Литературно-художественный альманах

Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.

"Слово к читателю" Выпуск первый, 2005г.


 

 Выпуск девятый

 Изящная словесность

 Оригинальный писатель – не тот, который никому не подражает, а тот, которому никто не может подражать.

Франсуа Рене де Шатобриан

 Никита Данилов

ПОВЕСТЬ О ДЕНЬГАХ

(фрагмент)

 Тропинка вела вниз. Тропинка проходила по мосту. Под мостом журчала река. В реке плавали рыбы. На берегу прыгали лягушки. Расплёскивали воду лапками. Как много их было!

Сюда в конце каждой недели привозил Ганса его дед, Большой Ганс, именуемый ещё и Толстым. Часов в десять они садились в Тыргу Кукулуй на третий трамвай, проезжали пять остановок и выходили у Бойни, где старый Ганс останавливался ненадолго в закусочной, опрокидывая в себя три кружки пива и порцию рома, а маленький Ганс – стакан сельтерской с сиропом. После чего, с полными животами, они отправлялись дальше.

Они переходили через железную дорогу, проходили мимо заброшенных складов, поворачивали направо и выходили в поле.

Старый Ганс поднимался на пригорок и, прикрывая глаза рукой, по привычке, оставшейся со времени воинской службы, оглядывал город, расстилающийся на семи холмах, как и Рим. Были видны башни и многоэтажки, разбросанные на возвышенности. Улицы и дома. Мокрые. И обязательный трамвай.

Мы живём там, указывал Ганс своей прозрачной ручонкой на красный домик, окружённый белым забором.

Довольно высоко, говорил старый Ганс. Потом добавлял:

– Лучше жить высоко, чем низко.

Маленький Ганс наклонял голову в знак согласия. Большую голову, сплющенную по сторонам. Свежеостриженную под машинку.

Трамвай спускался по улице, идущей под уклон. То появлялся, то исчезал между домами. Он был не больше спички. Ганс мог закрыть его пальцем.

И всегда они проходили мимо автомобильного парка. Когда приходили, парк был справа, когда возвращались – слева. Ганса это удивляло.

От автомобильного парка шёл неприятный запах бензина. Бензин был большой птицей со смутным запахом. Он попадал в нос и улетал через мозг. Если бросить горящую спичку, она вспыхивала и красиво горела. Её крылья пожирали дерево. Пожирали бумагу. Боялись воды. Не имело смысла валяться в бензине и играть с огнём. Птице нравилась одежда.

Подходя к машинам, по причине астмы, старый Ганс всегда кашлял. Грозил бензину палкой. Несколько собак с лаем вылезали из-под машин. Прислоняли морды к проволочному забору, хрипло лаяли. Провожали их от одного конца до другого. Когда забор кончался, собаки, рыча, возвращались на своё место. И засыпали под раскалёнными от жары моторами. Лаяли во сне, защищаясь от мух.

Собаки лаяли снова и при их возвращении. Лай, как красные языки пламени, с тяжёлым запахом, вырывался из их пастей.

Оставив автомобильный парк позади, Старый Ганс останавливался и снова грозил бензину палкой. Затем отирал с лица пот и вытаскивал из зелёной авоськи, висящей на плече, плоскую, красиво раскрашенную бутылочку. Делал три глотка. Протягивал её и Гансу, но передумывал и снова закручивал крышку.

Ганс протягивал руку за бутылкой, но бутылка уже лежала в зелёной авоське старого Ганса.

– Не спеши, – говорил старый Ганс, застёгивая авоську. – У тебя для этого вся жизнь впереди.

Ганс не очень понимал, на что именно ссылался старик. Догадывался только, что плоская бутылочка предназначалась лишь для взрослых и что осушать её нужно с мерой.

Потом они шагали по шоссе, и через десять минут были на мосту. Опирались локтями на перила и смотрели в воду. Вода текла синими клубами. Скользила по камням. Направлялась к городу.

Даже и здесь они не избавлялись от бензина. Бензин плавал, погрузив в воду голову. Искал рыб. Разгонял камнями.

Вдалеке виднелся город, окутанный мглой и пылью. Город, растянувшийся на семи апельсинного цвета холмах, насыщенных жарой и пылью.

– Он растянулся, как проказа, её не остановишь, – недовольно говорил старый Ганс. Ганс никогда не знал, относилось ли это к городу или к проказе.

– Насытитесь вы по горло, – говорил ещё старый Ганс, потом успокаивался. Снова залезал в зелёную авоську и усаживался справа на старое бревно, наполовину отломившееся от моста, притянув к себе и Ганса. Они опускали ноги с моста, болтали ими в воздухе, бросали куски газеты и трамвайные билеты.

Пара огромных ботинок, потрескавшихся, с оторванной подошвой и кожаными шнурками, качалась рядом с парой новеньких сандалий над водой, покрытой пятнами бензина и смазочного масла.

Жёлтые и зелёные бумажки улетали под мост.

– Деньги, – бормотал старый Ганс. – Деньги...

Рваные купюры скользили по камням, сотни, тысячи, миллионы. Крутились в воронках между масляными и бензиновыми пятнами. Зажжённые спички летели с перил, шипя в воде.

В воде бензин не боялся огня.

