| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск седьмой
Роман с продолжением
Искусство романиста заключается в том, чтобы из короткой истории сделать длинную.
Феликс Поллак
Николай и Светлана Пономаревы
ГОРОД БЕЗ ВОЙНЫ
Роман
(Продолжение)
12
Сидеть на асфальте, несмотря на
холод, шедший из его глубин, хотелось бесконечно. Пусть идёт время, пусть что-то
происходит вокруг, пусть начнётся война, бомбёжка, землетрясение – он не
встанет. Потому что так жить нельзя. Должно быть что-то, чего человек не должен
делать ни при каких условиях. А если делает – он не человек…
– Саша, это ты? – послышался вдруг
знакомый голос.
Сашка испуганно поднял голову. И
увидел над собой удивлённое девичье лицо с жёлто-зелёными глазами и редкими
веснушками.
– Катя, – сказал он.
Это было как будто сотню лет назад.
Вспомнился Корпус. Экскурсия старших гимназических классов к кадетам первого
года обучения: какие-то полудетские конкурсы, показательные стрельбы, вечером –
танцы. Катя Краева. Дочь капитана Краева. Бант в длинной косе, глупое хихиканье
с подружками и упорные, завороженные взгляды на Сашку. На танцах, когда девочки
приглашали, она сунулась было к Сашке, но он разгадал её намерения и поспешно
удрал из зала на улицу. Потом Катя стала по поводу и без приходить к отцу на
работу. Вдруг оказалось, что у неё проблемы с правописанием, а она собиралась
поступать в университет. Краев попросил Сашку вечером помочь Кате разобраться с
какими-то правилами. Они сидели в пустом полутёмном классе: Катя и Сашка с
учебником, а через две парты, улегшись на скамеечку, дремал Илья, без которого
Сашка уже никуда не ходил. У Сашки от общения с Катей осталось впечатление, что
не правописание её занимает, а он сам, и огромное чувство неловкости, потому
что как общаться с девушками, он не знал. Но всё это было давно, и уже месяц он
Катю не видел. И не должен был видеть никогда. Когда ты не из гвардейского
Корпуса, когда ты голоден, грязен и разбит, нормальным девушкам незачем с тобой
общаться.
– Я видела, как ты под машину попал,
– сказала Катя. – Сильно ушибся?
– Нет, не сильно, – буркнул Сашка.
– Не ври, – она вытащила из кармана
платок, – на, а то у тебя кровь носом идёт. И вообще, в случае аварии у
человека шок бывает. И он тогда даже с переломами может некоторое время ходить.
Ты уверен, что у тебя ничего не сломано?
Сашка был не уверен. Он молча взял
платок и приложил к носу.
– Пойдём ко мне, я недалеко живу, –
лицо у Кати стало решительным. – Там и разберёшься, что с тобой.
– Катя, я не могу к тебе пойти.
Понимаешь…
– Да всё я понимаю. Папа про тебя
дома рассказывал. Тебя выгнали из Корпуса. Все подумали, что ты в Бельск хотел
убежать.
– Хотел, – Сашка усмехнулся, – а ещё
я хотел весь город отравить, а из центра сделать южные развалины. А ещё…
– Саша, – прервала его Катя, –
успокойся, пожалуйста. Я не верю, что ты мог предать город. Мне папа всё
рассказал. Это всё твой друг виноват, Илья. Мне он, кстати, никогда не
нравился, – Катя протянула ему руку. – Пойдём, сейчас у меня дома никого нет.
Мама на дежурстве в поликлинике, а папа в части. Придёт поздно. Пошли, не
бойся.
Сашка вздохнул и, проигнорировав
протянутую руку, поднялся сам.
– Телефон у тебя есть? – делать у
Кати ему было нечего, но от неё можно было позвонить домой.
– Да, идём, – подбодрила его Катя.
Он пошёл за ней, стараясь не очень
хромать, и придерживая одной рукой окровавленный платок, а другой рёбра.
– А где ты сейчас устроился? –
спросила Катя.
– В танковом училище, – соврал Сашка.
