| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск седьмой
Изящная словесность
Слова, которые рождаются в сердце, доходят до сердца, а те, что рождаются на языке, не идут дальше ушей.
Аль-Хусри.
Виктория Кинг
ВИДЕНИЕ
Из нового романа «Мачехи»
Мариям с семьёй жила в большой усадьбе. В подвале находился спортивный зал с тренажерами, бассейном, сауной и просторной комнатой для отдыха. Поправившись, она чаще обычного проводила время в тренинге: растягивалась, качала пресс или плавала часами. Массажистка приходила два раза в неделю и трудилась усердно. Вот и сегодня, после очередного сеанса, мышцы приятно побаливали.
Мариям стояла, не шевелясь, возле зеркала. Недавно она прочитала в журнале, что если разглядывать отражение достаточно долго и представлять себя, какой ты хочешь быть, то с телом происходит нечто магическое и мозг посылает команду организму: «поменяться». Таким экспериментом она решила заниматься каждый день после утренних процедур, потому что свято верила: это не самовнушение, основанное на последних научных исследованиях, а вполне реальная и достижимая цель: преобразиться! В её тридцать четыре года она выглядела хорошо, ей иногда давали не более двадцати, но Мариям знала: ей необходимо претерпеть некую внутреннюю метаморфозу, чтобы жить в мире со своим «Я» и научиться сосуществовать с мужем.
В роли домохозяйки, матери и жены она пребывала слишком долго, интеллект и раненая душа требовали «перезагрузки».
«О каком-таком обновлении я думаю, зачем себе врать... просто я хочу развестись с Каримом!».
Внутри зеркала что-то дрогнуло, помутнело, и вдруг из ниоткуда проявился чёткий образ древней старухи.
Седые космы падали на плечи и шевелились, словно от лёгкого ветерка. Серый хитон ниспадал почти до земли и из-под него выглядывали жилистые с синюшными венами ступни. Руки крест на крест закрывали иссохшую грудь под складками одежды. Глаза на морщинистом лице сияли мрачным светом мудрости. Впавшие губы приоткрылись, голос женщины напоминал шелест листвы в осеннюю ночь.
– Сад, взрасти сад! И цветы счастья оживут..., – шептало видение.
От перенапряжения на лбу Мариям выступил пот, внезапно навернувшиеся слёзы мешали, но она не смела моргнуть, застыла и ждала...
Старуха развела руки, разжала кулаки и из её ладоней посыпались сверкающие ядрышки. Трепеща светлячками во мраке ночи, они падали ей под ноги:
– Дорога в саду легче, чем в пустыне... А камень тяжелее цветка... Разотри камни в прах, ороси водой и семя взойдёт...
Громкий стук в дверь привёл Мариям в чувство. Вздрогнув, она очнулась. Старуха истаяла... исчезла…
– Мариям, ты у себя? – как гром с ясного неба прозвучал голос младшей падчерицы Муслимы.
Сердце мачехи заколотилось в смятении. Суеверный страх смешался с отчаянной злостью: вторжение в то таинственное и сокровенное, что происходило с ней, казалось непростительным. Общение с духами никак не предполагало постороннего присутствия. «Давненько не появлялась, что ей понадобилось?» – мелькнула мысль.
– Сейчас открою! – нехотя отозвалась Мариям.
В проёме двери стояла Муслима в шубке нараспашку, в ярко-розовом укороченном свитерке, приоткрывавшем голый пуп, джинсы заправлены в такие же ярко-розовые зимние сапожки.
– Где отец? Не могу до него дозвониться который день! – раздраженно заявила девушка.
– Он с утра по делам уехал, а в офис ты обращалась?
– Конечно, обычно он мне сразу перезванивает, а тут ни звонка, ни привета, ни ответа, – кипятилась Муслима.
– Что случилось, может, я чем помогу?
– Мне деньги нужны!
– У меня есть немного наличных, я могу дать, – с удивлением ответила мачеха. И вдруг...
Поток слов мощной рекой забурлил, всё более отдаляя женщин. Эмоции сбрасывались в стремнину, и сплав их мог закончиться только грозовым исходом. Попытка Мариям добраться до беснующегося сознания девушки оказалась тщетной. Чего только не довелось услышать!
А всё дело в том, что Муслиме край как загорелось купить яхту.
– Таких средств у тебя никогда не было, и вообще ты нищая, так что уясни, наконец, кто есть кто в этом доме!
