| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск восьмой
Литературный фестиваль в Коктебеле
Писатель талантлив, если он умеет представить новое привычным, а привычное – новым.
Сэмюэл Джонсон
Валентин Макушев
ВОЗВРАТА НЕ ЖЕЛАЮ
(рассказ)
Макушев Валентин Васильевич (Рязань) – победитель шестого международного литературного волошинского конкурса в номинации «Я не просил иной судьбы у неба…» (проза).
1
Кажется, в самую глушь
рязанской Мещеры забилась когда-то небольшая деревенька Ивашкино.
Единственная
торная дорога, ведущая к ближайшему населённому пункту – селу Павлово,
расположенному в двадцати трёх километрах, являлась далеко не большаком. Выходя
из деревни, она резко поднималась на песчаный бугор, поросший невысоким
сосняком, затем сразу уходила вправо, опускаясь всё ниже и ниже к большому
болоту, вгрызалась в него, местами заливаясь болотной водой. Потом, как бы
опомнившись, вдруг резко поворачивала влево и, выскочив из болота в дремучий
сосново-еловый бор, петляла по нему километров пять, чтобы вновь войти в
следующее болото… И так – почти до Павлова.
Несомненно, можно было бы
сделать дорогу гораздо прямее, с обходом гиблых мест, однако, как следует из
глубоких преданий, так дорога была проложена умышленно. А сделано было это вот
почему.
Саму деревню основал в давние
времена беглый каторжник Ивашка, который, сбежав от местного заводчика Баташова,
долго блуждал по лесу, боясь погони, пока силы к полуночи не покинули его, и
он, упав на землю, крепко уснул. Проснувшись на рассвете, каторжник был сильно
очарован красотой природы этого места, куда нечаянно забрёл: большая поляна
упиралась одной стороной в песчаный холм, поросший хвойным мелколесьем; другой
– в величественный сосновый бор, переходящий справа в смешанный лес, который,
местами раскрываясь, выпускал и прятал обратно небольшую тихую лесную речушку.
Слева возвышался осинник, плавно спускавшийся вниз, уходя в болото.
Вот где жить бы да поживать!
Сам Ивашка был из крестьян,
потому и трудолюбием его Бог не обидел. Перед побегом он специально украл топор
и верёвку – без них в лесу не проживёшь.
Обошёл каторжник окрестность,
удивился ещё больше: у подножья холма родник янтарной водой звенит, в реке рыба
плещется, и утки плавают, в бору каких только грибов нету, а возле болота – и
черника, и брусника, и ежевика…
В этот же день приступил Ивашка
к строительству дома.
Казалось, что так азартно он не
работал никогда. И появился вскоре на поляне дом.
Однако понимал Ивашка, что не
обустроить ему здесь жизнь одному. Постоянная мысль о том, чтобы привести сюда
приятелей по каторге и крепостных женщин для продолжения рода человеческого,
собрала его вскоре в путь. Разыскал он Баташовский завод, установил тайный
контакт с каторжниками и тёмной ночью увёл в лес более двух десятков мужиков и
женщин. На этот раз каждый прихватил с собой всё, что мог для будущего
хозяйства.
Стали расти дома на поляне, а
вскоре и детишки закричали.
Однако хочешь не хочешь, а в
деревни и сёла ходить надо было, лес-то многое даёт, да не всё для жизни.
Боялись беглые, как бы за ними слежку не устроили, да обратно на каторгу не
отправили.
Собрал всех как-то Ивашка и
сказал:
– Дорогу надо обозначить, да
так, чтобы по ней окромя нас никто не мог пройти.
Из соображений скрытности так
дорога и была проложена. Правда, сначала это была неширокая тропинка. Но со
временем в округе стали забывать про беглых каторжников, потому и опала на них
прошла, у тех, соответственно, боязнь в весях появляться пропала, а тут и
лошади в деревне появились. Поэтому дорогу расширять пришлось, её болотистые
места, где раньше только со слегами проходили, загатили. Только сам дорожный
путь остался прежним.