– Да-а? – Катя с сомнением покачала
головой. – А чего ты без формы и одежда у тебя дымом пахнет?
– В самоволку ушёл. Надел, что
подвернулось, – Сашка разозлился. – И вообще, я к тебе домой не просился. Не
веришь – не веди.
– Ладно, ладно, – заторопилась Катя,
– подумаешь, обиделся сразу.
Они шли по длинной улице, названия
которой Сашка не мог вспомнить, хотя бывал здесь. Просто было это давно, а,
может, и вовсе не было. Не было у него никакого дома, никакого Корпуса, а
девочка эта, что идёт рядом, ошиблась и приняла его за другого.
Катя, между тем, всё время говорила,
взволнованно всплёскивая руками:
– А папа долго переживал свой
перевод, даже сейчас ещё переживает. Только он нам ничего не говорит, но я
вижу, он сам не свой. Пятнадцать лет в Корпусе служил, а его выгнали. Ведь он
не виноват! Получается какая-то несправедливость. А ещё он о тебе вспоминал.
Жалеет, что так получилось. Хотел даже место тебе подыскать, но друзей у него
теперь почти не стало. А это ему очень обидно!
Сашка кивал, поддакивал и даже
пытался улыбнуться.
– Пришли, – наконец сказала Катя.
Сашка осмотрелся: они оказались на
улице, застроенной красными двухквартирными домами. Катя открыла калитку у
одного из них.
– Заходи.
Сашка прошёл в комнату через
крохотную полутёмную прихожую. Комната оказалась длинной и мрачноватой. Может
быть, из-за тёмно-коричневых обоев, может, из-за тяжёлых штор на окнах. А
может, просто день такой был: хмурый и неясный… Стояли в комнате диван, кресло,
низкий столик с разбросанными по нему газетами и шкаф. Ещё из комнаты вели три
облупившиеся двери. Две из них были приоткрыты, и Сашка увидел кусочек
кафельного пола в ванной и книжные полки от стены до стены в другой комнате. В
кухню вела полукруглая арка. Над аркой болтался мохнатый помпончик на
верёвочке.
– Это Кузька, домовёнок, – объяснила
Катя, проследив Сашкин взгляд. Она подошла к помпончику и повернула его: к
серой шёрстке были пришиты пуговицы-глаза, – он приносит удачу. Ты давай,
заходи.
Сашка разулся, и боком, стараясь,
чтобы не видно было дырок на носках, приблизился к дивану. Над ним висела
картина – нарисованный масляными красками гвардейский Корпус, и несколько
фотографий. Одна из них Сашке была знакома: Краев в аудитории Корпуса. Снимали
совсем недавно.
– А это кто? – спросил Сашка, увидев
фото незнакомого молодого человека в форме парадной роты.
– Это мой брат, – Катя вздохнула, –
только он погиб пять лет назад. Его как тебя, Сашей звали… А я уже на курсы
хожу при университете. Чтобы уж точно на тот год поступить. Только папа меня
всё на факультет права отправляет, а мама на медицинский. А я не хочу. Хочу на
естественный. У меня и подруга там есть. Они сейчас крыс разводят. Ты видел
крыс? Они такие животные забавные! Человека совсем не боятся. Слушай, а ты чего
в университет не поступишь? Ты ведь так хорошо учился.
– Я поступлю, – сказал Сашка, не
сводя взгляд с погибшего сына Краева. – Потом.
– Поступай на философа, – предложила
Катя. – Самый интересный факультет. Я бы сама пошла, но туда оценки все
отличные нужны. У меня там тоже знакомый учится. Он мне на день рождения книгу
редкую подарил. Представляешь, ещё довоенную. Библия называется. Там такие
имена смешные! Навуходоносор, например. Ха-ха.
– Да, очень смешные, – подтвердил
Сашка.
– Ну ладно, – Катя показала ему в
сторону ванной, – ты сходи, посмотри, что у тебя там ушиблено и помойся заодно.
А то мало ли, заражение какое-нибудь. Я тебе полотенце дам.
Сашка взял полотенце и покорно
поплёлся в ванную.
