подал в кассе студенческий билет, сэкономив половину
суммы за проезд. Когда он задремал на верхней полке, его вскоре растолкали в
плечо. В купе стоял строгий человек в ревизорской форме. Он попросил Артёма
показать студенческий билет. Артём достал его из сумки, чувствуя, что сейчас
начнётся катавасия. Ревизор рассмотрел на свет печать и переспросил:
– Вы заочник?
– Ну да...
– Заочникам не положена
скидка. Придётся доплатить до полного билета. Пройдёмте к проводнику.
В купе у проводника был в
гостях какой-то молодой военный. Ревизор прямо при нём стал стыдить Артёма:
– Вы, небось, зарплату
получаете нормальную, а тут решили сэкономить, то есть обмануть государство.
Сколько вы получаете, если честно?
– Да семьдесят рублей! –
выпалил Артём почти со злостью.
Он действительно сидел на самой
низкой зарплате, чтобы успевать с учёбой.
– Ну-ну, – не поверил
ревизор. – Теперь ещё придётся
заплатить восемнадцать рублей штрафа.
У Артёма от ужаса аж
зашевелились кудри на макушке.
– Мне надо «хвост» сдавать.
Мне может не хватить денег в городе.
Он прикинул: на оставшиеся
копейки он продержится в городе не больше недели. Если за это время не сдаст
предмет или, не дай бог, не окажется на месте его преподавательницы, то
придётся уезжать ни с чем. Да ещё такая преподавательница – с фокусами.
Артём доплатил до полного
билета, а штраф не давал, думая: может, ревизор пощадит его. Но тот
демонстрировал, что он сама принципиальность. Тогда военный вынул из кармана
купюры, отсчитал и протянул ревизору, который стал деловито заполнять
соответствующую квитанцию.
– Возьми у него адрес, после
вышлешь деньги, – подсказал убитому горем Артёму проводник, указав глазами на
военного.
Артём на обороте устрашающей
квитанции записал его адрес. А буквально через полчаса этот военный вдруг
открыл дверь в его купе и укоризненно сказал Артёму:
– Я думал, ты учишься в
техникуме, а ты, оказывается, в
университете. Если бы я знал, ни за что бы не заплатил за тебя...
Впервые в жизни
девятнадцатилетний Артём оказался в столь унизительном положении – дважды в
день. Военный посчитал, что университетские грамотнее техникумовских и должны
знать все законы. Чёрт бы побрал этих советчиков! Более взрослые сокурсники всё
время ездили по льготным ценам, слегка размазав пальцем печать в студенческом
билете, а он первый раз попробовал смухлевать и сразу попался. Но такие слова в
свой адрес он не привык выслушивать.
Артём снова нашёл военного в
купе проводника. Положил ему в карман гимнастёрки два червонца:
– Спасибо, конечно, за
помощь, но возьмите назад свои деньги, раз пожалели...
Теперь военный явно
сконфузился, даже не отдал два рубля сдачи.
Артём питался в городе на
пятьдесят копеек в сутки, пока не сдал свой «хвост». Преподавательница опять
зачитывала ему смешинки из учебника, он вымученно улыбался, но она не верила:
«Я же вижу, что вам несмешно. Не поняли юмора?» Кое-как она поставила ему в
зачетке свою подпись. Он удивлялся: в школе у него всегда были пятёрки по
немецкому, а тут оказывается, что он полный балбес. Позже он услышал, что
какой-то курс написал на эту преподавательницу коллективное письмо в деканат, и
её не стало на кафедре. Говорили, что уехала на свою историческую родину.
Когда Артём возвращался из
города домой, в свои степи, у него оставался в кармане последний пятак. На него
он взял стакан чая и выпил его без ничего. Вместе с ним в купе ехали
местечковые старик со своей старушкой в татарских камзолах. Попутчики по
нескольку раз на дню церемонно вынимали из баула громадный термос, наливали в
пиалы айран и шумно, со смаком, чмокали, отчуждённо посматривая на Артёма,
лежащего на верхней полке. Если бы он был их земляк, они бы, конечно, сразу
разговорились с ним. А так – «не наш». Поэтому они даже не разговаривали с ним.
От голода его мутило. Чтобы не расходовать силы, он не слезал со своего лежака.
Четвёртая попутчица, тридцатилетняя женщина, выходя в коридор, удивлённо
говорила кому-то про него: «Ну как так можно спать целыми сутками? Не
понимаю...» Действительно не понимала.
Артём с сожалением вспоминал
про те два рубля, которые ему от неожиданности не вернул военный. Как раз не
хватило этих двух рублей. Он бы на них двое суток питался в поезде. А голод –
это настоящая пытка.
Так вот он, его должок! Хоть
и пожалел о своём жесте тот военный, но всё-таки хотел выручить его. Значит,
действительно наступила пора отдавать долги. Ну что ж, согласен. Долги, так
долги...
14
Артём зашел в зал и черканул
взглядом по своей домашней «картинной галерее». Всё-таки он безошибочно оценил
талант самоучки Юрьевой. Она пошла в гору, и теперь о том «пятачке» вспоминает
как о страшном сне. Её стали приглашать на разные выставки, статьи в газетах,
интервью по областному телевидению. Жаль, не успел приобрести у неё тот
фантастический пейзажик. Теперь к Юрьевой потянутся вездесущие западные
воротилы и станут предлагать ей валюту, чтобы украсить её полотнами свои офисы.
А у Артёма останется эта коллекция.
С картин Юрьевой Артём
перевёл взгляд на висевшую с краю старинную икону. Она досталась по наследству
от деда. Раньше она стояла на комоде у матери, но он перенёс её в зал. Придётся
лишать картины Ангелины Юрьевой такого соседства. Конечно, мать когда-нибудь
заметит отсутствие иконы, но это будет потом. А сейчас...
А сейчас нужны деньги на
лекарство.
Он полистал записную книжку и нашёл телефон знакомого антиквара.
– Можешь приезжать за иконой. Забирай... пока я добрый!
|
|