| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск шестой
Изящная словесность
Насколько меньше происходило бы всего на свете, если бы не существовало слов.
Станислав Ежи Лец
Генадие Постолаке
COFFEE-HOUSE
Новелла
Бывают слепые клавиши. В ансамбле всей клавиатуры, когда ребёнок, окружённый со всех сторон родственниками и друзьями семьи, стиснутыми в вожделенном и презираемом многими из них салоне, вдохновенно исполняет набившую оскомину «К Элоизе» с мыслями о пирожных или отсутствующей в этот момент кузине, изъян инструмента столь же ничтожен, как и что-либо, что могло бы омрачить – дыханием затхлости – канун Рождества.
Чудо – открыть это задолго до праздника, когда понимаешь, что если хочешь войти в него просветлённым, необходимо скопить в себе, подобно монахам, бесчисленное количество рыданий и, в итоге, войти так или иначе очищенным, ибо только тогда, когда мы избавляемся от страданий, до нас доходит, как они облагораживают, по словам Шопенгауэра, родившегося старым и ещё знавшего, как стареть, и радоваться благам, приносимым этим ставшим модным торжеством современного человечества, на самом же деле – непостижимой сладостью вновь зарождающихся обещаний.
Совсем продрогнув, я метался в поисках подарка. Такое случается со мной обычно на пороге сильнейшего коллективного порыва, когда на лицах играют отблески заботливо протёртого фарфора, а щёки по-настоящему румяны и глаза прикованы к одному-единственному зрелищу – снежинкам, разлетающимся от вздоха нашей груди, переполненной девственной свежестью наступающего дня.
В преддверии большого праздника старые навязчивые идеи преображаются, давая возможность какого-то определившегося выбора или… ставят точку на чьей-то биографии, которая, если сможет, найдёт в себе силы возродиться.
Ярко выраженные скандинавские черты с живым русским акцентом. Лицо, которое ты выделил, проходя мимо, без того, чтобы оно затронуло тебя глубже, в этом Coffee-House, недавно открытом в Кишинёве, где собирается так называемая приличная публика или становится таковой здесь, окунувшись в атмосферу сиреневых и тёмно-зелёных тонов, с кабинками для любителей кальянов в невероятном сочетании кофейных чашечек, свечей и изысканного напора непрекращающегося действа.
Сигнал, предупреждающий о прощании с мифом. Дух аэропорта, настоявшийся здесь, в Coffee-House, когда пора лететь, но ещё есть немного времени до посадки…
Констатация факта, с долей меланхолии, что и таких женщин кто-то целует, обнимает.
Потом… молниеносное сближение, бессознательное, неподконтрольное индивиду, как в азартной игре, когда бросаешь жребий и тебя зовут, а ты уже в дверном проёме.
К вечеру – тёплая вечеринка на скорую руку с какими-то приятелями, преданными тебе душой и телом в таких ситуациях, тем более, что ты несёшь довольно ощутимые расходы; затем страх провала перед лицом нордического мифа, дышащего покоем, неловкость, утончённая тоска, твои ладони, по которым бежит огонь, лаская восхитительные изгибы чистого и податливого до неприличия тела, триумф и подозрение, что ты мог сразу располагать этим трепещущим сокровищем с его прикрытыми тайной и изощрённостью ходами, полностью отданными в твоё распоряжение, пиршество, способное лишить тебя разума на какой-то период – с этого момента время обретает иное измерение и чуть позже кажется, что оно бесконечно, предлагая тебе какой-то нелепый счёт к оплате, схожий с тем, что предъявляет кельнер-даун – бывший боксёр, который видит в тебе не обычного клиента, а тирана своего детства, – и пиршество притормаживает тебя, и ты медленно, с наслаждением берешь её, расточительную, а она такая, и сосредоточенно, по-рыцарски, пропускаешь сквозь себя шквал распустившихся восторгов, не из любви к ней, а из любви к вашему будущему, которое, сполна осуществляясь, имеет обыкновение дать пинка времени.
Голубые глаза, влажные, чуть воспалённые; рука, целомудренно прикрывающая основание шеи, твой страх потерять её и снова быстро обрести, не связанный с возрастом, а с одним из тех глубоко сокрытых чувств, указующих, что значит для мужчины женщина – одна из них, очень немногих, кристалл, огранённый опьяняющим постижением, – чувством, неожиданно вписавшимся в твои ожидания, созвучные столь многим в канун праздника, да, – и ещё оцепенение; дар, который ты тем больше, через откат, ощущаешь своим, чем сильнее он взрывается в тебе; нахлынувшее безразличие, которое, если бы ты не знал себя, можно было бы принять за катастрофу – и вопреки порыву, – более спокойное, умиротворённое (и этот страх, и это безразличие – от ощущения невозможности происходящего с тобой).