В ванной его поразило огромное зеркало во всю стену. Он включил воду и стал медленно раздеваться. Больше всего он боялся увидеть себя после стольких приключений. Под рёбрами действительно был большой кровоподтёк, да ещё синяки на руках и ногах не то от драки с Женькой, не то от мешков, которые они грузили у падальщиков. Но страшнее всего было лицо. Сашка выглядел ничуть не лучше Витьки Шиза: те же ввалившиеся щёки и круги под глазами. Да ещё из носа течёт. Увидев себя со стороны, он удивился, как Катя вообще не побоялась вести его домой… Тёплая вода уже наполнила ванну до краёв – Сашка погрузился в неё и закрыл глаза. Ему казалось, что он уже много лет не был в тепле… Время шло, а он всё лежал и грелся.
– Ты скоро? – крикнула из-за двери
Катя. – Ты там живой?
– Живой, – нехотя отозвался он.
– Ну, давай быстрее, я уже чай
приготовила!
Сашка выдернул пробку и мрачно
смотрел, как убывает вода, серая от грязи. Потом он долго стоял под душем,
думая, как всё странно. Выходит, Краев всё-таки не поверил в то, что Сашка
предатель. А как тогда с Ильёй? В то, что предал Илья, поверили все. А может,
всё-таки это неправда, и Илья погиб в буре, не собираясь бежать в Бельск…
– Наконец-то, – Катя сидела на диване
перед маленьким столиком и прихлёбывала чай. – Я думала, ты там жить
останешься. Садись, ешь. Я тебе хлеб маслом намазала. А хочешь колбасы?
Представляешь, в семь часов пошла за колбасой, три часа стояла и мне последней
досталась. А если бы после вышла, уже бы и не досталось. Раньше папе в Корпусе
выдавали паёк, а там всё было. И колбаса, и соевое масло, и жир. А теперь стало
сложно – платят только деньгами…
– Я колбасу не люблю, – соврал Сашка
и взял хлеб.
Он изо всех сил старался есть не
торопясь, но ничего не получилось. Катя дала ему второй бутерброд, потом
третий:
– Ты, Саша, не обижайся, но вид у
тебя всё-таки какой-то беспризорный. Вас что, в танковом училище совсем не
кормят?
Сашка чуть не подавился:
– Я болел просто.
– А в самоволку зачем побежал?
– К маме, – Сашка отвёл глаза, – она
всё с сердцем мается, ей надо меня видеть почаще…
– Ну и отпросился бы у своего
начальства. Что они там у вас, звери, что ли? Отпустили бы! – Катя
подозрительно прищурилась. – Мне один знакомый сказал, что из любой ситуации
можно разумный выход найти. Нужно только хорошо подумать.
– Может быть, – Сашка вздохнул.
– А мы недавно строение головного
мозга проходили… – Катя принялась разъяснять Сашке особенности строения мозга.
Сашке стало тоскливо. Конечно, Катя над ним не насмехалась. Но почему-то
говорила только на темы, которые Сашку задевали. Прострелил голову парню, ел крыс…
И если бы Катя знала, кто он на самом деле и сколько зла сделал, никогда не
стала бы общаться. Прошла бы мимо, старательно отворачиваясь. И все люди: и в
магазине, и на улице отвернулись бы. И мама. Что бы она сказала? Сашка
поёжился. И делать у Кати ему нечего. Нужно бежать, сейчас же… Только вот
бежать не было сил. Сашка вдруг почувствовал себя таким слабым, что встать со
стула самостоятельно, пожалуй, сейчас не смог бы. Бутерброды и чай сделали своё
дело, подарив ощущение сытости, безразличности. Ничего делать, говорить, думать
больше не хотелось. Нужно было бежать, а хотелось остаться подольше, нужно было
говорить правду, а хотелось лгать, нужно было вслушиваться, а слух
атрофировался…
– Тебе плохо? – спросила Катя,
прервав свой монолог. – Ложись-ка на диван. Вдруг у тебя какое-нибудь
сотрясение мозга.