«Ох....», – безмолвно простонала Мариям.
– Охмурила отца, а теперь живёшь за его счет! – неистовствовала Муслима.
«О-о-о…», – бежала обида по жилам.
Подержанный катер у причала на реке Белой Муслиму уже не устраивал – её положению в обществе, мол, соответствовала бы только модная американская яхта, за которую не пришлось бы стыдиться, и из окон летней усадьбы будет чем полюбоваться, а членство в яхтклубе таким, как Мариям, и во сне не приснится, так что всё – зряшный разговор, мачеха совсем отсталая, ничего не понимает...
Сердце сжималось, как лист белой бумаги в огне, что, сгорая, превращается в черные хлопья – она любила гадать по ним: что было, что будет, чем сердце успокоится. И ей вдруг впервые в жизни мучительно захотелось иметь сестру или подругу, которой полностью можно довериться.
Взбалмошная Муслима была младшей дочерью Карима, очень капризной, и если ей чего-то хотелось, часами напролёт хныкала и требовала, сперва игрушки, потом наряды; рыдала у отца на плече, добиваясь дорогих заграничных туров, бриллиантов и бог знает ещё чего. Родня называла её «папулиным солнышком», Карим к ней нежно привязан. Сколько раз Мариям уговаривала его относиться к Муслиме построже, но – тщетно. Девочка грубила мачехе за спиной у папеньки и широко распахивала невинные глазёнки, если Карим пытался строжиться. Не ребенок, а колючий чертополох: вонзает шип исподтишка, и радуется, когда удаётся кого-нибудь больно оцарапать.
Однако сегодня циничные откровения падчерицы зашли слишком далеко и глубоко ранили сердце. Хотя в её словах содержалась и толика правды....
Значит, она, Мариям, нищая! Но так ли это? Ведь по закону ей принадлежит половина состояния мужа, а университетский диплом придавал уверенность в завтрашнем дне, она без труда нашла бы неплохой заработок. Есть ещё драгоценности на крупную сумму, их дарили в разное время: родители, Карим, его партнеры, – в основном, на праздники. Да и не в деньгах лишь одних черпает женщина покой души и бодрость духа…
«Охмурила мужика!»… Неправда, она его любила! Но, конечно, думала: выйдет замуж, станет миллионершей, всем на зависть, и наступит красивая и лёгкая жизнь. Карим сам ей сразу же запретил работать, хотя в его маркетинговом отделе, например, она могла вкалывать и получать не хуже других специалистов. Но как бы ни оборачивалась жизнь, свою душу она никому и никогда не продавала.
Возмущение поднималось горячей волной, сжимало горло, мысли мешались, и Мариям пока никак не реагировала на хлёсткие и грубые обвинения. Когда, наконец, заговорила, собственный голос показался чужим – спокойным, грудным и тяжёлым.
– Муслима, в моём доме не принято оскорблять хозяев. Прошу тебя, уходи немедленно!
– Что? Это дом моего отца! – вспылила падчеридца.
– Но и мой тоже. Уходи!
– Ха! Раскомандовалась! Да кто ты такая?! Веры Игнатьевны на тебя нет, но ничего, скоро будет!
«Причём здесь главный менеджер Карима? Ничего не понимаю!» – удивилась Мариям.
– Еще не знаешь, с кем связалась! – злобно бросила ей в лицо Муслима и убежала вниз по ступенькам в вестибюль. Громко хлопнула входная дверь.
«Что всё это значит?» Недоумение Мариям, нащупывая во вспышках памяти разные события жизни, превращалось в подозрение и – о, боже! – разрасталось, как раковая опухоль.
«Стоп... стоп... думай... анализируй... Яхта... Вера Игнатьевна... Нет. Начни с начала... О... Не может быть... Мне надо с кем-то посоветоваться. Родителей годами не вижу. Их редко сюда приглашали... Стеснялась я, что ли? Сколько лет не навещала, и по телефону им почти не звонила. И вот теперь поговорить не с кем и пожаловаться некому... Но как узнать правду... У кого спросить? Кто подскажет... не побоится... Федька?»
