Литературно-художественный альманах

Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.

"Слово к читателю" Выпуск первый, 2005г.


 

 Выпуск седьмой

 Памятки истории

Если бы не память, жизнь была бы невозможна; если бы не забывание, жизнь была бы невыносима.

Владислав Гжегорчик

Владимир Исупов

ДРУГАЯ СТОРОНА ВОЙНЫ…

Страница 1 из 2

[ 1 ] [ 2 ]

 «23 июня 1941 г. осведомитель, идя в военкомат с призывниками Анисимовым и Смирновым, слышал следующие разговоры: “Мы их разобьём, русских костей хватит дорогу мостить”».

Из спецдонесения начальника Управления НКГБ Алтайского края

 

В российской истории нет такого сюжета, который привлекал бы более пристальное внимание, чем Великая Отечественная война. О событиях 1941-1945 гг. написаны сотни фундаментальных научных работ и множество популярных книг. Тем не менее, самая кровавая в истории России война по-прежнему остается «неизвестной». Идеологические табу, надёжно подкреплённые недоступностью многих архивных документов, прочно закрывали дорогу всем, кто пытался докопаться до истины. В «запретной зоне» долгое время пребывал и тот очевидный для многих исследователей факт, что война была выиграна не за счёт мудрого руководства вождей и коммунистической партии. В основе Победы лежит прежде всего абсолютное ресурсное превосходство Советского Союза. Время, гигантское пространство, огромные запасы стратегического сырья, а главное – огромный численный перевес – всё было на стороне Красной армии.

Перед началом Второй мировой войны Советский Союз обладал крупнейшим в Европе людским потенциалом. Перепись 1939 г. показала, что в СССР (в границах до 17 сентября 1939 г., т.е. без Западной Украины и Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины) проживало 170,6 млн. человек. Население нацистской Германии (включая Австрию и протекторат Богемия и Моравия, на территории которых проводился призыв в вермахт) в 1939 г. насчитывало 80,6 млн. человек. Совокупная численность населения европейских стран, чьи солдаты сражались на стороне Германии, составляла около 77 млн. человек. В Италии проживало 43,8 млн. человек, в Венгрии – 9,2, в Румынии – 19,9 млн., в Финляндии – 3,7 млн. человек. Таким образом, Советский Союз превосходил третий Рейх и его союзников прежде всего по возможностям развертывания армии. За годы Второй мировой войны (1939-1945 гг.) в Вооруженные силы СССР было мобилизовано свыше 34 млн. человек. Гитлеру такая армия и не снилась. Численность мобилизованных в германские вооруженные силы составила около 18 млн. человек. Сегодня вряд ли кто-либо оспорит утверждение ветерана Великой Отечественной войны В. Крысова: «Победили количеством, а не умом».

Но до сих пор остаётся «за кадром» другая сторона войны – те напряжения и конфликты, которые вызвала предельная мобилизация советского людского потенциала. Историки, увлекшись рассказом о мощи Красной армии, о боевых и трудовых подвигах народа, забыли об огромных людских потерях, острой нехватке рабочей силы в тылу, о цинично пренебрежительном отношении власть имущих к человеческой жизни. А заниматься такими «грязными» вопросами, как дезертирство и уклонение граждан от выполнения своего воинского долга вообще считалось неприличным. «Гнойник» был загнан внутрь исторического «тела», но от этого проблема не исчезла.

При подготовке статьи автор исходил из того очевидного положения, что в основе всякой исторической работы должен лежать факт, подтверждённый документально. Всё остальное от лукавого. Поэтому в статье много цифр, так или иначе характеризующих военно-мобилизационную работу тыловых органов. Но сухая цифра подчас наполнена глубоким содержанием. Она может сказать вдумчивому читателю больше, нежели десятки страниц словесных изысков.

Вопрос об источниках информации для профессиональных историков, к которым причисляет себя автор, является первостатейным. При работе над текстом автор основывается главным образом на материалах, хранящихся в различных архивах страны: ГАРФ (Государственный архив Российской Федерации); РГАЭ (Российский государственный архив экономики); ГАНО (Государственный архив Новосибирской области); ГАКО (Государственный архив Кемеровской области); ЦХАФАК (Центр хранения архивного фонда Алтайского края); ЦДНИОО (Центр документации новейшей истории Омской области). Для экономии места (статья и так получилась очень большой), автор решил ограничиться перечислением использованных архивов, не делая специальные сноски с нудным перечислением фондов, описей, номеров дел и листов.

Перед грозой

Крупномасштабные мобилизации людских ресурсов для Красной армии в народном сознании, как правило, связываются с нападением Германии на Советский Союз. На самом деле массовая воинская мобилизация развернулась значительно раньше. Ещё 1 сентября 1939 г. Верховный Совет СССР принял закон «О всеобщей воинской обязанности», согласно которому каждый мужчина был обязан пройти срочную воинскую службу. Реализация закона сразу же превратилась из обыденного призыва молодежи в армию мирного времени в беспрецедентную по масштабам, но тщательно скрытую военную операцию. Первыми под действие нового закона попали юноши 1919 и частично 1918 гг. рождения. Они были призваны в Красную армию осенью 1939 г. Тогда же была организована приписка к призывным участкам молодежи 1920-1921 гг. рождения. В сентябре-октябре 1940 г. молодые люди 1920-1921 гг. рождения отправились в армию, а юноши 1922 г. рождения прошли процедуру приписки. В Новосибирской области[1] в 1939 г. в Красную армию было направлено почти 47 тыс. призывников, в 1940 г. – около 50 тыс. Практиковались и дополнительные мобилизации военнообязанных запаса старших возрастов. Так, в сентябре 1939 г. была развёрнута мобилизация резервистов, замаскированная под Большие учебные сборы. Помимо этого, в 1940 г., для возмещения потерь, понесённых в ходе Зимней войны с Финляндией, проводился призыв военнообязанных 1910-1914 гг. рождения, а также набор добровольцев. Для некоторой части военнослужащих срочной службы демобилизация была задержана. В результате численность Красной армии быстро увеличивалась. И если на 1 января 1938 г. в советских Вооруженных силах служили 1,6 млн. человек, то на 22 июня 1941 г. – свыше 5,8 млн. человек. Из них 4,6 млн. – в сухопутных войсках, 0,5 млн. – в ВВС, 0,4 млн. – в ВМФ и 0,4 млн. в пограничных и внутренних войсках НКВД. Красная армия, таким образом, стала одной из самых крупных в мире, уступая по численности только армии Германии. Вермахт (вместе с войсками СС) в 1941 г. насчитывал – 8,2 млн. человек. Однако из-за повышенной секретности никто в мире, даже Гитлер, обладавший таким эффективным инструментом разведки, как Абвер, не догадывался, как быстро Советский Союз разворачивает свою армию.

Масштабный призыв военнообязанных выявил огромное количество сбоев в работе государственных структур, призванных обеспечить мобилизацию. Практика продемонстрировала, что государственные органы, ответственные за определение мобилизационных ресурсов страны, не имеют ясного представления о численности и составе призывного контингента. Всесоюзная перепись населения 1939 г., которая могла быть положена в основу установления военно-мобилизационных возможностей Советского Союза, дала недостаточно точную картину демографического состояния страны. В ходе переписи численность населения СССР была завышена, а сама перепись из-за маниакальной подозрительности властей так и не была полностью опубликована. Только позднее, уже в годы Великой Отечественной войны, стало понятно, что, искажая в угоду идеологическим фетишам демографическую статистику, советские руководители обманывали сами себя.

Материалы переписи 1939 г., несмотря на засекреченность её основных показателей, всё же попали в Германию и их небезуспешно использовали немецкие военные аналитики. Отдел «Иностранные армии Востока» Генерального штаба сухопутных сил Германии положил перепись 1939 г. в основу выявления военно-мобилизационного потенциала СССР и успешно справился с поставленной задачей. Из этого следует, что секретность, созданная вокруг переписи 1939 г., была рассчитана на внутреннее потребление, на сокрытие информации главным образом от советских людей. Это причиняло ущерб самому Советскому Союзу.

Изъяны в использовании результатов переписи 1939 г. усугублялись недостатками советского статистического учета. На основе недостоверных данных о естественном и механическом приросте были получены ненадёжные данные о численности населения Советского Союза на 1940 и 1941 гг. Этому способствовали и объективные причины – отсутствие достоверных сведений о населении «новых» советских территорий. Как известно, после 17 сентября 1939 г., в ходе так называемых «освободительных» походов, в состав СССР были включены Западная Украина и Западная Белоруссия, в 1940 г. – Бессарабия, Северная Буковина, Литва, Латвия и Эстония. Кроме того, к СССР были присоединены некоторые районы, отторгнутые у Финляндии. Территория Финляндии досталась Советскому Союзу пустынной – местное население было эвакуировано. Но этого нельзя сказать обо всех остальных присоединённых территориях. Однако численность их населения пришлось устанавливать на глазок.

