| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск седьмой
Сибирь - Восточная Европа
Всякая благородная личность глубоко сознаёт своё кровное родство, свои кровные связи с отечеством.
Виссарион Григорьевич Белинский
Александр Варона
РАСКОЛ И СТАРООБРЯДЧЕСТВО В РУМЫНСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Старообрядческая история – в основном
религиозная. Но это не значит, что её вопросы слишком простые и разрешить их
очень легко. Часто исследователь прошлого старообрядчества находится в трудном
положении из-за того, что ему практически невозможно вникнуть в смысл тонких
богословских и обрядовых вопросов, составляющих сердце духовности староверия. Историк,
плохо разбиравшийся в этих вопросах, не имеющий хорошей богословской
подготовки, никогда не будет в состоянии правдиво описать те факты и явления,
пронизывающие всю историю этого могучего русского духовного движения и часто
будет ошибочно рассуждать о тех или иных событиях этой истории.
Так случалось в прошлом, так бывает и
теперь, в наши дни. Добросовестные, но мало разбирающиеся в русских религиозных
вопросах 17-ого века, исследователи совершают огромные проступки, некритически
воспринимая сведения, находящиеся в различных источниках. А когда речь идёт о
липованах, старообрядцах, проживающих на румынских землях, просто удивительно
какие нелепости могут быть написаны о них даже известными учёными.
Прочитав, например, такие труды как «Lipovenismul – schismaticii sau
rascolnicii si ereticii rusesti» (Липованство – схизматики или раскольники и
еретики русские) румынского епископа Мелхиседека (Штефэнеску) [1] и «Istoria si
sociologia religiilor. Crestinismul» (История и социология религий. Христианство)
[2] Иона М. Попеску, можно уверенно заявить, что румынская историческая наука
наших дней (последний труд вышел в свет в 1996) осталась на уровне 1871 года
(когда напечатан был первый труд) в вопросе липованского населения Румынии, и
даже старообрядчества вообще. То же самое можно сказать и о книге профессора
Петре Давида, которая посвящает почти целую главу старообрядчеству,
рассматриваемого здесь как некоторая секта, оторвавшаяся от тела единой Русской
Православной Церкви [3]. Некоторые авторы даже смешивают старообрядцев с
действительными сектами: хлыстами и скопцами [4].
Такие суждения о старообрядчестве
среди румынских историков далеко не единственны. И это когда в России и за её
рубежами подход к старообрядчеству давно уже существенно изменился.
Ещё известные историки Церкви Евгений
Евстигнеевич Голубинский [5] и Николай Фёдорович Каптерев [6] доказали, в
начале нашего века, несостоятельность многих прежних исторических доводов,
касающихся раскола и старообрядчества. Ближе к нашему времени Сергей Зеньковский
[7] и Борис Кутузов [8] не только подтверждают изменение точки зрения
исторической науки в вопросе раскола, но, своими тщательными исследованиями и
хорошо продуманными идеями, практически дезаргументируют главные исторические
мифы, связанные со старообрядчеством, сложившиеся на протяжении нескольких сот
лет в сознании научного мира.
Конечно, можно быть несогласным с
некоторыми точками зрения этих авторов, но обвинять их в нечестности или в
каких-нибудь пристрастных интересах, в пропаганде раскола или в намерении
разрушить единство и святость Русской Православной Церкви – это уже, мягко
говоря, неприемлемо.
Все вышеупомянутые русские авторы
остались до конца верными сынами господствующей Русской Православной Церкви и
никак и ничем не проявили себя противниками её. То, что на них несправедливо
нападали и ещё нападают защитники «непогрешимости» русской новообрядческой
иерархии и деятельности патриарха Никона и его сподвижников в деле
«исправления» церковных книг и обрядов, ничем не унижает достоинства их трудов.
Напротив, яснее выделяется добросовестность и объективность их исследований по
истории раскола и старообрядчества.
Нельзя не согласиться с Н.Ф.