Выросла деревня в своё время до
восемнадцати дворов. Так уж поставил здесь жизнь Ивашка, что жители всегда
помогали друг другу, а коли работать вместе – всегда дело спорится. Богато
стали все жить в деревне: тут и дома, что терема, скотина и птица разные,
закрома – всегда полные…
Умер состарившийся Ивашка,
следом – другие основатели деревни. Бразды правления взяло новое поколение, за
ним – следующее… Однако законы жизни, заложенные здесь зачинателем, продолжали
выполняться беспрекословно.
Только ведь жизненный прогресс
всегда бурно вперёд идёт.
Потянулась вскоре
необразованная молодежь в города: к учёбе и цивилизованной жизни.
Шли годы, и начало Ивашкино
хиреть помаленьку: разве ж могли пожилые люди, которых и осталось-то немного,
прежнюю работу одни выполнять.
Чахли без ремонта дома,
придворные постройки, резко уменьшались скот и птица...
Та же участь ждала деревню, как и многие другие деревни Мещеры – вымирание и исчезновение.
2
Иван Михеевич Ивашкин жил на
краю деревни, состоящей теперь всего из пяти домов. Его дом стоял на том самом
месте, где когда-то его прапрадед Ивашка построил себе первое жилище. В свои
семьдесят два года Михеевич, несмотря на обильную седину и шаркающую походку,
был, как говорится, человеком в силе. Не отнять было у него и храбрости. Какие
только перипетии с ним не случались: и трёх напавших на него волков как-то
одним ножом порешил, и в болоте дважды тонул – без посторонней помощи спасся, и
рысь, прыгнувшую на него сверху, голыми руками придушил… Много и других крайне
опасных случаев было с ним, разве все вспомнишь, только всегда, в любой
ситуации он выходил победителем.
Обычно малоразговорчивый,
Михеевич после выпитой рюмки мог чуть прихвастнуть о своих подвигах:
«Закваска-то чья? Ивашкина. Тот заводчика Баташова за нос не раз водил…»
В других четырёх домах остались
доживать свой век только старухи такого же возраста. Видно, душой и сердцем
приросли они к родным местам, потому никакие уговоры детей и внуков на переезд
в город ими не принимались.
Соберутся порой жители деревни
вместе, да начинают молодость вспоминать, как они весело и хорошо раньше жили.
«Да, – как обычно в заключение
кряхтел дед. – А теперь вот остались в курятнике впятером: я – петух, да вы –
четыре курицы…»
Какие-либо новости редко
доходили до Ивашкина. Даже о жизни страны здесь знали крайне мало.
Вся информация черпалась из уст
лесника Феди, который иногда заезжал сюда на мотоцикле с основной целью:
подлечиться самогоном на лечебных ягодах. Однако, как правило, он принимал
такую дозу лечебного зелья, что уезжал обратно только на другой день,
подлечившись вновь с утра и облобызав всех жителей.
«Ну будет, Федя, будет, –
обычно хмурился дед. – Для жены оставь…»
«И… и… ей хва-тит», – громко
икая, отвечал лесник, заводил свой мотоцикл и, горланя на весь лес песни, ехал
домой.
С его слов Михеевич знал, что
везде творится перестройка, хотя что перестраивают и как, он представить не
мог. Лишь иногда в голове появлялась радостная мысль: «А вдруг приедут сюда
строители, построят новые дома, вернутся люди, и жизнь Ивашкина войдёт в прежнюю
колею? Вот будет радостно!»
В очередной раз подвыпивший
Фёдор сказал, что в стране началась полная растащиловка. Все тащат, сколько
можно. Начали и землю растаскивать. Якобы из-за границы вернулся праправнук
Баташова, который уже купил землю, принадлежавшую раньше предку, и метит ещё
кое-что прихватить.
Не всегда верил дед пьяной
болтовне лесника. Не поверил он и в этот раз.