На 1 января 1941 г. население Советского Союза (с учетом присоединённых территорий) было определено почти в 199 млн. человек. В действительности численность населения СССР составляла 195 млн. человек[2]. В 1941 г. ни один государственный орган не имел точных данных о численности населения и количестве мужчин боеспособных возрастов. Великая Отечественная война началась при отсутствии достоверных сведений о людских ресурсах, что сильно путало все планы по их использованию.

Но даже те материалы, которые имелись, отчётливо демонстрировали ахиллесову пяту Советского Союза – явный перекос в структуре населения в пользу женщин. Женский перевес, который в годы Великой Отечественной войны играл крайне негативную роль в укомплектовании Вооруженных сил личным составом, образовался «не вдруг», но явился результатом длительного предшествующего развития демографической сферы. Согласно данным «царской» переписи 1897 г., численность мужчин и женщин в Российской империи являла собой сбалансированную величину с небольшим перевесом в сторону женщин. Первая мировая война, а затем и Гражданская война внесли свои негативные коррективы в соотношение полов. Перепись 1920 г. наглядно продемонстрировала, что в населении страны образовался значительный перекос в соотношении полов. Как писал русский учёный с мировым именем, П.А. Сорокин, население России после завершения мировой и Гражданской войн «обабилось».

Когда Советский Союз вступил в стадию форсированной индустриализации и коллективизации, ситуация ещё более ухудшилась. Построение «нового» общества проводилось за счёт жесточайшей эксплуатации населения, что привело к гигантскому перерасходу человеческих ресурсов, в частности, к увеличению смертности. Особенно резко выросла смертность мужчин. Значительный урон мужскому населению страны нанёс голод 1932-1933 гг. «Сильная половина» не выдерживала ухудшения условий существования и интенсивно вымирала. Женщины оказались биологически более устойчивыми. Значительный урон понесли мужчины в ходе массовых репрессий конца 1930-х гг. В СССР во всей своей силе дал о себе знать феномен, который в демографии именуется «сверхсмертностью» мужчин. К концу 1930-х гг. диспаритет полов обострился до такой степени, что соотношение полов стало таким, каким оно обычно бывает после завершения крупной военной кампании. Удельный вес женщин в населении СССР составлял по переписи 1937 г. – 52%, а по переписи 1939 г. – 53%.

Значительные просчёты в определении мобилизационного потенциала допускали работники Наркомата обороны (НКО) СССР. В 1940 г., после окончания советско-финляндской войны разгневанный Сталин снял с поста наркома обороны К.Е. Ворошилова. В процессе передачи дел новому наркому обороны С.К. Тимошенко были вскрыты вопиющие промахи не только в боевой подготовке войск, но и в состоянии учёта личного состава. Как подчеркивалось в акте приёмки, он находился в «исключительно запущенном состоянии». НКО не обладал даже информацией о точной численности Красной армии. Отсутствовали данные о количестве военнообязанных запаса. Переучёт резервистов в Советском Союзе не проводился с 1927 по 1940 гг. Война была на носу, а сведения о численности и составе потенциальных солдат были очень приблизительны.

Основная масса хозяйственных руководителей, равно как и самих военнообязанных, не придавала значения правильной постановке воинского учёта. Немаловажную роль сыграли и шапкозакидательские настроения. Лозунг «На чужой территории и малой кровью» способствовал несерьёзному отношению к такому кропотливому делу, каким является воинский учёт. Очень показательно в этом отношении письмо Кемеровского военкома, старшего политрука Фадеева от 31 января 1938 г., адресованного председателю Кемеровского горсовета и руководителям крупных предприятий города. В письме указывалось, что согласно постановлению Военного совета Сибирского военного округа (СибВО) требовалось ещё к ноябрю 1937 г. проверить списки всех военнообязанных. Это постановление, писал Фадеев, «полностью никто не выполнил. В четвёртый раз прошу выслать в Райвоенкомат списки всех приписанных». Такая ситуация была характерна не только для Кузбасса, но и для других районов Западной Сибири. В справке «О состоянии учета военнообязанных в Новосибирской области», подготовленной Военным отделом[3] обкома в конце 1939 г. указывалось: «Состояние военного учета в области явно неудовлетворительное и не отражает действительного положения, как в количественном, так и в качественном отношении». В Новосибирской области осенью 1939 г., к изумлению работников военкоматов, на призывные пункты явилось на 8 тыс. юношей больше, чем состояло на воинском учете.

В таких условиях о каком-либо строгом планировании и эффективном использовании огромного людского потенциала страны не могло идти и речи. Летом 1941 г., с началом боевых действий, в деятельности штабов, не обладавших точной информацией о советском людском потенциале, произошёл сбой. Решения о воинской мобилизации носили не планомерный и упорядоченный характер, а являлись ситуационными и подчас бессистемными.

Генштаб предполагает…

Важнейшим элементом использования людских ресурсов в случае войны является направление боеспособной мужской части населения в армию. С этой целью Генштаб должен был создать мобилизационный план. Работа над ним – сложное дело, требующее высокой квалификации штабных работников и уточнённой демографической информации о численности и составе населения по полу и возрасту. В довоенные годы задача создания эффективного мобилизационного плана так и не была решена полностью. В период с мая по июнь 1941 г. мобилизационный план перерабатывался четыре раза, но работа так и не была закончена. Согласно одному из вариантов плана, созданного в начале 1941 г., так называемого «МП-41», советские Вооруженные силы после развёртывания и перехода на штаты военного времени должны были насчитывать 8,7 млн. красноармейцев и командиров. Кроме того, в Красной армии предполагалось использовать 188 тыс. вольнонаёмных, а военизированные формирования гражданских наркоматов должны были получить 242 тыс. человек. Самыми крупными были военизированные формирования Наркомата путей сообщения – 111 тыс. человек и Наркомата здравоохранения – почти 83 тыс. человек. МП-41 касался только собственно армии и не предусматривал мобилизацию резервистов во внутренние и пограничные войска, которые в ведомственном отношении подчинялись всесильному НКВД. Они комплектовались по особым планам. Следовательно, совокупная численность вооруженного контингента в Советском Союзе должна была, вероятно, достигнуть, а, может быть, и превзойти 10-миллионный рубеж. Помимо этого, на покрытие возможных боевых потерь Красной армии первого года войны дополнительно требовалось мобилизовать 3,8 млн. человек.

Исходя из весьма приблизительных наметок о численности людей, которые потребуются в случае войны, потенциальные призывники были развёрстаны по всем военным округам. Войска внутренних округов должны были служить резервуаром живой силы, необходимой для пополнения Действующей армии. В СибВО, который перед началом Великой Отечественной войны охватывал Алтайский и Красноярский края, Новосибирскую и Омскую области (по административно-территориальному устройству 1941 г.), предполагалось довести численность дислоцируемых войск до 224 тыс. человек. После прохождения боевой подготовки и по мере необходимости они должны были направляться во фронтовые подразделения, а на их место призываться другие.

Иди и умри…

Катастрофическое для Красной армии начало Великой Отечественной войны полностью опрокинуло все прикидки Генштаба. От использования «МП-41» пришлось отказаться. Реальные потери оказались несоизмеримо выше предполагавшихся. Согласно расчетам военных историков[4], безвозвратные потери Красной армии, флота, пограничных и внутренних войск погибшими, пропавшими без вести, попавшими в плен, расстрелянными по приговорам военных трибуналов, умершими от ран и болезней во второй половине 1941 г. составили 3138 тыс. человек. Санитарные потери (ранеными, контуженными, обожжёнными и больными) достигли – 1336 тыс. человек. К ним необходимо приобщить 500 тыс. резервистов, призванных, но не зачисленных в штаты воинских частей, погибших, попавших в плен, пропавших без вести или дезертировавших по пути в свои подразделения. Следовательно, общие потери советских Вооруженных сил летом и осенью 1941 г. составили около 5 млн. человек, а, возможно, и больше.

