| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск шестой
Памятки истории
Всё в руках Господа, и только История ускользнула из-под Его контроля.
Збигнев Ежина
Владимир Шишкин
АДМИРАЛ А.В. КОЛЧАК: НА ПУТИ К ВОЕННОЙ ДИКТАТУРЕ
(19 сентября – 18 ноября 1918г.)
Страница 2 из 2
[ 1 ] [ 2 ]
* * *
В принципе деятельность любого министра Временного Всероссийского правительства включала в себя три основных обязательства: участвовать в заседаниях Совета министров и в обсуждении поставленных на них вопросов, руководить деятельностью центрального аппарата и местных органов подчинённого ему ведомства и, наконец, осуществлять представительские функции.
Свой первый официальный рабочий день в качестве министра, 5 ноября 1918г., А.В. Колчак начал с утреннего доклада Верховному главнокомандующему о корпусных округах. По инициативе А.В. Колчака для рассмотрения этого вопроса приказом Верховного главнокомандующего была создана специальная комиссия во главе с генерал-майором В.Г. Владимировым. Но первое заседание этой комиссии, назначенное на 2 ноября в 19 часов, было сорвано из-за неприбытия её двух главных членов: исполняющего обязанности командующего Сибирской армией, начальника штаба армии П.П. Белова и командира 2-го Степного Сибирского отдельного корпуса генерал-майора А.Ф. Матковского, а также по причине отсутствия подлежавшего обсуждению материала. А.В. Колчак квалифицировал отсутствие двух генералов как саботаж предложенной им комиссии и усмотрел в этом происки П.П. Иванова-Ринова. «Много было в горячей речи Колчака одностороннего пристрастия и довольно ложной прямоты», – записал по итогам первого доклада министра В.Г. Болдырев. И сделал ещё одно интересное наблюдение об Александре Васильевиче : «Я редко видел человека, столь быстро загоравшегося и также быстро гаснувшего после спокойного отпора его натиску. Хлопот с ним будет немало»[41]
Днём А.В. Колчак принял участие в первом заседании Совета министров Временного Всероссийского правительства. Это заседание, на котором присутствовали также все члены Директории, носило ритуально-торжественный характер и как бы венчало собой усилия по конструированию новой верховной власти. На следующий вечер в честь образования всероссийского Совета министров Н.Д. Авксентьев дал в коммерческом клубе раут. Почти пять часов на нём звучали оптимистические речи отечественных и иностранных политиков и военных о создании боеспособной русской армии и предстоявшей ей решающей роли в деле возрождения России. А.В. Колчак обратил на себя внимание присутствовавших тем, что в отличие от всех выступавших ограничился всего несколькими дежурными фразами. Как ни странно, не оказалось адмирала среди нескольких русских генералов и английских офицеров, которые после ужина до двух часов ночи продолжали беседу у В.Г. Болдырева[42].
7 ноября Колчак во второй и в последний раз участвовал в заседании Совета министров. Четыре из 19 стоявших в повестке дня вопросов были инициированы военно-морским министерством: об утверждении штатов центрального управления военного ведомства, о порядке утверждения штатов морского ведомства, об учреждении должностей начальников военных районов и о введении в действие дисциплинарного устава 1869 года. В соответствии с принятыми ранее нормами, Совет министров предоставил А.В. Колчаку право утвердить штаты центрального управления военного и морского ведомств, а также поручил – совместно с представителями министерства юстиции и юрисконсультской части при Совете министров – переработать дисциплинарный устав 1869 года «применительно к существующему государственному строю». Что касается вопроса об учреждении должностей начальников военных районов, то по предложению самого А.В. Колчака он был снят с обсуждения[43]. Можно предполагать, что причиной отзыва министром своего же представления послужило то обстоятельство, что постановкой этого вопроса А.В. Колчак вторгся в чужую сферу деятельности и тем самым нарушил прерогативы Верховного главнокомандующего.
В тот же день А.В. Колчак издал несколько своих первых приказов по министерству: о расформировании военного министерства Временного Сибирского правительства, его структурных подразделений и Сибирского военно-судного управления; о временных органах центрального управления и распределении обязанностей между его помощниками; о нескольких кадровых назначениях в Главном штабе, в управлении войсковых ремонтов и в управлении военно-учебных заведений; об организации совещания из представителей войсковых общественных самоуправлений всех казачьих войск; о командировке во Владивосток помощника военного и морского министра по организационно-инспекторской части Н.А. Степанова. Тогда же А.В. Колчак утвердил штаты Главного штаба[44].
В перечисленных документах обращает на себя внимание одна любопытная деталь. В подлинниках трёх последних приказов (№ 5, № 6 и № 7), отданных 7-8 ноября 1918г., А.В. Колчак собственноручно вычеркнул слова «Военный и морской министр», обозначавшие его тогдашний статус. Возникает вполне резонный вопрос о том, почему он это сделал. Отсутствие источников не позволяет дать на него точный ответ, но можно высказать предположения в диапазоне от «сдали нервы» и «не устраивала должность» до гипотезы о том, что адмирал уже «видел» себя в другой роли.
Хорошо известно, что А.В. Колчак был крайне недоволен тем наследством, которое досталось ему от военного ведомства Временного Сибирского правительства. «Положение военного министерства, – записал 5 ноября 1918г. в своём дневнике В.Н. Пепеляев слова А.В. Колчака после беседы с адмиралом, – сейчас невозможное – у него нет исполнительных органов»[45]. Причины такого положения Колчак, не разобравшийся в местной специфике, безоговорочно видел в некомпетентности и пассивности бывшего управляющего военным ведомством Временного Сибирского правительства П.П. Иванова-Ринова и начальника его штаба генерал-майора П.П. Белова. На самом же деле эмбриональное состояние аппарата Сибирского военного министерства объяснялось вполне осознанным решением, в соответствии с которым изначально должности командующего вооруженными силами и управляющего военным ведомством Временного Сибирского правительства находились в одних руках. Это позволило иметь только один штаб – Сибирской армии, одновременно выполнявший функции Главного штаба военного министерства. В условиях дефицита в Сибири офицеров Генерального штаба такой управленческий «ход» являлся вполне грамотным.
Сделав всего лишь первые шаги по формированию центрального аппарата военного и морского министерства, А.В. Колчак, тем не менее, принял очень странное решение. 9 ноября он выехал на фронт для инспектирования войск, передав исполнение своей должности помощнику по снабжению и технической части В.И. Сурину[46]. Тем самым формирование центральных органов военного ведомства, публично провозглашавшееся А.В. Колчаком первоочередным делом, откладывалось, поскольку из Омска выбыли его оба главных руководителя: сам министр и его первый помощник. К тому же А.В. Колчаку совершенно нечего было делать на фронте, поскольку оперативные вопросы не входили в компетенцию военного ведомства. Обязанности военного министерства заключались в решении совсем других задач: в формировании и комплектовании армии, в подготовке её рядового состава и командных кадров, в обеспечении их вооружением, боеприпасами, обмундированием и продовольствием. А о том, что фронтовые части плохо обеспечены всем необходимым, в Омске было прекрасно известно не только военному командованию.