– Не может быть, чтобы Баташов
опять стал хозяином, а остальные – крепостными да каторжными? Советская власть
не позволит…
– Какая советская власть? Ты,
вижу, дед, совсем тут закис. Её давно уже нет. Ликвидировали. Капитализм опять
в стране наступил… А ты – советская власть… – перебил его удивлённый Фёдор. –
Так что скоро и на вашу землю хозяин найдётся, вы будете грибы и ягоды ему собирать,
а нет – вытряхнет он вас отсюда, до смерти не даст дожить…
После этих слов лесник взял
бутылку и налил себе опять полный стакан самогона.
Прищурившись, дед внимательно
разглядывал Федю: «Пока ещё не слишком пьяный, а такое нагородил. Неужто, это
правда? Выходит, и жизнь дожить спокойно не дадут? Да нет, соврал стервец. Не
может такого быть…»
Вслух произнес:
– Пей, пей, да поспи маленько.
Глядишь, к утру и голова посвежеет, бредовые мысли уйдут.
– Коль не веришь, как знаешь, –
сказал лесник и выпил содержимое стакана до дна. Крякнул.
Закусив, еле послушным языком
добавил:
– Сам скоро всё увидишь…
3
Осень в этом году подарила долгое бабье лето. Уж и Покров прошёл, а тёплая погода и не собиралась уходить.
– Ты глянь-ка, Ваня, – сказала
Михеевичу однажды соседка. – Видно, зимы на этот раз совсем не будет…
Дед внимательно огляделся
вокруг, поглядел на небо и медленно произнёс:
– Будет и скоро. Тепло теплом,
а вон, птицы-то, на юг тянутся. Они приближение холода ох как чуют…
…Захолодало через два дня.
Как-то резко налетел обжигающий
ветер, начал рвать с деревьев оставшуюся жёлтую и красную листву. Потом брызнул
дождь, с обеда перешедший в снег. К вечеру снег валил уже такими хлопьями, что
в трёх шагах ничего не было видно.
– Да, – буркнул дед, поглядев в
окно. – Вот тебе и зимы не будет…
Накинув телогрейку и шапку, он
вышел на крыльцо.
Снег валил, не стихая. И стояла
такая тишина, что начало даже звенеть в ушах.
«А кто теперь будет шуметь? –
подумал Михеевич. – Все перелётные: журавли, гуси, утки и другие улетели.
Сороки и вороны спрятались… Да, шуметь-то некому…»
Минут пятнадцать он молча стоял
на крыльце.
Постепенно в его слух стал
вливаться какой-то гул. Он то усиливался, то совсем затихал.
«Что такое? – дед указательными
пальцами покрутил в ушах. – Нет, не пропадает».
Теперь уже явно слышался гул
автомобильного двигателя.
«Машина идёт сюда. Зачем? По
нашей дороге может проехать только знающий человек, да и то в хорошую погоду.
Три болота на пути, и если съедешь с гати, считай – пропало: машину засосёт в
трясину, и люди могут погибнуть. Фёдор вон вроде давно дорогу знает и то раз
мотоцикл утопил по пьяному делу, а сам еле вылез».
В этот момент автомобильный
мотор, хорошо слышный и работающий ранее равномерно, вдруг заревел, как
раненный зверь. Так он ревел минуты три, пока совсем не затих. Опять наступила
гнетущая тишина.
«Так, – крутилась мысль. –
Хорошо, если просто заглох, а если залетел в болото? Тогда всё…»
Матвеевич зашёл в дом, быстро
оделся, повесил на плечо ружьё, сунул в карман фонарь и опять вышел из дома.
– Что там, Ваня? – с вопросом
подошли две соседки.
– Сам никак не пойму. Пойду,
погляжу. Только что-то на душе неспокойно, как будто машина к нам ехала, да в
болоте завязла…
– Что ей тут надо, машине-то? –
испуганно выговорила одна из женщин.
– Приду, расскажу, – буркнул
дед и скрылся за белой пеленой.
Невзирая на сильный снегопад,
Михеевич шёл довольно быстро, поскольку дорогу он знал, как свои пять пальцев,
и мог по ней пройти даже с закрытыми глазами.