Какое-нибудь… Самое настоящее. Иначе
объяснить всё происходящее вокруг невозможно. У него сотрясение ещё с бури в
степи, и всё остальное он набредил… Сашка устроился на удобном диване,
свернувшись комочком. Катя подкатила кресло и села рядом. «Кресло на колёсиках…
– лениво подумал Сашка. – У нас тоже такое было. Давно. И я на нём катался,
пока от колёсиков ничего не осталось. А ещё папа хотел купить дом. Купить дом и
родить ещё одного ребёнка. То есть ребёнка мама хотела. Девочку. Она бы выросла
и стала как Катя, а я бы стал офицером…» Сашка задремал, а проснулся, когда
вновь услышал Катин голос.
– Смешно, – сказала Катя, – а ты мне
нравился больше всех в Корпусе. Ты такой был… Не как все кадеты. А помнишь, ты
мне стихи читал из учебника. Здорово читал. Помнишь?
Сашка пожал плечами:
– Стихи – ерунда. Их я сейчас ещё
лучше читать могу. Хочешь?
Катя кивнула. Сашка помолчал минуту и
на языке пустынников прочитал стихотворение, смысл которого заключался в том,
что маленькая мышка радовалась жизни, потом её съел коршун и тоже радовался.
Так чья же радость справедливее?
– Это про любовь? – спросила Катя,
когда Сашка замолчал.
– Про любовь к естественному
факультету университета.
– Ты вырос, – сказала Катя задумчиво.
– Какой-то взрослый стал… А про Бельск – это ведь неправда? Я папе верю, но
лучше ты мне скажи!
– Конечно, неправда.
– Тогда надо было объяснять. Надо
было доказать, что ты прав, – глаза у Кати заблестели. – Если человек прав, он
всегда это доказать может. Надо только постараться.
– А папа твой почему доказать не
смог? – оборвал её Сашка.
– Ах да, папа, – глаза погасли, Катя
отвернулась.
– Мне надо позвонить.
– Звони. Телефон в прихожей.
Он вышел в прихожую, снял трубку,
помедлил, и стал набирать свой номер:
– Дядя Витя, это я, Саша, – заговорил
он бодрым голосом, как только на том конце ответили. – У меня всё хорошо, я
как-нибудь заеду к маме. Передайте ей, ладно?
– Саша, ты откуда звонишь? – спросил
дядя Витя серьёзно.
– Из Корпуса.
– Ты должен сегодня приехать домой,
слышишь?
– Сегодня? – Сашка растерянно
помолчал. – Но я не могу.
– Парень, не дури! Все уже знают, что
ты не в Корпусе. Тебя, между прочим, полиция ищет. Так что давай бегом домой.
Сашка испуганно повесил трубку.
Сердце колотилось как сумасшедшее. Значит, мама всё знает! Значит, ей кто-то
рассказал. А она подумала, что он потерялся и заявила в розыск… Стало страшно,
а потом сразу очень легко: теперь не придётся идти в развалины. То есть
придётся, но только для того, чтобы сдать форму и удостоверение. И попрощаться
с Кешей. А потом можно будет спокойно вернуться домой. Опять всё хорошо! Он
опять станет прежним, будет жить нормальной человеческой жизнью и ему никогда
не придётся воровать. А мама его простит. Конечно, простит… Вернувшись в комнату,
Сашка понял, что тупо улыбается.
– Чего сияешь? – подозрительно
спросила Катя.
– Я выбрался из такого дерьма, – на
языке пустынников ответил он, и добавил: – Мне так повезло!
– Видно, тебя всё-таки сильно машиной
ударило. Ты себя странно ведёшь. Тебе нужно к врачу обязательно.
– К врачу? – он начал было смеяться,
но вдруг перед глазами встал бьющийся в судорогах Хнык, Витька с его бредом,
другие ребята из бригады, а главное – тот, убитый им месяц назад. Сашка бегом
понёсся в туалет. Приступ рвоты мучил долго, потом он упал на пол и заплакал.
«Мама, ты думаешь, что всё знаешь.., – подумалось с горечью. Солёные слезы
капали на голубой кафель, и Сашка видел всё, как сквозь увеличительное стекло:
– Мама, ты, конечно, волнуешься, напридумывала себе, что со мной могло
случиться. Но представить, где я был на самом деле, ты не сможешь никогда»… Он
встал, умылся и осторожно приоткрыл дверь. Катя стояла рядом.