Самые крупные потери живой силы в 1941 г. Красная армия понесла в так называемых котлах. В двойном котле под Белостоком и Минском в июне-июле оказалась 10-я армия. В сводке германского верховного командования от 11 июля сообщалось, что здесь было взято в плен 329 тыс. советских военнослужащих. В Уманском котле, где были уничтожены 6-я и 12-я армии, немцы взяли в плен 103 тыс. человек. В сентябре в районе Киева был загублен практически весь Юго-Западный фронт. Главным виновником этой катастрофы был Сталин, который отказался отдать приказ на отвод войск из явно наметившегося окружения. По немецким источникам в Киевском котле было пленено 665 тыс. красноармейцев и командиров. В октябре под Вязьмой оказались в окружении сразу четыре армии – 19-я, 20-я, 24-я и 32-я. Тогда же под Брянском образовалось сразу два котла, в которых почти полностью были уничтожены 50-я, 3-я и 13-я армии. Весь кадровый состав Красной армии, с таким трудом обученный и вооружённый перед началом войны, был почти полностью погублен.

Данные немецкой стороны о количестве взятых в плен красноармейцев и командиров, возможно, преувеличены. Стремление победителя завысить потери побеждённых общеизвестно, а гитлеровцы никогда не стремились к правде. Вместе с тем, сведения противника о численности советских военнослужащих, взятых в плен в котлах, находят подтверждение в советских источниках. Так, согласно сводке германского верховного командования к 13 октября, когда котлы под Вязьмой и Брянском были ликвидированы, в немецком плену оказалось 663 тыс. советских военнослужащих. В действительности убыль личного состава окружённых войск, как показали новейшие изыскания военного историка С.Н. Михалева, достигла 789 тыс. человек. Разница в 126 тыс. человек между отечественными и немецкими цифрами объясняется тем, что часть красноармейцев и командиров погибли в бою. Другим удалось избежать пленения и вырваться из окружения. Те, кому это не удалось, ушли в партизаны или пристроились примаками в крестьянские семьи. Многие из них были призваны в Красную армию вторично, после изгнания оккупантов.

Сведения о потерях Красной армии, опубликованные в статистическом исследовании «Гриф секретности снят», скорее всего, сильно занижены. Это прикидочные оценки, основанные на расчётах, а они в принципе не могут быть точными. Поэтому, когда в книге приводятся данные о потерях с точностью до одного человека, это вызывает только иронию. Людские потери Красной армии определены на основе донесений фронтов, флотов, армий, военных округов и отчётов Центрального военно-медицинского управления. Между тем, подсчёт боевых потерь в советских Вооруженных силах был организован из рук вон плохо. Летом и осенью 1941 г. учёт людских потерь практически полностью отсутствовал. Фронтовые командиры в обстановке отступления не имели времени и сил заниматься учётом личного состава. Многие документы, содержащие данные о потерях и считавшиеся строго секретными, во время окружения целых армий преднамеренно уничтожались. Часть из них исчезла при форсировании рек, при пожарах, просто при бегстве. Арестованный 30 июня 1941 г. командующий Западным фронтом генерал Д.Г. Павлов на допросе показал: «До дня ареста сведений о потерях, как людей, так и материальной части у меня не было». Штабы Западного, Резервного и Брянского фронтов после окружения семи советских армий под Вязьмой и Брянском доложили в Генштаб о потере всего 45 тыс. человек, тем самым занизив реальные потери почти в 18 раз.

Огромный недоучёт потерь Красной армии, помимо объективных обстоятельств отступления, дополнительно обусловливался рядом субъективных факторов. С одной стороны, явный недоучёт потерь свидетельствует об отношении сталинского режима к человеческой жизни как к чему-то малоценному, но количественно неограниченному. Эта позиция чётко зафиксирована в выступлении Сталина на параде Красной армии 7 ноября 1941 г. Исключая всякую двусмысленность, вождь заявил: «Наши людские резервы неисчерпаемы». Не меньшую роль играло отвратительное советское администрирование, выстроенное на бездушно-бюрократических принципах. Примерно через месяц после начала Великой Отечественной войны, 29 июля 1941 г. в НКО было спешно создано Главное управление формирования и укомплектования войск Красной Армии (Главупраформ). С августа 1941 г. и до осени 1943 г. его возглавлял армейский комиссар 1-го ранга (с 1942 г. генерал-полковник) Е.А. Щаденко, бывший одновременно заместителем наркома обороны. Затем на этом посту был утверждён генерал-полковник И.В. Смородинов. Главупраформ, ведавший вопросами формирования и укомплектования армии, а также учёта военных потерь, в условиях беспорядка и путаницы 1941 г. оказался не в состоянии собрать полную информацию об убыли живой силы.

Специальная организация, занимавшаяся сбором сведений о потерях – Центральное бюро по персональному учёту потерь личного состава Действующей армии – была сформирована только через полгода после начала Великой Отечественной войны, в январе 1942 г. Но создание дополнительной специализированной структуры не изменило ситуацию. Между тем, органы, ведавшие вопросами укомплектования и формирования войск, из Генштаба были переданы Главупраформу. В Оперативном управлении Генштаба остался только организационно-учётный отдел, главной задачей которого был учёт войск и их дислокации. Это в ещё большей степени усложнило регистрацию воинов, павших на поле боя. Примечательны строки из приказа начальника Главупраформа Е.А. Щаденко от 12 апреля 1942 г. «О персональном учёте безвозвратных потерь на фронтах». Приказ гласил: «…учёт личного состава, в особенности учёт потерь, ведётся в действующей армии совершенно неудовлетворительно… На персональном учёте состоит в настоящее время не более 1/3 действительного состава убитых. Данные персонального учета пропавших без вести и попавших в плен ещё более далеки от истины». Регистрация боевых потерь в Красной армии была поставлена неудовлетворительно не только в начале, но и в конце войны. В приказе наркома обороны от 7 марта 1945 г. указывалось, что «военные советы фронтов, армий и военных округов не уделяют должного внимания этому (учёту потерь личного состава – В.И.) важному вопросу». Таким образом, это было не ситуационное явление 1941 г., но широко распространённое генеральское равнодушие к жизни солдат. Только за два послевоенных года по запросам родственников дополнительно пришлось оформить около 2 млн. похоронок на погибших солдат и офицеров.

Обратимся к свидетельству непосредственных участников событий. Прошедший всю войну и занимавший в Красной армии крупные командно-политические должности Н.К. Попель вспоминал: «Беда с учётом... Никто не знает, сколько человек было накануне боя, сколько осталось, сколько убито, ранено». К.А. Мерецков, в 1942 г. командующий Волховским фронтом, характеризуя боевую работу Военного совета 2-й Ударной армии, вынужден был признать: «Персональный учёт раненых и убитых находился в запущенном состоянии, в армии не знали даже приблизительных потерь». К.А. Мерецков в своих мемуарах сообщил, что потери 2-й Ударной армии составили погибшими всего 6 тыс. человек, а пропавшими без вести 8 тыс. человек. Современные исследования показали, что 2-я Ударная армия с 7 января по 30 апреля 1942 г. в ходе Любанской наступательной операции потеряла 81 тыс. человек. В кровопролитных боях по выводу 2-й Ударной армии из окружения (между 13 мая и 10 июля) советское командование загубило ещё 47 тыс. красноармейцев и командиров. Стало быть, К.А. Мерецков почти в 12 раз занизил потери 2-й Ударной армии.

Одной из причин неполного учёта боевых потерь в начале войны было отсутствие у красноармейцев документов, удостоверяющих личность. Красноармейские книжки были отменены ещё в 1940 г. Красноармейцы и младшие командиры оказались на фронте без документов. Вновь красноармейские книжки были введены только 7 октября 1941 г. Фактически они стали выдаваться в частях Действующей армии не ранее января 1942 г. Личные медальоны, в которые вносились сведения о военнослужащих, у многих бойцов отсутствовали. Красноармейцы их просто выбрасывали, так как на фронте широко распространилось поверье, что ношение «смертных» медальонов является плохой приметой. 17 ноября 1942 г. медальоны вообще были отменены.

Крупным изъяном представленных в статистическом исследовании военных историков сведений является то, что они не учитывают гибель бойцов и командиров в подразделениях, структурно не входивших в состав РККА и ВМФ. Исключение составили только потери внутренних и пограничных войск НКВД. Но авторы исследования игнорируют потери партизан, подпольщиков, народных ополченцев, бойцов истребительных батальонов, военизированных формирований гражданских наркоматов, а также гражданских работников железнодорожного, речного, морского и автомобильного транспорта. Между тем, эти потери были весьма значительны.

