Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.

"Слово к читателю" Выпуск первый, 2005г.

 

 Выпуск седьмой

 Памятки истории

Если бы не память, жизнь была бы невозможна; если бы не забывание, жизнь была бы невыносима.

Владислав Гжегорчик

Владимир Исупов

ДРУГАЯ СТОРОНА ВОЙНЫ…

Страница 2 из 2

[ 1 ] [ 2 ]

 Сын за отца отвечает

Одним из факторов, сильно затруднявших работу военно-мобилизационных органов, были так называемые политико-моральные соображения (ПМС) и отсев призывников по национальному признаку. Красная армия, созданная как инструмент классовой борьбы, изначально укомплектовывалась личным составом на основе строгого политического отбора. В ходе Гражданской войны вынужденно допускались отклонения от этого принципа. В РККА принимались так называемые «военспецы» – бывшие офицеры царской армии. Но большинство из них по окончании военных действий были изгнаны из Красной армии, а некоторые репрессированы.

В годы Великой Отечественной войны, несмотря на острую нехватку людей, партийные ортодоксы с маниакальным упорством настаивали на обязательном отсеве тех, кто по тем или иным причинам лишился «доверия партии»: отбывших срок политзаключённых, граждан, имевших близких родственников, подвергавшихся репрессиям или проживавших за границей. Не призывались и представители отдельных этнических групп. Принцип равенства наций, закреплённый в конституции 1936 г., ничего не значил. Так, в приказе Новосибирского облвоенкомата от 2 октября 1941 г. предписывалось без каких-либо ограничений на укомплектование запасных частей Красной армии «отобрать призывников следующих национальностей – русских, украинцев, белорусов, казанских татар, мордву, евреев, армян, грузин и азербайджанцев, владеющих русским языком. Призывников всех остальных национальностей использовать на пополнение строительных частей и формирование рабочих колонн». Немцев, румын, финнов, болгар, греков, турок, японцев, корейцев, китайцев, венгров, австрийцев предписывалось направлять исключительно в рабочие колонны. Кроме того, долгое время не призывали поляков, чехов, эстонцев, латышей и литовцев. В конце 1942 г. было запрещено призывать граждан, ранее проживавших в Чечено-Ингушской, Кабардино-Балкарской, Дагестанской АССР.

Некоторые незначительные изменения в национальной политике отсева от мобилизации произошли только в 1943 г. В приказе по войскам СибВО от 16 октября 1943 г. (с отсылкой на постановление ГКО от 13 октября 1943 г.) латышей, литовцев, эстонцев было разрешено направлять на укомплектование запасных национальных частей. Вместе с тем, предусматривалось освобождение от набора в армию граждан «узбекской, таджикской, туркменской, казахской, киргизской, грузинской, азербайджанской, осетинской, чечено-ингушской, черкесской национальностей». К.М. Симонов со слов адмирала И.С. Исакова, в конце зимы 1941-1942 гг. присутствовавшего на докладе Е.А. Щаденко Сталину, писал, что начальник Главупраформа жаловался на низкую боеспособность красноармейцев из национальных республик. В ответ Сталин якобы сказал: «Вы говорите, что некоторые национальные кадры плохо воюют. А что вы хотите? Те народы, которые десятилетиями откупались от воинской повинности и у которых никогда не было своей военной интеллигенции, всё равно не будут хорошо воевать, не могут хорошо воевать при том положении, которое исторически сложилось».

Ограничения на призыв в армию представителей отдельных этнических групп не отменялись даже в конце войны, когда страна испытывала предельное перенапряжение людских ресурсов. Так, 31 октября 1944 г. командующий войсками СибВО генерал-лейтенант В.Н. Курдюмов, ссылаясь на постановление ГКО от 25 октября 1944 г. и директиву Главупраформа от 27 октября 1944 г., приказал призвать в Красную армию мужчин 1927 г. рождения. По этому приказу категорически запрещалось направлять в армию представителей репрессированных народов – крымских татар, калмыков, чеченцев, ингушей, а также карачаевцев и балкарцев. Солдаты, сержанты и офицеры этих национальностей, ранее призванные в Красную армию, в спешном порядке увольнялись из армии и направлялись на спецпоселение. От воинской мобилизации были освобождены также, как гласил приказ командующего войсками СибВО от 31 октября 1944 г., «призывники местных национальностей Грузинской, Азербайджанской, Армянской, Туркменской, Таджикской, Узбекской, Казахской, Киргизской Союзных Республик, Дагестанской, Кабардинской, Северо-Осетинской Автономных Социалистических Республик, Адыгейской и Черкесской Автономных областей, независимо от того, где будут проживать эти призывники к моменту призыва».

Ближе к концу войны появились и некоторые новые мотивы при отсеве по ПМС. Они диктовались изменившейся обстановкой, главным образом освобождением советской территории от оккупантов. В упомянутом выше приказе по войскам СибВО от 31 октября 1944 г. запрещалось направлять в танковые войска и части самоходной артиллерии, в части и школы ВВС и в войска НКВД граждан, ранее проживавших на оккупированных территориях. Они направлялись исключительно в пехоту или рабочие колонны. Всем военнообязанным, отсеянным по политическим и национальным мотивам, выдавались приписные свидетельства, в которых ставилась отметка, сразу превращавшая их в изгоев: «Призыву в Красную Армию не подлежит».

В начальный период Великой Отечественной войны, когда страх властей перед активизацией мифической пятой колонны достиг масштабов «политической шизофрении», политотсев был особенно значителен. Как следует из доклада начальника 2-й части Новосибирского облвоенкомата майора Бурдилова (октябрь 1941 г.), при призыве в воздушно-десантные части из общего числа призывников под топор ПМС попали сразу 89 человек. Военнообязанные Цирюльников, Кузьмин, Ломакин оказались близкими родственниками арестованных органами НКВД. У призывников Юрьева, Чурилова, Николаева, Яковлева и других были арестованы отцы. Поздней осенью 1941 г., в ходе укомплектования стрелковых бригад №4360 в Новосибирске и №4510 в Кемерово, из 30 призывников, прибывших из Каргатского района, половина была возвращена по домам как не прошедшие мандатную комиссию. Из 19 человек, прибывших из Чулымского района, были отсеяны 10 человек. В Томске для прохождения службы в стрелковых бригадах военкоматы отобрали 126 человек. Из них 23 человека были отвергнуты органами НКВД, в их числе 9 бывших заключённых и 1 поляк.

В Омской области осенью 1942 г. при призыве граждан 1924 г. рождения по ПМС было отсеяно 308 человек, в том числе по национальным признакам – 164 человека. Кроме того, мандатные комиссии военкоматов отвергли 48 уроженцев Западной Украины и Белоруссии. В Новосибирской области в ходе призыва граждан 1924 г. рождения на основании ПМС в зачислении в Действующую армию было отказано 1661 человеку, а по национальным признакам было отсеяно 338 человек. Помимо этого, не было призвано 162 уроженца Западной Украины и Западной Белоруссии. В отдельных сельских районах Западной Сибири, где концентрировались спецпереселенцы, удельный вес отсеянных по ПМС был особенно высок. Так, в Тегульдетском районе из 165 юношей 1924 г. рождения на призыв явились 164 человека, что само по себе свидетельствовало об их желании отправиться на фронт. Тем не менее, 81 человек (почти 49%) были отсеяны по ПМС как дети трудпоселенцев. В итоге наряд Главупраформа остался невыполненным.

По ПМС отсеивали не только на этапе призыва, но даже после зачисления граждан в списки воинских подразделений. Секретарь Новосибирского обкома И.А. Волков в циркулярном письме, направленном 10 декабря 1941 г. секретарям райкомов и горкомов области, писал: «Проверка сформированных в последнее время стрелковых и лыжных бригад показала, что многие райвоенкомы при выполнении нарядов по отбору людей в Красную Армию стали допускать серьёзные ошибки. Главная ошибка состоит в том, что ослаблено внимание к проверке политической благонадёжности призываемых в ряды РККА… Командование СибВО вынуждено отчислять из частей большое количество лиц по мотивам политической неблагонадёжности. Политическая беспечность приводит к засорению частей недостойными элементами». В декабре 1941 г. из 23-й лыжной бригады по ПМС было «вычищено» 536 человек. Из 43-й лыжной бригады было отчислено 2731 человек, частично по состоянию здоровья, но главным образом по ПМС и национальным признакам. Среди изгнанных преобладали бывшие колчаковцы, бывшие участники антибольшевистских восстаний, а также те, кто имел родственников за границей.

По ПМС «вычищались» даже граждане, изъявившие желание пойти на фронт добровольцами. Нелепость и даже идиотизм ситуации усугублялись тем, что люди изъявляли желание идти на фронт, а не на продсклад с конфетами. Летом и осенью 1942 г. в Сибири развернулось формирование Сталинской стрелковой дивизии добровольцев – сибиряков. В Тайгинском районе к 25 августа 1942 г. для зачисления в дивизию было подано 140 заявлений. Но 15 добровольцев были отсеяны по ПМС. В Асиновском районе из 29 заявлений по мотивам ПМС не было удовлетворено 2, так как эти добровольцы когда-то служили в армии Колчака. Ленинск-Кузнецкий райвоенкомат из 127 добровольцев отклонил от зачисления в дивизию по ПМС 35 человек. Гурьевский райвоенкомат из 449 добровольцев, подавших заявления, «вычистил» по ПМС 11 человек, в том числе одного члена партии.

ПМС держали в напряжении не только тыловиков, но и закалённых в боях фронтовых офицеров. Герой Советского Союза Е.П. Мариинский вспоминает, как, будучи боевым лётчиком, отличившимся в жестоких воздушных схватках, он опасался изгнания из Красной армии из-за отца, который был репрессирован в 1937 г. При поступлении в военное училище Е.П. Мариинский скрыл этот факт. Друг Е.П. Мариинского, военный лётчик В. Королёв советовал: «Ты и сейчас так скажи: отец умер. Докопаются, что отец репрессирован, вообще из полка и авиации вылетишь. Ты ж знаешь – “Смерш” пронюхает и скажет: “Что ему стоит перелететь к немцам”».

