| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск седьмой
Сибирь - Восточная Европа
Всякая благородная личность глубоко сознаёт своё кровное родство, свои кровные связи с отечеством.
Виссарион Григорьевич Белинский
ВЗАИМОВЛИЯНИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА И ТВОРЧЕСКОГО ОСМЫСЛЕНИЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Объективный исторический процесс глобализации, охвативший современную цивилизацию, проник во все направления жизни мирового сообщества, наполнив новым содержанием суть её развития. Но вовсе не отменил или, если хотите, не отторг тысячелетний опыт человечества. Многие общественные конструкции ушедших времён и сегодня играют роль фундамента и каркаса в «архитектурных» построениях современного общества. То там, то здесь человечество в своём развитии повторяет цитаты прошлого, его ремарки, опыт и ошибки. Время только наращивает мускулы на новых общественных формациях, наполняет их своей духовностью, эталонами и представлениями, одаривает инструментами созидания и развития. Но основополагающие их рефлексии – радость, страдание, любовь, ненависть, зависть, разрушительность и созидательность – эти продукты духа остаются всё теми же, лишь меняя векторы, изощряясь в способах осуществления и целях. Поэтому-то национальный характер как главный проект духовной жизни того или иного общества, сотканный из опыта эволюций, представлений и исторической данности, всегда лежит в основе развития того или иного общества. Именно он – главный мотор, приводящий в движение творчество и жизнедеятельность народов и наций.
Поэтому утверждения особо радикальных антиглобалистов о том, что этот процесс уничтожит национальное, духовное, творческое, или попытка выдать желаемое за действительное, или истерический испуг, который уже вспыхивал в безмерном опыте человечества. Знаменитый бунт против «злобных машин» в старой Англии не остановил стремление к техническому прогрессу, не затормозил экономическое развитие туманного Альбиона и с неожиданной быстротой перебросился на многие страны Европы. Десятки тысяч людей остались без работы.
Но этот объективный процесс и спас
человечество от голода и вымирания. Ту же неотвратимость несёт и глобализация
уже в современной цивилизации. Естественно, этот процесс заключает в себя и то,
против чего выступают антиглобалисты. Но какова бы ни была «оборотная сторона
медали» процесса, меньше всего другого он изменяет идентификацию народов, их
национальное самосознание. Хотя такие споры длятся, и нет им ни числа, ни
конца.
Процесс мирового общественного
развития – суров и неумолим. За продолжение жизни человечества он требует
великих жертв. И не в силах гуманистов остановить это движение. Единственная
задача – найти меры, смягчающие удары объективного исторического шествия.
Нам необходимо определить круг
проблем, которые требуют внимания. Одни положения будут предложены в качестве
констант, другие – для дискуссионного обсуждения. Думается, не менее важно
определить, какие вопросы не входят в тему нынешнего разговора.
Итак: не представлена проблема определения того, что есть национальный характер, как он формируется, однако исходный пункт однозначен – он есть, как и существует всё, что с ним связано; не обсуждается вопрос, на основе чего лучше всего исследовать национальный характер, а предлагается рассмотреть эту доминанту как феномен, позволяющий влиять на массовое сознание путём создания идеологических систем, художественно осмысленных, творчески и технически оформленных. Они настолько убедительны и творчески совершенны, что принимались сознанием как конкретный эталон, побуждение к поступку.
Соответствующая концепция овладевала
общественным сознанием и подталкивала одних к совершению действий, а других – к
одобрению их. Здесь не ставится цель выяснить, имеет ли любая художественная
литература всегда национальную специфику (полемический нынче тезис), или это
относилось к периоду до последней четверти XX века. Именно до рубежа возникшего
процесса – глобализации. Мы же лишь просто исходим из того, что конкретно
русская литература обладала способностью зеркала отражать явления, сознание,
психологию, но (что существенно) также формировать, создавать конструкции, типы,
модели поведения и образ мыслей.
В России на протяжении веков к слову
было особенное отношение. Идея «вначале было слово…» воспринималась более
обострённо русским умом. К просвещённому слову в непросвещённой (в слоях
народа) в XIX веке стране было почти сакральное отношение, а в XX веке в период
советской власти – часто абсолютное доверие. Такое, будто это и есть то именно
«Слово, что было Бог». Литература эстетизировала, гиперболизировала,
романтизировала определённые общественные настроения, порывы и стремления и
материализовала их в некую личность, в своеобразно-собирательный образ, который
и мог стать в сознании народа лидером или вождём, или выразителем тех
вековечных интересов, за которые и «живота своего не жалко», что вряд ли было
возможным в иной стране. И это та самая доминанта, обусловленная историческим
развитием именно русского народа.