Столь странное поведение А.В. Колчака – его отстранённость во время и после раута 6 ноября, неожиданный отъезд на фронт – вызывает удивление и нуждается в объяснении. Думается, что причины такого поведения можно понять только при одном условии: если поставить их в связь с деятельностью адмирала, не имевшей отношения к его прямым должностным обязанностям. Причём ключевое значение в разгадке будет принадлежать уже упоминавшейся встрече А.В. Колчака и В.Н. Пепеляева, состоявшейся 5 ноября 1918г.
Напомним, что член ЦК партии кадетов В.Н. Пепеляев прибыл в Сибирь из Москвы по заданию руководства своей партии в начале сентября 1918г., перейдя через линию фронта в сопровождении двух офицеров. Последующие полтора месяца он потратил на то, чтобы объехать Сибирь и Дальний Восток, восстанавливая связи с местными партийными организациями, выясняя их политические позиции и давая инструкции. В.Н. Пепеляев являлся ярым приверженцем необходимости установления на освобождённой от большевиков территории твёрдой единоличной власти. 1 ноября он прибыл в Омск и с присущей ему энергией развил бурную политическую деятельность. За несколько дней пребывания в Омске он сделал первые практические шаги, направленные на устранение от власти Директории и установление военной диктатуры. Ключевое значение в достижении этой цели имела договоренность В.Н. Пепеляева о совместных действиях в данном направлении с министром финансов И.А. Михайловым, имевшим большое влияние в «правых» офицерских и казачьих кругах. И.А. Михайлов без колебаний поддержал В.Н. Пепеляева, поскольку являлся давним и решительным сторонником «твёрдой» государственной власти. К тому же у него были личные счёты с большинством членов Директории, блокировавших его назначение на министерский пост во Временном Всероссийском правительстве. В.Н. Пепеляев и И.А. Михайлов составили тандем, который возглавил подготовку и осуществление заговора.
По свидетельству В.Н. Пепеляева, его беседа с А.В. Колчаком была продолжительной и интересной. В.Н. Пепеляев сразу же чётко обозначил не только предмет разговора – необходимость установления на востоке России военной диктатуры, но и его цель – согласие А.В. Колчака стать диктатором. Адмирал, впервые видевший В.Н. Пепеляева, соблюдая правила политеса, на протяжении большей части разговора вёл себя достаточно осторожно. В принципе он был не против диктатуры, но дал В.Н. Пепеляеву возможность «поуговаривать» себя принять роль диктатора. Начав с заявления о том, что «в настоящее время нужно оказать поддержку [существующей] власти», А.В. Колчак затем вошёл в предложенную роль и, по свидетельству В.Н. Пепеляева, «с большой решительностью» заявил: «Если бы я имел власть, то, объединившись с [генералом М.В.] Алексеевым, отдал бы её ему».
Более того, во время изложения своих взглядов на единоличную военную власть адмирал сказал, что «если будет нужно, я готов принести эту жертву», т.е. стать военным диктатором. Правда, закончил А.В. Колчак разговор тем, с чего начал: «Власти нужно оказать поддержку»[47]. Имелась в виду существующая власть – Временное Всероссийское правительство. Но оба собеседника прекрасно понимали, что эта риторика является всего лишь частью традиционного дипломатического этикета. В действительности принципиальная договоренность по главному вопросу – о необходимости свержения Директории и её замене единоличной военной диктатурой – между А.В. Колчаком и В.Н. Пепеляевым была достигнута.
Имеется уникальный документ, содержащий наиболее полную и достоверную информацию о том, как был организован антиправительственный заговор против Директории, кто и на каких ролях участвовал в его осуществлении. Это написанное в середине апреля 1919г. письмо бывшего исполнявшего должность первого генерал-квартирмейстера Ставки Верховного главнокомандующего подполковника А.Д. Сыромятникова, который считал себя одним «из трёх главных организаторов ноябрьского переворота» и отвечал в нём за военную часть, министру финансов И.А. Михайлову. Содержание письма позволяет утверждать, что в интервале между 6 и 8 ноября А.В. Колчак встречался с И.А. Михайловым. Совершенно очевидно, что адмирал и министр финансов обсуждали примерный план переворота и кандидатуры его основных исполнителей.
Во всяком случае, именно во время этой встречи были рассмотрены условия, на которых начальник Сибирской казачьей дивизии полковник В.И. Волков согласился осуществить арест эсеровской части Директории. Согласно данным, содержащимся в письме А.Д. Сыромятникова, за оказание услуги В.И. Волков потребовал произвести его в генерал-майоры. И такое обещание ему было дано[48]. Не трудно догадаться, что единственным человеком, кто мог дать такую гарантию В.И. Волкову, являлся один человек – будущий военный диктатор.
Здесь, правда, возникает вполне естественный вопрос о том, почему после достижения договорённостей с В.Н. Пепеляевым и И.А. Михайловым, в то время, когда осуществление заговора вступило в стадию его практического воплощения в жизнь, А.В. Колчак покинул Омск. Думается, ничего странного в таком поведении адмирала нет. Скорее наоборот, оно имеет вполне логичное объяснение и достаточное фактическое обоснование.
Прежде всего, не к лицу будущему диктатору самому заниматься «техническими деталями» переворота. К тому же отъезд А.В. Колчака из Омска поставил под сомнение циркулировавшие по городу слухи о подготовке переворота с участием военного и морского министра, дезориентировал Директорию и позволил ей немного расслабиться, на десятилетия снял с адмирала всякие подозрения о его причастности к заговору. Напротив, присутствие в Омске А.В. Колчака с его невыдержанностью и агрессивностью могло только повредить делу, в котором у Михайлова, Волкова и К° уже имелся достаточный опыт. Наконец, заговорщикам необходимо было заручиться поддержкой фронтового командования, особенно возглавлявшего Чехословацкий корпус, а также остававшегося популярным и претендовавшим на первые роли Р. Гайдой. В новой ситуации А.В. Колчаку предстояло продолжить разговор с честолюбивым чехом на тему о военной диктатуре, найдя верный тон, чтобы получить поддержку с его стороны и в то же время не обидеть предложением роли актёра второго плана.
К тому времени Р. Гайда немногим более месяца командовал Северо-Уральской (Екатеринбургской) группой Западного фронта, штаб которого находился в Екатеринбурге. Именно туда 9 ноября и отправился А.В. Колчак, вагон которого прицепили к поезду английского полковника Д. Уорда, следовавшего с ротой своих подчиненных в Екатеринбург. В Тюмени военный и морской министр сделал короткую остановку на вокзале. Дело ограничилось минимумом формальностей: адмирала приветствовали местные военные власти, он принял почётный караул, а затем отбыл в Екатеринбург[49].
Воскресный день 10 ноября в Екатеринбурге был окрашен в особые, праздничные тона. С 10 часов утра на Монастырской площади города стали выстраиваться полки 2-й Чехословацкой дивизии, несколько частей русских войск и рота только что прибывших англичан. Затем на площадь прибыли Р. Гайда со своим штабом, командующий Западным фронтом генерал-майор Я. Сыровы, руководители отделения Чехословацкого национального совета в России, представители местной общественности и др. Предстояло торжественное освящение и вручение полкам 2-й дивизии боевых знамён.