Мариям второпях накинула куртку, втиснула ноги в тёплые сапоги и уверенным шагом направилась через обширный двор в сторону подсобных построек. В дальней каморке обитал Фёдор, садовник и неизменный её помощник по хозяйству. Менялась охрана, горничные и кухарки, но Федор «прирос» к дому, к нему привыкли и он казался незаменимым. Вся прислуга побаивалась его, Мариям же поддерживала с ним сугубо деловые отношения, основанные на взаимном уважении. Весною они вместе высаживали цветы и овощи на грядках в дальнем углу огромного участка, и тот прикипел к ней душой. Или, – помнил добро. Она никогда не забывала посылать ему маленькие подарки на праздники и наказывала повару отправлять каждый день еду.
Фёдор – сухонький, но крепкий старик
с окладистой бородой и гривой седых волос. Он редко выходил за пределы ограды и
только на Пасху брал три дня отпуска, исчезал неизвестно куда и возвращался с
корзинкой крашеных яиц и куличами. Никто никогда не видел его пьяным или без
работы. Федька появился в доме за несколько лет до женитьбы Карима.
На её требовательный стук никто не
ответил. Толкнув дверь, она увидела, что комната пуста. Обошла вокруг дома и
заметила меж деревьев старую армейскую куртку. Фёдор подгребал снег к яблоням.
Услышав шаги, старик обернулся и с улыбкой поприветствовал хозяйку.
– С утречком, Мариям Айдаровна!
– Здравствуй... Фёдор, поговорить
надо, – доверительно сказала женщина, пугливо озираясь по сторонам, и кивнула
ему в сторону построек.
Он внимательно посмотрел на неё,
воткнул лопату в сугроб и, мотнув головой в знак согласия, не спеша направился
к каморке. Твёрдо вышагивая следом, она всем своим видом показывала наблюдавшей
за ними охране, что мужику якобы грозит выволочка.
В хозяйстве у Федьки не было ничего
лишнего: узкая кровать, застеленная красным ватным одеялом, стол, два стула,
старая тумбочка и печка. На стене полка с чашками и тарелками, на
двухкомфорочной газовой плите чайник с отбитой кое-где тёмно-синей эмалью.
Иконка Богоматери в правом углу, а на полу обтёртый персидский ковёр и два
массивных кресла, возле одного из них переносной телевизор. У двери – вешалка с
рабочей одеждой и разный садовый инвентарь в бадье.
Когда они оказались в его обители,
он, снимая верхнюю одежду, вежливо предложил:
– Может, чайку поставить?
– Не знаю, – растерянно прозвучал
ответ.
– Присаживайтесь, матушка моя...
Присаживайтесь. Да и в моих ногах правды нет, – дед пододвинул стул поближе.
Мариям села на краешек и крепко стиснула пальцы.
– Фёдор... расскажи мне всё-всё про
Веру Игнатьевну.
– Вот-те на!... Что
рассказывать-то!... Ты уже девять лет с мужем, двух деток-сынов нажила, мужних
дочерей замуж выдала, зачем старое ворошить! – с неподдельным удивлением
выпалил дед.
– Старое ворошить? А какое оно, это
«старое»... знать хочу, Федор!... Сейчас... не уйду, пока не расскажешь!
– Так и говорить-то вроде нечего. Что
так запалилась, мила дочь? Ну, попивает хозяин иногда, однако ж добрый он,
многим помогает... Над тобой сильно по…покуражился, грех был... так ведь отец
он твоим деткам... ничего не поделаешь… перетерпеть надо… Он и до тебя был
сильно злой... лютый...
– Говори... всё говори!
– Дак ты совсем, что ли, ничего не...
– Нет, знала, был дважды женат, но
никогда про подробности не спрашивала, – Мариям задыхалась от охватившего её
волнения. – Что у него с Верой?
– Хм....Вера Игнатьевна уважаемый
человек, богатая женщина, работает с Каримом Ильясовичем долгие годы. Замужем,
двое детей, муж известная личность в городе.
– Фёдор!
– А я, матушка, хозяину был продан
вместе с этими гектарами, так что – верный пёс ему, до гроба. Плохого не скажу,
а правда моя никому не нужна. Так-то вот! – словно закругляя разговор, веско
подытожил старик.
– Как продан? Несуразица полная! Ты
же не раб и не скотина...
– Раб, раб... до конца дней своих.
Да, Карим Ильясович меня от многого уберёг. Верен я ему...
Тут Мариям нутром почуяла – ничего он
больше не скажет. По телу пробежал холодок, она предприняла ещё одну попытку
проникнуть в тайны мужа:
– А что у Карима с сестрой произошло?