Каптеревым, когда он утверждает, основываясь на неоспоримые доказательства, что
«осуждение собором 1667 года русского старого обряда было, как показывает более
тщательное и беспристрастное исследование этого явления, сплошным
недорозумением, ошибкою» [9] и что обрядовые «реформы Никона внесли большие
соблазны и смуты в русскую церковную жизнь, от чего она пришла в полное
расстройство».
А это говорит профессор Московской
Духовной Академии, видный представитель православной исторической науки начала
XX-ого столетия!
Но румынские авторы, упомянутые в
начале настоящей статьи, не знакомы даже с творчеством Н.Ф. Каптерева, не
говоря уже о более близких к нашему времени трудах о расколе, принадлежавших
представителям бывшей господствующей Русской Церкви. О работах старообрядческих
исследователей и речи не может быть, так как они совершенно не существуют для
румынских историков, затрагивающих вопросы раскола Русской Церкви.
Они продолжают излагать и утверждать
давно отвергнутые исторической наукой взгляды на этот вопрос из-за того, что
некритически воспринимают информацию, находящуюся в различных трудах русских и
иностранных историков Церкви, механически повторяющих официальную версию бывшей
господствующей в России Церкви о расколе или точку зрения миссионерских изданий
конца XIX-ого столетия, согласно которым патриарх Никон «исправил» обряды и
богослужебные книги Русской Церкви по греческим оригиналам и славянским
«харатейным» (пергаменным) книгам, так как на протяжении веков, начиная со
времён провозглашения самостоятельности и независимости от Константинопольского
патриархата, в её обрядовую и богослужебную жизнь вкрались некоторые ошибки и
заблуждения. Их причина в том, что невежественные русские переписчики и
переводчики неправильно толковали и переводили богослужебные книги и чины
Православной Церкви с греческого языка на славянский.
Деятельность и решительность Никона в
деле «исправления» вызвала сопротивление части клира и верующих, не принявших
патриаршей реформы. Эта самая часть и образовала раскол.
Вышеизложенное объяснение появления
раскола стало на много лет господствующим в русской историографии. Но соответствует
ли оно исторической действительности?
Авторитетный историк Русской Церкви
Е.Е. Голубинский утверждает, что расхождения между русской и греческой
богослужебной практикой середины XVII-ого века произошли не из-за ошибок
русских, а благодаря изменениям Устава самими греками, которые после
Флорентийской Унии (1439), из-за разрыва между русской и константинопольской
церквями, не были целиком проведены в русский Устав [11].
Уже в ранние века христианства
существовали разнообразные уставы и различные тексты церковных служб. В годы
принятия христианства Русью, в Византии господствовало два близких друг другу,
но всё же несколько различных между собою устава – на востоке Византии наиболее
распространённым был так называемый Устав Иерусалимский, составленный св.
Саввой Освященным, а на западе – наоборот, преобладал так называемый Студийский
или Константинопольский Устав. По принятию Россией христианства, греки принесли
туда Студийский или Константинопольский устав, который и стал основой русского
устава, в то время, как в Византии, в двенадцатом и тринадцатом веке,
преобладающим стал устав св. Саввы (Иерусалимский). В конце четырнадцатого и
начале пятнадцатого века, митрополиты московские, – Фотий и Киприан, – первый
из них – грек, а второй – болгарин греческой школы, – стали вводить в России
устав св. Саввы – Иерусалимский, заменяя им Студийский устав, но они не успели
довести свою реформу до конца. Поэтому в русском уставе осталось много древних,
более архаических ранневизантийских черт из Студийского устава, чем в уставах,
которыми пользовались греки четырнадцатого и пятнадцатого века. Так как после
1439 года в России больше не было греческих митрополитов, то русская церковь
так и сохранила до середины семнадцатого века этот переходный устав, в котором
более архаические элементы устава Студийского отличали его от во всём нового
греческого Иерусалимского устава. Но, к сожалению, история перемены уставов, и
в Греческой Церкви и в Русской была забыта, и греки, забывшие Студийский устав,
считали старые черты русского устава русскими нововведениями [13].