Но особенно скверно в военные годы был организован учёт советских военнослужащих, пропавших без вести и попавших в плен. Командиры подразделений не без оснований опасались докладывать начальству о «позорных» фактах. За всю Великую Отечественную войну всеми командирами по официальным каналам было доложено о 36 тыс. (!) пленных. На самом деле в плену оказались миллионы военнослужащих. По вопросу о количестве бойцов и командиров, погибших в плену, высказывались многие историки. Но они так и не пришли к единому мнению. Как считает Е.И. Рыбкин, в 1941-1945 гг. в немецких концлагерях погибли 4,5 млн. советских солдат и офицеров. По мнению Б.В. Соколова, в плену закончили жизнь 3,7 млн. советских военнослужащих. Близкую к этой оценку высказывает такой солидный исследователь, как М.И. Семиряга – 3,3 млн. погибших в плену. Между тем, по данным статистического исследования «Гриф секретности снят» в плену оказалось 4059 тыс. советских военнослужащих. Из них 1836 тыс. вернулись по домам после окончания войны, а почти 940 тыс. человек из числа ранее пропавших без вести и бывших в плену были призваны вторично. Судьба 1283 тыс. человек неизвестна. Надо полагать, большая их часть погибла. На наш взгляд, эта цифра не отражает даже приблизительно потери военнопленных. Уточнить данные о количестве погибших советских военнопленных можно только на основе немецких источников. По этим, куда более достоверным, данным, в немецкие лагеря к декабрю 1941 г. поступило 3350 тыс. красноармейцев и командиров. К январю 1943 г. их число выросло до 5001 тыс. человек. В феврале 1945 г. в германском плену томилось 5735 тыс. советских военнопленных. Немецкие историки признают, что из общего числа советских военнопленных погибли 3,3 млн. человек.

Вместе с тем, советская сторона всеми способами стремилась преувеличить потери противника. Известно, например, утверждение Сталина, сделанное в докладе на заседании Моссовета 6 ноября 1941 г., что вермахт потерял убитыми, ранеными и пленными более 4,5 млн. человек. На самом деле на Восточном фронте за 5 месяцев войны, с 22 июня по 23 ноября немцы потеряли убитыми 155 тыс. солдат и офицеров, пропавшими без вести – 31 тыс., ранеными – 540 тыс. Советское тыловое население в большинстве своём воспринимало заявление Сталина о потерях противника как стремление выдать желаемое за действительное. Материалы о восприятии тыловиками сообщений с фронта сосредоточены в информационных сводках, составлявшихся органами НКВД на основе отчётов «осведомителей» – секретных доносчиков НКВД. Так, в беседе с одним из так называемых «стукачей» работник алтайского «Снабсбыта» Колесник сказал: «Нашим газетам верить нельзя. Газетные сообщения Совинформбюро брехня. Говорят, что РККА имеет меньшие потери, это выдумка». Бригадир Барнаульского хлебокомбината Тушев перед началом митинга заявил: «В сводке о потерях наших войск показывается очень мало, а фактически потери больше».

Реальные боевые потери Красной армии в 1941 г. намного превзошли наметки о вероятных потерях, сделанные Генштабом перед началом войны. Советскому военному руководству пришлось кардинально пересмотреть всю стратегию мобилизации. Этому способствовала и быстрая оккупация западных регионов СССР, что существенно сократило резерв призывников. Начальник Главупраформа Е.А. Щаденко в сентябре 1942 г. докладывал Сталину, что на занятой противником территории осталось 5,6 млн. потенциальных призывников. Военно-мобилизационный потенциал Казахстана, Средней Азии и Северного Кавказа был ограничен из-за особенностей менталитета их жителей и слабого знания русского языка. В результате воинская мобилизация в 1941 г. всей своей непомерной тяжестью обрушилась на центральные, южные и восточные районы России, Армению, Грузию и Азербайджан.

В первый же день войны, 22 июня 1941 г., был обнародован указ Президиума Верховного Совета СССР «О мобилизации военнообязанных». Указ предусматривал с 23 июня развернуть мобилизацию граждан 1905-1918 гг. рождения. Первая волна воинской мобилизации завершилась в начале июля 1941 г. В Красную армию было направлено 5,3 млн. человек. Численность РККА была доведена до 9,6 млн. красноармейцев и командиров. Однако к 1 августа 1941 г., согласно данным Оперативного управления Генштаба, фактическая численность Красной армии из-за огромных потерь понизилась до 6,7 млн. человек. В этой связи, 10 августа 1941 г. ГКО принял постановление «О мобилизации военнообязанных 1890-1904 гг. рождения и призывников 1922-1923 гг. рождения». Вторая волна мобилизации должна была возместить огромные боевые потери, понесённые Красной армией в ужасное лето 1941 г. К 1 декабря 1941 г. в Красную армию дополнительно было направлено свыше 16 млн. человек.

Вследствие двух волн воинских мобилизаций, организованных спешно, непродуманно и бессистемно, резерв военнообязанных в тыловых районах был в значительной степени исчерпан. Это был явно «избыточный» призыв. Такое количество новобранцев страна не могла быстро вооружить, обмундировать и обучить. Вместе с тем, экономика лишалась миллионов рабочих рук. В армии оказались сотни тысяч квалифицированных инженеров, техников и рабочих, без которых военная промышленность была поставлена на грань остановки. Достаточно сказать, что за первые четыре недели массовой мобилизации в ряды армии влилось 650 тыс. офицеров запаса – те самые инженеры и техники, которых так не хватало оборонным заводам. Это был серьёзный стратегический просчёт. Масштабные мобилизации в Вооруженные силы пришлось прекратить. Теперь в армию призывалась молодежь, по мере взросления вступавшая в призывной возраст. Проводились также частичные мобилизации резервистов старших возрастов.

Западная Сибирь, где накануне Великой Отечественной войны проживало свыше 9 млн. человек, а сельские жители составляли большинство населения, рассматривалась советским руководством как важный источник живой силы, необходимой для укомплектования Вооруженных сил личным составом. Мобилизационные телеграммы пришли в Сибирь вечером 22 июня, а уже на следующий день на призывные участки прибыли первые тысячи мужчин. За пять месяцев после начала Великой Отечественной войны, к 1 декабря 1941 г. Западная Сибирь отдала в армию свыше миллиона человек. Это составило 67% мужчин призывного возраста. В городских поселениях было мобилизовано 52% мужчин, а в сельской местности, где бронирование военнообязанных использовалось в ограниченном масштабе – свыше 75%. К концу 1941 г. в тылу остались непригодные к службе в армии по состоянию здоровья, а также забронированные за отраслями экономики, имеющими оборонное значение, или сумевшие уклониться от призыва.

Но фронт требовал всё больше людей. Война, как ненасытный Молох, пожирала человеческие жизни. На запад уходили сотни тысяч необученных, плохо вооружённых бойцов, которые закрывали своими телами бреши в линии фронта, пробитые немецкими танковыми клиньями. В 1942 г. Красная армия лишилась убитыми, ранеными, контуженными, пленными, пропавшими без вести и больными около 8 млн. человек. Демянская наступательная операция (январь-май) обошлась, по самым скромным подсчётам, в 246 тыс. убитых, раненых и пропавших без вести. Почти 800 тыс. красноармейцев и командиров погибли и были искалечены в наступлении под Ржевом и Вязьмой. В мае был разгромлен Крымский фронт. Бездарное командование сталинского «политрука» Л.З. Мехлиса обошлось Красной армии в 162 тыс. солдатских жизней. Тогда же несколько советских армий были окружены и уничтожены в районе Харькова. «Из окружения, – писал Маршал Советского Союза А.М. Василевский, – сумела выйти лишь меньшая часть нашей ударной группировки». Совинформбюро 31 мая 1942 г. заявило, что в ходе боёв наши войска потеряли убитыми до 5 тыс. человек, пропавшими без вести – 70 тыс. человек. Это было явной ложью. На поле боя, как считают авторы исследования «Гриф секретности снят», пало свыше 171 тыс. красноармейцев и командиров. По мнению известного военного историка, генерала Д.А. Волкогонова, под Харьковом число погибших и пленных советских военнослужащих достигло 230 тыс. человек. Немцы в своих сводках сообщили о 240 тыс. взятых в плен. Оборона Севастополя (октябрь 1941 г. – июль 1942 г.) обошлась в 200 тыс. жертв. В Синявинских болотах летом и осенью 1942 г. советские генералы бездарно погубили почти 112 тыс. красноармейцев и командиров.

В бессмысленных лобовых атаках погибал цвет нации, лучшие из лучших, здоровые, полные сил молодые мужчины. Но на место убитых, искалеченных, пленных и пропавших без вести вставали новые тысячи бойцов. В 1941 г. вермахтом было разгромлено 186 советских расчётных дивизий[5], однако в глубоком тылу было сформировано дополнительно 526 дивизий. В 1942 г. противник уничтожил почти 130 советских расчётных дивизий. Но тыл, напрягая все силы, выделил бойцов для укомплектования 270 дивизий. Немецкий фельдмаршал фон Манштейн в книге своих воспоминаний, оценивая советские людские ресурсы, писал: «Мы встретили поистине гидру, у которой на месте одной отрубленной головы вырастали две новые».