– Давняя история. Уж лет десять мир
их не берет...
– Я её дважды видела у свекрови,
случайно. Спрашивала о ней у мужа... Отвечал странно: не твоего ума дело, не
суйся. За все годы ни разу к нам не пришла. Отрезанный ломоть в семье, да и
только... Будто её и вовсе на свете не существует...
– Да... дела... Душа моя скорбела,
когда в госпиталь тебя увозили..., – старик пристально посмотрел на хозяйку.
– О чём ты? Я совсем о другом говорю…
Фёдор встал и покопался за иконой в
углу. Мариям молча наблюдала за ним. Вытащил какую-то бумажку и протянул ей. На
клочке тетрадного листа были нацарапаны номера телефонов, адрес и внизу имя –
«Раиса».
Мариям быстро переоделась,
распорядилась по внутренней связи:
– Подогнать машину к подъезду через
пятнадцать минут!
На вопрос, в какую сторону ехать,
велела:
– В салон.
Она регулярно совершала такие
поездки, делала маникюр, лежала в паровых капсулах и подставляла лицо под маски
престижных парфюмерных фирм мира. Да, да, всё как в лучших домах, как принято у
жён магнатов…
В шубе из чернобурки до пят, в сапожках на высоком каблуке, без шапки, с высоко поднятой головой и легкой улыбкой прошествовала она к серо-голубой «Ауди», села на заднее сиденье и выехала со двора.
Протяжно зазвучала медитационная успокаивающая музыка, навевающая скуку и удивление, каким образом композитору удалось составить мелодию из трёх без конца повторяющихся звуков.
Заведующая Светлана Карповна уже спешила навстречу Мариям с распростёртыми руками. Пожилая располневшая дама обожала свою постоянную посетительницу и всегда была счастлива угодить. Но сегодня Мариям Айдаровна повела себя более чем странно. Она отозвала Светлану вглубь салона, потребовала у той ключи от машины и дублёнку, сказав, что исчезает часа на три и чтобы ни гу-гу...
Заведующая, нечаянно прикоснувшись к
тайнам богатой клиентки, находилась в крайнем возбуждении и заговорщически
кивала головой.
В тесной подсобке обменялись верхней
одеждой.
«Ах... у неё любовник! Свидание...
Батюшки мои! Кто? Молодой, нет? Интрига... За тайны платят... и много...», –
возникали коварные мысли.
Мариям выскользнула с чёрного хода.
Водить она умела, но за руль не садилась уже давно, поэтому часто ошибалась, то
и дело нажимала на тормоза и ехала, как лягушонка в коробчонке: рывками и
скачками на колдобинах разбитой дороги.
Улицу, на которой жила Раиса, нашла
сразу, припарковалась и, миновав консьержа без единого вопроса, поднялась на
третий этаж.
В тишине громко процокали каблуки.
Наконец, она у цели. Остановилась и... не смогла нажать на кнопку звонка.
Отступила на шаг. Задумалась. Уйти восвояси? Повернулась, рука потянулась к
горящему глазку слева от лифта.
Вдруг дверь квартиры распахнулась, –
на пороге стояла Раиса. Седые волосы тщательно зачёсаны назад и крепко стянуты
резинкой. Длинный серый халат с широкими рукавами, распахнутые от удивления
глаза. Кого-то она напоминала…
Внезапное сравнение повергло в
трепет: «Ни дать, ни взять – старуха из зеркала!»
– Мариям?! Что случилось? Я из окна
видела, как ты на машине подъехала, – в голосе Раисы слышалось беспокойство.
– Здравствуйте! – смутилась Мариям.
– Проходи, проходи скорее. Как дети,
Карим? Почему сама вела машину, и без охраны?
– Так получилось. Всё хорошо. Ничего
ужасного! – ответила, продвигаясь вглубь квартиры.
– Чаю хочешь?
Слова прозвучали почти заученно,
ритуально.
– Нет! Второй раз за день
почаёвничать приглашают, а я..., – и тут Мариям смешалась: стало неловко от
своей причуды, этого визита и вмиг взбудораживших сомнений. Паника охватывала
каждую клеточку тела и сковывала движения. Не снимая дублёнку и шапку,
позаимствованные у заведующей салона, села на диван. Раиса молча за ней
наблюдала.
– Вера Игнатьевна..., – выдавила из
себя Мариям.
– Вера!? Она что, опять объявилась?