На фоне столь расточительного отношения к людским ресурсам, военкоматы всё чаще сталкивались с проблемой нехватки живой силы. Наличие в тылу большого количества людей, которых не призывали по ПМС, вызывало раздражение у простых граждан, чьи родственники находились на фронте, ежечасно рисковали жизнью, а нередко и погибали. Начальник Отдела трудовых и специальных поселений ГУЛАГа К.И Жилов в докладной записке от 16 марта 1942 г. на имя начальника ГУЛАГа Наседкина констатировал: «Все трудпоселенцы оказались как бы забронированными от мобилизации. У окружающего трудпосёлки колхозного населения, да и не только у него, возникают в связи с этим нездоровые настроения, особенно в период проведения мобилизации». Среди военных формировалась группировка прагматично настроенных лидеров, которые трезво оценивали ситуацию. Они всеми силами стремились переломить «тупое упрямство» ортодоксов. В частности, 1 августа 1942 г. увидел свет приказ по войскам СибВО «О призыве в Красную Армию граждан 1924 года рождения». Его подписали командующий войсками СибВО генерал-лейтенант Н.В. Медведев, за члена Военного совета – бригадный комиссар Г.Н. Захарычев, за начальника штаба интендант 1 ранга А.И. Быргазов. В тексте приказа подчёркивалось: «При отборе по политико-моральным качествам обращать внимание не на родственные связи, а на политические и деловые качества самих призываемых». Несомненно, эта вполне здравая мысль не могла быть личной инициативой командования СибВО. Слишком велика была политическая ответственность. Для принятия такого рода решений необходим был значительно более высокий властный уровень. Поэтому в приказе СибВО «на всякий случай» имеется соответствующая отсылка к приказу наркома обороны №0355-1941 г.

Первая попытка привлечь к службе в Действующей армии людей с клеймом «ПМС» была обставлена большим количеством оговорок. В приказе СибВО от 1 августа 1942 г. особо подчеркивалось: «На призывников, имеющих репрессированных близких родственников, но по своим деловым и политическим качествам могущих служить в Красной Армии, призывным комиссиям выносить специальное решение, которое за подписью призывной комиссии высылать в войсковые части вместе со списками отправляемых». Никто из членов призывных комиссий, а, тем более, её председатель, которому и пришлось бы первым ставить подпись, не хотел проявлять инициативу, тем более брать на себя ответственность. Сдвинуть с «мёртвой точки» проблему не удалось. Попытки военкоматов направлять в армию граждан с клеймом «ПМС» на начальном этапе Великой Отечественной войны сурово пресекались. Заведующий Военным отделом Омского обкома Григорьев 10 марта 1942 г. в справке «О грубейших нарушениях в мобилизационной работе Тарского райвоенкома Волгина» доносил: «При проведении мобилизации Волгин допустил грубейшие ошибки, искривления и притупление политической бдительности, направив в Красную Армию более 20 человек враждебных элементов – бывших офицеров колчаковской армии, лиц, административно-ссыльных, сыновей попов, кулаков, подлежащих аресту за контрреволюционную деятельность». Омский облвоенком подполковник Малов 10 апреля 1944 г. докладывал начальнику штаба СибВО, что перерегистрация, проведённая в феврале-марте 1944 г., выявила 600 человек, отсеянных по политико-моральным соображениям. Но было разрешено из этого числа мобилизовать только 35 военнообязанных. «В отношении остальных, – писал Малов, – имеется категорический отвод органов НКГБ».

Отдельные нечестные граждане, используя трепетное отношение властей к «идеологической чистоте» Красной армии, чтобы избежать отправки на фронт, давали о себе ложные сведения. Командующий войсками СибВО генерал-лейтенант Н.В. Медведев и член Военного совета СибВО, бригадный комиссар Н.Н. Кузьмин 6 декабря 1941 г. разослали военкомам округа и секретарям крайкомов и обкомов письмо, в котором подчеркивалось: «Стремясь избежать отправки на фронт, отдельные элементы, дают о себе ложные сведения, чтобы уволиться в запас или направиться в стройбат. Необходимо организовать проверку всех, отчисленных по политико-моральным соображениям, привлечь к ответственности всех уклоняющихся от службы в Красной Армии». Уклонисты заявляли о наличии родственников за границей, так как проверить эту информацию было очень сложно или же пытались приписать себе и родителям «нелояльную» национальность. Так, призывник из Пихтовского района Новосибирской области некий К. по прибытии в январе 1943 г. в Асиновскую школу снайперов сообщил, что его отец поляк, а мать немка, а сам он поляк. На этом основании К. был исключен из школы снайперов и отправлен домой. Следствие показало, что К. по национальности белорус, и родители его белорусы. К. был отдан под суд военного трибунала.

К середине войны людские ресурсы тыловых районов страны столь резко сократились, что сторонникам национальной и политико-моральной «чистоты» Красной армии пришлось волей-неволей поступаться некоторыми принципами. Прагматики занимали всё более твёрдую позицию. В справке «Об итогах призыва на действительную военную службу граждан рождения 1926 г. по Новосибирской области», составленной в конце 1943 г. начальником 2-й части Новосибирского облвоенкомата, майором Шаровьевым, очень осторожно, со многими оговорками, но всё же отмечались факты «неправильного зачисления в отсев по национальным признакам». В справке указывалось также, что некоторые военкоматы в отсев по ПМС неправомерно зачисляли призывников, у которых родственники (отцы и братья) репрессированы органами НКВД. «Этот факт говорит за то, – писал Шаровьев, – что состав призывных комиссий при зачислении призывников в политотсев допустил явную перестраховку». В Новосибирской области в 1943 г. военные власти решились призвать на фронт почти 6 тыс. военнообязанных с клеймом «ПМС». Мысль о перестраховщиках из призывных комиссий Шаровьев настойчиво повторил в начале 1944 г. Сославшись на высказывание члена Военного совета СибВО, генерал-майора А.Ф. Колобякова, Шаровьев нанёс своим идеологическим противникам удар ниже пояса, напомнив слова Сталина: «Сын за отца не отвечает». На практике же пока властвовал противоположный принцип – сын отвечал за отца.

Красная армия, после разгрома немцев под Сталинградом и сражения на Курской дуге перешедшая в стратегическое наступление, по-прежнему несла очень большие потери. В 1943-1944 гг. они составили 10,6 млн. человек, из них свыше 4 млн. человек было потеряно безвозвратно. Война требовала всё больше живой силы. С 1 по 12 сентября 1944 г. в Сибири была проведена самая крупная за все годы войны отправка маршевых рот в Действующую армию. Запасные бригады СибВО обезлюдели. Теперь необходимо было новое комплектование запасных бригад переменным составом. Учитывая истощённость призывного контингента, Военный совет СибВО 9 сентября 1944 г. принял решение пересмотреть в специальных комиссиях дела граждан, не допущенных к военной службе по ПМС. Собственно, такой пересмотр начался ещё весной 1944 г. Так, в Новосибирской области с целью выполнения мобилизационного наряда в период с 26 марта по 1 мая 1944 г. было пересмотрено 11879 дел «политически неблагонадежных» граждан. Из них 5297 человек были направлены на фронт как годные к строевой службе, а 616 человек были призваны как годные к нестроевой. Таким образом, решение Военного совета СибВО от 9 сентября 1944 г. лишь подтвердило то, что уже проводилось на практике.

Осенью 1944 г. в тылу развернулся последний в годы войны воинский призыв. В Красную армию направлялись юноши 1927 г. рождения. (Призывники 1928 г. рождения в конце 1944 – в начале 1945 гг. прошли процедуру приписки к призывным участкам, но осенью 1945 г. в армию не призывались). В Новосибирской области из числа 15887 призывников 1927 г. рождения, явившихся на призывные участки по ПМС, было отсеяно всего 18 человек. Из этого количества один призывник проживал ранее на оккупированной территории, а у 17 молодых людей, как указывалось в отчёте облвоенкомата «О призыве граждан 1927 г. рождения», «родители были изъяты органами НКВД». В Омской области было отсеяно всего 10 призывников 1927 г. рождения. Война и объективная ситуация, вызванная нехваткой людских ресурсов, принудила ортодоксов к отступлению. Прагматики выигрывали одну позицию за другой. Развернувшаяся борьба отражала не просто конфликт между прагматиками и ортодоксами. Проблема лежала значительно глубже. Это была схватка между теми, кто рассматривал Красную армию как инструмент классовой борьбы и теми, кто считал армию силой, создаваемой для защиты Отечества от внешнего врага. Красная армия, сменившая в 1943 г. форму одежды, а после войны переименованная в Советскую армию, из орудия классовой борьбы мучительно медленно, но бесповоротно превращалась в защитницу национальных интересов страны.

Смыть вину кровью

Для пополнения рядового состава Красной армии использовались и заключённые. Не прошло и месяца после начала Великой Отечественной войны, как 12 июля 1941 г. Президиум Верховного Совета СССР обнародовал указ об освобождении от наказания осуждённых, уходивших на фронт. В этот же день пленум Верховного суда принял постановление «Об освобождении лиц, призванных в ряды Красной Армии и Военно-морской флот, от отбывания исправительно-трудовых работ на общих основаниях и о прекращении незаконченных дел в отношении указанных лиц». Вскоре действие этого постановления было распространено на тех, кто вступил в народное ополчение.

С начала Великой Отечественной войны и до конца 1941 г. 420 тыс. заключённых влились во фронтовые части. По постановлению ГКО от 26 июля 1942 г. были пересмотрены дела ещё 30 тыс. узников ГУЛАга, годных к несению строевой службы и осуждённых за бытовые и имущественные преступления. Число бывших заключённых в Красной армии стремительно увеличивалось. Те, кто совершил незначительные имущественные и бытовые преступления, как правило, попадал в обычные части Действующей армии. После 28 июля 1942 г., в связи с приказом №227, лиц, отбывавших сроки по «тяжёлым» статьям, стали направлять в штрафные подразделения. М.И. Сукнев, в 1943 г. командир одного из штрафных батальонов Волховского фронта, писал, что одно подразделение было полностью сформировано из «рецидивистов, которым заменили штрафным батальоном длительные сроки отбывания наказаний в тюрьмах и лагерях. Несколько привезены с приговором к смертной казни – расстрелу. Это медвежатники, аферисты, громилы по квартирам и налётам».