Несостоятельность теории ошибочности русской церковной практики XVII века
доказана и в книге Бориса Кутузова «Церковная реформа XVII века, её истинные
причины и цели». Автор, являясь регентом православного (новообрядческого)
русского храма, задумал выяснить вопрос причин русского раскола, так как
новообрядческая литература по этому вопросу не удовлетворяла его желание узнать
правду о давних событиях середины XVII века.
И начал он свою работу, сравнивая
тексты некоторых богослужебных книг дореформенного и послереформенного
периодов. Результат был поразительным. В послереформенных изданиях во многих
местах затемнён смысл слов и выражений, нередки и грубые ошибки переводчиков,
заметно неуважительное, произвольное обращение с текстом, наблюдается явное
ухудшение языковой формы [14]. Углубившись в исследование причин и целей
никоно-алексеевской церковной реформы, Борис Кутузов приходит к следующему
выводу: реформа не была обоснована ни богословски, ни канонически. Она была просто
навязана Церкви искусственно [15]. Подобную точку зрения поддерживают и видные
богословы современной Русской Провославной Церкви, проф. Прот. Иоанн Белевцев
[16] и проф. Н. Успенский [17].
Другая нелепость, перенятая
румынскими исследователями русского раскола от русских миссионеров XIX-ого
столетия, дошедшая до наших дней, касается так называемого невежества, якобы
характеризующего дониконовских церковных справщиков, ставшего, по их мнению,
главной причиной «искажения» древних православных обрядов в России [18]. Эти
справщики, протопопы Аввакум, Иоан Неронов, Лазарь и другие, ставшие после
реформы Никона защитниками старины, и внесли при патриархе Иосифе в русские
печатные церковные книги ошибки и искажения древних православных чинов и
обрядов. Поэтому пришлось патриарху Никону исправлять эти ошибки, которые
станут потом предметом защиты невежественными противниками его реформ,
во-первых, вышеупоминаемыми протопопами «справишками», которые, восставая
против реформы патриарха, в существе дела отстаивали творения своих
невежественных рук [19].
На самом деле, как доказывает Н.Ф.
Каптерев, вышеупомянутые лица, Аввакум, Неронов, Лазарь и другие никогда не
были книжными справщиками и вообще никогда к книжной справе никакого отношения
не имели, а древние православные обряды и чины в России никогда и никем не
портились, но существовали в том самом виде, в котором они были приняты от
греков вместе с христианством.
Третий крупный исторический миф о
расколе и старообрядчестве основывается на положении, что главная причина
русского раскола стоит в обрядоверии защитников дониконовской церковной
традиции и что именно это обрядоверие породило раскол [21]. Но тема обрядоверия
старообрядцев нуждается в пространном и обоснованном разборе, так как до сих
пор не существует общепринятого мнения в том, что касается существования, а
также исторического и богословского определения этого феномена. Но, безусловно,
можно утверждать, что современная историческая наука [22] не склонна считать
старообрядцев обрядоверами, а русский раскол XVII-ого века – следствием
обрядоверия их предков. Напротив, большая часть серьёзных исследователей
старообрядчества отмечает реальные духовные мотивы, побудившие значительную
часть русского общества XVII-ого века не принять реформы патриарха Никона, за что
многие защитники старины поплатились слишком дорого: ссылками, мучениями и даже
смертью.
А что говорят сами старообрядцы о
расколе, причинах его возникновения и последствиях? Ещё протопопы Аввакум, Иоан
Неронов и их сподвижники в посланиях, челобитных царю и проповедях настойчиво
отвергали идею испорченности русских богослуженых книг и обрядов, так
решительно поддерживаемую реформаторами. Хотя их доступ к историческим данным
или источникам был весьма ограниченным, они вынуждены были, таким образом, опираться
на канонические и святоотеческие творения или черпать аргументы из
богослужебной практики в пользу их суждений.