В Западной Сибири в 1941 г. формировались сразу 14 стрелковых и 3 кавалерийских дивизии, 5 отдельных лыжных и морских стрелковых бригад. Среди созданных в регионе соединений были такие, как: 362-я дивизия омичей, 368-я дивизия тюменцев, 370-я дивизия новосибирцев, 376-я дивизия кузбассовцев, 380-я дивизия алтайцев, а также 71-я, 72-я, 73-я морские стрелковые бригады, 43-я отдельная курсантская стрелковая бригада и другие. В 1942 г. в Омской области[6] были созданы 308-я (позднее 120-я гвардейская), 229-я, 282-я стрелковые дивизии и 75-я стрелковая бригада, на Алтае – 312-я и 315-я дивизии и 74-я стрелковая бригада. В Новосибирской области были сформированы 235-я, 150-я и 140-я стрелковые дивизии, 278-я истребительная авиадивизия, в Кузбассе – 237-я и 303-я дивизии, в районе Томска – 284-я (позднее 79-я гвардейская) дивизия. Из добровольцев всей Западной Сибири была создана 91-я стрелковая бригада. Чтобы были понятны масштабы событий, укажем, что по штатам мирного времени численность советской стрелковой дивизии равнялась 14,5 тыс. человек. В декабре 1942 г., после реорганизации, штатная численность стрелковой дивизии составляла 9,4 тыс., гвардейской стрелковой дивизии – 10,7 тыс. человек. В действительности, из-за больших потерь реальная численность стрелковых дивизий редко превышала 5-7 тыс. бойцов и командиров. Стрелковые бригады, как правило, насчитывали в своём составе по штату от 4 до 6 тыс. человек, морские стрелковые бригады – до 5 тыс. человек. Кроме того, на пополнение уже сформированных боевых частей, находившихся на фронте, уходили бойцы маршевых батальонов и рот. Их подготовка осуществлялась в запасных стрелковых бригадах, дислоцировавшихся в глубоком тылу. 23-я запасная стрелковая бригада СибВО в 1941-1942 гг. отрядила в Действующую армию 706 маршевых батальонов и рот. В их составе находились свыше 300 тыс. рядовых и командиров. 39-я запасная стрелковая бригада за полтора года войны отправила на фронт – 1000 маршевых рот. 29-я запасная стрелковая бригада с 15 сентября 1941 г. по 1 января 1944 г. направила в Действующую армию 1103 маршевые роты.

Выдержать страшные удары вермахта Советский Союз смог только благодаря миллионам спешно мобилизованных и быстро переброшенных на фронт резервистов. В сущности, они не были солдатами в полном смысле этого слова. Это были гражданские люди, надевшие шинели и не овладевшие даже основами военного дела. Из них немногие остались в живых. Солдатские жизни расходовались щедро, без счёта. Мысли многих, если не большинства советских военачальников были прямыми, как гвозди: иди и умри. На твоё место придут другие – ведь наши людские ресурсы неисчерпаемы. «Мы по-прежнему атакуем его опорные пункты в лоб, несём при этом лишние потери» – констатировал в своих мемуарах генерал А.В. Горбатов. Вот как описывает штурм Новгорода, состоявшийся 15 марта 1943 г. участник боев, сибиряк М.И. Сукнев. Атака проводилась без предварительной артиллерийской подготовки через замёрзшую пойму реки Малый Волховец. «Только наши достигли плотными цепями поротно, со штыками наперевес, льда Малого Волховца, грозовыми вспышками замерцали орудийные залпы противника. По цепям пронеслись трассы крупнокалиберных пулемётов. Трасса – несколько человек падают. Но цепи смыкаются и убыстряют бег. Это был воистину массовый героизм. И вдруг видим – грохочущая стена стали. Немцы открыли огонь из 500, если не более, орудий, и все снаряды осколочно-бризантные или шрапнель. Не достигая земли, они рвались над ней в 10-15 метрах, поражая всё живое. Стену огня и дыма пронизывали тысячи пулемётных трасс и град автоматных очередей. Мы умылись кровью. Потери тяжелейшие и абсолютно неоправданные». Новгород так и не был взят. Г.К. Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» прямо писал о «растранжиривании» людских ресурсов.

На 12-й день войны начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Ф. Гальдер, пребывая в состоянии победной эйфории, записал в своём служебном дневнике: «задача разгрома главных сил русской сухопутной армии выполнена… Не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней». На 34-й день войны в записях Гальдера появились нотки тревоги: «Задача осталась прежней: разгромить живую силу противника… Неиссякаемые людские резервы». И только на 51-й день войны до сознания немецкого генерала дошла страшная для него истина: «Колосс-Россия… был нами недооценён. К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360 дивизий противника. И даже если мы разобьём дюжину таких дивизий, русские сформируют новую дюжину». К аналогичным выводам пришла и немецкая разведка. Начальник отдела «Иностранные армии Востока» Р. Гелен писал: «Несмотря на то, что русские в сражениях под Киевом, Вязьмой и Брянском понесли огромные потери, мы установили к настоящему времени наличие в Красной армии примерно такого же числа дивизий и частей, что и в начале войны».

Однако ни Гальдер, ни Гелен не представляли, какое перенапряжение испытывает советский тыл. В Алтайском крае уже к октябрю 1942 г. было мобилизовано 279508 человек. Кроме того, было призвано 66053 призывника 1922-1924 гг. рождения. К 10 июня 1943 г. число отправленных в Действующую армию жителей Алтайского края достигло 459784 человек. С 1 января по 1 октября 1944 г. в Красную армию было призвано ещё 31924 человека. Таким образом, за 3 года и 4 месяца войны Алтайский край отдал фронту почти полмиллиона бойцов – практически всех мужчин призывного возраста.

В Новосибирской области с 22 июня 1941 г. по 1 октября 1942 г. было мобилизовано 558758 человек. Тем не менее, Главупраформ потребовал в первом полугодии 1943 г. призвать дополнительно 86 тыс. новосибирцев. Выполняя мобилизационные задания, военкоматы области с 1 января по 1 июля 1943 г. призвали и направили в войска 83005 человек. Помимо этого, для укомплектования специальных частей в армию были мобилизованы «особо проверенные» коммунисты и комсомольцы: для пополнения Сталинской дивизии добровольцев-сибиряков – 1335 человек, для 4-го гвардейского миномётного полка – 120 человек, для укомплектования новосибирского батальона добровольцев-сибиряков – 300 человек, в Сталинский гвардейский корпус добровольцев – 546 человек. В результате крупномасштабных изъятий людей, к 1 июля 1943 г. на воинском учёте в Новосибирской области осталось 148697 человек. Однако из этого числа призвать в Действующую армию можно было только 487 человек, годных к строевой службе и 7446 человек, годных к нестроевой. Людской потенциал области, казавшийся в начале войны неисчерпаемым, к середине 1943 г. был истощён почти полностью.

Невзирая на это, во втором полугодии 1943 г. Главупраформ установил наряд на призыв ещё 57 тыс. человек. Путём перенапряжения всех сил, проведя разбронирование, организовав медицинские переосвидетельствования и перерегистрации военнообязанных, направив в Вооруженные силы призывников 1926 г. рождения и женщин, область сумела в основном выполнить мобилизационное задание. За период с 1 июля по 31 декабря 1943 г. из Новосибирской области на фронт ушли 2676 человек сержантского состава, 33220 человек рядовых, 18898 призывников 1922-1926 гг. рождения, а также 482 офицера запаса. Сверх того, область выделила бойцов для укомплектования специальных частей. В гвардейскую Сталинскую дивизию добровольцев-сибиряков было направлено 150 человек, для 4-го миномётного полка – 45 человек. Всего в 1943 г. Новосибирская область направила в армию свыше 142 тыс. человек. Стало быть, с начала войны до конца 1943 г. область передала в РККА около 742 тыс. бойцов.

В Омской области к июлю 1944 г. в Красную армию было направлено 476 тыс. человек, из них около 11 тыс. женщин. Весь запас людских ресурсов области в середине 1944 г. определялся мизерной цифрой – 118 тыс. человек. Из них нестроевых и годных к физическому труду насчитывалось 12 тыс. человек, военнообязанных, получивших отсрочку от призыва и красноармейцев-отпускников – 630 человек, отсеянных по политическим и национальным признакам – 2675 человек, негодных со снятием с военного учета – 44 тыс. человек. Число забронированных за сельским хозяйством составляло всего 7 тыс., за промышленностью – 52 тыс. человек. Кроме того, в области проживало 21 тыс. инвалидов войны, из них 287 инвалидов I группы.