Согласно приказа от 26 января 1944 г. «О порядке применения примечания 2 к статье 28 УК РСФСР и направления осуждённых в Действующую армию», подписанного заместителем наркома обороны, А.М. Василевским, наркомом внутренних дел Л.П. Берией, наркомом юстиции Н.М. Рычковым и прокурором СССР К.П. Горшенининым, военкоматы принимали заключённых непосредственно в местах лишения свободы и отправляли их в штрафные батальоны военных округов для последующей отправки в штрафные части Действующей армии. Нередко на фронт отправлялись прямо из зала суда – отбытие наказания заменялось боевой службой. Сроки пребывания в штрафных подразделениях устанавливались командирами войсковых частей. Штрафники были смертниками, поэтому редко кто из них отбывал свой срок полностью. Получить освобождение они могли только двумя путями – за особо выдающееся боевое отличие или по ранению. Считалось, что штрафник, проливший кровь за Родину, смыл свою вину. Все, освобожденные из штрафных подразделений, восстанавливались в правах и направлялись в обычные части Красной армии. За все годы Великой Отечественной войны через 65 штрафных батальонов и 1037 штрафных рот прошли 428 тыс. человек. В живых остались единицы.

Наличие в войсках значительного количества лиц с криминальным прошлым не могло не беспокоить власти. Однако спохватились они довольно поздно. В упомянутом выше приказе от 26 января 1944 г. констатировалось, что судебные органы необоснованно применяют отсрочку исполнения приговора и направляют в Действующую армию осуждённых за контрреволюционные преступления, бандитизм, разбой, грабежи, а также воров-рецидивистов и тех, кто в прошлом уже неоднократно дезертировал из Красной армии. Всего за годы войны из мест заключения в армию было передано свыше 1 млн. человек.

Политические заключённые, осуждённые по 58-й и 59-й статьям УК РСФСР, в Красную армию не допускались. Для них была закрыта дорога даже в штрафные подразделения. Исключение было сделано только для спецпереселенцев, бывших кулаков. Однако их массового призыва в Действующую армию, вопреки возникнувшему недавно очередному квазидемократическому мифу, никогда не было. Идеологические опасения, подозрительность властей, страх перед несправедливо наказанными людьми были не менее сильными, чем ужас перед гитлеровцами. Подозрительность партийных руководителей, особенно в начале войны, была близка к панике и столь сильна, что они вполне серьёзно опасались диверсий и даже массовых восстаний спецпереселенцев. Так, 7 июля 1941 г. секретарь Новосибирского обкома М.В. Кулагин разослал всем секретарям городских и районных комитетов области письмо с пометкой «Весьма срочно». В письме утверждалось, что обком располагает данными, будто бы в связи с началом войны контрреволюционные элементы: выселенные кулаки, поляки и бывшие белогвардейские офицеры готовят диверсии и восстание. В связи с этим местным партийным комитетам предписывалось спешно организовать боевые оперативные группы из числа работников НКГБ, НКВД и партийного аппарата.

Когда выяснилось, что никаких восстаний, диверсий и парашютных десантов не предвидится, а спецпереселенцы в целом сохраняют лояльность, было решено призвать некоторую часть бывших кулаков и членов их семей в Действующую армию. Призыв в РККА бывших кулаков и членов их семей осуществлялся в соответствии с постановлениями ГКО от 15 апреля и от 22 июня 1942 г. К концу1942 г. из 28-ми регионов спецпоселений было мобилизовано 92 тыс. человек. В Западной Сибири с апреля по октябрь 1942 г. в Красную армию ушло свыше 12 тыс. спецпоселенцев. Учитывая, что в это время в Западной Сибири насчитывалось более 200 тыс. выселенных кулаков, это было совсем немного. Удельный вес призванных в армию бывших кулаков по отношению к их общей численности составлял в Западной Сибири 6%. Имея в виду приведённые цифры, вряд ли будет правильным признать призыв спецпоселенцев «массовым». Это был скорее «штучный» призыв, предварявшийся тщательной проверкой. В любом случае, солдат с криминальным прошлым на фронте было значительно больше, чем спецпоселенцев.

Люди «третьего сорта»

Стремясь аврально решить задачу обеспечения фронта и тыла людскими ресурсами, советское руководство обратилось к опыту Гражданской войны. Ещё в 1918 г. большевистское правительство приступило к формированию так называемого тылового ополчения, куда направлялись граждане, лишённые избирательных прав. Из них формировались подразделения, использовавшиеся на хозяйственных работах. На основе подразделений тылового ополчения позднее были созданы строительные батальоны РККА, где проходили службу все, не заслуживавшие политического доверия.

В годы Великой Отечественной войны стройбат стал основой создания рабочих батальонов РККА. Они и послужили фундаментом для формирования многочисленной трудовой армии, личный состав которой комплектовался на общих основаниях с воинскими частями РККА из состава, не подлежащего направлению в Действующую армию по политико-моральным соображениям (кроме начсостава). Рабочие батальоны подчинялись Военному совету СибВО, а в производственном отношении – гражданским директорам и начальникам промышленных и строительных организаций. Батальоны содержались на полном хозрасчёте и получаемое из органов НКО обмундирование и продовольствие должны были оплачивать за счёт заработанных ими средств. Гражданские организации обеспечивали бойцов строительных батальонов общежитиями, инвентарём и выплачивали стоимость выполненных работ.

Приказом наркома обороны СССР от 26 сентября 1941 г. была проведена кардинальная реформа рабочих батальонов РККА. Большая их часть была преобразована в рабочие колонны. Они изымались из военного ведомства и передавались в подчинение гражданским наркоматам, а также НКВД. Бойцы рабочих колонн снимались со всех видов интендантского снабжения по линии НКО и передавались на довольствие гражданским наркоматам. Решением ГКО от 21 марта 1942 г. рабочие колонны из военных подразделений были превращены в полувоенные трудовые формирования. Вместе с тем, бойцам рабочих колонн присваивалось воинское звание «красноармеец». Рабочие колонны сохранили военную форму одежды, а командный состав формировался за счёт резервов Наркомата обороны.

В течение всей Великой Отечественной войны рабочие колонны пополнялись личным составом исключительно через военкоматы по нарядам Комиссии ГКО, функционировавшей под руководством Н.М. Шверника. Рабочие колонны комплектовались за счёт бывших кулаков, подкулачников, торговцев, фабрикантов, дворян, белогвардейцев, лиц, побывавших за границей или граждан, имевших родственников за границей. Значительную прослойку бойцов рабочих колонн составляли те, у кого близкие родственники были подвергнуты репрессиям. Важным источником пополнения личного состава рабочих колонн были граждане, освободившиеся из заключения. В первую очередь в рабочие колонны направлялись те из них, кто был осуждён по 58 и 59 статьям УК. При укомплектовании рабочих колонн личным составом учитывался и этнический признак. В начале Великой Отечественной войны туда призывались: поляки, эстонцы, латыши, литовцы, чехи. В течение всей войны – румыны, болгары, корейцы, китайцы, греки, переселенцы из Западной Белоруссии и Западной Украины. В рабочие колонны попадали также плохо владевшие русским языком представители народов Средней Азии и Казахстана.

В рабочие колонны направлялись и женщины. Но, по-видимому, единственной этнической группой, поставлявшей женщин для рабочих колонн, были советские немцы. Мобилизованные немки направлялись в женские спецколонны. Отношение к советским немцам, а также к румынам, венграм, болгарам, словакам, финнам вообще было особым. Представители этих этнических групп, годные к физическому труду, как депортированные, так и проживавшие в Сибири постоянно, направлялись исключительно в рабочие колонны НКВД. Положение этих людей почти не отличалось от положения заключённых. В Алтайском крае, например, так называемые «мобнемцы» размещались непосредственно в зоне Алтайского исправительно-трудового лагеря. Много спецколонн НКВД дислоцировалось в Кузбассе. Секретарь Прокопьевского горкома М. Гусев 26 мая 1944 г. докладывал секретарю Кемеровского обкома С.Б. Задионченко, что все мобнемцы «размещены в специальном бараке, обнесённом забором, проход производится охраной через контрольные ворота». Единственное различие между собственно заключёнными и немцами состояло в том, что последние, не совершив никакого преступления, попадали на положение заключённых не через суды и трибуналы, а мобилизовывались через военкоматы.

Период бурного формирования рабочих колонн пришёлся на осень 1941 – начало 1942 г. К весне 1942 г. в СССР насчитывалось 1402 рабочие колонны. Совокупная численность личного состава рабочих колонн на 15 марта 1942 г. достигла огромной величины – 1265 тыс. человек. Несмотря на многочисленность личного состава рабочих колонн, власти и в дальнейшем стремились к наращиванию их численности, тем более, что часть их бойцов с 1942 г. стала направляться в Действующую армию. В 1943 г. через военкоматы для работы в промышленности и строительстве дополнительно было направлено 722 тыс. человек. В 1944 г. военкоматами страны в рабочие колонны было направлено – 674 тыс., а за 7 месяцев 1945 г. – 129 тыс. человек.

В Западной Сибири первые рабочие колонны были сформированы к 12 октября 1941 г. Укомплектование рабочих колонн региона личным составом первоначально происходило за счёт контингента военнообязанных Новосибирской, Омской и Семипалатинской областей, отсеянных от службы в Действующей армии по ПМС и национальным признакам. К концу декабря 1941 г. в СибВО имелось 72 рабочих колонны. В одной только Новосибирской области в октябре 1941 г. в рабочих колоннах проходили службу 55 тыс., в феврале 1942 г. – 159 тыс. бойцов. В Алтайском крае по состоянию на 12 октября 1942 г. в рабочие колонны было призвано 53 тыс. человек, из них 14 тыс. немцев. В Омской области к лету 1943 г. для работы в промышленности и строительстве военкоматы мобилизовали почти 60 тыс. человек.