– Тошнит? – заговорила она. – Это у
тебя точно сотрясение. Я знаю, сама в детстве с турника падала – рвало жутко.
Давай ты хотя бы дождёшься маму. Она всё-таки медик.
– Лучше бы меня пришибло насмерть, –
грубо отозвался Сашка. – А ждать мне некогда.
В тягостном молчании он натянул
куртку. А потом Катя сказала:
– Ты приходи, как захочешь.
– Если получится, – Сашка взялся за
тяжелую металлическую ручку. – До свидания.
Он вышел на улицу и шёл, стараясь не
оглядываться, хотя почти физически чувствовал, что Катя стоит на крыльце и
смотрит ему вслед. Наивная, добрая девчонка. «Ты видел крыс? – он усмехнулся. –
Варёных или жареных?»…
Идти обратно в развалины совершенно
не хотелось. Тем более дом был так близко. Стоило, наверное, просто пойти
домой. Пусть Кеша разбирается с его формой. Но… шаг в сторону дома, и Сашку
накрыла ледяная волна страха. Уверенность, что мама простит, вдруг пропала. А
что если начнёт упрекать или тяготиться им, предателем? Да и даже если простит,
что делать дальше? Устраиваться уборщиком в её школу?
Сашка шагал в сторону оцепления. Нет,
надо успокоиться, привыкнуть к тому, что придётся вернуться домой… Ближе к
первому кордону Сашка остановился. Здесь могли стрелять. Все мысли сразу
вылетели из головы. Осталась основная: как пробраться живым. На удивление, было
тихо и даже фигур в мышиной форме нигде не было видно. Сашка пролез через
колючку… Ни здесь, ни южнее ему так никто и не встретился.
В их комнате вкусно пахло, а Кеша
помешивал в кастрюльке какое-то варево.
– Ты где там застрял? Я тебя, между
прочим, полчаса по городу искал. Думал, ты потом без меня оцепление не
обойдёшь. А вернулся, оказывается, его сняли.
– Я девчонку знакомую встретил, –
Сашка подвинулся ближе к огню. – Кеша, я домой ухожу.
– Совсем? – ничуть не удивился Кеша.
– Совсем.
– Ну, всего хорошего. А всё-таки, это
тебя твоя девица надоумила?
– Нет, я сам.
Кеша лёг на свою постель:
– Ну, ты сегодня, надеюсь, не
попрёшься? Автобус ещё не ходит.
– Сегодня не попрусь.
Потом Кеша рассказывал, как сначала
поискал Сашку, а потом решил идти домой. Украденные деньги он потратил на
ампулы для Хныка и большой куль перловой крупы.
– Тащил и радовался, – рассказывал
Кеша, – а пришёл, оказывается, пайки выдали. Мы их ещё долго наверх заносили.
Видел в комнате у Олега с Хныком нишу в стене? Там раньше кладовка была, и
сейчас кладовка, только дверь мы прочную навесили, и замок там теперь хороший,
а то мало ли – растащат только так!
Сашка думал, что Кеша уже забыл о
многодневном голоде и радуется жизни, как всегда.
– Ох, и житуха теперь пойдёт, –
мечтал тот. – Ты, конечно, уже дома будешь. Оставь адрес, кстати, может, зайду.
В большой комнате стоял шум и гам –
туда набилось человек пятнадцать из нескольких бригад. Спорили, курили,
матерились. Пьяный Лёва уже валялся под столом. Несколько других парней тоже
выпивали.
– Чего сидите там, как отбросы, – со
смехом кричал Хнык Сашке с Кешей, – айда в карты играть!
– Неохота смотреть, как водку жрут, –
отмахнулся Кеша. – Я трезвенник. Давай, Санёк, тут по-тихому смахнёмся на
марку?
– Я не умею, – признался Сашка.
– В карты не умеешь? – Хнык из
коридорчика ввалился в их комнату и разглядывал Сашку, как невиданное животное.
– Правда, не гонишь?