Руководство отделения Чехословацкого национального совета в России и Р. Гайда заблаговременно направили всем членам Директории, а также П.П. Иванову-Ринову и А.В. Колчаку приглашения принять участие в намеченных на 10 ноября торжествах[50]. Однако все члены Директории ограничились благодарностями за приглашение и отказались приехать в Екатеринбург, сославшись на неотложные дела. Председатель Совета министров П.В. Вологодский отправил руководству отделения Чехословацкого национального совета поздравительную телеграмму и сообщил, что поручил представительствовать от Совета министров на торжествах уполномоченному правительства на Урале С.С. Постникову[51]. По сообщениям местной печати, С.С. Постников присутствовал на церемонии и выступил с поздравительной речью от имени Временного Всероссийского правительства. Что же касается А.В. Колчака, то его участие в торжествах представителями прессы замечено не было. Но на устроенном в тот же вечер Чехословацким национальным советом банкете, затянувшимся далеко за полночь, А.В. Колчак был. По свидетельству одной из местных газет, банкет «прошёл чрезвычайно оживленно. Шумные одобрения вызвали приветствия по адресу адм[ирала А.В.] Колчака и представителей союзных наций»[52].
На следующий день состоялась беседа А.В. Колчака с сотрудником Чехословацкого агитационного отдела по текущим политическим проблемам, широко переданная затем по каналам Чехословацкого телеграфного агентства и опубликованная многими газетами. Содержание ответов военного и морского министра не даёт основания считать, что он глубоко понимал обсуждавшиеся проблемы. Скорее наоборот: оно свидетельствовало о недостаточной осведомлённости и компетентности адмирала в вопросах большой политики. Достаточно сослаться на заявление А.В. Колчака о том, что если «Германия будет окончательно побеждена, одновременно падёт и советская Россия». Зато большая часть рассуждений А.В. Колчака – несмотря на то, что они повторяли многократно сказанное до него и выглядели просто банально, – были проникнуты заботой о судьбах России, звучали глубоко патриотично и в то же время строго по деловому. В частности, адмирал заявил, что его главные усилия теперь направлены «к созданию министерства и образованию сильной, здоровой армии, чуждой политики и способной спасти и возродить отечество»[53].
На самом же деле А.В. Колчака волновали совсем иные проблемы. Об этом убедительно свидетельствует содержание его первого конфиденциального разговора с Р. Гайдой, состоявшегося в тот же день в Екатеринбурге. Перед Р. Гайдой, в отличие от В.Н. Пепеляева, А.В. Колчаку не нужно было таиться и тем более рядиться в тогу демократа. Поэтому в центре их непродолжительной беседы сразу же оказался вопрос о судьбе Директории и перспективах установления военной диктатуры. Оба собеседника признали Директорию «предприятием» искусственным и нежизнеспособным, а установление диктатуры – неизбежным.
Намного сложнее шло обсуждение вопроса о кандидатах в диктаторы и их шансах на успех. А.В. Колчак вновь повторил своё мнение о том, что диктатором может стать только лицо, опирающееся на армию. Деликатность ситуации, однако, состояла в том, что оба хорошо помнили предложение, сделанное А.В. Колчаком Р. Гайде во Владивостоке. Несомненно, адмирал сознавал, что полтора месяца тому назад он поступил крайне опрометчиво. Но и Р. Гайда прекрасно понимал, что ему, иностранцу на русской службе, сейчас, когда адмирал занял в табели о рангах более высокую по сравнению с ним позицию, нет никаких шансов стать военным диктатором на освобождённой от большевиков территории России.
Последнее вовсе не означало, что честолюбивый чех не имел своих планов и не вел своей «игры». Р. Гайда был не прочь потеснить других военачальников на востоке России и стать первым среди них. И он сделал точно выверенный и сильный «ход», заявив А.В. Колчаку о том, что казачьи круги имеют своих кандидатов в диктаторы и ведут соответствующую работу. «…Но я думаю, – заключил по этому вопросу генерал, – что казачьи круги не в состоянии справиться с этой задачей, потому что они слишком узко смотрят на этот вопрос»[54]. Это заявление было направлено против остававшегося командующим Сибирской армией П.П. Иванова-Ринова, одновременно являвшегося атаманом Сибирского казачьего войска, в окружении которого действительно имелись люди, которые подталкивали командарма взять власть в свои руки. Р. Гайда, «исключив» П.П. Иванова-Ринова из числа кандидатов в диктаторы, теперь мог рассчитывать на поддержку адмирала в борьбе против командования Сибирской армии, с которым у чеха был острый конфликт.
Главной мишенью для своего первого удара Р. Гайда выбрал ближайшего сотрудника П.П. Иванова-Ринова начальника штаба Сибирской армии П.П. Белова, имевшего к тому же немецкие корни и ранее носившего фамилию Виттенкопф. А.В. Колчак принял условия Р. Гайды. В тот же день он отправил в Омск В.Г Болдыреву телеграмму такого содержания: «Ознакомившись с материалами и убедившись из разговора с генералом Гайда в антигосударственной деятельности генерала Белова, со своей стороны считаю отстранение генерала Белова для пользы русского дела необходимым»[55].
И если ещё день тому назад Верховный главнокомандующий довольно решительно поставил Р. Гайду, попытавшегося добиться смещения П.П. Белова, на своё место[56], то на этот раз он не проявил необходимой твёрдости. Под совместным натиском Р. Гайды и А.В. Колчака В.Г. Болдырев «сдал» П.П. Белова, правда, отчислив последнего 13 ноября 1918г. в резерв Ставки согласно поданному рапорту. В ответ П.П. Белов ходатайствовал перед Верховным главнокомандующим назначить следствие относительно его деятельности и потребовал привлечь Р. Гайду за клевету[57]. Снятие П.П. Белова, на тот момент совмещавшего должности временно исполняющего обязанности командующего и начальника штаба Сибирской армии, было явным проигрышем В.Г. Болдырева в его противостоянии с военным министром и безусловно ослабило позиции Верховного главнокомандующего.
Из первой беседы с А.В. Колчаком в Екатеринбурге Р. Гайда сделал два важных наблюдения, имевших принципиальное значение. Во-первых, чех отметил, что её тема повторяла тему разговора, происходившего у него с А.В. Колчаком во Владивостоке, «но только с той разницей, что на этот раз адмирал не предлагал такого ответственного места мне, но зондировал почву относительно себя». Во-вторых, Р. Гайда был уверен, что из их разговора А.В. Колчак понял для себя главное: «Я не буду стоять на его пути»[58].
Видимо, тогда же А.В. Колчак имел встречу с руководством Екатеринбургской уездной земской управы и с уполномоченным Временного Всероссийского правительства на Урале С.С. Постниковым. О содержании бесед военного и морского министра с руководством земской управы и С.С. Постниковым можно судить по содержанию докладов, представленных ими 14 ноября 1918г. на имя А.В. Колчака.