Бойцы рабочих колонн сыграли без преувеличения выдающуюся роль в наращивании военно-промышленной мощи Советского Союза. Они участвовали в строительстве большинства оборонных объектов Западной Сибири. В регионе не было сколько-нибудь значительной стройки, на которой не выполняли бы самые тяжёлые, в основном земляные и погрузочно-разгрузочные работы красноармейцы из рабочих колонн. Они использовались на строительстве и реконструкции таких промышленных гигантов, как комбинат №179, заводы №№153, 335, 174, 29 и другие. В Кемерово силами личного состава девяти рабочих колонн строились и реконструировались заводы №№219, 391, 392, Азотнотуковый завод и Коксохимзавод. В Бердске они трудились на строительстве заводов №№296 и 318. В Сталинске бойцы рабочих колонн работали на Кузнецком металлургическом комбинате, на возведении Алюминиевого завода, завода Металлоконструкций им. Молотова. Значительный трудовой вклад бойцы рабочих колонн внесли в расширение Беловского цинкового завода. Бойцы рабочих колонн принимали участие в перешивке имеющей стратегическое значение Транссибирской железнодорожной магистрали, в реконструкции Чернореченского цементного завода (в Искитиме) и Томской ТЭЦ.

И всё же в течение всей войны они оставались людьми «третьего сорта». Суть отношения начальства к личному составу рабочих колонн довольно ясно выразил секретарь Новосибирского обкома М.В. Кулагин: «Все эти батальоны собраны с бора да с сосёнки, неблагонадежные люди, чуждые советской власти… Эти люди непригодны для армии, среди этих людей есть и такие, которые в прошлом сделали много плохого для советской власти… Бдительность, товарищи, должна быть проявлена в батальонах… Враг всеми средствами пытается заслать к нам диверсантов, под любым предлогом, с прямой задачей взрывать, вредить, убивать, когда нужно будет и собирание всяких секретных данных и передача разведке. В этих батальонах наиболее благоприятная обстановка для действия врагов».

Политическое недоверие, которое испытывали бойцы рабочих колонн, усугублялось рядом факторов организационно-административного характера. Красноармейцы-строители оказались сидящими между двумя ведомственными стульями. Никто не хотел заниматься вопросами материально-бытового обеспечения. Гражданские руководители строек считали их военными. Руководители военного ведомства своими их не признавали. Размещались бойцы скученно, без соблюдения элементарных гигиенических норм, в бараках, подвалах, клубах, школах и даже в палатках. Обмундирование бойцам рабочих колонн выдавалось так называемой 4-й категории. Многие рабочие колонны вообще не обмундировывались. Зимой и осенью бойцы выходили на работу, завернувшись в одеяла, а вместо обуви использовали так называемые «ЧТЗ» – подобие галош, вырезанных из покрышек. Во многих рабочих колоннах пищу выдавали раз в сутки. Качество продуктов питания было столь отвратительным, что Особый отдел НКВД фиксировал случаи коллективного отказа голодных людей от пищи.

Предоставим слово рядовым бойцам, высказывания которых тщательно собирались осведомителями Особого отдела НКВД, внедрёнными в рабочие колонны. Красноармеец И.Ф. Иванов: «Загнали нас в барак. Обмундирование не дали, валяемся на голых нарах. В бараке темно, находимся 500 человек. Кормят плохо, хлеба не хватает, хожу раздевшись в одной рубахе». Красноармеец Гаук: «Заключённых и то лучше кормят, чем нас». Командир отделения Фоминых: «Нас взяли в армию только мучить, дают кушать столько, чтобы только не умереть с голоду». Красноармеец Усолкин: «Разве мыслимо так кормить, с голода скоро сдохнем, что нас сюда морить что ли собрали». Боец Сергеев: «Наверное, Гитлер своих солдат так не кормит, а ещё хотят, чтобы мы им чего-то построили». Красноармеец Н.Ф. Худяков: «Жизнь наша красноармейская похожа на жизнь осуждённых и отбывающих наказание… работаем помногу, одевают же плохо, обмотки надоели и прочее». Красноармеец Ф.Я. Федоров: «Лучше помереть с пули, чем здесь с голоду помирать».

Бойцы рабочих колонн, доведённые голодом до потери человеческого облика, рылись по помойкам, ели мёрзлую картошку, сгнившие капустные листья и даже нищенствовали. Начальник 5 отделения Особого отдела НКВД СибВО, сержант госбезопасности Козлов в справке «По рабочим колоннам СибВО», направленной 2 января 1942 г. начальнику Особого отдела СибВО, капитану госбезопасности Крысанову, фиксировал: «Бойцы после обеда, придя на работу, следуют к цеховым столовым добывают картофель и устраивают приготовление её – пекут в кострах или же достают капустные листья и употребляют. Бойцы посещают нач. составовские столовые и собирают хлеб, что является дискредитацией Красной Армии… Боец Краус 15.X.41 г. был задержан нач. составовской столовой, который собирал куски хлеба. Краус по национальности немец имеет высшее медицинское образование. В 724, 725 и 752 раб. колоннах бойцы ходят по рабочим общежитиям и собирают хлеб как подаяние».

Грязные, оборванные, завшивленные красноармейцы шныряли по городским рынкам, возле столовых и магазинов и тащили всё, что попадётся под руку. Женщины, стоявшие в длинных очередях за хлебом, пожалуй, наиболее точно определили социальный статус бойцов рабочих колонн: «Вы не красноармейцы, вы похожи на сбежавших из тюрьмы». Бойцы рабочих колонн организовывали банды, грабившие местное население. Массовым явлением стало дезертирство. Справка Особого отдела НКВД содержит следующую информацию: «Всеми… недочётами и безобразиями пользуется а/с (антисоветский – В.И.) элемент, вовлекая в свою вражескую работу неустойчивых бойцов. Так, в 725 раб. колонне вскрыта к-р (контрреволюционная – В.И.) бандитская группировка Терентьева в составе 9 чел., ставившая задачей организацию в тайге банд из дезертиров и уничтожения отдельных коммунистов. В раб. колоннах г. Кемерово вскрыта к-р группировка немцев. В 746 раб. колонне группа бойцов во главе с Бушко организовала побег, но была своевременно ликвидирована нами».

Эффективность принудительного милитаризованного труда была, несомненно, очень низкой. В первом полугодии 1941 г. выработка на одного бойца рабочей колонны составляла в среднем 68% нормы, а производительность труда не дотягивала и до 30% нормы. В октябре 1941 г. на строительстве комбината №179, где трудились бойцы девяти рабочих колонн, средняя выработка не превышала 60-70% от принятых норм. В приказе Политуправления СибВО от 26 августа 1941 г. подчёркивалось, что «батальоны используются на работах плохо. Норм не вырабатывают, дисциплина в батальонах низкая, организованность на работах почти отсутствует... Руководители предприятий смотрят на бойцов батальонов как на дармовую рабочую силу, присланную на короткий срок в помощь вольнонаёмному составу рабочих». Но справедливо ли требовать чего-то иного от насильственно мобилизованных людей третьего сорта, вырванных из семьи, одетых в обмундирование четвёртого срока носки, питавшихся по предельно сокращённым тыловым нормам, проживавших в неблагоустроенных бараках и землянках? Компенсировать столь низкую результативность труда бойцов рабочих колонн можно было только за счёт массовости. Многочисленность бойцов рабочих колонн, использование их дешёвого труда на самых тяжёлых, неквалифицированных работах в условиях общего острого дефицита рабочей силы делали их труд незаменимым.

Здоровье как боевой ресурс

В условиях острого дефицита людей всё более важным источником пополнения фронтовых подразделений Красной армии становились бойцы, находившиеся на излечении в госпиталях. Советские медики добились очень высокого «выхода в строй» раненых. В целом за войну из общего числа раненых, поступивших в военно-медицинские учреждения, свыше 70% были возвращены в строй. Однако в течение первого года Великой Отечественной войны прослойка военнослужащих, комиссованных по состоянию здоровья, была очень велика. Она достигала 30%. Особенно большой удельный вес уволенных из Красной армии был характерен для эвакогоспиталей глубокого тыла. В эвакогоспиталях Новосибирской области за период с 30 июня по 31 декабря 1941 г. из числа прошедших лечение красноармейцев и командиров были комиссованы 14%. В кемеровском госпитале №1230 в течение первых 10 месяцев войны в часть было выписано всего 60% бойцов и командиров, а 10% пришлось полностью снять с воинского учета.

Причина низкого выхода в строй заключалась в том, что в сибирские эвакогоспитали направлялись тяжело раненые воины, требующие длительного лечения. Легко раненые, а также получившие ранения средней степени тяжести, оставались во фронтовых госпиталях или в эвакогоспиталях ближайшего тыла. В результате, медикам сибирских эвакогоспиталей в течение войны так и не удалось добиться высокого выхода в строй раненых и больных военнослужащих. Удельный вес выздоровевших раненых, направляемых в воинские части, увеличивался очень медленно, несмотря на все усилия медицинских работников. Так, в Омской области в целом за годы Великой Отечественной войны в строй возвратилось только 29% раненых и больных военнослужащих. Такая ситуация была характерна для всех эвакогоспиталей, дислоцированных на территории Западной Сибири.

Помимо тех, кто отчислялся из армии через госпитали, значительную часть резервистов отсеивали медицинские комиссии на этапе призыва. Удельный вес мужчин, не призванных по состоянию здоровья, на начало декабря 1941 г. в Западной Сибири достигал 10%. Начальник отдела политической пропаганды Алтайского крайвоенкомата старший батальонный комиссар Картенев 29 июня 1941 г. докладывал первому секретарю Алтайского крайкома В.Н. Лобкову: «По людскому составу край полностью укомплектовал положенные части, но имеем нездоровое явление – большой процент больных среди военнообязанных». В ходе военно-мобилизационной кампании 1941 г. в Алтайском крае были аттестованы как полностью непригодные к службе в армии с исключением с воинского учета почти 5% резервистов. В Новосибирской области при призыве молодежи 1924 г. рождения в 1942 г. негодными со снятием с воинского учета были признаны 1,2% юношей. Кроме того, 8% призывников получили отсрочки по болезни. В Омской области в ходе призыва граждан 1924 г. рождения 2% призывников были сняты с военного учета как негодные к службе, 6% получили отсрочки по болезни, 5% были признаны годными только к нестроевой службе. Власти пожинали плоды своей собственной довоенной политики, распространения остаточного принципа финансирования здравоохранения, крайне низкого уровня жизни населения. Люди, пережившие голод, проживавшие в бараках, лихих коммуналках и сырых полуподвалах, подверженные многочисленным инфекционным, желудочно-кишечным, кожным и гнойничковым заболеваниям, в принципе не могли быть здоровыми.