В XVIII-ом веке старообрядческая апологетическая литература, пользуясь современной исторической методологией и безупречной логикой, а также – обширным кругом источников, ясно опровергает все нападки представителей официального православия, причём во многих случаях последние не были в состоянии принести достоверных аргументов для опровержения старообрядческих суждений. В XIX-ом и в начале XX-ого столетий расширяется круг аргументации у старообрядцев, появляются новые методы и новые задачи, полемика не ведётся только с миссионерами или между различными течениями старообрядчества, но и с представителями интеллигенции, неправо рассуждающими о расколе и старообрядчестве.
Эта весьма обширная литература
совершенно неизвестна в Румынии, по другому нельзя объяснить продолжение
повторения румынскими авторами изжитых теорий миссионерской школы исследования
старообрядчества, и отсутствие даже упоминания о старообрядческой
апологетической литературе или хотя бы трудов наиболее известных
старообрядческих авторов XX-ого столетия о причинах и последствиях раскола,
какими, например, были В. Сенатов, В.П. Рябушинский, Ф.Е. Мельников или епископ
Арсени (Швецов). К этому можно прибавить и отсутствие интереса к официальной
точки зрения Старообрядческой Церкви, изложенной в неоднократно печатавшейся с 1991 г. брошюре «История
старообрядческой Церкви – краткий очерк».
Остановимся на трудах В. Сенатова и
Владимира Павловича Рябушинского и на вышеупоминаемой брошюре.
В.П. Рябушинский в небольшой, но
весьма любопытной и полезной для историков раскола книге «Старообрядчество и
русское религиозное чувство» отмечает, что раскол произошёл не из-за спора об
обряде, а из-за разногласий о духе веры [24], причём автор довольно ясно
излагает неразрывную связь между духом и обрядом, основываясь на богословских и
исторических данных. Сначала он определяет, что означают эти два термина, а
потом внимательно рассматривает возникновение православного обряда, пытаясь
разъяснить его сущность. «Подробный и беспристрастный анализ истории
религиозного чувства и благочестия, – говорит Рябушинский, – позволяет
неопровержимо установить факт связи духа с обрядом в народных массах, и тот же
самый результат получается при исследовании жизни отдельных людей. Ведь каждый
из нас в повседневной жизни, на своих знакомых и окружающих, может наблюдать
как отмирание духа в человеке, замена идеальных стремлений материальными
интересами сопровождается небрежностью в соблюдении обрядов. С другой стороны,
человеку, полному духа, естественно выстаивать продолжительные службы, не
чувствуя их длинноты, не уставать класть поклоны, соблюдать посты без
напряжения. Нужна большая сила духа, особенно в теперешних условиях, чтобы
хранить обряд: исполнение его – проверка духа… На земле обряд нужен духу, хотя
последний в иерархии вселенной стоит выше первого. Пренебрежение к обряду один
из частых случаев той ошибки обшей, которая заключается в мнении о
бесполезности низшего для высшего и способности высшего заменять низшее при
всех условиях и во всех случаях [25]».
Читая подобные строки, невольно
возникает мысль: можно ли обвинять старообрядцев в обрядоверии, ведь такой
подход к обряду никак нельзя приравнять к слепому поклонению ему, а напротив,
его надо рассматривать как весьма взвешенным, разумным и, почему нет,
правильным.
Такой точки зрения придерживается и
известный старообрядческий писатель В. Сенатов. «Церковная жизнь, – утверждает
он, – как и жизнь вообще, выражается мелкими, иногда едва уловимыми чертами, но
эти незаметные черты, эти микроскопические штрихи слагаются в правильное,
отчётливое, легко читаемое очертание, в один удивительно сложный и возвышённо
жизненный организм – тело. Не только вероучение, как непреложная истина, но
даже едва уловимая форма букв, которыми переписано изложение этого вероучения,
свидетельствует о вере, о духовно-нравственном проникновении в веру». [26]
Очень интересна у В. Сенатова
трактовка происхождения старообрядчества. Он показывает, что «вопрос о
происхождении старообрядчества всегда ставится неправильно» [27], так как в
основу его кладётся момент отделения старообрядцев от никоновской церкви, не
указывая предшествовавшего момента или события, побудившего хранителей старины
отделяться от приемлющих новые обряды и чины. Старообрядческий писатель
приходит к выводу, что нужно говорить не о причинах происхождения
старообрядчества, а «о причинах разделения древней старообрядческой церкви,
сохранения её духа в народе русском, о причинах необыкновенной живучести и силы
этого духа, о причинах и свойствах церковного перелома, совершившегося при
патриархе Никоне, и безжизненности, полной неудачности, при всём видимом
блеске, этого перелома». [28]
Официальная точка зрения
Старообрядческой Церкви в том, что касается «исправления» церковных книг и
обрядов, хорошо обоснованна с богословской и исторической стороны и согласна с
научными достижениями в этом вопросе.