– Не гоню, – Сашке стало неловко. –
Ну не умею, что здесь такого?
– Он у нас правильный, – объяснил
Кеша, – он не пьёт, не курит, в карты не играет и к девушкам не пристаёт. И
красть ему стыдно.
– А мне не стыдно, – простодушно
сказал Хнык и вдруг достал из кармана горсть слипшихся карамелек. – Вот, украл.
Хотите?
– Жри сам, диабет зарабатывай! –
засмеялся Кеша.
– А что такое диабет? – Хнык опасливо
посмотрел на карамельки.
– Страшная болезнь это! Весь язвами
покроешься и сдохнешь, как собака. Такое часто от ворованных конфет случается.
– Ты врёшь, – решил Хнык и сунул
конфеты в рот. – От жрачки не дохнут, дохнут с голоду.
– Вот и я так решил, – вспоминал
Кеша. – Мне мама говорила: не воруй конфеты, это плохо. А кому плохо? Мне от
этого только хорошо было.
Они молчали, пока прожевавший конфеты
Хнык не спросил:
– А ты, Саша, правда, ещё не того, ну
с бабой…
Сашка посмотрел на Хныка круглыми
глазами. Только таких разговоров ему и не хватало!
– Пошёл вон, урод, – расхохотался
Кеша. – Пни его, Сашка, а то он тебе такого наплетёт про свои подвиги! Ему бы
книжки писать – врёт, как жрёт!
Буйство в квартире продолжалось почти до самого утра – Сашка слышал пьяные голоса, короткие драки, смех. Потом все уснули кто где, и он тоже смог закрыть глаза.
13
Утром Кеша разбудил Сашку,
немилосердно дёргая его за воротник:
– Вставай, задрыга! Общий сбор
объявили, наверное, боёвка будет!
– Какая боёвка, мне же домой…
– Скорее, Олег разберётся, кому куда,
– Кеша натянул форму и стал какой-то взрослый и непривычный. – Шевелись,
разлёгся, как трупак!
Сашка тоже напялил форму и сунулся в
комнату Олега. Тот доставал из ящика стола какие-то списки.
– Олег, я сегодня домой собирался!
– Домой? – Олег подумал. – Я на тебя
пайку на месяц получил. Так что сегодня тебе надо присутствовать. А когда эта
ерунда закончится, сразу и уйдёшь. Только ты на боёвке не сильно высовывайся, а
то ещё пристрелят напоследок.
Сашка хотел что-то сказать, но понял,
что бесполезно…
– Бежим на запад, – объяснил по
дороге Кеша, – помнишь, я тебе говорил: там немного места расчищено, типа плаца
и дорога есть. Туда кондоры на тачках могут подъехать. Сейчас получим задание и
оружие. Если хорошая боёвка, денег не хило дают, может, даже по сотне на брата!
Площадка когда-то была широкой
дорогой, возле неё сохранилось несколько кирпичных трёхэтажек, одна из которых
была выкрашена в чёрный цвет. На табличке у входа золотой краской было
выведено: «Штаб военизированной службы обороны «Штурм». Вокруг штаба были
разбиты клумбы с уже засохшими цветами. На площадку стекались массы штурмовиков
в чёрных одеждах. Некоторые выглядели даже щеголевато в аккуратной форме, у
других форма была заношенная, выцветшая, несколько групп появились на площадке
в рваных куртках неопределённо-серого цвета.
– Это самые обсосы, – пояснил Кеша. –
Бухают по-чёрному и маковой соломкой балуются. Таких, бывает, спецотряд
подчищает, чтобы заразу какую не разнесли.
К площадке, на которой спешно
выстраивались парни, подкатил новенький синий джип. Оттуда вылез маленький
невзрачный человечек с усиками и бородкой. Одет он был в чёрный костюм из кожи,
фуражку и превосходные сапоги. На груди у него болтались какие-то медали. Рядом
с ним были здоровенные парни с автоматами и несколько мужчин в штатских
костюмах. «Не голодают», – отметил про себя Сашка.
– Видел, – прокомментировал Кеша, –
это и есть Тоффельт. Говорят, он из простого штурмовика выслужился до генерала.