Для того, чтобы сократить число непригодных к несению воинской службы по состоянию здоровья, организовывалось принудительное лечение резервистов, а также повторные медицинские переосвидетельствования военнообязанных, получивших отсрочку от службы в армии по болезням. Военкоматы априори исходили из того, что какая-то часть резервистов симулировала болезни. Так, летом 1942 г. при проведении медицинского переосвидетельствования ограниченно годных в Омской области было выявлено 1312 человек, которые были признаны годными для несения строевой службы. Но все меры не приносили ожидаемого эффекта и в конце 1942 г. было решено кардинально изменить подход к медицинским противопоказаниям от службы.

Приказом наркома обороны от 24 октября 1942 г. №336 нормативы военно-врачебной экспертизы были существенно пересмотрены в сторону снижения требований к здоровью бойцов. Призывным комиссиям было разрешено направлять в армию больных трахомой, кожными заболеваниями, а также с компенсированным туберкулезом, органическими пороками сердца и различного рода функциональными расстройствами. Минимальный рост при призыве был снижен до 145 см., вес – до 42 кг.

12 ноября 1943 г. увидел свет приказ наркома обороны №0882. В приказе подчёркивалось, что существующие ранее положения по определению годности к военной службе были приспособлены к условиям отбора людского контингента в мирное время и не отвечают условиям военных лет. В результате, как указывалось в приказе, физически здоровые люди, имеющие незначительные и легко излечимые заболевания, освобождаются от службы в армии, а ряд военнослужащих зачисляются в группу нестроевых по формальным признакам или вовсе снимаются с воинского учета. Нарком обороны приказал в срок до 15 ноября 1943 г., руководствуясь новым расписанием болезней, повторно освидетельствовать всех резервистов в возрасте до 50 лет, получивших отсрочки или вовсе негодных к военной службе, а также всех мужчин, переданных в состав рабочих колонн из-за непригодности к строевой службе. Всех, годных к строевой службе в возрасте до 47 лет, предписывалось направить на укомплектование фронтовых подразделений, а в возрасте от 48 до 50 лет – в запасные стрелковые бригады для укомплектования рот тылового обеспечения. Годных к физическому труду зачислить на воинский учёт, но использовать исключительно для формирования тыловых учреждений в качестве рабочих на складах, в мастерских, на строительстве и в промышленности, а также в военизированной охране. Приказом наркома обороны предусматривалось также призвать всех военнообязанных до 50 лет включительно, больных грыжей, трахомой, экземой, по физическому состоянию годных к строевой и нестроевой службе. Больных граждан требовалось предварительно направлять в госпитали для принудительного лечения, а в запасных частях бывших больных приказывалось выделять в особые батальоны (роты), размещая и обучая их изолированно.

Вследствие применения положений приказов №336 и №0882, отсев призывников по состоянию здоровья резко сократился. Первое же медицинское переосвидетельствование военнообязанных запаса и призывников, организованное в Кемерово после выхода приказов №336 и №0882, выявило из числа 368 человек, ранее полностью снятых с учета, 12 человек годных к строю, 150 человек, годных к нестроевой службе в войсках, 206 человек, годных к физическому труду. Медицинское переосвидетельствование граждан, признанных ранее негодными к службе в армии, проведённое в январе 1943 г. в Омской области, выявило 4 тыс. военнообязанных, годных к службе. Проверочная регистрация военнообязанных в июне 1943 г. обнаружила 2968 человек, годных к строевой службе.

Военкоматы Новосибирской области в конце 1942 – в 1943 гг. совместно с Военным отделом обкома организовали повторное медицинское освидетельствование военнообязанных запаса, которые ранее были признаны негодными к службе в армии по состоянию здоровья. Из числа военнообязанных, признанных ранее годными к нестроевой службе, 27% оказались годными к строевой службе. Среди лиц, полностью снятых с воинского учета по состоянию здоровья, при переосвидетельствовании подтвердили статус 68% призывников. Но 4% были признаны годными к строевой службе, а почти 15% оказались годными к физическому труду. Из числа военнослужащих, находившихся в отпусках по ранению и болезням, годными к строевой службе в войсках были признаны почти 13%. Среди бойцов рабочих колонн годных к строевой службе оказалось почти 60%. Главным результатом переосвидетельствования стала отправка из Новосибирской области на фронт почти 26 тыс. человек, которых в народе называли «грыжевиками». В марте-апреле 1943 г. в Новосибирской области было проведено ещё одно медицинское переосвидетельствование, которое выявило из числа непригодных к службе 4276 годных к строевой. По итогам перерегистрации военнообязанных запаса, проведённой в июне 1943 г. в Кемерово, в Красную армию было направлено 1084 «грыжевика». В Омской области повторное медицинское освидетельствование «грыжевиков» было организовано с 1 марта по 4 апреля 1944 г. по приказу Наркомата обороны от 2 января 1944 г. Освидетельствование выявило из числа ранее числившихся негодными к службе в армии 2449 человек, годных к строевой службе, 7689 годных к нестроевой и 1645 человек, годных к физическому труду.

Отметим, что военные по прежнему были недовольны «выходом в строй», оценивали его как «низкий» и постоянно оказывали усиленное давление на медицинские комиссии, добиваясь ещё более высоких показателей. Контрольные проверки, организованные в 1944 г. штабом СибВО в ряде городских военкоматов Западной Сибири, вскрыли, по субъективному мнению военных, удручающую картину. В Гурьевске в группе нестроевых и полностью непригодных к службе якобы оказалось 43% вполне годных к строю, в Барнауле и Сталинске – по 22, в Белово – 24%. В постановлении Военного совета СибВО «О состоянии военно-мобилизационной работы в военных комиссариатах СибВО» от 9 сентября 1944 г. специально указывалось: «Медицинские комиссии работали плохо. В результате контрольной проверки в группе нестроевых и негодных обнаружен большой процент годных к строю».

Но проблема была значительно сложнее, чем просто «плохая работа» медицинских комиссий военкоматов. Юноши – призывники и резервисты старших возрастов, испытавшие на себе все трудности военного времени, в принципе не могли быть здоровыми. В докладе «Об итогах призыва в Красную Армию призывников 1927 г. рождения по Омской области» секретарь Омского обкома С.С. Румянцев и председатель Омского облсовета Токарев констатировали: «Годность к строевой из года в год снижается – тяготы Великой Отечественной войны отразились на состоянии здоровья». Достаточно сказать, что медицинские комиссии военкоматов Омской области выявили среди призывников 1927 г. рождения 807 юношей, имевших рост менее 145 см, а вес – менее 42 кг. Кроме того, 334 призывника имели рост от 145 до 150 см. Никакие ухищрения призывных комиссий не могли кардинально увеличить число призывников за счёт признания ограниченно годных по состоянию здоровья годными к воинской службе в Действующей армии. Удельный вес призывников, аттестованных комиссиями военкоматов годными к строевой службе, из года в год сокращался, тогда как прослойка тех, кто получал отсрочки по болезням или полностью исключался с воинского учёта, увеличивалась. Это не зависело от работы военкоматов. Такова была объективная ситуация.

Учитывая столь сложное положение, в которое были поставлены призывные комиссии, и стремясь максимально использовать людские ресурсы, Наркомат обороны приказом №336 ввёл в обиход понятие «трудоспособность», которое было максимально приближено к понятию «годность». Соответственно приказ устанавливал формулировку: «негоден к службе в войсковых частях, годен к физическому труду». Те мужчины, которые были признаны годными к строевой службе, направлялись в боевые подразделения РККА. Лица, годные к нестроевой, проходили службу во вспомогательных подразделениях Красной армии. Годные к физическому труду направлялись в строительные подразделения Красной армии или в рабочие колонны производственных наркоматов и НКВД. Мужчины, которые признавались годными к нестроевой или к физическому труду, заменяли годных к строевой службе и они отправлялись на фронт. Кроме того, за счёт годных к физическому труду в 1943 г., но главным образом в 1944-1945 гг. удалось несколько снизить удельный вес призывников, получавших отсрочки от службы по болезням и годных только к нестроевой службе.

Я хочу жить

В лихорадочном поиске людей военные и гражданские власти придавали очень большое значение выявлению лиц, уклоняющихся от учёта и мобилизации, а также поиску военнослужащих, дезертировавших из воинских частей. Первая волна мобилизации, поднявшаяся в Западной Сибири летом 1941 г., судя по отчетам военкомов, прошла организованно и без каких-либо эксцессов, если не считать многочисленных случаев пьянства среди призывников. Однако на это власти смотрели сквозь пальцы, так как понимали, что стародавнюю народную традицию проводов в армию не изменить.

Но когда полоса патриотических митингов начала войны канула в Лету, люди столкнулись с суровой действительностью, а вместе с этим выросло и количество тех, кто любыми способами стремился остаться в тылу. В одном из сельских районов Омской области в июне 1941 г. призывник К. пытался симулировать болезнь ноги, которая у него якобы не разгибалась. Эта наивная попытка симуляции была быстро разоблачена. В Октябрьском районе Новосибирска в первый же день мобилизации было выявлено сразу 7 симулянтов. В Тогучинском районе, как доложил 10 июля 1941 г. заведующий Военным отделом райкома В. Юхнев, военнообязанный З., колхозник колхоза им. Щетинкина Коуракского сельсовета, притворился хромым. В Пышкино-Троицком районе три, а в Таштагольском – сразу двенадцать новобранцев не явились на сборный пункт, скрылись в тайге, где разыскать их было почти невозможно. Военнообязанные Т. и Х., проживавшие в Ленинск-Кузнецком районе, пытались симулировать болезнь и просили предоставить отсрочку, но, уличённые фактами, признали, что струсили. Встречались и случаи преднамеренного членовредительства. В Чулымском районе гражданин К., 1907 г. рождения, работавший конюхом, чтобы избежать мобилизации, нанёс себе ножевую рану в ногу. Военнообязанные И., С. и Б. с целью уклониться от мобилизации отрубили себе пальцы на правой руке. Они были арестованы и преданы суду. Резервист Д. выпил раствор формалина и ожёг себе полость рта. Всего по Новосибирской области в ходе первой и второй волн мобилизации (июнь-сентябрь 1941 г.) было зарегистрировано 39 случаев членовредительства.