В первом случае речь шла об общем состоянии земств на Урале после его освобождения от большевиков и о его неотложных нуждах, во втором – главным образом о положении Уральской горнозаводской промышленности. Земцы в основном ходатайствовали перед военным и морским министром о необходимости выдачи ссуд и пособий из государственной казны для преодоления финансовых затруднений, о немедленной отправке из Сибири маршрутов с хлебом для смягчения продовольственного кризиса, а также об оказании им правительственной поддержки в деле заготовки для армии белья, медикаментов и перевязочных средств. Близкий к кадетам С.С. Постников главное внимание уделил проблемам управления уральской территорией. Он утверждал, что «местные правительственные органы, без опоры на центральную власть, не имеют ни силы, ни авторитета и или бездействуют или действуют вразброд». Возможность предотвращения дальнейшего развала управленческих структур на Урале С.С. Постников видел в назначении «такой военной власти, которой подчинились бы все гражданские»[59]. Такая просьба, исходившая от гражданского чиновника, имевшего статус уполномоченного правительства, не могла не порадовать адмирала и не придать ему дополнительной уверенности в правоте задуманного предприятия.
12 ноября А.В. Колчак на импровизированном бронепоезде выехал из Екатеринбурга на фронт, который проходил неподалеку от Кунгура. Наивно было бы думать, что министр добрался до передовой и общался с находившимися в окопах солдатами. В действительности дело ограничилось тем, что А.В. Колчак посетил штаб 1-го Средне-Сибирского корпуса, которым командовал генерал-майор А.Н. Пепеляев – младший брат В.Н. Пепеляева, и оперативную часть штаба 7-й Уральской дивизии горных стрелков. Волновали же его отнюдь не вопросы, связанные с состоянием войск, а преимущественно отношение фронтовых командиров к Директории и к будущей военной диктатуре. «Я вынес впечатление, – утверждал позднее А.В. Колчак, ссылаясь на разговоры с командным составом этих частей, – что армия относится отрицательно к Директории, по крайней мере, в лице тех начальников, с которыми я говорил. Все совершенно определенно говорили, что только военная власть может теперь поправить дело…»[60].
А для того, чтобы всё же показать русским войскам военного и морского министра Всероссийского правительства и привлечь дополнительное внимание печати к фигуре А.В. Колчака, тогда же родилась незамысловатая идея. Ещё в конце лета 1918г. из Москвы в Екатеринбург пробрались офицеры бывшего 3-го гренадерского Перновского полка Русской армии подполковник Ю.А. Милюков, прапорщики А.А. Александрович и В.З. Коссополянский, которые с риском для жизни пронесли с собой через фронт Георгиевское знамя полка. Это знамя они сразу же передали начальнику 7-й Уральской дивизии генерал-майору В.В. Голицыну[61]. Было решено, что А.В. Колчак произведёт торжественное вручение исторического знамени 3-го Перновского полка 28-му Ирбитско-Перновскому полку.
13 ноября в 10 часов утра на Монастырской площади были выстроены русские войска Екатеринбургского гарнизона. На торжественную церемонию прибыли Р. Гайда, генерал-инспектор чехословацких войск в России генерал-лейтенант В.Н. Шокоров, начальник 12-й Уральской стрелковой дивизии полковник Р.К. Бангерский, командир английского батальона полковник Д. Уорд, управляющий военным отделом Чехословацкого национального совета майор Р. Медек, другие лица командного состава и представители гражданских властей. После молебна А.В. Колчак вручил знамя командиру полка полковнику М.Н. Некрасову. Затем состоялся военный парад, который принимал также А.В. Колчак[62].
Вечером того же дня в Екатеринбурге состоялась вторая встреча А.В. Колчака с Р. Гайдой. По утверждению чешского генерала, с фронта «Колчак приехал с готовым уже решением, уже только для того, чтобы посоветоваться». Р. Гайда отказался участвовать в свержении Директории, но пообещал А.В. Колчаку, что находившиеся на фронте войска Сибирской армии в этих событиях будут нейтральны. В принципе на этот раз разговор носил настолько откровенный характер, что обсуждался даже вопрос о титуле будущего военного диктатора. Р. Гайда отрицательно отнёсся к предложению А.В. Колчака именоваться после переворота «Верховным правителем», мотивируя свою позицию временным характером власти, и порекомендовал адмиралу ограничиться званием Верховного главнокомандующего с правами диктатора[63].
Здесь же за свой нейтралитет Р. Гайда потребовал от А.В. Колчака дополнительную компенсацию за обещанную услугу, добиваясь смещения уже не только П.П. Белова, но и П.П. Иванова-Ринова. В принципе это требование не противоречило планам самого адмирала, ознакомленного Р. Гайдой с телеграммой командующего Сибирской армией от 21 октября 1918г., в которой тот возражал против назначения А.В. Колчака военным и морским министром[64]. Поэтому адмирал, не задумываясь, выполнил пожелание чеха, тем более что оно хорошо вписывалось в общий замысел заговора, который в качестве предварительной стадии предусматривал нагнетание в тылу обстановки и даже частичную дестабилизацию власти. Утром 14 ноября из штаба Северо-Уральской группы он направил в Омск на имя В.Г. Болдырева пространную телеграмму: «14 ноября [в] 0-20 [мин.] получив сведения, что генерал Белов пытается противиться устранению его от должности и готовится на отъезд из Омска для продолжения интриг, считаю решительно необходимым и настаиваю в этом случае [на] аресте генерала Белова с препровождением его [в] Екатеринбург, также [на] устранении от должности генерала Иванова[-Ринова], чтобы разом покончить со всеми интригами, гибельно отражающимися на фронте»[65].
Достигнув необходимую договоренность с Р. Гайдой, А.В. Колчак вместе с Д. Уордом выехал в Челябинск, где находились штаб главнокомандующего армиями Западного фронта и главная штаб-квартира отделения Чехословацкого национального совета в России. Здесь у него состоялись встречи с начальником штаба фронта генерал-майором М.К. Дитерихсом и руководством отделения совета, которые не обнадёжили адмирала. Судя по последующей их реакции на совершившийся в Омске переворот, они были сторонниками Директории, и А.В. Колчак почувствовал бессмысленность своего пребывания в Челябинске. Поэтому министр заявил, что выезжает на фронт. В действительности до фронта А.В. Колчак не доехал[66]. Скорее всего, 15 ноября А.В. Колчак получил от участвовавших в заговоре офицеров Ставки Верховного главнокомандующего телеграмму о том, что В.Г. Болдырев планирует на следующий день покинуть Омск и отправиться на Уфимский фронт, где в районе Бугульмы и Бирска остатки Народной армии Самарского Комуча и Чехословацкого корпуса с трудом сдерживали наступление красных. С отъездом В.Г. Болдырева из Омска складывалась исключительно благоприятная ситуация для осуществления задуманного переворота. Поэтому А.В. Колчак немедленно покинул Челябинск и по южной линии Транссибирской магистрали направился в Омск.