Стояла полная тишина, такая,
что деду вдруг пришло в голову, что ранее слышимый ему гул мотора просто
пригрезился. Однако, чуть подумав, он отбросил эту мысль: «Соседки-то мои тоже
слышали…»
Минут через пятнадцать он
подошёл к первому болоту. Остановился. «Кого могло занести сюда в такую погоду?
Тут не то, что дорогу, болото не разглядишь…»
В этот момент его слух уловил
тихий стон.
Михеевич по старой привычке
покрутил в ушах указательными пальцами. «Показалось».
Однако через минуту стон
повторился, и уж теперь дед явно расслышал: «По-мо-ги-те…»
Зов о помощи донёсся со стороны
болота.
«Та-ак… Кого-то туда занесло.
Надо выручать».
Он без труда нашёл за деревом
слегу, специально приготовленную для перехода болота в плохую погоду, и
медленно тронулся по болотной дороге, постоянно прощупывая её слегой. Стон о
помощи вскоре повторился, но уже ближе и отчётливее.
– Держись! Иду на помощь! –
крикнул дед и ускорил шаг.
Вскоре прямо перед собой он
разглядел двух лежащих людей. По налипшей на них болотной жиже определил, что
они угодили в трясину, откуда всё-таки смогли выбраться, очевидно, исчерпав при
этом полностью свои силы.
Михеевич включил фонарь и в
первом человеке сразу узнал лесника Федю. Второй был ему незнаком.
– Какой чёрт вас сюда занёс,
Фёдор? – обратился к леснику дед.
Тот, подняв голову, пролепетал:
– Спаси нас, дядь Вань… Не то
помрём…
– Для того я сюда и пришёл, –
ответил Михеевич, потом командным голосом добавил: – А ну, скидывайте оба
верхнюю одежду, в ней вам не дойти, а мой дом тут совсем рядом...
…Женщины встретили их на краю
деревни. Было видно, что Иван Михеевич, помогавший идти незваным гостям, сам от
усталости еле держался на ногах.
С трудом затащили всех в дом
деда.
– Давайте немедля хлопотать,
бабы, – тяжело выговорил хозяин.
Однако те и без указания
Михеевича знали, что им делать: одна растапливала баню, другие раздевали мужчин
и растирали их самогоном, предварительно влив его в рот каждому граммов по
двести.
– Добре, добре… – начал кряхтеть дед. – Чую, как силы опять вливаются. Ну-ка, Маня, подай еще лафетничек…
4
Утром дед с гостями сидел за
столом, на котором величественно стоял, чуть пыхтя паром, большой медный
самовар. Рядом горкой были наложены свежеиспечённые пироги – соседки
постарались.
Женщин со словами «Тут должон
состояться мужской разговор…» Михеевич выпроводил из дома.
– Так, – нарушил первым
молчание дед. – Теперича давайте поговорим. Интересуюсь, с какой целью ты,
Фёдор, решил приехать к нам в такую погоду, да ещё с чужим человеком?
Лесник бросил пугливый взгляд
на молчащего напарника, как бы спрашивая его, отвечать ему на вопросы Михеевича
или нет?
Внимательный дед уловил этот
взгляд и перевёл свой на незнакомца. Опять в голове застолбилась мысль. «Почему
же мне не нравится эта оплывшая жиром, самодовольная физиономия? Большая
залысина, тонкие усики… Как будто, я его где-то уже видел… Точно видел, только
где – не помню».
– Расскажи всё, как было и как
есть, – наконец вяло бросил незнакомец, наливая себе очередной стакан чая из
самовара.
Михеевичу показалось, что Фёдор
после этих слов сделал вдох полной грудью.
– Перед тобой, дед, сидит не
простой человек, – начал лесник, – а сам Баташов, прародитель которого владел в
своё время здесь и заводами и землей.
После сказанного Фёдор сделал
лакейскую ухмылку и склонил голову перед Баташовым.