Мужик классный, речи нормальные толкает, сейчас послушаешь. Он только гвардию
не любит, говорят, его из Корпуса со свистом вышвырнули.
Бригады выстроились, всего
штурмовиков было человек восемьсот. Рядом с Витькиной группой оказались группа
Серёги Волкова и громадного цыганистого парня с длинными нечёсаными волосами.
– Это – Горилла Тим, – продолжал
трепаться Кеша. – Он одной рукой три кирпича сразу ломает, а однажды ворону
живую разорвал на две части. Вот с таким дружбу водить классно!
Тем временем Тоффельт забрался на
балкон третьего этажа штаба и молча встал, глядя на толпу из-под густых бровей.
Все, как по команде, затихли.
– Защитники нашего города! – голос
патрона был негромкий и вкрадчивый. – Настали тревожные времена! Чуждые нашей
культуре секты заполонили окраины! Эти секты ведут разлагающий образ жизни, а
порой и опасный для нас! Разве мы можем выйти на улицу, не опасаясь за свою
жизнь? Разве мы не боимся за своих матерей? Разве мы не боимся за своих подруг?
Вы можете не обращать внимания на мои слова! Пусть! – Тоффельт говорил уже
громче. – Но эти сектанты придут к вам и вырвут ваше сердце! Вы были голодны! Вы
мучились от холода и страха! У вас не было денег, чтобы кормить семью, чтобы
купить себе хорошую одежду!
– Да-а-а!!! – раздалось на площади.
– Вы знаете, кто виноват во всём
этом?
– Не-е-ет!!!
– Я скажу вам! Проклятые сатанисты и
хиппи – вот наши враги! Они опасны для города! Они опасны для свободы! Они
опасны для нас! Они предали нас! Они не хотят нашей победы и проповедуют мир!
Мы пойдём и разорим их отвратительное логово!!! Все они умрут!!!
– Да-а-а!!! – кричала толпа.
– Надрать сукам жопу!!! – заорал
Витька.
– Однажды утром мы выйдем на улицу и
вдохнём полной грудью чистый воздух! Мы увидим чистое небо! Мы услышим песни
победы! И тогда мы узнаем счастье! Мир будет нашим и никаких выродков на нём не
останется!
– Да-а-а!!!
– Мы очищаем город от всякой сволоты!
Мы чистильщики!!! Мы штурмовое братство – самое свирепое братство на свете!!!
– Да-а-а!!!
– Если я струшу – я сдохну!!! –
Тоффельт свесился с балкона и посмотрел на толпу. Взгляд его был дик и ужасен.
– Сдохну!!! – радостно закричали
штурмовики.
– Если струсит мой друг – он
сдохнет!!!
– Сдохнет!!!
– Кто за, покажите мне свои руки!!! –
Тоффельт перешёл на громкий крик, голова его дрожала от напряжения, ноздри
раздувались.
– Да-а-а!!! – орали все, поднимая
руки.
– Да-а-а!!! – Сашка сообразил, что он
кричит вместе с другими.
– Получите оружие и приступим!
Кондоры расскажут каждой группе, кого им убивать! Командоры получат оружие, и
очистка города начнётся! А после каждый получит по тридцать марок!
– Ура-а-а!!! – раздался дружный крик.
– За дело, ребята! – Тоффельт вскинул
над собой сжатый кулак и ушёл. На площади творилось нечто невообразимое: парни
продолжали орать что-то, глядя на уже пустой балкон. Потом ринулись в разные
стороны – каждый к своему командору, и Сашка понял, что его запросто могут затоптать.
– Клёво! – Кеша волочил Сашку за
собой. – Вставим этим тварям!
Сашка побежал за другом, слабо
соображая, что они сейчас должны будут делать. Он ничего не имел против хиппи и
не понимал, чем они угрожают лично ему. У одной из трёхэтажек вполне вменяемый
Витька раздал им оружие: изрядно поцарапанные автоматы Калашникова и гранаты.
– А гранаты зачем? – спросил Сашка.