Между тем маховик заговора набирал обороты. Подполковник А.Д. Сыромятников, отвечавший за военную часть переворота, подобрал небольшую группу лично ему известных офицеров, ранее обучавшихся в Академии Генерального штаба и в начале ноября 1918г. занимавших ключевые должности в Ставке, штабе Сибирской армии и 2-го Степного Сибирского корпуса. В неё вошли капитаны И.А. Бафталовский, А.А. Буров, А.К. Гайко, Гриневич (Гриневский), А.Л. Симонов и Г.В. Щепин. Каждый из них получил конкретное задание, выполнение которых в совокупности должно было обеспечить арест эсеровской части Директории и Совета министров, информационную изоляцию В.Г. Болдырева, нейтрализацию командного состава и воинских частей Омского гарнизона, остававшихся верными Временному Всероссийскому правительству[67].
Имевшаяся в распоряжении Е.Ф. Роговского агентура, видимо, располагала какой-то информацией об организации заговора. Во всяком случае, вечером 15 ноября 1918г. в конце совместного заседания Директории и Совета министров, когда остались только члены Директории, Е.Ф. Роговский сделал сообщение о том, что «правыми» кругами готовится свержение правительства и замечено брожение в офицерской среде. Но, как свидетельствовал П.В. Вологодский, «директоры» к сообщению Е.Ф. Роговского «в общем, отнеслись довольно спокойно», предложив ему «усилить разведки по этому предмету и принять некоторые меры предосторожности»[68]. Однако такой инфантилизм Директории к, казалось бы, чрезвычайной информации не удивителен: Омск уже давно был настолько пропитан слухами о заговоре и государственном перевороте, что ощущение их реальности не только у рядовых обывателей, но и у членов правительства просто притупилось.
В огромной степени успеху заговорщиков способствовали также царившие в офицерской среде политические настроения, общая атмосфера вседозволенности и распущенности, пустившая глубокие корни в офицерском корпусе, и бессилие высшего командного состава. Так, в начале ноября 1918г. по инициативе уполномоченного по охранению государственного порядка в Семипалатинской области полковника Караева было произведено денежное обложение лиц и предприятий Семипалатинска[69]. Тогда же начальник Красноярского гарнизона генерал-майор М.И. Федорович ввёл в городе осадное положение, стал налагать дисциплинарные взыскания на подчинённых Енисейскому губернскому комиссариату лиц, отказал исполняющему обязанности губернского комиссара П.С. Доценко в праве на ношение оружия и 12 ноября даже арестовал его за ношение револьвера без разрешения[70]. В тот же день начальник Новониколаевского гарнизона города полковник А.П. Степанов издал приказ №92, на протяжении нескольких дней публиковавшийся в местных газетах, в котором под угрозой предания военно-полевому суду запретил на улицах и в помещениях любые собрания, расклейку объявлений, содержащих призыв против существующей власти, порчу телеграфного, телефонного и железнодорожного имущества. Агитаторов, пытающихся «пошатнуть веру в великое будущее России и склонить на сторону предавшей Родину советской власти», застигнутых на месте порчи телеграфного, телефонного и железнодорожного имущества, виновных в нападении на часовых, военные караулы, посты и милицейскую охрану полковник потребовал расстреливать на месте без суда. Инспектору артиллерии формировавшейся в Новониколаевске 6-й Казанской стрелковой дивизии было приказано иметь наготове три батареи, готовые в любой момент открыть огонь по городу[71].
Но особое недовольство большинства офицеров вызывали социалисты и Директория, которая интерпретировалась ими как порождение эсеров и ухудшенный вариант «керенщины». Это недовольство достигло исключительно высокого накала, тогда как симпатии к дореволюционным порядкам офицеры не только не скрывали, а, напротив, открыто и даже вызывающе демонстрировали.
Пожалуй, наиболее ярким проявлением такого настроения стал получивший широкую огласку и общественный резонанс инцидент, происшедший 13 ноября 1918г. в зале омского гарнизонного собрания. По случаю прибытия в Омск французских войск здесь был устроен обед в честь французских офицеров. На обеде присутствовали высокие лица: с французской стороны посланник Э. Реньо и консул Неттеман, с русской стороны – временно исполняющий должность командующего Сибирской армией генерал-майор А.Ф. Матковский, от американцев – консул Грей. После речей А.Ф. Матковского, Ренью и Нейтемана оркестр исполнил французский национальный гимн – Марсельезу, большинство же присутствовавших русских офицеров потребовало сыграть «Боже, царя храни!» и даже подпевала оркестру во время исполнения гимна бывшей Российской империи. Особенно вызывающе вёл себя один из казачьих офицеров, которым оказался командир одного из партизанских отрядов войсковой старшина И.Н. Красильников. Когда после новых речей ситуация с исполнением обоих гимнов повторилась, А.Ф. Матковский и представители союзных держав в знак протеста покинули зал гарнизонного собрания[72].
Директория и даже Совет министров больше не могли не реагировать на этот разгул военщины. 15 ноября 1918г. Верховный главнокомандующий В.Г. Болдырев издал приказ №36, в котором ещё раз подтвердил позицию Временного Всероссийского правительства: «армия вне политики», а «всякое публичное выявление своих политических симпатий, в какую бы сторону они ни клонились, совершенно не допустимо со стороны представителей армии». Он решительно осудил инцидент в Омском гарнизонном собрании, квалифицировав его как «особенно недопустимый по своей безграничной бестактности и преступному легкомыслию со стороны лиц, являющихся виновниками этого случая». В.Г. Болдырев приказал А.Ф. Матковскому «произвести строжайшее расследование и определённо выяснить тех лиц, которые, забывая о достоинстве своей страны, не стесняясь дружеским союзным представительством, демонстрируют публично свою безграничную распущенность, которой должен быть положен конец». Верховный главнокомандующий в корректной форме выразил своё недовольство поведением начальствующих лиц, присутствовавших на банкете, но не принявших мер для немедленного ареста и привлечения виновных к строжайшей ответственности, заявив, что в дальнейшем будет расценивать такое поведение как преступное бездействие власти. Приказ заканчивался жёсткими словами: «Лица, сознательно или бессознательно вредящие созиданию здоровой дисциплины в армии и спокойному развитию возрождающейся государственности, должны быть немедленно устраняемы из рядов армии»[73].
В тот же день председатель Совета министров П.В. Вологодский наложил на телеграмме исполняющего должность Енисейского губернского комиссара П.С. Доценко резолюцию, в которой квалифицировал действия начальника красноярского гарнизона по отношению к П.С. Доценко как недопустимые и предложил министерству внутренних дел войти в военное и морское министерство с предложением об отмене сделанных генерал-майором М.И. Федоровичем распоряжений[74].
На следующий день Совет министров по докладу П.В. Вологодского постановил обратиться в Верховному главнокомандующему с представлением о немедленном отстранении от исполнения обязанностей уполномоченного по охранению государственного порядка в Семипалатинской области полковника Караева. Министру юстиции было предложено произвести через прокурорский надзор расследование по настоящему делу, а также от имени Совета министров опубликовать обращение к населению с уведомлением о том, что Совет министров никому не давал полномочий на проведение в Семипалатинске денежного сбора[75].