Партийные работники, а также осведомители НКВД и НКГБ фиксировали если не многочисленные, то и далеко не единичные антисоветские высказывания. Люди пережили тяжелейшие 1930-е годы с их варварской коллективизацией и массовыми депортациями крестьян. Ещё не стёрся из народной памяти страшный голод 1932-1933 гг., унёсший миллионы жизней. Страна была переполнена теми, чьи близкие заживо гнили в ГУЛАГе. На стене туалета Барнаульского Горпрофсовета кто-то нацарапал развесёлые стихи, характеризующие всю сложность взаимоотношений властей предержащих и простых людей:

Курятину, гусятину французам отдадим,

А конницу Будённого мы сами поедим.

Братишка наш Будённый, война уж на носу,

А конница Будённого пошла на колбасу.

С началом войны пришло время «собирать камни». И если на Украине, в Белоруссии и Прибалтике солдат вермахта встречали цветами, то в Сибири некоторые отчаявшиеся граждане наивно полагали, что гитлеровцы идут освобождать Россию от большевиков. В Коченевском районе на сборный пункт отказался прибыть гражданин В.: «Воевать против Гитлера я не пойду, Гитлер идёт нас освобождать». В. оказал сопротивление работникам милиции, нанёс ранение одному из милиционеров, пытался бежать, но был задержан и предан суду. Некто Е. (шофёр из Сузунского района) сказал: «Если меня возьмут в армию, то я вместе с машиной перейду в плен к Гитлеру». Жена военнообязанного Г. говорила свом подругам: «Наши мужья на фронте, а мы в тылу будем свергать советскую власть». Колхозник колхоза «Большевистская смена» Тогучинского района Лебедевского сельсовета Ш., 1914 г. рождения, заявил, что не пойдёт в РККА, так как «советское правительство весь хлеб запродало в Германию и Финляндию, а свой народ посадило на полуголодный паёк». Военнообязанный М., 1909 г. рождения, проживавший в Мариинском районе, прибыв в военкомат, сказал: «Германия нас разобьёт, мы идём на котлеты и колбасу, так как Германия сильнее нас». Военнообязанный Ш. (Ленинск-Кузнецкий район), позднее арестованный, говорил: «Лучше отсидеть год в тюрьме, чем идти на войну». Наивный Ш. не знал, что за уклонение от службы в Красной армии отделаться годом тюрьмы было бы слишком лёгким наказанием. В Первомайском районе Новосибирска, к примеру, лейтенант запаса К. за уклонение от мобилизации был осуждён на 10 лет.

Стремление уклониться от мобилизации стимулировалось тем, что партийное и советское начальство, в отличие от рядовых коммунистов, призывалось в армию только по специальным нарядам. Секретари обкомов, крайкомов, окружкомов, горкомов, райкомов направлялись на фронт исключительно с разрешения ЦК ВКП(б). Получали бронь и другие работники партийного аппарата. Постановлениями Комиссии по освобождению и отсрочкам от призыва при СНК СССР от 22 января и 17 февраля 1942 г. отсрочки щедро предоставлялись работникам государственных и общественных организаций. Освобождение от воинской мобилизации для членов партийной номенклатуры было подтверждено 26 февраля 1943 г. В боях сложили головы сотни тысяч рядовых членов ВКП(б). Попадала в армию, главным образом на должности политических руководителей, некоторая часть партийно-советской номенклатуры. Но за все годы Великой Отечественной войны в Красной армии оказалось всего 48 тыс. партийных, советских и хозяйственных работников. Если учесть, что в военный период под ружьё было поставлено свыше 34 млн. человек, то 48 тыс. на этом фоне меньше, чем капля.

Сам факт, что в ходе многомиллионных призывов члены партийно-государственной номенклатуры в основной массе остаются в тылу, вызывало возмущение простых людей и стимулировало стремление отдельных граждан закрепиться в тылу. В народе говорили: мол, простых людей отправляют на бойню, а «ташкентские фронтовики, у которых броня крепка» окопались в тылу. Очень характерно высказывание директора подсобного хозяйства Барнаульской городской больницы, члена ВКП(б) Кудышкина. Согласно докладной записке секретно-политического отдела УНКВД по Алтайскому краю, в мае 1942 г., по-видимому, не подозревая о присутствии осведомителя, Кудышкин заявил: «Идёт какое-то уничтожение человечества. На войне бьют миллионами, в тылу дохнут от голода и все самый молодой народ. Тут есть какое-то вредительство со стороны нашего правительства».

Многие тыловики видели, в какой нищете, оставшись без кормильца, живут семьи фронтовиков. Крохотное пособие, которое выплачивало государство семьям военнослужащих, не позволяло вести даже полуголодное существование. Согласно указу Президиума Верховного Совета от 26 июня 1941 г. «О порядке назначения и выплаты пособий семьям военнослужащих рядового и младшего начальствующего состава в военное время», семьи красноармейцев и младших командиров получали пособие в размере от 100 до 200 рублей в месяц в городе и 50% от этих сумм в сельской местности. Обязательным условием выплаты пособия было отсутствие в семье фронтовика трудоспособных членов семьи. Рыночные цены в годы войны резко выросли. По сравнению с 1940 г. они возросли в 1943 г. в 15 раз и превышали уровень пайковых цен в 20 раз. В 1944 г. цена на 1 кг говядины составляла около 150 руб., масла – 600 руб., литр молока – 50 руб. Деньги обесценились, а вместе с этим теряло значение и пособие.

Газетным статьям про «сталинскую заботу» о семьях фронтовиков никто не верил. В жизни люди видели совсем другое. В справке «По обслуживанию семей военнослужащих в ОСМЧ-60 и Энергокомбинате по состоянию на 15 марта 1943 г.», составленной инструктором Кемеровского горкома Шведовым, подробно описаны мытарства семей фронтовиков: «…Семья красноармейца т. Шатохина в январе месяце находилась в исключительно тяжёлом материально-бытовом положении, сама Шатохина и её трое детей совершенно раздетые и абсолютно не имели обуви (для выхода из квартиры пользовались пальто и обувью соседей), так же не было никакой постельной принадлежности… окна в квартире не застеклены, дверь дырявая, печь неисправная, в квартире холодно… Красноармейка Тишкина работает на ГРЭС на колке соли, имеет троих детей: двое из них в больнице, материально крайне нуждается, сама ходила в чужом платье, дома нет ни топчана, ни постельной принадлежности».

Это не отдельный отрицательный пример, но скорее типичный случай, по сути, повсеместное явление, распространённое как в городе, так и в деревне. М.В. Кулагин, секретарь Новосибирского обкома, в марте 1942 г. был вынужден разослать секретарям райкомов и горкомов секретное письмо следующего содержания: «В Обком ВКП(б) и войсковые части поступает большое количество писем и заявлений с жалобами на бездушно-бюрократическое, а порой преступное отношение отдельных руководителей предприятий, учреждений и колхозов к удовлетворению законных требований красноармейских семей об оказании им необходимой помощи». Начальник УНКВД по Алтайскому краю К.С. Волошенко в записке о политических настроениях колхозниц 12 февраля 1942 г. писал: «Жена красноармейца Попова  заявила – “Хлеба нисколько не дают, некоторые колхозники сидят без хлеба и голодают”. Жена красноармейца Ландарева сказала – “Хлеба нет. Все сушат картофельные шкурки”. Жена красноармейца Вотникова сказала – “Живем мы сейчас очень плохо, хлеба у нас нет, картошки тоже нет, вообще нет ничего”». Колхозница колхоза «2-я пятилетка» Здвинского района Новосибирской области К.К. Еремина, муж которой находился на фронте, в феврале 1942 г. писала в обком: «Я в течение нескольких дней со всей семьей оставалась совершенно голодная… Дети все плачут – просят есть… Я решила тогда задавить всех детей и сама покончить жизнь самоубийством, но в этот день узнала, что в колхозе пал бык, которого вывезли на свалку. Я вместе с сыном нарубила мяса этого быка и в течение шести дней питались. В январе в течение нескольких дней мы питались жмыхом, который воровали на скотном дворе колхоза». Несмотря на горы исписанной бумаги, ситуация не менялась до конца войны. Руководитель Называевской (Омская область) районной госсанинспекции Михалева в марте 1944 г. сообщала председателю исполкома райсовета: «При проведении подворного обхода в колхозах Называевского района установлено полное отсутствие хлеба. Вместо хлеба колхозники на трудодни получают семена сорняков, главным образом дикой горчицы, лебеды. Их размалывают на жерновах, а из муки темно-серого цвета пекут лепешки черного цвета горького вкуса. Внешний вид детей производит тяжёлое впечатление. Совершенно бледные лица с большими впалыми глазами, атрофичной мускулатурой». Инструктор Военного отдела Новосибирского обкома в справке «О результатах проверки состояния разбора жалоб и писем, а также и обслуживания семей военнослужащих и инвалидов Отечественной войны в Здвинском районе» в конце 1944 г. писал: «Большинство колхозников, семей военнослужащих с декабря и января не имели ни хлеба, ни картофеля, ни овощей. В колхозе “6-й съезд Советов” обследовано 32 семьи, из них с резким истощением и безбелковым отёком 18 семей, продуктов не имеют никаких, употребляют в пищу древесные опилки, мякину, картофельную ботву. В колхозе “Прибережье” обследовано 15 семей военнослужащих, из коих у 5-ти семейств безбелковый отёк, у 8-ми сильное истощение, у двух семейств голодная смерть. Имеется смертность от голода, употребление в пищу мяса павших животных, лисиц, собак».

Вместе с быстрым наступлением немцев появлялись растерянность, неуверенность в силах Красной армии. В тыловые районы страны хлынул поток похоронок. Страшные истории об ужасах войны рассказывали эвакуированные. В городах и сёлах Западной Сибири появились первые раненые и искалеченные фронтовики. Безногие, безрукие, ослепшие, они собирали подаяние, торговали семечками, играли на базарах в «верёвочку» и «напёрстки», показывали карточные фокусы. Неловкие попытки Совинформбюро скрыть информацию о потерях и повальная реквизиция радиоприёмников только увеличивали недоверие людей к официальным источникам.

