| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск шестой
Сибирь – Казахстан
Патриотизм живой, деятельный именно и отличается тем, что он исключает всякую международную вражду, и человек, одушевлённый таким патриотизмом, готов трудиться для всего человечества, если только может быть ему полезен.
Николай Александрович Добролюбов
ИЗ СКАЗОВ ДЕДА ЖУМАХАНА
Много чарующих преданий породил сухой шелест песков. Подобно волшебному кобызу поют они под рукой ветра, и ветер несёт старинные сказы по необъятной степи.
Пески рассказывают, что неподалеку от озера Балхаш, на берегу звонкой Лепсы жил старик. Как всякий недюжинный человек, за долгую и нелегкую жизнь он нажил немало друзей и немало врагов. Друзья говорили, что старый Жумахан слышит голоса степи и вторит им языком кобыза, а враги уверяли, что старик – шаман, и что висящий на стене кобыз поёт человеческим голосом.
Правы были и те и другие, потому что когда Жумахана не стало, в маленьком ауле словно перестала звенеть серебряная душа Лепсы. Кобыз старика висел на стене, и поверьте, читатель, он всё-таки пел как и встарь, как будто сам Жумахан держал его между колен. Совсем недавно один молодой поэт побывал в доме Жумахана. Он долго и степенно беседовал со стариками и узнал много прекрасных преданий, что хранились в осиротевшем кобызе, в том числе и о том, как родились алые тюльпаны «кызгалдах», равно как и о памятнике, воздвигнутом во славу нерушимой любви.
О старом мазаре и куполе, который исчез
Стоит и сейчас в Аягузе недалеко от станции Лепсы полуразрушенный мазар. Некогда высился он над степью горделиво и грозно. К нему сходились и съезжались женщины и мужчины, молодые и старые, влюбленные и акыны, учёные и поэты. Равно как и искатели новых впечатлений, – чтобы было о чём рассказать за «интеллектуальным» застольем. Сходились к мазару оттого, что, по словам старожилов, здесь похоронены влюблённые, разделённые судьбой не менее жестоко, чем Козы Корпеш и Баян Сулу.
Говорили, что некогда памятник был накрыт куполом из звонкой меди. Но после того как один бойкий англичанин, владевший расположенными неподалеку рудниками, совершил «паломничество» к мазару, медный купол исчез и мазар остался в степи обезглавленный. Дед Жумахан всегда называл его гробницей любви и страданья, сокрушался о куполе, как об утраченном друге, и сочинил по этому поводу одну из своих прославленных песен. Да, если городским жителям угодно, аксакалы могут пересказать её. Спеть никто из них не берётся, так как собственный кобыз старого Жумахана считается неприкосновенным, а без кобыза какая песня?
Тюльпаны и злой шенгел
Вот о чём говорится в песне. Некогда в этих краях жили два небогатых рода. Не более чем сотней овец владел каждый из них, не более десятка лошадей гнали они на джайляу, и юрты их были трёхкрылые и чёрные. В одной чёрной юрте жила девушка Шарбан, в другой – юноша Есен. Ещё не внесли в юрты их колыбели, когда отцы Шарбан и Есена сговорились о будущей свадьбе своих первенцев. Юноша с девушкой росли бок о бок и любили друг друга, как в безоблачной сказке. Жестокой рукой жизнь воздвигла между влюблёнными нищету.
Когда у девушки Шарбан появилось столько сестёр и братьев, что она едва успевала их нянчить, выдалась лютая зима. Небывалый джут смерчем налетел на аул. Погибли отары, считанные овцы жалобно блеяли около юрт.
Но беспощаднее джута был хан Айбас, и воистину глаза его были завидущи и ненасытны, что не горсть песка, как в старой сказке, а лишь целая насыпь могла бы утолить алчный их блеск. В злой час увидел хан на своем пути юную Шарбан и единственного аргамака, что остался после джута у отца Есена. И сам не знал старый Айбасхан, что больше приглянулось ему – красавица-девушка или красавец-конь. А потому без промедления отправился в юрту Шарбан и высокомерно объявил её отцу, что намерен выложить за его старшую дочь калым, достойный паши. В юрте Есена он вытащил из-за голенища узелок с деньгами, положил на стол, и велел, чтобы юноша сам привёл к нему аргамака.
В обеих юртах хан получил отказ, и в обеих юртах после его ухода скорбь свила гнездо. Ибо не такой человек был Айбасхан, чтобы отказаться от задуманного и не добиться того, чего пожелали завидущие его глаза.
Вскоре Айбасхан встретил у реки прекрасную Шарбан. Он показал девушке бирюзовый перстень и посулил по атласному платью на каждый день месяца, если она войдёт в его дом второй женой – токал.