По сути дела, Западная Сибирь отдала фронту всё, что могла. Численность и удельный вес (и без того низкий) мужчин активного возраста сократились до минимальных величин. В западносибирской деревне по данным переписи 1939 г. численность мужчин призывного возраста (18-49 лет) составляла приблизительно 1081 тыс. человек. К 1 января 1945 г. их осталось всего 225 тыс. Свободных ресурсов, годных к службе в армии, по существу, не осталось. Миф о неисчерпаемости советских людских ресурсов развеялся как дым. Армия и экономика испытывали острейший дефицит людей, многократно усиленный их неэффективным использованием.

Начавшаяся 9 августа 1945 г. война с Японией не потребовала дополнительных людских ресурсов. Поэтому 20 мая 1945 г. из Западной Сибири ушли последние воинские эшелоны. С этого момента чрезвычайная воинская мобилизация в Действующую армию была прекращена. Молодые люди 1928 г. рождения, поздней осенью 1944 г. – в начале зимы 1945 гг. взятые на воинский учёт и прошедшие приписку к призывным участкам, в 1945 г. в армию не призывались и на фронт не попали. А 26 июня 1945 г. в Западную Сибирь прибыл первый эшелон с демобилизованными воинами старших возрастов.

В целом, в течение Второй мировой войны (1939-1945 гг.) в Вооружённые силы СССР было мобилизовано 34,5 млн. человек, в том числе за четыре года Великой Отечественной войны – 29,6 млн. человек. В СибВО в 1941-1945 гг. в Красную армию, согласно официальным данным, было мобилизовано 2621,3 тыс. человек, что составило 23% от численности населения на территории, подведомственной СибВО на начало 1941 г.

Красные командиры против красных директоров

Дефицит людских ресурсов породил множество конфликтов. В борьбе за живую силу столкнулись между собой военные и гражданские руководители. Генералы настойчиво требовали людей для фронта. Директора предприятий не склонны были отдавать лучшие кадры в армию. Производственники мотивировали свою позицию нехваткой не только квалифицированных, но любых работников и необходимостью срочного выполнения оборонных заказов. При этом важно не упустить из виду, что Западная Сибирь с началом войны превращалась в мощный боевой арсенал Красной армии. Потребность в рабочей силе резко увеличилась. Главный инженер Кемеровского азотнотукового завода Сичков, характеризуя кадровую ситуацию на предприятии осенью 1941 г., отмечал: «В связи с мобилизацией в ряды РККА выбыли старые кадровые рабочие, а вновь прибывшие на завод молодые рабочие начинают только осваивать сложную технику». Директор новосибирского завода № 617 в отчёте о работе предприятия за годы войны писал: «основная масса набранных рабочих – это бывшие школьницы от 14 до 17 лет и домохозяйки, в большинстве не работавшие на производстве. Вопрос о кадрах являлся одним из актуальнейших вопросов нормальной работы завода». И хозяйственники, и военные пожинали плоды стратегической ошибки высшего руководства Советского Союза – призвав в начале войны квалифицированных рабочих, инженеров и техников, они оставили производство без опытных кадров.

В основе «решительной и смелой» борьбы директоров промышленных предприятий за кадры лежало не только осознание важности их продукции для фронта, но и страх сурового наказания. Ещё 17 ноября 1941 г. ГКО принял постановление № 903сс, подписанное лично Сталиным. Отныне невыполнение задания ГКО расценивалось как особо опасное государственное преступление, каравшееся как контрреволюционное деяние по 59 статье УК. Это была одна из самых «тяжёлых» статей уголовного кодекса того времени, предусматривавшая расстрел или лишение свободы на длительный срок. Безопаснее было вступить в конфронтацию с военными и даже партийными органами, чем рисковать жизнью и свободой.

Конфликт между гражданскими и армейскими руководителями принял до предела обострённую форму. В затруднительных ситуациях производственники апеллировали к своим наркомам. Они, как правило, приходили на помощь. Директор крупнейшего в стране предприятия по производству боеприпасов новосибирского комбината № 179 А.С. Новиков в ответ на попытки военных призвать в Красную армию рабочих, направил письмо командующему СибВО Н.В. Медведеву, в котором заявил: «Народный Комиссар Боеприпасов тов. Ванников телеграммой от 3/III-42 г. приказал не отпускать ни по каким мобилизациям без указания из Наркомата рабочих, инженеров и техников». В особых случаях к решению проблемы подключался лично председатель ГКО, председатель Ставки Верховного Главнокомандования, Верховный Главнокомандующий Вооруженными силами СССР, нарком обороны Сталин. Известна, например, его телеграмма в Новосибирские обком и облисполком от 24 апреля 1942 г. Телеграмма гласила: «…Продлить до конца 1943 г. отсрочки (бронь) от мобилизации в Красную Армию рабочим, ИТР и служащим авиационной промышленности, имевшим бронь и отсрочки в 1942 году и в первом квартале 1943 года, включая призывников всех возрастов».

Директора крупных оборонных предприятий, от которых зависело обеспечение армии вооружением, чувствуя за плечами мощную поддержку из центра, действовали напористо, а в иных случаях даже нагло. Для «красных» директоров областные, краевые и городские военкомы, а тем более райвоенкомы, не были силой, с которой нужно считаться. П.Е. Казанцев, в годы войны работник ряда военкоматов Кузбасса, вспоминал, что директор Кузнецкого металлургического комбината им. Сталина Р.В. Белан называл работников военкоматов, проводивших мобилизацию, не иначе, как «грабителями и разбойниками». Военкомы часто оказывались в неприятной ситуации, когда против них выступали такие авторитетные хозяйственники, как директор особого завода №69 им. Ленина А.С. Котляр, директор авиационного завода №153 им. Чкалова В.Н. Лисицын, директор комбината №179 А.С. Новиков, директор Кузнецкого металлургического комбината им. Сталина Р.В. Белан и другие. Новосибирский облвоенком, старший батальонный комиссар Н.Г. Шемякин и начальник 2 части облвоенкомата интендант 2 ранга Шаровьев в сентябре 1942 г., пытаясь противостоять уверенному давлению руководителей оборонных предприятий, писали: «Нужно отметить факт игнорирования директорами оборонных заводов приказа Горвоенкоматов о явке рабочих призывников 1924 г. на призывные пункты, особенно по гор. Новосибирску, где директора заводов 69, 51, 153, 208 и 350 отдали приказание своему аппарату отбирать повестки и призывников на призыв не пускать, а на заводе №69 до мастеров включительно повестки райвоенкоматов просто уничтожать».

Конфликт не только не угас, но, напротив, принял самую острую форму в ходе укомплектования личным составом сталинской дивизии добровольцев-сибиряков. За подбор личного состава и укомплектование этого соединения непосредственно отвечали местные партийные организации. Наркомат обороны должен был предоставить для этого соединения командный и политический состав. Младший командный и рядовой состав комплектовался добровольцами под ответственность партийных органов. Инструкторы Новосибирского обкома Захватаева и Нарожнова 29 июля 1942 г. жаловались заведующему Военным отделом обкома Белоусову: «Директор завода №590 т. Мещеряков и парторг ЦК ВКП(б) т. Иванов считают невозможным отпускать добровольцев с завода, дали согласие только на 2-х человек».

В свою очередь военкомы, а это в большинстве своём были искалеченные на фронте командиры Красной армии, прошедшие «огонь, воду и медные трубы», действовали настойчиво и дерзко. Им было хорошо известно, что наряды на мобилизацию рассматривались как важнейшие правительственные задания. Постановление ГКО от 17 ноября 1941 г. распространялось не только на хозяйственников, но и на военных. Учитывая суровую кару, предусмотренную постановлением ГКО, многие военкомы подходили к делу исключительно с бюрократических позиций – выполнить количественные показатели наряда по мобилизации, не считаясь с потребностями экономики. Заместитель начальника Томской железной дороги Чернышев 21 мая 1943 г. гневно писал командующему СибВО генерал-лейтенанту Н.В. Медведеву: «Прошу дать немедленное указание Новосибирскому, Кемеровскому облвоенкоматам и Алтайскому крайвоенкомату о прекращении какого бы то ни было призыва работников ж.д. транспорта». В качестве аргумента Чернышев привёл материалы о действиях военкома Первомайского района Новосибирска Жаркова. «Несмотря на постановление НКО от 13 мая 1942 г. и последующих указаний НКО о запрещении призыва работников жел. дор. транспорта без разрешения и специальной развёрстки НКПС, Первомайский райвоенком г. Новосибирска т. Жарков систематически самовольно разбронирует и призывает железнодорожников».