– Расскажите... пожалуйста. Правду.
– Надо же, столько лет.... ни слова,
ни полслова, ни звонка по телефону... и вдруг – «расскажите правду!». А с чего
ты, собственно, взяла, что я тебе её как на духу выложу?
На Раису смотрели умоляющие глаза невестки, которые постепенно наполнялись слезами. Мариям закрыла лицо руками, её решительность улетучивалась, уступая место обжигающему унижению.
«Зачем она сюда примчалась? В её
частной жизни никто не сможет разобраться, кроме неё самой. Перед замужеством
была очарована Каримом, буквально ослеплена сумасшедшей страстью. Ничего не
видела и не слышала, кроме него. Ради Карима честно пыталась заменить его
дочерям родных матерей, но разве это возможно? Никакие книжки по психологии не
помогут преодолеть неприязненного чувства к чужому по духу и крови…».
Мариям посмотрела в глаза Раисе. Молчаливый диалог продолжался. «Не знаю, – подумала гостья, – почему я решила, что смогу вжиться в роль мачехи. Девочки меж собой не ладили, относились ко мне – вот оно, прозрение! – как к временному явлению. Я так их озадачила – задержалась на целых девять лет!».
На лице Раисы отразились недоумение,
досада, жалость. Она-то хорошо знала подоплеку визита: «Ведь как всё было? Вера
Игнатьевна в доме Карима гостила часто. Умела нравиться детям. Младшая,
Муслима, просто прилипала к ней, а та её засыпала подарками, секретничали
вместе, запирались в комнате. Мариям, конечно, ревновала...».
«А что потом? – вспоминала Раиса. – С
первой женой Карим прожил всего три года, потом выгнал, а дочь Санию оставил у
себя. Никто не знал о причине развода... Женился вторично, прожили пару лет, и
опять разошёлся – не сошлись характерами...».
Наконец, Мариям прервала затянувшееся
молчание:
– Дура я, дура, решила: вот она я,
судьба Карима и настоящая его любовь!
– И ты решила, что до тебя все
женщины были ошибкой? Не задумываясь о будущем, сыновей нарожала, терпела
Каримовы выходки…
– Я думала, всё это минет, а он то
пьяным придёт и отношения выясняет, то устал и хочет один побыть, то исчезнет
на несколько дней и не найдешь, а то вообще на корпорационные совещания уедет
куда-нибудь в Таиланд, на тёплый песочек...
– И ты верила? Тебя никогда не удивляло, что свекровь выказывает такое почтение и уважение Вере?
– Конечно, муж вёл себя странно.
Наверное, это бросалось каждому в глаза. Я ведь тоже всё замечала, только не
хотелось верить дурным предчувствиям... Неужели я была таким посмешищем? – не
отрывая рук от лица, спросила женщина.
Рая вздохнула. Посещение Мариям явно
застало её врасплох и взволновало, а, может, много чего на душе накопилось. Она
решила сказать правду:
– Слушай, четверть века назад Карим встретил у меня в доме Веру, жену моего школьного друга – он привез её издалека. Красивая, стройная, миниатюрная, непохожая на других, голубые с зелёными прожилками глаза, изящные манеры. В общем, покоряла всех мужчин без разбору. Карим её на десять лет моложе.
– И что, между ними сразу возникло
чувство?
– Да нет! Роман развивался медленно.
Брат появлялся иногда на наших вечеринках, собиралось несколько семей, мы все
праздники проводили вместе. Веселились от души, ходили в роддома с
поздравлениями, отмечали дни рождения первенцев...
Раиса умолкла, на лице засветилась мягкая улыбка. Она словно погрузилась в светлое, тёплое марево.
– Да, да, успевали и детей покачать,
и песни спеть, о политике поговорить и потанцевать. На дачах отдыхали, если кто
их имел. Зимой на санках и даже на картонках с горок спускались, летом на реку,
на рыбалку...
– Кариму, кажется, исполнилось
двадцать, когда он повел под венец первую жену, – уточнила Мариям. Он говорит,
свадьбу гуляли несколько дней, и что институт они закончили вместе, а потом
первая дочка появилась…
– Вот-вот! И вдруг разбежались...
Чужая жизнь потёмки, из родни и знакомых так никто и не понял, что произошло.
Только он начал пить в обществе каких-то странных собутыльников. Даже мне
приходилось спускать их с лестницы… Сании несладко жилось, девочка намаялась,
многое ей довелось увидеть, старшей-то…
– А Вера, Вера-то причем? Она когда
появилась?