Мощный дух и сентиментальность,
патриотизм (живота не пожалеть во имя Родины), способность к героизму и
удивительное умение щедро терять то, чем наделены Богом (Россия большая, её
много), – вот «русский дух, здесь Русью пахнет». Геополитическое положение
сыграло в этом смысле недобрую шутку с великим народом. Но с другой стороны
казалось, что «Простора так много, что маленькому человеку нет сил
ориентироваться» (Чехов в своей повести «Степь»). Безграничность просторов
становилась той защитой, когда казалось, сам Бог сбережёт этот народ. Поэтому и
можно было позволить себе метания, духовные комплексы, вечные поиски смысла
жизни и вечные вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?».
Как бы ни спорили многие
исследователи, литература в России отражает многие существенные черты
национального характера, проявляющиеся в герое, в особенностях национальной
жизни, и отразившиеся в отношении к ней (литературе) читателя, а писатель постепенно
начинает осознавать свою власть над умами, а государство – эту силу стремится
поставить себе на службу, что особенно сильно проявилось в XX веке. Не поэтому
ли потом, в 70-е годы, бросились в иную крайность и зародилось недоверие к
печатному слову и двоякое к нему отношение.
В данной связи нас не волнует,
насколько Татьяна Ларина – русская душою – отразила русский характер крестьян
своей деревни, т.е. здесь не решается вопрос, насколько разнится национальная
психология элиты и простолюдинов (что имеет место и также изучается некоторыми
учёными). Литература в данном случае является источником для рассмотрения иного
вопроса: показать, как русская литература влияла на формирование общественной
психологии, настроений, что именно только в России это и было возможно в силу
особенностей национального характера. В этой связи и хочется осмыслить
проблематику национального, его существования и проявления (хотя известно, что
есть теории, готовые оспорить это).
Стоит отметить статью Д. Лихачева
«Заметки о русском», где он пишет: «Отрицать наличие национального характера,
национальной индивидуальности – значит делать мир народов очень серым…». Важно
и утверждение безусловного наличия этого явления, важно как отправная точка.
Далее в этой статье Лихачев размышляет о древнерусской истории и древнерусской
литературе, в которой русскость была выражена «с наибольшей отчётливостью»,
отмечает, что, хотя национальную идею и национальный характер следует
различать, «огромная роль в создании этих идеалов принадлежит литературе»,
которая, добавим, формировала взгляды, позицию многих выдающихся людей, в
частности, Аввакума, а его мы видим носителем русского национального характера.
В XX веке проблема национального
остро вставала перед философами в связи с трагическими событиями эпохи. Бердяев
в статье «Истоки и смысл русского коммунизма. Русская религиозная идея и
русское государство» хотел понять первородность идеи, с одной стороны, и
источники влияния на формирование процессов в обществе, – с другой. Надо иметь
в виду, что всякое событие изначально рождается, «продумывается» в головах,
затем презентуется соплеменникам с желанием привести их к восприятию идеи и
принятию её в конкретных воплощениях.
Часто, думается, эта самая «презентация» имела именно художественные формы, которые эмоционально катализировали процесс. В этой связи и можно привести мысли Бердяева из вышеупомянутой работы: «Интеллигенция была у нас идеологической… она была объединена исключительно идеями и притом идеями социального характера». Это в полной мере относится к основному «отряду» её – народническим писателям, но также по критическому духу, по нетерпимости (о которой упоминал Бердяев), по жёсткости оценок мы можем отнести сюда и многих классиков, – уж они-то точно были властителями дум. Да, они владели думами просвещённой части населения на тот период (60-90-е годы XIX века), но наступали и иные времена. Это уже ближе к концу XIX века. Сами народники тогда и были готовы популяризировать идеи и нести их в массы. Не сразу успех был на их стороне: как известно, оторванные от народа и малознающие его, они поначалу не были приняты, но пройдёт не так много времени, и их идеи найдут благодатную почву.
А одной из характерных черт этой
интеллигенции был нигилизм (хотя и Бердяев, и Лосский считали его, по сути,
если не в целом чертой национального характера русского народа, то чисто
русским явлением). Тип русского нигилиста был изображен Тургеневым задолго до
массовости этого явления. И здесь интересно задаться вопросом: писатель просто
отразил то, что уже было, пусть и в единичных «экземплярах», или сформировал
(силой эмоционально-эстетического воздействия и влияния) умонастроения и модель
поведения, т.е. насколько литературный образ «ответственен» за последующее
развитие ситуации? Ведь говорил господин Ленин, что роман Чернышевского «Что
делать?» его настолько «перепахал», что чуть ли не подвигнул (помимо и других
причин) на революционный путь.
Можно ли одни формы общественного
развития стереть и заложить в духе и мысли народной другую матрицу, другой
генетический код? Риторический вопрос. Если отталкиваться от оценки Н.
Лосского, что «русские люди могут дойти до крайности в своём смелом искании
новых форм жизни и безжалостном истреблении ценностей прошлого». Здесь можно
согласиться только с первой частью цитаты. Дойти до края той дороги, куда завел
его заблудший ум, смог Раскольников, которого можно считать чисто русским типом
характера именно в этой абсолютной неготовности к поступку и его воплощению.