«Вот в чём дело! – удивлённо
подумал Михеевич, ещё раз посмотрев на незваного гостя. – Фотография его предка
осталась от Ивашки, совсем одно лицо».
– Так, – произнёс он вслух. –
Продолжай, Федя.
– Я тебе как-то уже говорил,
Иван Михеевич, что господин Баташов Иннокентий Давыдович купил земли, принадлежавшие
ранее его прапрадеду. А сейчас решил посмотреть округу…
После этих слов лесник
смутился, покраснел и заёрзал на стуле.
– Тебе не гвоздь ли в заднее
место воткнулся? – строго спросил его хозяин дома. – Что-то ты больно резко
переменился…
С горечью подумал: «Вот опять и
господа вернулись».
– Продолжай, – небрежно буркнул
Баташов.
Фёдор рукой вытер пот со лба.
– Подъехал вчера Иннокентий
Давыдович ко мне на своём джипе и сказал, чтобы я показал ему дорогу в
Ивашкино. Мы и поехали, хотя я предупреждал его, что дорога гиблая, тем более
при плохой погоде. Он ответил, что его водитель – ас, а машина вездеход,
поэтому бояться не надо…
– Как, – перебил его Михеевич.
– С вами ещё и водитель был?
– Да,– нехотя произнес лесник.
– Утонул он в трясине вместе с машиной. А нам вот Бог помог в живых остаться.
– Бог да дед Ивашкин, –
поправил его дед.
– Ну а ты, мил человек, уж
поведай мне, какая нужда затянула тебя в Ивашкино? – обратился он к Баташову.
– Во-первых, не ты, а вы,
во-вторых, я не люблю, когда мне задают вопросы подобным тоном, – брезгливо
ответил тот.
– Вот оно что, – сердито сказал
дед. – Я человек лесной, городских, а тем паче заморских обычаев не знаю,
потому за свою жизнь никого не называл на вы и господином, кстати, и до смерти
называть не собираюсь. А если разговор будет в том же духе продолжаться, то
сейчас вы оба пойдёте пешком обратно. Мой предок-то не заводчиком был, а
матёрым каторжником. Я весь в него вышел. Так я говорю, Федор?
– Да, да, – залепетал лесник. –
Я вас прошу, Иннокентий Давыдович, сделать милость… Иван Михеевич уж больно
горячий человек.
Баташов хмуро посмотрел на
хозяина дома, однако, напоровшись на угрожающий взгляд деда, сразу отвёл глаза
в сторону.
– Насколько мне стало известно,
– начал разговор Баташов уже более примирительным тоном, – твои предки, дед,
были каторжниками и крепостными, принадлежавшими моему благородному предку,
царство ему небесное. Они не выкупили свободу, не заработали её честным трудом,
а, напав на охрану, сбежали сюда, переступив все законы… Мы помним, что после
была советская власть, поддержавшая таких закононепослушников и даже сделавшая
их своей опорой. Только ведь не бывает в жизни такого, чтобы рабы правили
своими господами. Поиграли, как говорится, в коммунизм и хватит. Возвратились
прежние времена. Мне сейчас крайне приятно, что я вновь стал владельцем того,
что должно было принадлежать мне по наследству. Только нынешние законы пошли
ещё дальше: они разрешают мне купить другие земли, в том числе и эту, на
которой прижились когда-то преступившие закон люди.
Баташов замолчал, очевидно,
давая деду возможность переварить сказанное им. Если бы в это время он поглядел
на Михеевича, то непременно бы ужаснулся: дедовы глаза горели, как у
рассвирепевшего быка.
Однако дед молчал, с
нетерпением ожидая продолжения монолога новоиспечённого хозяина.
– Вот я и решил, – наконец
заговорил опять Баташов, – поглядеть здешние места и скажу честно, что они мне
нравятся. Потому сразу к делу, я покупаю эту землю. Тебя, дед, обижать ни в
коем случае не собираюсь. Ты будешь здесь смотрителем, чтобы беречь эту
природу, охранять её, не пускать никого сюда. А управляющим сюда на правах
хозяина в моё отсутствие поставлю Фёдора. Построю ему хороший коттедж,
прилежной службой рассчитается…
– Премного благодарен, –
перебил его лесник и согнулся в поклоне.