Военный комиссар Кемеровской области, полковник Исупов в приказе по облвоенкомату от 12 декабря 1944 г. вынужден был констатировать: «За последнее время установлены случаи грубого нарушения порядка призыва и отправки в войска военнообязанных запаса. Некоторые военкоматы призывают военнообязанных запаса, пользующихся правом на отсрочку от призыва в Красную Армию без проверки законности их призыва, продолжают призывать прибывших по нарядам НКО для работы в промышленности. Этот порочный стиль работы является прямым следствием погони за количественным выполнением нарядов». Директор особого завода №69 А.С. Котляр 31 июля 1944 г. сообщал секретарю Новосибирского обкома М.В. Кулагину: «За последнее время райвоенкоматы г. Новосибирска, в особенности Заельцовский, стали на путь нарушения ГОКО от 6. II-43 г. за №2828 о бронировании военнообязанных, работающих на нашем заводе, т.е. без ведома завода призывают в Красную Армию высококвалифицированных рабочих, имеющих отсрочку от призыва… Райвоенкоматы поставили Завод под угрозу срыва задания ГОКО по выпуску срочного вооружения для Красной Армии».

Конфликт был перенесён в самые высокие сферы. В него были втянуты не только наркоматы, но и секретари ЦК ВКП(б). В июле 1942 г. секретарь Новосибирского обкома М.В. Кулагин направил докладную записку Г.М. Маленкову. В записке М.В. Кулагин отмечал, что в сталинскую добровольческую дивизию к середине июля было подано свыше 25 тыс. заявлений. Но «некоторые наркоматы дали распоряжение не отпускать с производства добровольцев в дивизию. Такие запрещения даны НКПС товарищем Хрулевым, Наркомуголь товарищем Вахрушевым, Наркомчермет товарищем Тевосяном, НКАП товарищем Шахуриным, НКВ товарищем Устиновым. Прошу, товарищ Маленков, Вашей поддержки». Даже первый секретарь обкома без содействия с самой вершины власти не мог обуздать директоров крупных промышленных предприятий оборонного значения.

Одним из узловых объектов конфронтации стали молодые рабочие оборонных предприятий, имевшие среднее и полное школьное образование и потому направлявшиеся в военные училища. Для них это была возможность не только реализовать свой патриотический порыв, но вырваться из тисков полуголодного существования на заводах и, одновременно, повысить свой социальный статус. Стать командиром (а с 1943 г. – офицером) РККА было очень престижно. Работники военкоматов, выполняя наряды Главупраформа, всеми способами стремились призвать молодёжь, годную для обучения в военных училищах. В марте 1943 г. омский облвоенкомат мобилизовал для укомплектования военных училищ рабочую молодёжь одного из крупных оборонных заводов, не поставив в известность руководство предприятия. Директор завода Манин срочно известил наркома вооружения Д.Ф.Устинова. Окрик из Москвы не заставил себя ждать. 15 марта 1943 г. секретарь Омского обкома М.А. Кудинов получил грозную телеграмму: «Категорически возражаю против призыва в армию рабочих завода Манина постановлением ГОКО работающие заводе освобождены мобилизации до 1 января 1944 года. Устинов».

Несколько месяцев спустя, в июле 1943 г., военком Омской области полковник Старушкин, выполняя приказ командующего СибВО генерал-лейтенанта Н.В. Медведева, произвёл призыв для обучения в пехотных училищах молодых рабочих заводов №№29, 166, 20. Хозяйственники обратились с жалобой в обком. Секретарь Омского обкома М.А. Кудинов, в конфликте между военными и производственниками принявший сторону производственников, 14 июля отправил протестную телеграмму начальнику Главупраформа Е.А. Щаденко: «Просим дать указание возвратить на заводы наиболее квалифицированных рабочих». Через два дня, 16 июля было принято постановление бюро Омского обкома, содержащее нападки на действия военных. В постановлении подчёркивалось: «Довести до сведения ЦК ВКП(б) о том, что командующий СибВО тов. Медведев, а также его заместитель тов. Дзенит, зная об отсутствии свободных ресурсов в промышленности, дали указание облвоенкому тов. Старушкину провести набор в пехотное училище промышленных рабочих, причём это указание сопровождалось нажимом».

Крупный наряд на призыв молодежи в военные училища весной 1943 г. получили военкоматы Новосибирской области. 15 мая они приступили, как тогда говорили, «к вербовке» кандидатов. К 25 июня военкоматы получили 1547 заявлений от молодых добровольцев. Однако в училища удалось отправить только 1022 человека, остальные были задержаны руководителями оборонных предприятий. Парторги ЦК ВКП(б) и директора заводов №№644 и 153 просто не пустили вербовщиков на территорию предприятий для проведения бесед с молодёжью. Они мотивировали свои действия тем, что это ведёт к дезорганизации производства, так как многие молодые рабочие уйдут в армию, и некому будет работать. Призывник Епишкин, работавший на новосибирском заводе №153 им. В. Чкалова, был зачислен в военное училище и ожидал на вокзале поезда. Но помощник директора завода по кадрам Глазков и сотрудник отдела кадров Дыденко, отобрав у Епишкина документы, чуть ли не под конвоем увели его на завод. Начальник цеха завода №69 Шестаков говорил молодёжи: «Что вы рвётесь в армию – хотите, чтобы вас там поубивали? Работая на заводе, вы останетесь живы!». Директор завода №564 Безбородов заявил: «Когда возьмёте меня в армию, тогда берите моих людей». Его помощник по кадрам Денисов был даже направлен в Мичуринское военно-инженерное училище (летом и осенью 1944 г. училище дислоцировалось в Новосибирске, затем в Томске) с заданием вернуть на завод курсанта Дорфман, бывшего рабочего завода. В результате противодействия директоров, наряд НКО на мобилизацию молодежи в военные училища по Новосибирской области был выполнен всего на 47%. Новосибирский облвоенком, подполковник Н.Л. Степанов и начальник 2 части облвоенкомата майор Шаровьев в справке «О ходе вербовки кандидатов в военные училища по Новосибирской области» отмечали: «На сегодняшний день создалась такая обстановка, что благодаря тормозам – чинимым директорами заводов и руководителями предприятий дальше вербовку кандидатов на заводах и предприятиях вести совершенно невозможно».

Тяжба между производственниками и военными, то затухая, то вспыхивая вновь, длилась всю войну. Иногда «поле боя» оставалось за «красными командирами», и тогда работники оборонной промышленности, строек и железнодорожного транспорта призывались в армию. В иных случаях побеждали «красные директора» и люди оставались на производстве. Командующий СибВО В.Н. Курдюмов, подписавший 9 сентября 1944 г. постановление Военного совета СибВО «О состоянии организационно-мобилизационной работы в военных комиссариатах СибВО» открыто обвинил «командиров производства» в сокрытии людей, особенно молодых инженеров и техников, составлявших основу офицерского корпуса от мобилизации. «Борьба за изыскание людских ресурсов, при наличии недостатка рабочей силы в народном хозяйстве приобретает серьезное значение. Однако Военный совет не может отказаться от мобилизации людских ресурсов или сократить наряды». Таким образом, приемлемого решения, удовлетворяющего как военных, так и хозяйственников найдено не было. Конфликт разрешился сам собой только после окончания войны.

Броня крепка

В качестве значимого ресурса, необходимого для укомплектования Вооружённых сил, рассматривалось разбронирование закреплённых за производством специалистов. Это только подливало масло в огонь разгоревшегося конфликта между производственниками и военными. В первые дни войны, когда ещё не были осознаны масштабы обрушившегося на страну бедствия, а людские ресурсы казались неисчерпаемыми, бронь предоставлялась довольно щедро. Согласно постановлению Комиссии при СНК СССР по освобождению и отсрочкам от призыва по мобилизации (председатель Маршал Советского Союза К.Е. Ворошилов) от 26 июня 1941 г., на спецучёт ставились руководители предприятий, инженеры, техники и рабочие, начиная с 3 разряда. Постановление содержало длинный список ведомств, работники которых получили право на отсрочку от мобилизации. Помимо работников индустрии, бронь предоставлялась служащим областных и районных земельных отделов, работникам машинно-тракторных станций, машинно-тракторных мастерских, селекционных станций, госплемрассадников, заготживконтор, госсортфонда. Всего в 1941 г. в Западной Сибири бронь от призыва получили 204 тыс. человек. В общей численности мужчин призывного возраста удельный вес забронированных в городах достигал 28%, в сельской местности – 5%. Отметим, что в Западной Сибири, где численно преобладало сельское население, прослойка забронированных была несколько ниже, чем во многих других регионах РСФСР. Регион, таким образом, сыграл очень большую роль в укомплектовании Вооружённых сил.