– В то же время. Карим и Вера
работали в одной конторе. Она же и свела твоего мужа с его будущей, новой,
супругой. Мы думали – одумается, остепенится, заживёт по-человечески, но не
тут-то было! Через полтора года после рождения второй дочери он опять развёлся.
Я беспокоилась за брата, считала, не везёт ему с женщинами. Тогда в стране,
сама помнишь, крупные перемены назревали, люди потянулись к бизнесу и, чёрт
меня попутал, я вдруг пригласила Веру пойти ко мне в партнёрши.
– Зачем же ты их сблизила?
– Не виновата я! Сразу видно, что ты
не в курсе дела. Она долго упиралась, я её целый месяц уговаривала. А дальше –
с нами стал сотрудничать Карим. Однажды я застала их вдвоём и поняла... что
сделала огромную ошибку. Можешь теперь меня ненавидеть или презирать, но тогда
я взаправду думала – брат нашёл свою судьбу, свою большую любовь.
– Представляю, как ты им потакала,
прикрывала их тайные свидания, отпускала её вроде как на обед, а она, конечно,
бежит со всех ног к нему на квартиру, не чает поскорее в его кровати очутиться!
Слушай, что она за обольстительница такая, ведь на десять лет его старше!
– Она всегда окружала себя
поклонниками, обожатели оспаривали место у её ног, до брата были другие и,
хочешь верь, хочешь нет, мужики лебезили перед ней, таяли от восхищения,
поклонялись ей, как иконе. Вот умела она соткать вокруг каждого персональную
паутину: выведывала привычки очередной жертвы, играла на слабостях, потакала им
– и вот бедняга увязает в её сетях на годы!
– По-моему, ей просто хотелось
казаться романтичной. Девочкам, например, она читала стихи, рассуждала о добре,
о вечном. И действительно – выглядела иногда вполне искренней!
– Ну ты и скажешь! По-моему, она
дьявольски умная и притом садистка, мучительница! Брат несколько раз предлагал
сойтись, жениться, но она терзала его, отказывалась, постоянно притворялась,
несла какую-то чушь о долге перед обманутым мужем!
– А мужа она любила?
– Важно, что он любил безоглядно,
поэтому и служил ей пристойной ширмой. Но вскоре наступил предел и Вериному
терпению – Карим попивал, уходил в загулы по нескольку дней. Мы с ней дружили,
она откровенничала со мной: дура, мол, я дура, зачем поменяла послушного и
доброго мужа на пьяницу! Меня такие слова обижали, но я её понимала,
уговаривала брата завязать с его алкашами. Потом я отошла от бизнеса, а Карим с
Верой остались. Производство разрасталось и когда он встретил тебя, он уже был
известной личностью.
– Но на мне-то он зачем женился? И
как хитроумная Вера допустила такой прокол?
– Вера, узнав, забеспокоилась. Нет,
она даже испугалась, возмутилась, плакала. Не хотела верить в измену. Но
прежде, чем предложить тебе выйти за него замуж, Карим всё-таки снова попросил
её развестись с мужем. Однако она упорно отказывалась.
– О, Господи, если б знать раньше...,
– простонала Мариям.
– Нет, ты не думай, конечно, он
пытался уйти от неё, убежать от этой роковой связи, потому и женился всякий
раз, когда она ему давала от ворот поворот.
– Женился столько раз, чтобы… что?
Раиса, но ведь Вере пятьдесят лет исполнилось, не молоденькая девушка, под
Новый год стала бабушкой. Чем она его держит? Объясни... Если любит, почему не
ушла от мужа? Да и муж, как он терпит? Не семья, а дурдом какой-то!
– Перед самой твоей свадьбой Карим
решил со мной объясниться. Я набралась храбрости и спросила, почему он мирится
с таким распутством. Всему городу известно об этом треугольнике. Вера поступала
странно: на светских тусовках появлялась вместе с мужем, а деньги для себя и
детей брала от Карима. Он ничего для неё не жалел, дом помог отстроить,
обставить... Конечно, она и сама зарабатывает хорошо, и работник отличный,
каких ещё поискать – при её-то уме и хваткости! Но муж-то догадывался, что к
чему, а Вера… Вера никогда не разведётся!