Михеевич вдруг резко поднял
правый кулак и так же резко опустил его на согнувшуюся спину Фёдора. Тот со
стоном рухнул на пол.
– Не юродствуй в моём доме,
Федя! – гневно сказал дед и перевёл взгляд на Баташова.
– План ты составил хороший.
Опять, значит, господа и рабы, наказание непослушных и другое. Только вот
мой-то предок своей смертью помер, а твой, как мне известно, убит был. Вдруг
история повторится? И места у нас тут гиблые. Вон, вишь твой шофёр с машиной
вместе в болоте утонул, Федя раз мотоцикл утопил, сам еле спасся. А мог бы ведь
тоже утонуть…
– Прошлое прошло, дед. Не будем
его вспоминать. А грозить мне бесполезно: все законы на моей стороне, –
спокойно возразил землевладелец.
Издалека послышался гул мотора
и вскоре напротив дома остановился большой джип.
– Вот тебе, дед, и продолжение
разговора. Приехали за мной мои люди, а за хорошие деньги кто-то указал им
дорогу сюда. Так что сегодня деньги решают всё. А разница между нами в том, что
у меня их много, даже очень много, а у тебя – нет совсем.
Открылась дверь, в комнату
вошли двое верзил в камуфляжной форме.
– Что случилось, Иннокентий
Давыдович? – пробасил один из них.
– В трясину заехали, машина с
водителем утонули, мы с лесником спаслись. Правда, дед помог нам. Хочу его отблагодарить,
отказывается. Ну да Бог ему судья.
Обернувшись к Михеевичу,
Баташов добавил:
– Документы на владение этой
землёй я получу через два дня. Сегодня – вторник, в пятницу утром жди в гости.
Моё предложение относительно смотрителя остаётся в силе. Подумай. Ну а старухам
посоветуй побыстрее на тот свет уйти, чтобы не поганили этот райский уголок.
Ошарашенный происшедшим, Иван
Михеевич не мог сдвинуться с места. В голове крутились непонятные мысли, одна
страшнее другой. Внезапно ему представился каторжный рудник, где он, с цепями
на ногах, рубит руду. Откуда-то доносится громкий раздражающий смех. Он не
видит смеющегося, но по голосу определяет – Баташов. Картина видения вдруг
меняется: рядом с его домом высится огромный особняк, из которого выходит Фёдор.
Женщины кланяются ему в пояс, а он бьёт их по спинам плеткой…
– Ваня, что с тобой? Опомнись…
– слышит он вдруг голос и приходит в себя.
Рядом стоят деревенские женщины
и удивлённо смотрят на него.
– А где гости? – с недоумением
спрашивает Михеевич.
– Уехали, уж минут двадцать
как…
– Пусть едут. А я немного
отдохну.
После этих слов дед лёг на постель и повернулся к стене.
5
– Итак, бабы, я вам всё
рассказал. Видно, не дадут нам умереть своей смертью, – дед замолчал.
Тишину нарушили вначале женские
всхлипы, затем – громкий плач.
– Цыц! Слезами горю не
поможешь! – строго сказал Михеевич. – Наши предки в худших условиях были,
однако выжили. Давайте думать, что будем делать.
– Глядишь, всё хорошо будет,
зря мы только тужим?.. – высказалась одна.
– Нет, – перебила её другая. –
Ты видела, какой он сердитый: и дома наши снесёт, и нас на тот свет отправит.
– Чтоб им в болоте утонуть,
иродам, – сказала третья.
– В болоте утонуть? – вдруг
переспросил Иван Михеевич и задумался. Через некоторое время добавил: – Грех-то
большой, да, видно, деваться нам некуда. Будем, бабы, гать разбирать в болоте,
если сунутся – пусть тонут.
…Утром все пятеро были на
болоте.