13 сентября 1941 г. Главупраформ сделал расчёт по мобилизации военнообязанных рядового состава. Он показал, что из-за критической нехватки мужчин пополнить ряды Действующей армии без разбронирования части рабочих и служащих невозможно. Через день, 15 сентября 1941 г., Сталин подписал приказ, согласно которому количество специалистов, поставленных на спецучёт, значительно сокращалось. К.Е. Ворошилов был снят с поста председателя Комиссии по освобождению и отсрочкам. Назначенный на его место Н.М. Шверник 14 декабря 1941 г. подписал постановление, согласно которому к 1 марта 1942 г. все таблицы бронируемых специалистов пересматривались. Новые нормы бронирования предусматривали мобилизацию 20-30% военнообязанных, закреплённых за предприятиями и учреждениями тыла. Многие тыловики, забронированные за отраслями военной экономики, из трусости или из других соображений, но почти всегда опираясь на поддержку руководителей предприятий, отчаянно противились призыву. Использовались все доступные способы. Штаб СибВО, пытаясь переломить ситуацию, ещё 5 ноября 1941 г. разослал всем военкомам телеграмму: «Комвойсками приказал разбронирование военнообязанных проводить смело и решительно наряды выполнить немедленно полностью предупредить что за бездеятельность нерешительность невыполнение нарядов будете привлечены суровой ответственности». Но, несмотря на грозные окрики начальства, «смелость и решительность» военкомов, процесс разбронирования наталкивался на «ватную» стену.

Собственно, никто не протестовал против разбронирования незанятых в промышленности военнообязанных, но когда дело касалось работников тяжёлых и военных отраслей, транспорта и строительства, разгорался конфликт. Из-за латентного, а в иных случаях и открытого сопротивления хозяйственных руководителей, наряды по разбронированию не выполнялись. В Омской области, например, осенью 1941 г. при выполнении приказа о разбронировании из 32 тыс. человек, поставленных на спецучет, удалось призвать всего 8 тыс. человек. Разбронирование было фактически провалено. Хозяйственники одержали победу. Секрет их успеха заключался в том, что первичные списки лиц, подлежащих постановке на спецучёт, составлялись директорами предприятий при участии руководителей цехов, управлений и отделов. Каждый руководитель стремился оставить на производстве ценного специалиста или нужного человека. Списки на бронирование специалистов разрастались до невероятных размеров. В некоторых случаях руководители предприятий шли даже на подлог документов. «Руководители предприятий, исходя из стремления удержать кадры, – свидетельствовали в отчетном докладе “О работе Военного отдела Новосибирского обкома ВКП(б) за второе полугодие 1943 г.” секретарь обкома Остапюк и заведующий Военным отделом обкома Шайдаров, становятся на незаконный путь и дают военкоматам ложные сведения о занимаемой должности военнообязанных».

Нередко в списки на бронирование попадали за взятку, «по знакомству», «по блату». В справке «Об извращениях брони лиц, подлежащих к призыву в РККА со стороны отдельных руководителей организаций и учреждений по гор. Омску», подготовленной 25 февраля 1942 г. ответственным организатором оргинструкторского отдела ЦК ВКП(б) Игаевым, подчёркивалось: «Имеется много фактов, когда отдельные организации обращаются в городские военкоматы и районные военкоматы об освобождении от призыва лиц призывного возраста, которые могут и должны быть призваны в ряды РККА». Хозяйственники, укрывая некоторых военнообязанных от призыва, создавали запас кадров, который мог быть использован при внезапном увеличении производственных заданий. В военные годы это случалось сплошь и рядом. Горвоенком Новосибирска подполковник Орлов, характеризуя действия директора особого завода №69 по бронированию работников, с раздражением отмечал: «Своими действиями тов. Котляр грубо попирает закон о всеобщей воинской обязанности, берёт на себя в вопросах освобождения от призыва в РККА функции ГКО». Отметим, однако, что особый завод №69 был в то время одним из немногих предприятий Советского Союза, выпускавший необходимые фронту оптические приборы. Их производство требовало от работников очень высокой квалификации и практического опыта. И такому успешному руководителю и талантливому организатору производства, каким был А.С. Котляр, прощалась любая выходка.

Поиск лиц, незаконно поставленных на спецучёт, превратился у военкомов в манию. Но даже в масштабах страны разбронирование не могло дать большого количества бойцов. Ещё 26 июля 1942 г., согласно постановлению ГКО «Об укомплектовании действующей армии», было проведено одно из самых крупных в ходе войны разбронирований специалистов. Согласно этому постановлению подлежало передаче в армию из числа забронированных рабочих и служащих 100 тыс. человек. Но Наркомат авиационной промышленности в 1942 г. без ущерба для производства смог передать фронту всего 5 тыс. человек. Наркомат путей сообщения снял со спецучёта 15 тыс. человек, Наркомат угольной промышленности – 4 тыс. человек. Наркомат танковой промышленности выделил для фронта 2,5 тыс. человек, Наркомат боеприпасов – 2 тыс. человек. В лихорадочном поиске людей власти обратились даже к такому источнику, как отправка на фронт частей НКВД. По постановлению ГКО от 26 июля 1942 г. в районы боевых действий было направлено 75 тыс. человек из внутренних войск, причём ряд дивизий и бригад НКВД – в полном составе. Этим же постановлением было разбронировано 35 тыс. военнообязанных, числившихся за милицией, военизированной охраной лагерей и колоний и другими учреждениями НКВД.

Вместе с нарастанием волны разбронирования росло число тех, кто стремился закрепиться в тылу незаконно. Самым распространённым способом незаконной постановки на спецучёт была ловкая подмена документов, при которой окопавшийся на продскладе тыловик записывался производственным работником, трудившимся непосредственно у станка. Военный комиссар Ленинского района Омска капитан Макаров 5 октября 1943 г. довёл до сведения секретаря Омского обкома Кузика: «проверка лиц неправильно забронированных даёт возможность установить, что эти военнообязанные не являются высококвалифицированными производственниками, а являются снабженцами и некоторые из них с довольно тёмным прошлым, неоднократно сужденные (так в источнике – В.И.) за воровство и хищение и за другие проступки». К докладной записке капитан Макаров приложил длинный список из 107 фамилий военнообязанных завода №513, числившихся слесарями, трактористами, шоферами, бригадирами, кузнецами, а фактически работавших в Отделе рабочего снабжения (ОРС). Отдельные личности, в стремлении уклониться от мобилизации, действовали предельно бесцеремонно. Так, в июне 1943 г. начальник одного из отделов кемеровского Коксохимзавода В.[7], забронированный как строительный рабочий 7 разряда, явился в военкомат на проверочную перерегистрацию одетым в грязную рабочую спецовку, делая вид, что занят на оборонном строительстве.

В Новосибирской области при проверке бронирования в марте-апреле 1943 г. было выявлено 223 незаконно забронированных, из них 165 человек, годных к строевой службе. Во втором полугодии 1943 г. в области было обнаружено 194 человека, поставленных на спецучёт с нарушением закона. В первом полугодии 1944 г. в Новосибирской области работники военкоматов выявили 237 незаконно забронированных, из которых годных к строевой службе насчитывалось свыше 150 человек. Большинство из них получили бронь с помощью руководителей предприятий.

В Омской области в феврале-марте 1944 г. было разоблачено 44 незаконно забронированных. Военнообязанный Ц. был забронирован по должности техника инструментального хозяйства, фактически же являлся начальником сектора заготовок ОРСа. Начальник производственно-бытового отдела ОРСа Р. был забронирован по должности судосборщика 6 разряда. Некто С. был забронирован по должности начальника производственного отдела, а фактически работал начальником ОРСа. Военнообязанный Г. работал начальником спецколонны немок, но был забронирован как мастер на производстве. На заводе №69 в 1944 г. военнообязанный Ч. был поставлен на спецучёт как сборщик-механик, тогда как фактически являлся агентом по заготовке продуктов. Военнообязанный А., проходивший по документам как сборщик-механик, на самом деле был завхозом.

В Алтайском крае в феврале-марте 1944 г. были разбронированы как незаконно получившие отсрочку от призыва 253 человека. В Кемеровской области в июле-августе 1944 г. выборочными проверками было выявлено незаконно забронированных в Химлаборатории треста «Кемеровоуголь» – 27 человек, треста «Ленинуголь» при заводе №587 – 14 человек. В Кузедеевском районе Кемеровской области в ходе проверки правильности бронирования, организованной в начале 1945 г., было выявлено и отправлено на фронт 34 человека, нелегитимно пользовавшихся бронью.