Тургенев, конечно, отразил одну из черт национального характера, чутко уловив,
показал тип поведения, который очень скоро станет массово-привлекательным. Он
не случайно предлагает Базарову знаменитые слова в «Отцах и детях»: «Наше дело
– почву расчистить, строить будут другие» (сравните с восточным подходом: «не
построив нового дома, не ломай старый»). Однако, что строить и как?
Можно строительство начать и
завершить его всего лишь котлованом (А. Платонов размышлял об этом), можно
добиться больших «успехов» и создать Единое государство (Замятин, «Мы»). И
самое печальное, что эти два писателя предлагали не химеры фантазии, а описали
почти завершённый процесс. Начало его – в голове (пока) у литературного героя.
А платоновские персонажи вообще рождены тогдашней реальностью. И тут надо
признать обоюдность процесса: отталкиваясь от действительности, Платонов
создаёт ужасающую картину мира того периода жизни народа и вместе с Замятиным
рисует жуткий прогноз исторической драмы, где в «Котловане» – начало процесса,
а в «Мы» – его логическое завершение.
Но почему так легко и желанно ломать,
почему термин «ломка» – давно один из самых любимых в лексиконе русского
человека (как, вероятно, и «раскол»?). Наверное, – это постоянная надежда, что
вот сейчас мы близки к победе, как никогда, и ради этого ничего не жалко. А уж
старое сломать – вообще «богоугодное дело», и это – за милую душу. А может, всё
дело в том, что стёрлось это самое понятие «богоугодное дело»?! Но поиск его,
как и града Китежа, – извечная черта русского характера.
Как видим, национальный русский
характер может быть безжалостен к тем, кого он создал. Он сам – царь и бог
народа. Хочет – наказывает, хочет – милует. И никакая глобализация ему в этом
не указ. Именно русская литература гениально зафиксировала великое счастье и великую
трагедию, объединённую в мощный дух национального характера.
Зеркально-пророческую сущность
русской литературы, как и то, что она создавала и отражала национальную
картину, можно подтверждать ещё сотнями примеров, ведь по меткому выражению
писателя Андрея Макина «от русского писателя (а значит, и от русской литературы
– И.Ц.) ждали в одно и то же время и Царствия Божия, и Страшного Суда».
И писатели, и литература отвечали этим ожиданиям, однако в то же время было бы
ошибкой и абсолютизировать роль литературы, и в этой связи справедливы протесты
некоторых литературоведов, которые решительно не согласны с заявлениями, что
революционная Россия просто осуществила то, что проповедовалось русской
литературой.
Процесс гораздо сложнее, глубиннее,
он не должен подвергаться механическому рассмотрению по типу: сегодня
провозгласили – завтра осуществили. Но видеть несомненную возможность русской
литературы схватывать национальную суть и чаяния и облекать их в точные формы и
формулы, думается, необходимо, т.к. в такой степени этой способностью обладала,
пожалуй, только русская литература.
Именно к ней поэтому обращали
драматически жизненные вопросы и получали ответы. А может быть, это казалось,
что их получали… Опять-таки, может, вычитывали желаемое услышать? Однако и это
постепенно было утрачено в последнем десятилетии XX века в силу определённых
историко-литературных причин. А окончательно ушло это чудо взаимопонимания
между литературой и читателем в начале XXI века. Но не глобальные процессы в
мире, а сама мятущаяся душа великого народа не единожды вела его на Голгофу. Не
единожды задавала вопрос носителям её, стране великой: «Русь, куда несёшься
ты…?» – и не слышала ответа. Но и то, что было создано до того, далеко не
исследовано в этом национальном контексте до конца. Осталась огромная
возможность рассмотреть тексты с точки зрения своеобразного метатекста,
имеющего прогностическо-предупреждающую сущность, во-первых, и позволяющего с
учётом отражения национальной специфики в нём рассчитывать модели поведения, –
во-вторых.
Даже серьёзные экономисты
соглашаются, что столь строгая и точная их наука должна была, разрабатывая
системы преобразований, учитывать национальный «акцент». Но как узнать, что
действительно свойственно нации, и какова будет её реакция и поведение в целом
в новых условиях и на новые вызовы? Именно в этом и может помочь такой,
казалось бы, неподходящий источник, как литература. Хотим мы того или нет,
нравится это нам или нет, но литература в России была (именно была) больше, чем
просто художественная словесность. Мы здесь не затрагиваем споры, чем должна
быть в действительности литература. Отмечаем лишь то, что очевидно имело место
быть.
Но сегодня среди всех потерь не погибло творческое начало в народе. Исполнилось требование, проявилось свойство национального характера, который в великой доверчивости своей вдруг ощетинивается, становится на дыбы, вглядываясь в то, что происходит в мире, в то или что посягает на святая святых – дух и неисчерпаемую силу народную. Тут-то и приходит всем известное: «Умом Россию не понять…». Именно в такой связи литературу, думается, и необходимо исследовать.
|
|