В ночь на 16 ноября 1918г. В.Г. Болдырев выехал на фронт. Уже в пути он случайно получил сведение, что навстречу ему идёт поезд Д. Уорда, в составе которого находится вагон А.В. Колчака. В.Г. Болдырев приказал военному министру обождать его в Петропавловске, если тот прибудет туда раньше. Но первым на станцию Петропавловск прибыл поезд В.Г. Болдырева. На вокзале Верховного главнокомандующего приветствовали представители местных военных властей. Затем прибыл поезд, в котором ехал А.В. Колчак. Адмирал явился в вагон В.Г. Болдырева для доклада. Их беседа длилась около трёх часов[76].
Министр доложил о своей поездке, в оптимистических тонах обрисовав состояние русских войск на фронте, вновь поставил вопрос о расширении его прав, поинтересовался положением в Омске, сославшись на отсутствие у него оттуда сведений. В свою очередь Верховный главнокомандующий сформулировал перечень того, что он считал возможным сделать в ответ на просьбу А.В. Колчака, дал ему ряд поручений, высказал обеспокоенность положением на Уфимском участке фронта и политической напряжённостью в Омске, созданной в последнее время главным образом казачьими кругами. Правда, в последнем случае В.Г. Болдырев выразил надежду на то, что всё образуется.
А.В. Колчак начал беседу с Верховным главнокомандующим в агрессивной манере, заканчивалась же встреча вполне спокойно и даже доброжелательно. Демонстрируя своё расположение к адмиралу, В.Г. Болдырев пригласил адмирала пообедать с ним, на что Александр Васильевич ответил согласием. Кампанию им составили сестра жены Василия Георгиевича и врач местной детской колонии. По итогам этой встречи В.Г. Болдырев записал в своём дневнике: «Из длинного разговора с Колчаком я ещё более убедился, как легко поддаётся он влиянию окружающих […]. Он уже соглашался с гибельностью и несвоевременностью каких бы то ни было переворотов. Он – или очень впечатлителен или хитрит». Честный, доверчивый и где-то даже простодушный В.Г. Болдырев больше склонялся к первому варианту. Поэтому, как он записал в дневнике, после встречи с А.В. Колчаком несколько расслабился и «позволил себе редкое удовольствие – читать Оскара Уайльда»[77].
Утром 17 ноября А.В. Колчак вернулся в Омск. Несмотря на воскресный день, адмирал отправился на службу – в военное и морское министерство. Здесь он подписал малозначащий приказ № 14, информировавший о том, что главные управления артиллерии, инженерное, интендантское, военно-санитарное и военно-ветеринарное управления с настоящего числа нужно считать сформированными[78]. Всё остальное время у Александра Васильевича ушло на разговоры с непрерывно являвшимися к нему, несмотря на неприсутственный день, офицерами Ставки, морскими и казачьими офицерами, убеждавшими адмирала устранить Директорию и взять власть в свои руки. Большинство этих посетителей, конечно, не было посвящено в заговор, и поэтому искренне пытались склонить А.В. Колчака осуществить переворот. В то же время нельзя исключить того, что среди воскресных собеседников будущего военного диктатора имелись прекрасно обо всем осведомленные люди, которые, зная психологическую неустойчивость адмирала, своими разговорами поддерживали его уверенность в успешном исходе заговора и тем самым как бы осуществляли контроль за поведением А.В. Колчака.
4 февраля 1920г. на допросе в Иркутской чрезвычайной следственной комиссии А.В. Колчак показал, что на уговоры офицеров взять власть в свои руки он реагировал отрицательно, подчёркивая, что находится на службе у Директории, в силу чего не считает возможным «предпринимать какие-нибудь шаги в том смысле, в каком вы говорите»[79]. Если А.В. Колчак на самом деле отвечал своим собеседникам таким образом, то он, конечно, самым тривиальным образом их вводил в заблуждение. Но неискренность адмирала легко объяснима. Она носила вынужденный характер, поскольку А.В. Колчак был обязан соблюдать конспирацию.
В действительности к тому времени решение об аресте председателя Директории Н.Д. Авксентьева, члена Директории В.М. Зензинова и товарища министра внутренних дел Е.Ф. Роговского уже было принято. Во всяком случае, отвечавший за военную сторону переворота подполковник А.Д. Сыромятников днём 17 ноября 1918г. отдал капитанам И.А. Бафталовскому и А.А. Бурову последние инструкции по выполнению плана переворота[80]. Напомним, что А.А. Буров отвечал за связь между руководителями заговора и полковником В.И. Волковым, который должен был осуществить аресты. Не подлежит сомнению, что А.Д. Сыромятников не мог действовать по своему усмотрению, без санкции адмирала.
Как известно, в ночь на 18 ноября 1918г. около трёх сотен казаков и солдат, возглавляемых полковником В.И. Волковым, войсковыми старшинами А.В. Катанаевым и И.Н. Красильниковым, произвели самочинные аресты Н.Д. Авксентьева, А.А. Аргунова, В.М. Зензинова, Е.Ф. Роговского и ряда близких к ним лиц, а также разоружение созданного Е.Ф. Роговским батальона государственной охраны Временного Всероссийского правительства. К часу ночи эта часть плана заговорщиков была успешно выполнена. Затем заговорщикам удалось блокировать распоряжение А.Ф. Матковского о выводе дислоцировавшихся в Омске частей 2-го Степного Сибирского корпуса для освобождения арестованных и разоружения казачьих частей. Оставалось выполнить заключительную фазу переворота, убедив Совет министров санкционировать ликвидацию Директории и передачу власти военному диктатору.
Председатель Совета министров П.В. Вологодский узнал об аресте эсеровской части Директории примерно в половине четвертого ночи из случайного источника, остальные члены Совета министров, если не считать И.А. Михайлова и А.В. Колчака, – ещё позже. Для обсуждения вопроса о том, что делать, премьер-министр назначил на 8 часов утра экстренное заседание Совета министров. В воспоминаниях и исследовательской литературе состав участников этого заседания, его ход и итоги получили беглое и, самое главное, недостоверное освещение. Не лишена этого недостатка даже книга такого талантливого исследователя, как Г.З. Иоффе[81], некритически пошедшего за воспоминаниями И.А. Бафталовского, написанными в апреле 1925г. Как известно, сам И.А. Бафталовский на заседании Совета министров не был, а изложил происходившее на нём со слов подполковника А.Д. Сыромятникова. А.Д. Сыромятников официально на заседании тоже не присутствовал, но мог знать о нём по рассказам И.А. Михайлова и участвовавших в заседании генералов (правда, нельзя исключить того, что в царившей тогда суматохе А.Д. Сыромятников мог присутствовать на заседании неофициально). В итоге то, что сочинил И.А. Бафталовский с чужих слов, совершенно не соответствует тому, что было на самом деле, и больше походит на карикатурное изображение одного из ключевых событий гражданской войны в Сибири.
