| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск шестой
Изящная словесность
Насколько меньше происходило бы всего на свете, если бы не существовало слов.
Станислав Ежи Лец
Марианна Кодруц
ПЛАТА И ВОЗДАЯНИЕ
(Из книги «Ул Бабой и другие рассказы»)
Госпожу Фруса привёл в высокую и пустую комнату мужчина с кнутиком в руке и табличкой на груди, где было написано «привратник». Лицо мужчины ей понравилось, так что она попыталась с ним пошутить, но – безуспешно. Ей было строго сказано, чтобы она немножко подождала и её оставили одну.
Ожидая, она проверила, во что одета: чёртовы жмоты, они же не похоронили её в новом кашемировом костюме! Ну да ладно, сиреневое платье тоже очень ничего себе… Но туфельки были те самые, что она просила. Оглядываясь, она не обнаружила ни одного зеркала, так что просто провела рукой по волосам, чтобы поправить причёску, и облизала губы, – не забыли ли они напомадить её, – но нет, не забыли.
Как раз, когда она собиралась проверить нижнее бельё, вошли двое особей в каких-то балахонах, вроде ряс, и с огромными папками под мышкой. На табличке самого старого стояло «Святой Пётр», а у другого – «Дежурный архангел».
И оба даже не подумали поздороваться с дамой и предложить ей сесть!
Сами же сели напротив неё у стола, открыли свои папки, пошушукались между собой и самый старый начал:
– Раба Божья, Фруса, настал час первого суда. У тебя десять минут на признание, чтоб мы решили, куда тебя направить.
Дама взглянула на него, презрительно фыркнув: в Ботошанах даже префект не смел с ней так разговаривать! Так что она не соизволила ответить, ища окно, куда бы поглядеть, чтобы показать, что ей наплевать. Но здесь в этих высоких белых и голых стенах не было ни одного окна. Только часы с тележное колесо висели на стене позади неё. Святой Пётр терпеливо подождал с минутку, а потом развернул перед собой вопросник:
– Крала?
– Нет.
– Убивала?
– Нет.
– Лжесвидетельствовала?
– Нет.
– Возжелала чужого имущества?
– Нет.
– Соблюдала праздники?
– Да.
– Блядовала?
– Не-е-е-т!
Святой Пётр оторвал взгляд от вопросника и сказал: «Понял!», открыл тетрадь в виниловых голубых корочках, и начал читать:
– Ты вышла замуж в тридцать пять лет, после чего вела очень свободную жизнь. Про тебя говорили «Гордая». Это правда?
– Правда, что я вышла замуж в тридцать пять лет, потому что до этого возраста не нашла ни одного мужчины, достойного меня! – поспешно и колко ответила госпожа Фруса.
– И тогда ты нашла Ицика Лейбовича, на тридцать лет старше тебя, к тому же еврея…
– А что делать, я была видная, не ходить же всю жизнь одетой в дифтин, в резиновых ботах и мазать лицо сметаной, как другие. А у Ицика водились деньги. И я была ему хорошей женой. Я родила ему и вырастила дочку, я заботилась о нём, я его уважала.
Святой Пётр поднял глаза от тетради, взглянул на неё и сказал: «Понял!». И открыл другое досье, и быстро-быстро стал в нём рыться. Вытащил какую-то бумагу и сказал, не глядя на госпожу Фруса:
– Когда он умер, двадцать лет назад, Ицик Лейбович подал жалобу нашим еврейским коллегам, что ты, Фруса, много раз его била. И теперь они требуют компенсации.
– Я-я? Его би-и-ла-а? – удивилась женщина, мелодично играя голосом. – Чтоб мои глаза лопнули, если…
– Летом 1929 года, в воскресенье, в 16 часов 30 минут ты набросилась на него с метёлкой, когда он вернулся с ярмарки в Фалтиченах. Почему?
– Так я же у него просила атлас, а он мне привёз ситец…
– А не потому ли, что Илья, бывший твой любовник по молодости, обещал тебя прогулять и оставил на бобах?
– Чтоб меня какой-то мужлан оставил на бобах?!
– Когда девочке исполнилось четыре года, ты выгнала Ицика из дому, на мороз. Почему?
– А он её плохо вымыл.
– Через год ты ему поломала руку.
– А он забыл купить кукурузную муку.
– В его день рожденья, когда ему стукнуло 71 год, ты так отлупила его, что не потому ли он и умер…
– Я уже не могла его вынести, Святой Пётр, его, такого, который издевался над нашим Спасителем! Вот так вот! – вскипела Фруса.
Святой Пётр поднял глаза от своей папки, долго смотрел на Фрусу, и вдруг очень устало сказал: «Всё понял!». И задумался. Потом посмотрел на часы с тележное колесо, что висели на стене, что-то соображал сколько-то мгновений, а потом написал какие-то слова на листке. Подписал, протянул архангелу, который молча стоял рядом, и сказал:
– Помести её в отсек врунов. И передай раби Езре, что справедливость свершилась!
– Пресвятой, – прошептал дежурный архангел, голосом, который госпоже Фрузе показался божественным, – но ведь этот отсек так забит, что в него и иголку не воткнёшь. Нужны фонды, чтоб построить другие павильоны, а фондов нет…
– Знаю, знаю, раби Езра обещал устроить заём.
– …и ещё, – продолжал архангел педантично, – надо бы их делить по категориям, ну, скажем, одни «преднамеренные», другие «врождённые», а то они там задыхаются и начинают убивать друг друга…
– Хорошо, хорошо! – ответил Святой Пётр, махнув рукой, мол, пошло оно всё, и вышел из большой белой комнаты. А за ним тянулся прелестный запах роз, что идут на варенье, и госпожа Фруса всё недоумевала, что бы значило это его «хорошо, хорошо!».
Перевод с румынского Ксении Тилло.
|
|