У кого-то наступление немцев вызвало решимость сражаться. Архивные документы доносят до нас многочисленные случаи, когда люди шли добровольцами на фронт, отказывались от предоставленных отсрочек. Но в истории войны можно найти множество примеров, как мужества, так и трусости. Когда большинство тыловиков хорошо усвоили, что лозунг «на чужой территории и малой кровью» всего лишь пропагандистский блеф, выяснилось, что число симулянтов и уклонистов не так уж и незначительно. Уклонение от призыва и мобилизации стало острой проблемой, которая серьёзно затрудняла выполнение нарядов Главупраформа. Военкоматы с целью выявления уклонистов приступили к проведению регулярных перерегистраций военнообязанных запаса. Первая в СССР перерегистрация была организована в декабре 1941 – январе 1942 гг. по директиве начальника Главупраформа Е.А. Щаденко. Для проведения перерегистрации Военные советы округов, военкоматы, краевые и областные комитеты ВКП(б) формировали специальные комиссии. На регистрационные пункты должны были явиться все военнообязанные запаса и призывники, получившие отсрочки от призыва. Регистрационные пункты работали круглосуточно. В директиве Главупраформа содержалось требование обратить особое внимание на граждан, уклонившихся от призыва, тщательно проверяя по документам возраст, воинскую специальность, состояние здоровья каждого. Перерегистрация 1941-1942 гг. стразу же выявила большое количество командиров запаса, не состоявших на воинском учете. Но большинство этих людей уклонистами не являлись. Скорее, это свидетельствует о плохой работе военкоматов, чем о попытках уклониться от призыва.

В июле-августе 1942 г. была проведена вторая перерегистрация, по итогам которой только в Новосибирской области к судебной ответственности за уклонение от учёта было привлечено 213 человек. За уклонение от призыва и мобилизации под суд военного трибунала попали 92 резервиста, за дезертирство – 85 военнослужащих. Отныне перерегистрации следовали одна за другой. В период с 1 июня по 1 июля 1943 г. по приказу наркома обороны в Западной Сибири была проведена повсеместная проверочная регистрация всех военнообязанных и призывников. В ходе этой акции только в Кемерово проверочную регистрацию прошли 24963 военнообязанных. Из них 973 человека были отправлены в рабочие колонны, 1084 человека – в Красную армию. Но 240 человек так и не удалось разыскать – они скрылись от учета.

25 ноября 1943 г. в Новосибирской области была организована дополнительная проверка правильности предоставления отсрочек от службы в Красной армии, которая завершилась 25 декабря. Чтобы не отвлекать работников, проверка проводилась специально созданными комиссиями непосредственно на производстве с участием представителей городских и районных комитетов ВКП(б), в увязке с органами прокуратуры и НКВД. В результате этой проверки было выявлено: незаконно забронированных – 194 человека; дезертиров – 74 человека; нарушителей воинского учета – 394 человека; уклонившихся от призыва по мобилизации – 60 человек. Под суд были отданы 51 человек за уклонение от учёта и призыва, 2 человека за пособничество уклонению.

Самая крупная за все годы Великой Отечественной войны перерегистрация военнообязанных запаса была организована в феврале-апреле 1944 г. по приказу заместителя наркома обороны А.М. Василевского. Основной целью перерегистрации было выявление уклонившихся от воинского учёта и призыва, а также незаконно забронированных. Кроме того, в ходе перерегистрации проводилось повторное медицинское освидетельствование мужчин, ранее получивших отсрочки по состоянию здоровья; пересматривались дела непризванных по национальным признакам и политико-моральным соображениям. По итогам этой перерегистрации в Омской области было разыскано 6 дезертиров, 653 уклониста, 12 человек с просроченными документами, 24 симулянта и членовредителя. Всего в процессе перерегистрации в Омской области было выявлено 2949 годных к строевой службе, 7689 человек, годных к нестроевой службе и 1645 человек, годных к физическому труду. В Новосибирской области перерегистрация по приказу А.М. Василевского проводилась с 1 марта по 1 апреля 1944 г. В ходе перерегистрации была проверена работа всех военно-учётных столов и состояние учёта на предприятиях и в сельских советах, сверены списки военнообязанных с учётными карточками. На перерегистрацию явилось 151338 военнообязанных, из них 57693 человека, ранее получивших отсрочки от службы в армии, были подвергнуты медицинскому переосвидетельствованию. Переосвидетельствование показало, что 2766 военнообязанных запаса, ранее признанных негодными к службе по состоянию здоровья, вполне пригодны к несению строевой службы в войсках, 2604 человека годны к нестроевой службе, а 739 человек могут быть использованы как годные к физическому труду. За время перерегистрации и в период подготовки к ней было выявлено 100 дезертиров, покинувших подразделения Красной армии, 516 уклонистов от призыва, 534 нарушителя правил военного учета, 63 военнообязанных с просроченными документами, 269 незаконно забронированных. В итоге всей перерегистрации было выявлено дополнительно 7525 военнообязанных, из которых 5441 человек были призваны в армию. В Алтайском крае в ходе перерегистрации 1944 г. было задержано 92 дезертира, обнаружено 333 уклониста от учёта и призыва, 40 военнообязанных с просроченными документами. Кроме того, 253 человека были разбронированы как незаконно стоящие на спецучёте, а под суд военного трибунала попали 123 дезертира и 65 уклонистов.

К поиску уклонистов и дезертиров были подключены органы прокуратуры, НКВД и НКГБ. Милиция совместно с партийными и комсомольскими активистами организовывала дневные и ночные подворные обходы, а также облавы с целью внезапной проверки документов в местах скопления людей – на базарах, железнодорожных вокзалах и станциях, в театрах, клубах, кинотеатрах, в очередях за хлебом. Так, 5 мая 1943 г. в Новосибирске была организована крупная облава, в ходе которой было задержано 32 военнослужащих, дезертировавших из Красной армии (18 из них были преданы суду военного трибунала). Помимо этого, было выявлено 8 уклонистов от мобилизации и призыва (7 человек осуждены), 93 уклониста от воинского учёта (16 человек осуждены), 43 уклониста от перерегистрации (3 человека осуждены), 16 человек с просроченными документами (1 человек осуждён).

Заведующий Военным отделом Пышкино-Троицкого райкома Галков 22 сентября 1943 г. докладывал заведующему Военным отделом Новосибирского обкома Звездину: «Работа по выявлению уклонившихся от воинской службы проделана следующая: в райцентре и сёлах были организованы облавы, подворные обходы, где выявлено 2 человека, на которых дело передано в органы НКВД и прокуратуры». Оперуполномоченный Колпашевского отделения милиции Волков в мае 1943 г. в докладной записке об очередной облаве сообщал: «Доношу, что бригадой было проверено 9 мая на базаре лиц 650 человек, из которых было без документов 70 человек, оказалось уклоняющихся от мобилизации 1 человек и один не прописан». В Кировском районе Кемерово с целью выявления тех, кто уклонился от переосвидетельствования, а также дезертиров, 14 марта 1943 г. была проведена внезапная ночная проверка документов, в которой участвовало 200 человек милиционеров и партийно-комсомольских активистов. В облавах, организованных органами милиции в начале мая 1943 г., в районе было задержано 7 нарушителей правил воинского учёта и лиц, не имеющих воинских документов. Заведующий Военным отделом Саргатского райкома Сметнев 12 января 1945 г. докладывал в Военный отдел Омского обкома, что в течение 1944 г. в районе ежемесячно проводились облавы в населённых пунктах, на предприятиях и клубах. В ходе облав были выявлены 7 уклонистов от учёта и призыва и 2 дезертира с оружием. Все были преданы суду военного трибунала, получили большие сроки или направлены в штрафные роты. Облавы и внезапные ночные проверки документов особенно интенсивно проводились в конце войны. Так, заведующий Военным отделом Кузедеевского райкома Егорин доносил в Кемеровский обком, что в первом полугодии 1945 г. в районе было организовано 4 облавы, в ходе которых были обнаружены 27 нарушителей правил воинского учёта, из которых 7 человек направлено в РККА, 3 человека привлечены к уголовной ответственности.

Одновременно с облавами был ужесточен паспортный контроль. Проживание без прописки не допускалось, а правила учёта военнообязанных были усовершенствованы. Принимались энергичные меры для ограничения перемещений резервистов. Военнообязанным и призывникам категорически воспрещалось выезжать за пределы населённых пунктов без специального разрешения военкомов. Для получения разрешения военнообязанные и призывники должны были лично подавать в военкоматы письменное заявление с указанием мотивов выезда и предполагаемого адреса с приложением военного билета (приписного свидетельства). По прибытии на новое место жительства граждане обязались в течение 48 часов встать на воинский учет. Все, уклонившиеся от постановки на учёт, а также лица, содействующие этому, привлекались к уголовной ответственности по ст. 193-10а УК РСФСР и предавались суду военного трибунала. Согласно совместному приказу Наркома юстиции СССР и прокурора СССР от 27 июня 1942 г. военные трибуналы рассматривали дела об уклонении от воинского учёта в местностях, объявленных на военном положении, в двухдневный, а в тыловых районах – в пятидневный срок.

Нередко устраивались сверки документов по месту военного учёта и проживания. Однако уклонисты придумывали всё более изощрённые способы избежать фронта. Немаловажную роль в этом играли коррумпированные работники военкоматов. В Новосибирске весной 1942 г. были арестованы и преданы суду военного трибунала райвоенком Октябрьского района и начальник 2 части этого военкомата. За взятки они освобождали военнообязанных от призыва. При обыске было обнаружено 370 паспортов, изъятых у граждан, отправленных в Действующую армию. Это и позволяло махинаторам совершать подлоги. В сентябре 1943 г. в Омске была изобличена группа, продававшая документы, которые изымались у призывников. Главарём группы был бывший работник райвоенкомата З. На его квартире было выявлено большое количество паспортов, комсомольских билетов, приписных свидетельств и около 200 подлинных свидетельств об освобождении от военной службы. За подлоги документов к судебной ответственности в 1944 г. в Кемеровском облвоенкомате были осуждены 3 офицера. «На путь укрывательства, – указывалось в постановлении Военного совета СибВО от 9 сентября 1944 г., – встал новосибирский горвоенком подполковник О.». Военком Полтавского района Омской области в 1943 г. за взятки незаконно забронировал 16 человек. Тогда же были уличены райвоенком Исилькульского района П. и начальник 1-й части райвоенкомата М. Их сообщница, врач Д. на пункте медицинского освидетельствования военнообязанных за взятки в военно-учётной карточке ставила секретный знак: «№31». Это означало освобождение от службы якобы по состоянию здоровья. Окончательное освобождение оформлял муж врача Д., являвшийся сотрудником райвоенкомата. Встречались и случаи подделки документов самими военнообязанными. Так, военнообязанный Л. из Кемерово в воинском билете самовольно произвел запись о снятии с воинского учета.