– Вот здесь их машина сорвалась
с гати и ушла в трясину. Но это не самое гиблое место. Разбирать надо за изгибом,
там, где мы постоянно кладём новые бревна. Вот там топь страшная.
Топоры, багры, верёвки… – всё
было с собой. Издавна гать прокладывали все жители от мала до велика, в том
числе и женщины.
Поэтому каждая команда Ивашкина
понималась, как говорится, с полуслова и быстро выполнялась.
Однако возраст работников, а,
соответственно, и силы, были уже далеко не те.
Часто отдыхали, после чего
вновь принимались за работу.
– Ничего, – подбадривал Иван
Михеевич, – ломать – не делать. Метра четыре надо разобрать, иначе проскочат на
скорости.
На другой день с утра работа
была продолжена. И опять целый день один старик и четыре старухи вытаскивали из
трясины бревна, соблюдая меры предосторожности, чтобы самим не попасть в
зловещую топь.
– Поднажмём, бабоньки! Сегодня
надо завершить. Завтра утром приедут, – поторапливал дед.
…Стемнело, когда Ивашкин,
разогнувшись, наконец, сказал:
– Всё. Хватит. Собираем
инструмент и уходим. Чтобы ещё снежок выпал…
Утром следующего дня Михеевич,
одевшись по погоде, с ружьём на плече стоял за деревом у края болота. С
удовлетворением в душе отметил, что снег ночью прошёл хороший. Под утро
разошлись тучи, и придавил морозец.
Над верхушками сосен вставало
солнце. Небо было совершенно чистым. Свежий снег сверкал, искрился, слепил
глаза. Над головой, прыгая с ветки на ветку, свистели синички.
Дед до того залюбовался ими,
что и не услышал автомобильного шума. Он просто нечаянно бросил взгляд на то
место, где дорога входила в болото, и чуть не ахнул, увидев джип. Часто
застучало сердце.
Михеевич спрятался за дерево.
«А вдруг в биноклю меня увидят?»
Машина
остановилась. Из неё вышли трое, о чём-то разговаривая. Расстояние до гостей
было достаточно большим, однако Фёдора дед разглядел.
Вскоре
опять все сели в машину, причём лесник – на переднее сидение, и она тронулась
вперёд.
«Указывает
дорогу», – подумал Ивашкин.
По
мере приближения машины к разобранной дороге деду становилось всё больше не по
себе. Его бросало то в жар, то в холод, тряслись руки, сердце колотилось всё
сильнее, шумело в голове.
Вот
они ближе, ещё ближе, совсем рядом…
Джип
вдруг нырнул передом в тёмную жижу и стал медленно тонуть.
Распахнулись
дверцы, раздались душераздирающие крики. Утопающие пытались залезть на крышу
машины…
Иван
Михеевич перекрестился и, выйдя из укрытия, быстрым шагом направился к ним.
Скоро
он остановился на краю трясинной ловушки. Машины уже не было видно, как и её
пассажиров. Только Баташов, ухватившись за оставленное при разборке бревно,
будучи по грудь в жиже, ещё барахтался, пытаясь победить болотную топь.
Он вдруг
увидел Ивашкина, и в его глазах вспыхнула надежда:
–
Дед, быстрее бросай веревку!
–
Зачем? – спокойно ответил Михеевич.
Видно,
только теперь Иннокентий Давыдович понял своё положение. Он истерически
зарыдал, причитая:
–
Иван Михеевич, дорогой вы мой, спасите меня… Озолочу, век благодарить буду…
– Ну
вот, пришло время и меня на вы назвать, – хмуро произнёс дед. – Нет, Баташов,
не хочу я быть твоим рабом. Возврата прошлого не желаю…
Он
повернулся и, не спеша, пошёл в деревню. Слух резало истошное рыдание
Иннокентия Давыдовича.
Ещё
через пару минут над трясиной повисла вековая тишина.
Продолжение публикации произведений лауреатов и дипломантов Волошинского конкурса см. в следующем номере
|
|