Между тем сохранился главный подлинный документ, позволяющий относительно полно и достоверно осветить происходившее: журнал утреннего заседания Совета министров 18 ноября 1918г. Указанный источник позволяет утверждать, что на заседании присутствовали 25 человек: председатель совета министров П.В. Вологодский, его заместитель В.А. Виноградов, семь министров (Н.С. Зефиров, А.В. Колчак, И.А. Михайлов, Н.И. Петров, И.И. Серебренников, С.С. Старынкевич, Л.А. Устругов), четверо управляющих министерствами (А.Н. Гаттенбергер, Ю.В. Ключников, Л.И. Шумиловский, Н.Н. Щукин), четыре товарища министра (Г.К. Гинс, А.А. Грацианов, И.А. Молодых, Н.Я. Новомбергский), два помощника министра (генерал-майоры В.И. Сурин и Б.И. Хорошхин), государственный контролер Г.А. Краснов, управляющий делами Г.Г. Тельберг, его помощники Т.В. Бутов и Н.К. Федосеев, а также приглашённые П.В. Вологодским начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал-лейтенант Н.С. Розанов и А.Ф. Матковский.
По мнению четырех участников этого заседания, оставивших о нём свои свидетельства – а это П.В. Вологодский, Г.К. Гинс, И.А. Морозов и И.И. Серебренников – большинство спешно вызванных членов правительства совершенно не представляло, что случилось. Поэтому заседание началось с доклада П.В. Вологодского о происшедших ночью событиях, выразившихся в лишении свободы неизвестными лицами Н.Д. Авксентьева, А.А. Аргунова, В.М. Зензинова и Е.Ф. Роговского. Постановление по этому вопросу было принято относительно быстро и гласило: «Поручить министру юстиции безотлагательно назначить под личным его наблюдением следствие о событиях, имевших место в г. Омске в ночь на 18 ноября с.г. …»[82].
Однако предложение председательствующего, к тому времени уже получившего сведения о том, что аресты произведены казаками красильниковского отряда, арестовать самого Н.И. Красильникова встретило резкие и неожиданные для П.В. Вологодского возражения со стороны Г.К. Гинса, которого решительно поддержала часть коллег. С их стороны звучала аргументация в диапазоне от утверждения, что Совет министров не имеет для этого реальной силы, до заявления, что нужно в первую очередь заботиться о том, чтобы не вызвать дальнейших осложнений[83].
Вторым стал обсуждаться вопрос о том, что какая верховная власть будет после происшедших событий. Первоначально дискуссия шла сумбурно и нервно. Спонтанно предлагались разные версии, среди которых мелькнуло даже предложение сохранить Директорию в составе трёх оставшихся на свободе её членов: находившегося на фронте В.Г. Болдырева и присутствовавших на заседании П.В. Вологодского и В.А. Виноградова. Далеко не сразу, но И.А. Михайлову, «отвечавшему» у заговорщиков за Совет министров, всё же удалось взять ситуацию под свой контроль и направить обсуждение вопроса в нужное русло. Как писал А.Д. Сыромятников, «вспоминаю, сколько было предпринято Вами искусных “маневров” и сколько было потрачено энергии для того, чтобы создать у всех настроение полной растерянности и привести всех к убеждению, что спасение только в одном – в передаче всей полноты власти адмиралу Колчаку»[84].
Внёс свою лепту в создание атмосферы едва ли полной безвыходности и сам А.В. Колчак. Когда некоторые члены Совета министров стали проявлять колебания и возникло подозрение, что принятие необходимого заговорщикам решения может быть отложено, адмирал взял слово и, по свидетельству И.А. Молодых, решительно заявил примерно следущее: «Надо кончать. Если мы выйдем на улицу так, то нас разорвут войска»[85].
В результате шаг за шагом Совет министров принимал нужные заговорщикам решения: сначала – считать Временное Всероссийское правительство прекратившим свою деятельность, затем – принять Совету министров на себя всю полноту верховной государственной власти и, наконец, – «передать временно осуществление верховной власти одному лицу, опирающемуся на содействие Совета министров, присвоив таковому лицу наименование Верховного правителя». Среди присутствовавших нашёлся только один человек, который высказался против установления единоличной власти. Им оказался министр труда Л.И. Шумиловский, до назначения на министерскую должность состоявший в социал-демократической партии и трудившийся на ниве просвещения в Барнауле.
В сформулированном по итогам дискуссии постановлении Совета министров передача власти Верховному правителю мотивировалась тем, что, во-первых, «основная задача, стоящая сейчас перед правительством – борьба с германо-большевистским натиском, от исхода которой зависит судьба России, – требует полного сосредоточения власти военной и гражданской в руках одного лица с авторитетным именем в военных и общественных кругах»; что, во-вторых, «только такое сосредоточение власти даёт возможность планомерно и успешно производить столь трудную в разорённой и утомлённой стране работу по формированию и снабжению армии»; что, в-третьих, «только такое сосредоточение власти, отвечающее общественным настроениям, остановит, наконец, не прекратившиеся покушения справа и слева на неокрепший ещё государственный строй России – покушения, глубоко потрясающие государство в его внутреннем и внешнем положении и подвергающие опасности политическую свободу и основные начала демократического строя»; что, в-четвёртых, «такое сосредоточение власти необходимо как для деятельной борьбы против разрушительной работы противогосударственных партий, так и для прекращения самоуправных действий отдельных воинских отрядов, вносящих дезорганизацию в хозяйственную жизнь страны и в общественные порядок и спокойствие»[86].
Здесь же комиссией в составе министра юстиции С.С. Старынкевича, профессоров-юристов Г.К. Гинса и Г.Г. Тельберга был наспех разработан проект «Положения о временном устройстве государственной власти в России», срочно утверждённый Советом министров. Первые три пункта этого документа гласили: «1) Осуществление верховной государственной власти временно принадлежит Верховному правителю. 2) Верховному правителю подчиняются все вооруженные силы Российского государства. 3) Власть управления во всем её объеме принадлежит Верховному правителю»[87].
Наступил кульминационный момент: предстояло определить, кто займёт этот высокий пост. Присутствующие назвали три кандидатуры: С.Н. Розанов – В.Г. Болдырева, догадывавшийся о наличии заговора Г.К. Гинс выдвинул А.В. Колчака, а Л.А. Устругов предложил Д.Л. Хорвата. В этот ответственный момент адмирал блестяще справился с отведённой ему ролью. Он несколько раз выступил, сначала отказываясь баллотироваться и предлагая избрать Верховным правителем В.Г. Болдырева, являвшегося действующим Верховным главнокомандующим. Но даже такой не искушённый в политических «играх» человек, каким был товарищ министра снабжения И.А. Молодых, обратил внимание на неискренность в поведении А.В. Колчака. «Нет сомнения, – утверждал И.А. Молодых, – что отказ входил в заранее намеченную программу…»[88].
Затем А.В. Колчак дал согласие баллотироваться и выступил с большой речью, к которой наверняка готовился заранее и которая, по оценке И.И. Серебренникова, имела «до некоторой степени программный характер». В том числе адмирал резко отрицательно охарактеризовал партию эсеров, квалифицировав её как антигосударственную, подробно осветил свои взаимоотношения с союзниками. И.И. Серебренников признал, что в этот раз Александр Васильевич «говорил весьма убедительно и сильно»[89].