– Значит, просто удобно жить при муже
и именитом любовнике. Но тайное всегда становится явным! Их отношения уже ни
для кого не секрет, тем более для партнёров по бизнесу, друзей, родственников.
Но что её удерживает с мужем – не пойму.
– Ты думаешь, на чём держатся браки?
На лени. Жалко нарушать сложившиеся привычки, распорядок дня. Да, да, не
смейся. Что такое эгоцентризм? Прежде всего – леность духа и нежелание
побеспокоить себя, любимого. Кому охота собирать какие-то вещи, что-то
складывать, увозить.
– Обретённый финансовый и бытовой
комфорт не дадут Вере разбить, разметать налаженную жизнь. А вот твой брат –
слепец, ничего не осознает. Околдован, заморочен…
– Да, дорогая моя, сколько семей
связывает только одна ниточка – боязнь поменять заведённый порядок, ритм
повседневного бытия: утром чашка горячего кофе, поцелуй, «доброе утро»,
«устала, было много работы»! И муж Веры, заметь, тоже не внакладе: любимая
жена, всегда сытый, всё в доме есть. Нет внутреннего покоя, конечно. Именно
поэтому он вместе с братом девок снимал, оргии устраивали. Он ведь тоже вроде
как друг Кариму. Вдвоем баб драли, чтоб Вере досадить или себе доказать, что
могут и без неё обходиться. Не разберёшься...
– Как гнусно! Достоевщина какая-то! –
выпалила Мариям.
– Знаешь, в тот вечер откровений я
долго ему рассказывала, как и кто выглядит в их треугольнике. Так он под утро
звонил Вере и попросил тотчас же явиться к нам. Я тогда расхохоталась: «Не
приедет! Шутка ли, в пять утра разбираться с подвыпившим придурком, она в
тёплой постели спит, это надо ж усилие приложить, умыться, одеться, сесть в
машину, мчаться кого-то успокаивать!». Тогда Карим потребовал к телефону её
мужа. Вера спокойненько ответила, что супруг о её любовных похождениях от неё
же и наслышан. И тут брат впал в ярость...
– Взял бы, да от обиды поколотил
Веру… и её мужа!
– Ага! Это он меня избил, синяки с
ладонь месяц не сходили. А самое страшное в то утро – схватил ружье и нацелил
мне в лоб. Видно, решил одним махом избавиться от главного свидетеля его
позора, слабости, никчёмности. Раскусила я его! К тому моменту челядь и охрана
сбежалась, но все они взяли его сторону, никто меня не защитил. Жуткое чувство
– беззащитность, когда понимаешь: ждать помощи неоткуда. Он крикнул: «У меня
нет больше сестры». Вот с тех пор мы и не общаемся. В тот день я подумала:
«Куплено всё: люди, отношения... и продано всё, даже собственным эгоизмом и
обидой торговать можно!».
– За меня тоже никто не вступился,
когда Карим из-за Сании избивал. Стояли, сволочи, как немые, и наблюдали, как
слабую женщину дубасили! – возмутилась Мариям.
– Фёдор увёз меня домой, утешал:
Вере, мол, тяжело будет умирать с такими грехами, на том свете все её мерзости
бумерангом вернутся. Ненавидят её простые люди, видят, как она подпаивает
Карима, как открыто встречается с ним. Грязно и противно! К тому же молва идёт:
хочешь от Карима чего-то добиться, надо Верочку ублажить, понравиться ей, а она
всё представит ему так, что он не откажет. Смешно сказать – один старый
приятель, хороший финанасист, на вечеринке случайно вместо своей тарелки
обглоданную куриную кость в Верину бросил. Она рассердилась, с тех пор брат с
ним не работает. И со мной никто из его свиты не общается – боятся. Только
Фёдор иногда объявляется, про тебя и племянников рассказывает, да мать украдкой
на каждую Пасху куличи присылает. Мариям, зря ты сюда приехала, Кариму
доложат... плохо всё обернется...
– Уже и так – хуже некуда, Раиса, –
со слезами в голосе ответила Мариям. Лицо её горело, на щеках выступил
болезненный румянец, руки стиснулись в кулаки.
– Он с Верой на старой квартире
встречается, обычно в обеденный перерыв... Зачем я тебе это говорю, сама не
понимаю, – тяжело вздохнув, ответила золовка.
– Ну, прощай, пора мне...
Дверь хлопнула, каблуки дорогих модельных сапожек торопливо зацокали по лестнице.
|
|