Шарбан не сказала ни слова, стремительно повернулась на каблучках красных кебис и пошла прочь. Он шёл за ней следом и степенно доказывал, что в его предложении нет ничего постыдного, что даже луна согласилась быть токал у всемогущего неба при блистательной первой жене – солнце.
Тогда Шарбан остановилась, ноздри её трепетали от гнева:
– Ты, наверное, забыл, – сказала она, – что небесная токал почти всё время прячет половину лица от людских взоров, потому что на щеках её царапины ревнивой байбише-солнца. И ещё ты забыл, когда тебе было пятнадцать, посвататься к шестидесятилетней старухе.
Через месяц матери Шарбан и Есена, утешая друг друга, толковали, что надо бы отдать Айбасу и девушку, и коня, – всё равно не будет аулу от него покоя.
Ещё через месяц Айбасхан объявил, что Есен угнал у него косяк кобылиц. Он сообщил, что самолично прибудет в аул, чтобы свершить суд и расправу над Есеном.
Выставленные на пути дозорные примчались во весь опор и крикнули: «Едут!» Аул решил обороняться. Но из юрты выбежала, причитая, мать Шарбан: девушка исчезла.
Прошёл день. Айбасхан не являлся. Аул притих в недоумении и страхе. Есен отправился искать Шарбан. Исчез и он.
Прошёл ещё день – они не вернулись. Айбасхан как в землю канул. Снова выслали гонцов и вскоре с недоброй вестью вернулись они:
Когда Айбас направлялся к аулу, перед конём его встала Шарбан.
– Отступись, хан, от зла! – сказала она.
– Уйди, девушка! Не тебе судить о деяниях мужчин! – вспылил он.
– Не уйду! – сказала Шарбан. – Пусть твой конь пройдёт по моей спине. Не уйду, пока не снимешь клеветы с Есена.
И легла на песок лицом вниз, у самых копыт чалого коня Айбасхана.
– Стало быть, вот отчего ты меня сторонишься, – взъярился старый хан. – Не быть же тебе женой безродного бедняка!
И пустил хан своего коня во весь опор, а за ним двадцать его джигитов.
… На песке лежала девушка. Здесь и нашел её Есен. Он повернул Шарбан лицом к небу. Пламенный синий шатёр глядел в её открытые глаза. Стоя на коленях около возлюбленной, юноша заколол себя ножом. Когда чабаны сюда доскакали, лишь ветер кружил маленькие песчаные вихри в безмолвной степи.
Шарбан и Есена здесь и похоронили. Летом аул не выехал на джайляу и общими силами строил мазар. Купол отлили из медных котлов-бахыров, вокруг которых многие поколенья собирались на весёлые пиры и на скорбные трапезы.
А весной в пустынном сухом краю вдруг расцвели тюльпаны. Не один, не два, не десяток. Вокруг мазара пламенело поле цветов. Люди приходили смотреть на тюльпаны с благоговением и робостью.
– Это кровь Шарбан, – шептали женщины, – да прольётся она на голову Айбасхана!
Через год старый Айбас умер недоброй смертью: сидел за достарханом в гостях, поперхнулся, посинел и упал навзничь. Вскоре у входа в мазар Шарбан и Есена выросли два махровых тюльпана. Никто никогда не видел таких. Но каково же было изумление, когда между цветами появился колючий куст шенгела-репейника!
– И здесь покою не даёт! – шептались женщины. – И здесь между ними встал!
… По словам аксакалов, у мазара каждую весну цвели махровые тюльпаны и буйно разрастался шенгел. По словам аксакалов, Жумахан ежегодно по нескольку раз за лето шёл к мазару и беспощадно рубил настырный колючий куст.
– Прекрасную песню о наших земляках, о большой любви сочинил Жумахан, – говорят аксакалы. – И жаль, что вам не довелось услышать его волшебный кобыз, который сокрушался о судьбе всех обездоленных. А тюльпаны, если хотите, можете увидеть, – сейчас как раз их пора. И шенгел тоже. Он по сей день там растет.
Молодой поэт, который отправился в аул вовсе не за тюльпанами, привёз с собой махровый цветок и ветку шенгела, и они стояли на его письменном столе, сколько положено стоять цветам и травам.
Однажды он прочёл в газете статью о латышском цветоводе Валдисе Калва, который представил на выставку цветов оригинальную композицию с поэтическим названием «Зов гор»: три алых тюльпана рядом с сухими ветками чёрной рябины. На вопрос, что вдохновило его, Валдис Калва ответил, что слышал старинное казахское предание о прекрасной девушке, которую бедняк-отец вынужден был отдать в жёны могущественному баю, – девушка бросилась под копыта коня ненавистного старика и каждая капля её крови превратилась в алый тюльпан.
Странное совпадение. Может быть, ненастным вечером в далекой Риге мечтатель Калва услышал звенящую душу Лепсы и голос волшебного кобыза старика Жумахана?
Обработка казахского фольклора М. Кушниковой
|
|