После выдвижения кандидатур по предложению П.В. Вологодского было приступлено к выборам Верховного правителя. Из 25 человек, присутствовавших на заседании, право голоса имели только 14 человек: председатель и заместитель председателя Совета министров, министры и управляющие ведомствами, государственный контролёр и управляющий делами. Выборы производились из трёх названных кандидатур, а голосование осуществлялось закрытыми записками. Его результат, оглашённый П.В. Вологодским, был вполне прогнозируемым: в 13 записках значилась фамилия «Колчак» и в одной – «Болдырев»[90].
После непродолжительных, но бурных поздравлений по представлению П.В. Вологодского вице-адмирал А.В. Колчак, не выигравший ни одного морского сражения, тут же был произведён в полные адмиралы. В заключение новоиспеченный военный диктатор сделал краткое заявление о том, что «он в политике своей не пойдёт ни по пути партийности, ни по пути реакции, а главной задачей своей государственной работы, в тесном единении с Советом министров, поставит организацию и снабжение армии, поддержание в стране порядка и законности и охрану демократического строя»[91].
Важнейшим вопросом, во многом в зависимости от ответа на который должны оцениваться личность А.В. Колчака и его роль в событиях гражданской войны в России, является проблема участия адмирала в заговоре и перевороте. За прошедшие почти девять десятилетий мемуаристы и исследователи высказали на эту тему разные точки зрения. При этом совершенно чётко прослеживается такая закономерность. Авторы воспоминаний, которые раньше входили в ближайшее окружение А.В. Колчака, и апологетически настроенные историки категорически утверждают, что Александр Васильевич не участвовал в заговоре, а некоторые даже заявляют, что он ничего и не знал о таковом.
В мемуаристике эта традиция идёт от одного из ближайших соратников А.В. Колчака на посту Верховного правителя – Г.К. Гинса, ещё в 1921г. в своих воспоминаниях написавшего: «Могу также с уверенностью сказать, что о перевороте (заговоре. – В.Ш.) ничего не знал и Колчак»[92]. В отечественной историографии традиция политической «непорочности» военного и морского министра восходит к С.П. Мельгунову, который на основании имевшегося у него к концу 1920-х годов материала склонялся к тому, что сам А.В. Колчак «не злоумышлял против Директории»[93]. В западной историографии наиболее категорично эту же точку зрения отстаивал плохо знавший факты, но смело фантазировавший на исторические темы англичанин П. Флеминг, считавший, что «сам адмирал никоим образом не был вовлечён в заговор и даже не подозревал о нём»[94]. С небольшими вариациями эти утверждения повторяются в мемуарах и сочинениях ряда других авторов.
Принципиально иную точку зрения, уже зная мнение Г.К. Гинса и С.П. Мельгунова, высказал в середине 1930-х годов неплохо осведомлённый об омских событиях тех дней И.И. Серебренников, которого через месяц с небольшим после прихода к власти Верховный правитель уволил с поста министра за ликвидацией министерства снабжения. «Лично я считаю только, – написал Иван Иннокентьевич, – что адмирал Колчак был осведомлён о заговоре и дал заговорщикам своё согласие принять на себя бремя диктатуры…». И.И. Серебренников не привёл никаких фактов, давших ему основание сделать такое наблюдение, ограничившись предельно простым, но от этого не теряющим своего значения логическим заключением: «…Без предварительного согласия адмирала устроители переворота едва ли рискнули бы совершить таковой»[95].
В вышедшей в 1983г. монографии Г.З. Иоффе привёл фактический материал, позволивший автору подтвердить точку зрения И.И. Серебренникова и сделать вывод о том, что А.В. Колчак прекрасно знал о заговоре, но условием своего одобрения государственного переворота поставил его бескровность[96]. В последней по времени и наиболее фундированной фактическим материалом монографии П.Н. Зырянова, посвященной биографии А.В. Колчака, высказывается предположение, что адмирал в той или иной форме лично участвовал в заговоре и, возможно, даже 17 ноября 1918г. «дал знак, что пора начать»[97].
На самом деле введённый к настоящему времени в научный оборот фактический материал, характеризующий деятельность и поведение А.В. Колчака на посту военного и морского министра Временного Всероссийского правительства, если его проанализировать глубоко и интерпретировать беспристрастно, позволяет сделать более развёрнутые и точные выводы. Вкратце их можно свести к следующим тезисам.
За время пребывания на посту военного и морского министра А.В. Колчак практически ничего не сделал для укрепления вооружённых сил Временного Всероссийского правительства. Публично заявляя, что армия должна стоять вне политики, А.В. Колчак лично активно участвовал в политической борьбе и не пресекал попыток «правых» военных вмешиваться в политическую жизнь. Адмирал достаточно грамотно и успешно позиционировал себя как сторонника твердой государственной власти и активно интриговал как против Директории, так и против потенциальных конкурентов в военные диктаторы. Главным же его делом стало участие в заговоре против Директории[98], подготовленном и руководимом адептами единоличной верховной власти В.Н. Пепеляевым и И.А. Михайловым. В этом заговоре адмирал очень четко и грамотно выполнил предложенную ему (возможно, взятую им на себя) роль, оставаясь вне серьёзных подозрений и у своих противников, и у своих союзников. Приняв участие в заговоре против Временного Всероссийского правительства, в котором он состоял военным и морским министром, А.В. Колчак тем самым совершил тягчайшее государственное преступление – измену. Напомним, что по действовавшему в то время законодательству за измену полагалась смертная казнь[99].
* * *
В опубликованной в начале июля 1918г. статье «Единоличная власть» А.В. Колчак, рассматривая проблему установления диктаторской власти, сформулировал собственное видение условий, при которых она может быть использована в политических практиках. «Если она и может быть признана, – полагал адмирал, – то только в случае введения её в строго определённые рамки и признания общенародного […].
Кроме того, единственным возможным способом образования этой власти является делегирование её одному лицу или группе лиц органами, признанными законной властью всем или значительнейшей частью населения.
Только признанное всеми правительство может делегировать такую власть. Только в этом случае она не будет висеть в воздухе, не опираясь ни на кого, кроме самой себя […].
Всякое иное решение вопроса ни в коем случае не может рассчитывать на сочувствие страны и слоёв социалистической и несоциалистической демократии».
Сопоставление этих, сформулированных самим А.В. Колчаком постулатов с тем, каким образом четыре месяца спустя произошло установление в Омске единоличной военной диктатуры, обнаруживает глубочайший разрыв между теоретическими представлениями адмирала и его практическими действиями. Переход верховной государственной власти к А.В. Колчаку вызвал в антибольшевистском лагере на востоке России глубочайший кризис. Этот кризис выразился в появлении в лагере «восточной» контрреволюции водораздела на сторонников и противников уже не гипотетической, а реально существовавшей военной диктатуры; в возникновении в лице меньшевиков и правых эсеров так называемой «третьей силы», противостоявшей как большевикам, так и колчаковскому режиму; в переходе части активных деятелей «демократической контрреволюции» на сторону советской власти. В результате произошло заметное уменьшение и без того узкой социальной базы контрреволюции на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке, располагавших к тому же ограниченными людскими ресурсами.
Статья подготовлена при финансовом содействии РГНФ (исследовательский проект № 07-01-0055а).
|
|