Нередким явлением по-прежнему были симуляция и членовредительство. И это несмотря на то, что самым мягким наказанием для симулянтов и членовредителей была отправка в штрафные подразделения. Самых злостных преступников приговаривали к длительному лишению свободы, а в отдельных случаях – к расстрелу. Заведующий Военным отделом Омского обкома Григорьев, докладывая о результатах перерегистрации военнообязанных 1942 г., специально подчеркнул, что в некоторых районах области были зафиксированы перевязки рук с целью вызвать отеки. Отдельные симулянты, имеющие доступ к химическим реактивам, ставили себе уколы, вызывающие на коже язвы и нарывы. Все выявленные симулянты были привлечены к уголовной ответственности. В августе 1942 г. в Татарском районе Новосибирской области, согласно докладной записки заведующего Военным отделам райкома И. Карпова, был зарегистрирован совершенно дикий случай – один из призывников отрубил себе ногу.

Большое количество уклонистов оказалось и среди коммунистов, которые по партийному набору должны были служить в Сталинской добровольческой дивизии. Беспартийные направлялись в дивизию исключительно добровольно. Члены ВКП(б) откомандировывались в дивизию по решению партийных комитетов. Среди беспартийных граждан и рядовых коммунистов было очень много добровольцев. Но далеко не все члены партии стремились попасть на фронт. Категорически отказался пойти добровольцем член ВКП(б) с 1929 г. Л., трудившийся дорожным мастером на станции Купино. Член партии с 1941 г. К., работавший в Кемерово главным госторгинспектором, мотивировал свой отказ болезнью. Врачебная комиссия признала его годным к службе в РККА. Коммунист В., сотрудник отдела милиции Сузунского района пытался уклониться от службы, ссылаясь на заболевание, но медицинское переосвидетельствование подтвердило его годность. Все отказчики были исключены из партии с формулировкой: за «шкурничество и трусость».

Довольно сложным способом уклонения от призыва было проживание без документов. Жить на нелегальном положении без прописки, работы и карточек, «выпасть» из структуры сталинского государства было непростым делом. Такие случаи быстро выявлялись. Летом 1942 г. при проведении перерегистрации военнообязанных Омской области было выявлено 55 человек, не состоящих на воинском учёте и 20 человек, ранее уклонившихся от призыва. Призыв в январе 1943 г. граждан 1925 г. рождения обнаружил дополнительно 224 человека, не состоявших на воинском учете. В Алтайском крае при организации приписки граждан 1926 г. рождения (июль-август 1943 г.) было выявлено 583 человека, избежавших учёта. В 1944 г. при проведении весенней перерегистрации военнообязанных запаса военные власти обнаружили 1795 человек, уклонившихся от постановки учёт.

Тем не менее, отдельные «ловкие» люди умело обходили все законы и постановления. Так, некий Ц. был забронирован до 1 июля 1943 г. как работник Управления снабжения СибВО. С истечением срока отсрочки Ц. уволился под видом добровольного поступления в военное училище, но на самом деле устроился на работу в Новосибирский железнодорожный институт, где вновь получил бронь. «Пользуясь невнимательностью и беспечностью военкоматов, – указывали в приказе от 11 ноября 1943 г., – командующий войсками СибВО, генерал-лейтенант Н.В. Медведев, член Военного совета округа генерал-майор А.Ф. Колобяков и начальник штаба округа А.И. Помощников, – многие военнообязанные, подлежащие отправке на фронт, находятся вне армии».

Делом вполне реальным было проживание без документов в отдалённых, труднодоступных местностях Сибири. С 15 апреля по 3 июня 1943 г. командование СибВО совместно с Военным отделом Новосибирского обкома направили в Нарымский округ комиссию для проверки работы окружного военкомата. В Каргасокском районе было обнаружено 16 человек, не состоящих на воинском учёте. В Молчановском районе в шести проверенных сельсоветах было выявлено 88 человек, не учтённых райвоенкоматом, в Парабельском районе – 45, в Кривошеинском – 404, а в Колпашево – 69 человек. Несомненно, большинство таёжников не уклонялось специально от учёта. В данном случае основную роль играла халатность работников военкоматов и объективные сложности природно-географического характера. Во всяком случае, областная комиссия определила, что из числа не состоящих на учете только 7 человек сознательно уклоняются от встречи с работниками военкоматов. Так, военнообязанный М., 1919 г. рождения, проживающий в Молчановском районе, уклонялся от воинского учёта в течение года. Житель Кривошеинского района П., 1920 г. рождения ловко уклонялся от учёта в течение 2-х лет, а в Каргасокском районе военнообязанный С., 1918 г. рождения в момент проверки скрылся в тайге, где обнаружить его по существу было невозможно. Военнообязанный М., проживавший в Кемерово, в подвале своего дома устроил жильё с большим количеством ходов сообщения. Здесь он намеревался отсидеться до конца войны.

Принимаемые по поиску уклонистов меры, равно как и ужесточение правил учёта далеко не во всех случаях давали положительный результат. В постановлении Военного совета СибВО от 9 сентября 1944 г. «О состоянии организационно-мобилизационной работы в военных комиссариатах СибВО» указывалось: «учёт военнообязанных и призывников 1927 г. рождения во многих военкоматах находится в неудовлетворительном состоянии». В Омской области при призыве осенью 1942 г. граждан 1924 г. рождения, по неуважительным причинам на призывные пункты не явилось 472 человека. При призыве молодых людей 1925 г. рождения в 1943 г. из области выбыли, не снявшись с воинского учёта, и не были разысканы 53 человека. В ходе призыва в 1944 г. граждан 1927 г. рождения, 9 призывников выехали из области, не поставив в известность военкоматы. Согласно докладной записке «Об итогах призыва в РККА граждан рождения 1926 года по Алтайскому краю», подготовленной Военным отделом крайкома в январе 1944 г., при организации приписки к военкоматам (июль-август 1943 г.) из 31728 призывников на приписку не явились 655 человек. Большинство из тех, кто не прибыл в военкоматы, в конце концов, представили справки: болезнь, командировка, арест и т.д. Они были признаны отсутствующими по уважительным причинам. Но 7 человек так и скрылись от приписки. При призыве граждан 1927 г. рождения (декабрь 1944 г.) в призывные комиссии без уважительных причин не явилось уже 17 человек.

Помимо гражданских уклонистов, в Западной Сибири нередко встречались случаи дезертирства военнослужащих многочисленных запасных подразделений Красной армии. Бежали также из эшелонов, направлявшихся на фронт. Особенно много дезертиров было в начале войны. В 104-м полку 39-й запасной стрелковой бригады только в ноябре и декабре 1941 г. дезертировало сразу 6 бойцов. Некоторые военнослужащие бежали после совершения воинского преступления. Так, старшина батареи 126 полка, 39 запасной стрелковой бригады Т. весной 1942 г. продавал воинское имущество и на вырученные деньги пьянствовал. В ходе ревизии обнаружилась крупная недостача и Т. дезертировал.

Имели место и случаи членовредительства военнослужащих. Инструктор Военного отдела Новосибирского обкома Строев, инспектировавший в январе 1942 г. 22-й запасной полк, дислоцированный в Куйбышеве, докладывал, что в полку установлено «явное членовредительство, заключающееся в употреблении не удобоваримой пищи (сырого картофеля и жмыха). Это делалось с целью вызвать искусственное заболевание и отстать от лыжных маршевых подразделений, отправляемых на фронт». Но в данном случае не исключён сговор начальства. Нечистое на руку командование полка так нагло воровало из солдатского котла, что красноармейцы голодали. За 3 месяца 1941 г. (октябрь-декабрь) в полку умерли 10 красноармейцев, из них трое от желудочно-кишечных болезней. Так что красноармейцы могли употреблять в пищу жмых и сырой картофель не с целью членовредительства, а от голода. Недаром эта скандальная история закончилось арестом командира полка Х. и комиссара полка К. Всего же за период с 4 июля по 1 января 1942 г. в полку было зарегистрировано 43 случая дезертирства. Возможно, люди бежали не от фронта, а от невыносимых условий существования.

Типичным для дезертиров военного времени было нелегальное проживание в лесных массивах Сибири. Так, красноармеец А. дезертировал из воинского эшелона со станции Ялуторовск 22 сентября 1941 г. Красноармеец В. бежал из воинского эшелона 7 ноября 1941 г. со станции Исилькуль. Оба дезертира до августа 1944 г. скрывались в лесах Лебяжинского сельсовета Омской области. Пищу добывали охотой на дичь, воровали зерно с колхозных токов. Оба попали в засаду, организованную участковым уполномоченным Исилькульского райотдела НКВД Зубковским.

Общее количество дезертиров, а, следовательно, и степень распространённости этого явления нам пока неведомы. Для этого необходима тщательная работа с ещё недоступными для историков архивными документами военных трибуналов. Однако шила в мешке не утаишь и рано или поздно всё станет достоянием общественности. Сегодня же нам известно, что за годы войны число расстрелянных по приговорам военных трибуналов солдат и офицеров Красной армии составило жуткую цифру – 136 тыс. человек. Если исходить из того, что штатная численность советской стрелковой дивизии равнялась 9 тыс. человек, то получается, что доблестные сотрудники карательных органов своими руками уничтожили более 15 дивизий.

Полная и достоверная история Великой Отечественной войны ещё не написана. С тех пор, как были открыты ранее недоступные исследователям архивные документы, открывается всё новые, малоизвестные или вовсе неизвестные страницы истории войны. Великая Отечественная война явила потомкам примеры величайшего самопожертвования и мужества. Но она же, как и всякая социальная аномалия, дала многочисленные примеры человеческого эгоизма и трусости.

   

 

 

Copyright © 2004 - 2014 3zvalve.ru
Коллектив авторов.
Все права на материалы данного сайта принадлежат авторам. При перепечатке ссылка на авторов обязательна.