«В старину не было типографий, книги
переписывались. В России богослужебные книги, – гласит “История
Старообрядческой Церкви – краткий очерк” – писались в монастырях и при
епископах особыми мастерами. Это мастерство, как и иконописание, почиталось
священным и выполнялось старательно и с благоговением. Русский народ любил
книгу и умел её беречь, как святыню. Вот почему сохранившиеся до нас
многочисленные рукописи старого времени отличаются чистотою и красотою письма,
правильностью и точностью текста. В древних рукописях трудно встретить помарки
и зачёркивания. Замеченные в прежних книгах существенные погрешности были
устранены ещё до Никона, когда в Москве начала действовать типография.
Исправление книг велось с большой осторожностью и осмотрительностью. Совсем
иначе повелось исправление при патриархе Никоне. На соборе в 1654 г. было решено исправлять
богослужебные книги по древним греческим и древним славянским, на самом же
деле, исправление производилось по новым греческим книгам, напечатанным в
иезуитских типографиях Венеции и Парижа. Об этих книгах даже сами греки
отзывались как об искажённых и погрешительных.
Таким образом, деятельность Никона и
его единомышленников свелась не к исправлению древних книг, а к их изменению,
точнее говоря – к порче. За изменением книг последовали и другие церковные
нововведения» [29], касающиеся богослужебной практики, т.е. чинов и обрядов
Русской Церкви.
Выходит, что старообрядческая позиция тождественна с мнениями, научно проверенными, современных новообрядческих исследователей. [30] Это означает, что далеко не все представители новообрядческой церкви согласны с теориями о старообрядчестве, проповедуемыми бывшими миссионерами и перешедшими в румынскую историческую литературу о расколе, о которой мы упоминали в настоящей статье.
Из вышеизложенного материала, охватывающего наиболее известные труды по истории раскола и старообрядчества, выходит, что продолжать проповедовать псевдо-научные теории ошибочности дониконовской богослужебной практики, невежества защитников старых обрядов или их обрядоверия, как это делают упомянутые в настоящей статье румынские авторы, не только нелепо, но и весьма вредно для научной исследовательской практики, так как эти теории легко могут распространятся среди исследователей и читателей, а это не принесёт никакой пользы делу честного и правдивого исследования раскола и старообрядчества. Имея это в виду, румынским церковным историкам и исследователям раскола и старообрядчества следует пересмотреть взгляды на причины и характер раскола, так как многие их подходы не соответствуют современным требованиям исторической науки.
В заключении нужно сказать, что раскол и старообрядчество в современной церковно-исторической науке не представляют больше как явление чисто формалистическое, появившееся на почве обрядовых и формальных споров. Напротив, старообрядчество представлено часто как мощное духовное движение русского народа, направленное к защите и сохранению древних православных традиций духовной и культурной жизни русского народа. Внешние формы защищались старообрядцами потому, что они имели свою внутреннюю, таинственную, символическую сущность, отражающую объективное внутреннее единство догмата.
Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с патриотическими сочинениями, специально посвящёнными истолкованию внутреннего смысла всех деталей храма и церковного богослужения, с трудами блаженного Симеона Солунского. Онтологическая связь между материальным и идеальным, формой и содержанием, сущностью и явлением исключала возможность всецелого усвоения бытийной значимости только вербальными формами религиозной жизни, их отождествления с полнотой сущности, по сравнению с которой невербальные формы случайны и малозначащи. Сущность христианства не сводится к доктрине, словесному изложению учения – это целостное бытие души и тела, устремлённых к исполнению воли Божией. [31]
Вот такое значение имели обряды в старообрядчестве. Их неразрывная связь с учением Церкви придавала им особую ценность, что делало их в глазах народа святыми. А так как всё святое заслуживает особого почитания и хранения, сторонники старых обрядов готовы были претерпевать всевозможные лишения, чтобы сохранить и передать их в чистоте и непорочности своим потомкам.
Примечания и библиография
1. Melchisedec (episcop al Dunarii de Jos), Lipovenismul, adica
schismaticii sau rascolnicii si ereticii rusesti, Imprimeria Nationala,
Antreprenor C.N. Radulescu, Bucuresti, 1871.
2. Ion Mihail Popescu, Istoria
si sociologia religiilor. Crestinismul, Editura Fundatiei «
3. Diacon prof. Petre I.
David, Calauza crestina pentru cunoasterea si apararea dreptei credinte in
fata prozelitismului sectant, Editura Episcopiei Aradului,
4. Cosmin Lucaciu, Aurelian
Teodorescu, Din istoria si traditiile lipovenilor, Bucuresti, 1998, p.
25, 26, 30, 37-39.
5. Е.Е. Голубинский, К нашей
полемике со старообрядцами, Чтения в обществе истории и древностей
российских, 1896, т. I, часть III.
6. Н.Ф. Каптерев, Патриарх Никон и
царь Алексей Михайлович, Сергиев Посад, 1909-1912, т. I-II.
7. Сергей Зеньковский, Русское
старообрядчество. Духовные движения XVII века, Москва, «Церковь», 1995.
8. Борис Кутузов, Церковная
реформа XVII века, её истинные причины и цели, часть I-II, Издательский
отдел Древлеправославной Поморской Церкви, Рига, 1992.
9. Н.Ф. Каптерев, указ. соч., т. 2,
с. 529.
10. Там же, с. 5.
11. Е.Е Голубинский, указ. соч., с.
45.
12. Там же, с. 46 – 48.
13. Сергей Зеньковский, указ. соч.,
с. 174.
14. Борис Кутузов, указ. соч., часть
I, с. 8.
15. Там же, с. 6.
16. Прот. Иоанн Белецев, Русский
церковный раскол XVII столетия, Доклад на церковно-научной конференции
11-19 мая
17. Проф. Н. Успенский, Коллизия
двух богословий в исправлении русских богослужебных книг в XVII веке,
Богословские труды, XVIII, Москва, 1975.
19. Этой точки зрения настойчиво
придерживался известный «расколовед» проф. Н.И. Субботин, а также миссионеры
господствующей в России церкви, собравшиеся вокруг журнала «Братское слово».
20. Н.Ф. Каптерев, указ. соч., т. I,
с. 2.
21. Этой точки зрения придерживались
вышеупомянутые миссионеры, но и исследователи совсем другого умственного
склада: Е.Е. Голубинский, П. Смирнов, Я.Н. Щапов. Ближе к нашим дням мы
встречаем это у А.В. Карташева в его «Очерках по истории Русской Церкви»,
Москва, Терра, 1992 (новое переиздание труда, изданного в Париже в
23. Ответы Александра диакона (
24. Сергей А. Зеньковский, указ.
соч., с. 22.
25. В.П. Рябушинский, Старообрядчество
и русское религиозное чувство, Москва – Иерусалим, «Мосты», 1994, с. 16-17.
26. В. Сенатов, Философия истории
старообрядчества, Москва, 1995, с. 63.
27. Там же, с. 60.
28. Там же, с. 65.
29. История Старообрядческой
Церкви – краткий очерк, Издание Старообрядческой Митрополии, разные годы.
30. С.А. Зеньковский, Б. Кутузов,
прот. Иоанн Белевщев, Н. Успенский и др.
|
|