Мы боялись, и я, и она, потому что ожидали кого-то другого; мешок с дарами, свалившийся всё же по воле случая, только приоткрылся, и мы оба не хотели опустошить его до дна.
Я зашёл в парфюмерный бутик; а куда ещё я мог пойти?! Цветочные запахи, пряные, будуарные, сильные и едва ощутимые, с мужской нотой и Марокканской чувственностью. Что-то ценное, во всяком случае. Всё равно, чем бы ни закончилась эта связь.
Вероятно, от того, что я произнёс вслух «всё равно» с какой-то спонтанной беззаботностью и серьёзностью одновременно, продавщица выложила передо мной целую гору духов. Нет. Ты хотел бы отобрать что-то неуловимое, древнее, преследующее тебя на всём твоём пути, нечто манящее и небезопасное.
Я вдыхал запахи с полосок белой бумаги, насыщенных самыми разными ароматами. Нет, нет, я отдавал себе отчёт во всём. Неожиданно продавщица протянула мне коробочку, пустой тюбик со следами молотого кофе на донышке. Кивнула головой. Это было слишком… Наверняка… Девушка улыбалась. Это перебивает запах остальных духов, сказала она. После этого можете начинать сначала. Попробуйте, вот Дюпон, Дали и так далее…
Я признался, что не знал о такой процедуре, и с радостью последовал ей.
Тревога усилилась к вечеру.
У нас не было необходимости перезваниваться. Утром мы могли быть с родителями, а остаток дня… дней, возможно, с приятелями, обязательно с шампанским, и надо всем… мы, только мы вдвоём.
Я зашел в Coffee-House. Несколько часов просидел в одиночестве, потягивая зелёный чай с жасмином – чашечки обостряли обезличенное ощущение прохлады, особой прохлады, которую создаёшь сам, а потом забываешь о самом процессе – чтобы сполна вкусить от мига свидания, что должен был последовать к исходу дня.
Любил ли я её? Вряд ли. Она была кем-то, выпавшим из какой-то северной сказки со всем её набором из ледовых дворцовых палат, с жесткостью и благородством манер как бы неподвластных пороку девушек со светлыми шелковистыми волосами.
Я даже пошёл на уступку. Во вторую нашу встречу я почувствовал необходимость приложить усилия, чтобы хоть улыбнуться ей. А потом сказать что-то ласковое. Напряжённость улетучилась сама через определённый промежуток. Может быть, такое случается со всеми мужчинами, которые время от времени впускают женщину на нехоженую и так долго сурово охраняемую территорию… а как иначе?!
Возможно, таким образом ты скрываешь своё презрение к неизбежности, выбравшись из шкуры жертвы в обличье охотника.
В определенный момент ты решаешь смилостивиться. Над кем-нибудь. Над тем, кто заслуживает милости. Одарить кого-то, чья рука лебединым крылом прикрывает длинную шею, пересечённую тоненькой, едва заметной морщинкой.
Кого, – ту, которая доставит тебе удовольствие?
Столько их было, но эта, которую я должен был вскоре вновь увидеть, была не лучше и не хуже остальных – она была той, кого мне следовало научиться ценить, той, кто передал или открыл бы мне, в чём секрет отличия, которым истинные дамы одаряли своих избранников.
Услыхав по телефону мёртвый голос, я понял, что он обращён к мертвецу. Фиорды северных морей были термальными источниками в сравнении с бесцветными фразами, произнесёнными с удивлением, скукой и еле сдерживаемым раздражением.
Мы не можем увидеться. Приехал друг, которого она, по её признанию, не любила, но перед которым у неё были обязательства, и потом… мы настолько хорошо знаем друг друга, что я… одним словом… С таким же успехом мог явиться султан из Брунея. Я слушал голос.
Я заходил ещё в Coffee-House. Духи я вручил ей на следующий день – не возвращать же их девушкам, которые так обходительно обращались со мной, особенно той, той, что поднесла мне в какой-то момент пустую и элегантную коробочку, чтобы я впоследствии смог ещё что-то воспринимать.
Перевод Мирославы Метляевой
|
|