– Как пришли, так пусть и уходят, – говорил старый Ганс.

Каждое воскресное утро Старый Ганс бросал в реку пачки старых денег, которые держал под замком в запылённом сундуке на чердаке. Там были и леи, и старые форинты, и шиллинги, на которых ещё были видны пожелтевшие бакенбарды императора Франца Иосифа. Были и рубли со времён Екатерины, лиры и франки эпохи Наполеона. Все эти деньги он бросал в воду.

– Деньги? Деньги? – не понимал Ганс. – Деньги это что? Рыбы? Какие-то рыбы?

– Самые большие рыбы, – отвечал Ганс. – Слышал об Ионе маленький Ганс?

– Нет не слыхал. Кто был господин Иона?

– Человек без денег, – говорил старый Ганс, – всё равно, что река без волн. Не знаешь даже, откуда придут и куда уйдут. И нет от них никакого проку. Господин Иона был господином, который путешествовал по морю. Он ещё ничего не рассказывал про господина Иону?

– Нет.

– А про кита?

– Тоже нет.

– Ещё расскажет.

Старый Ганс снова вынимает бутылочку из сумки, делает один глоток, выливает несколько капель в воду, на пачки купюр, подпрыгивая, кружащихся совсем недалеко от берега. И бросает её в реку.

– Почему не тонет? – спрашивает он. Потом, качая головой, добавляет: – Жаль бутылочку, теперь таких не делают.

Сплёвывает в воду и продолжает:

– Кит – это большая рыба. Огромная. Как Кафедральный Собор. Больше, чем церковь на холме, – указывает он на церковь, что виднеется на возвышенности. К ней надо добавить и церковь в долине.

– Такая большая? И есть колокола? – со сжатым сердцем спрашивает Ганс.

– У кого? У рыбы?

– Да, у рыбы, – вздыхает Ганс.

– Есть, – отвечает старый Ганс. – И она украшена колоколами. Когда плывёт, волны пенятся на колоколах. Весь океан звенит.

– А внутри кита есть иконы, горят свечки? Служит какой-нибудь священник? Есть хоругви, подсвечники, священные книги?

– Может, есть, а, может, и нет, – мудро отвечает старый Ганс. – Я там не был.

– А кто был?

– Господин Иона, – ответил Старик Ганс, снова сплёвывая в воду.

– Кто был господин Иона? – Ганс прицелился в коробок спичек, подпрыгивающий на волнах, бросил в него пуговицу. И пуговица пошла ко дну.

– Хороший и справедливый человек, – ответил старый Ганс. – Хороший человек, который путешествовал по морю. Кит проглотил его и опустился с ним в глубину моря.

– Вдруг он и нас проглотит, – сказал Ганс, и плечи его задрожали от холода.

 

Небо было, как улица, мощёная тяжёлыми булыжниками. По нему бежали облака. Облака бежали и по воде. Огромные, как буйволы с раздувшейся кожей. Их можно было ободрать и шкуру повесить на чердаке.

Под облаками тянулись к востоку тени деревьев.

К востоку клонилась трава.

В молчании блестели камни: чёрные и зелёные. Чёрные и зелёные.

Как буйвол мычал город. Сера и дым.

Теперь ему угрожал кулаком старый Ганс. Кулаком сухим, но ещё полным силы. Он угрожал ему, как собаке или корове.

Он сказал:

– Не проглотит.

Потом продолжал, получше усаживаясь на бревне:

– Господин Иона сидел в нём три дня и три ночи и на коленях молил Господа, Царя небесного, сжалиться над ним. Рыба плыла, и морские колокола вспенивали за ней воду. Тысячи, десятки тысяч колоколов звучали в вышине неба и в глубине моря... Потом кит выплюнул его на берег в порту и оставил там.

– И что с ним случилось? – спрашивает Ганс. – С господином Иона?

– Там, в порту господин Иона был проглочен другой рыбой.

– Какой рыбой, что это была за рыба?

– Огромной рыбой, такой, что в ней мог поместиться и кит. Да, огромная рыба, – добавил старый Ганс. – Рыба-деньги, – сказал он, бросая в воду камень. – Гигантская рыба, туда уместятся все церкви мира. Если бы я мог, я обрызгал бы её бензином и поджёг.

– А где можно увидеть эту рыбу? – спросил Ганс, болтая под мостом ногами.

Ганс болтал ногами над водой, но они качались и под ней, в волнах. В воде были видны и несколько белых облаков, схоронившихся под камнями. Над ними висели ноги Ганса.

– Эта рыба, – сказал старый Ганс, – живёт в порту и глотает множество людей.

– Проглотила и господина Иону? У неё внутри есть иконы, горят свечи, подсвечники? Какие свечи? Какие иконы? Какие подсвечники? Ведёт службу священник? Есть верующие? – продолжает Ганс.

– Ещё какие священники, – отвечает старый Ганс.

– Она и нас проглотит? – снова спрашивает Ганс.

– Нас – нет, – отвечает старый Ганс, нахмурившись.

Его, Старого Ганса – нет, потому что Старый Ганс стар и пьёт ром.

И Ганса – тоже нет, потому что он маленький и не пьёт.

Перевод Светланы Негру