– В подвалы стучаться, – злорадно
пояснил Шиз. – Увидишь, что в подвале хипаны логово свили – кидай.
Сашка сунул гранату за пояс,
перебросил автомат за плечо и отошёл.
– Ну, – крикнул Кеша, – айда к
магазину, помнишь, проходили? Они там жируют, твари обкуренные! Вон Хныка летом
заловили – отметелили, как тряпку. Отомстим за другана!
Но Витька повёл отряд в другой район.
Там находился притон «Злых хиппи», который необходимо было вычистить.
– Там человек сорок, – сообщил
Витька. – В основном девки, так что надолго это не затянется.
– Что с девками будем делать? –
спросил Женька Коньков. – Неужели грохать?
– Конечно, грохать! В девках самое
зло! – пояснил Шиз. – Мы должны помочь обрести их мятущимся душам покой.
– Витька шутит, – добавил Олег. –
Сказали, если сдаются, то в плен брать. Их потом пустынникам продадут, или
«Красным братьям» на плантации.
Сашка мрачно молчал всю дорогу.
Происходящее совсем перестало ему нравиться. На окраинах стало очень шумно. То
и дело где-то происходили перестрелки, рвались гранаты. При приближении к
притону перестрелка стала слышнее: где-то близко строчил пулемёт.
– Хорошая у хипанов пушка, – сказал
Кеша со знанием дела. – С броневика сняли!
– Там уже группа Гориллы, – сказал
Олег.
– На чердаке двухэтажки засел хипан с
пулемётом, – сказал подбежавший парень из группы Тима. – Там у них как бы
крепость. Надо гранатомёт.
– Есть гранатомёт, – сказал Олег. –
Что ещё?
– А ничего, – продолжил парень, – мы
хранилище быстро взяли – там только один урод сторожил, старикан, так ему Тим
так вмазал, что тот, кажись, уже дуба дал. Потом побежали в общагу. Ну, общага
у них маленькая, в один этаж. Там, короче, мужики стрёмные, зачуханные, и бабы
тоже такие. Тим заходит – первого хрясь: зубы на пол, второго – бац! Там мы,
короче, позабавились. Ну, остальных заперли в подвале. Они, наверное, до сих
пор ничего не поняли, такие закумаренные. А вот в клуб уже не прорвались – нас
засекли, кричат: «Чего надо?», а Силос наш, придурок, шарах туда из
гранатомёта. Они, короче, очухались. Кричат нам: «Псы, свиньи, хрен нас
возьмёте», и давай из пулемёта шпарить.
– А Тим где? – спросил Олег.
– Он в общаге.
– Ещё чего-нибудь есть?
– Есть у них ещё типа магазина за
общагой сразу, только мы пока туда не полезли, надо сначала здесь всех
замочить.
– Командор берёт гранатомёт и вместе
с Янсеном идут к Горилле, – скомандовал Олег. – Я, Лёва и Коньков сейчас
полезем на развалины, пощупаем их с юга. Ерхов идёт в хранилище и оттуда
прикрывает нам задницу. Бери пару гранат и, если там есть подвал, то
«постучись».
Сашка пожал плечами и пошёл в
хранилище, которое было рядом. Пулемёт, молчавший некоторое время, снова начал
стрелять, из развалин донеслись автоматные очереди, потом прогремел взрыв, и
пулемёт замолк. Хранилище оказалось зданием с одним подъездом. У двери лежал
человек с пробитой головой. Наверное, тот самый старик сторож. Сашка перешагнул
через труп и, хрустя стеклом побитых лампочек, зашёл в подъезд. Подвала не
было. В подъезде пахло сыростью и коноплёй. Сашка немного потоптался у порога и
нерешительно направился вверх по лестнице. Отворив дверь, он прошёлся вдоль по
коридору и, наконец, подняв автомат, заглянул в одну из комнат. Окна были
плотно заколочены. В углу лежало несколько матерчатых тюков. Чуть в стороне
стояло пианино с выломанными клавишами и шкаф с какими-то железками. Сашка
пошёл дальше. В других комнатах также ничего существенного не обнаружилось:
пёстрые футболки со знаками «Пацифик» на полпуза, жёлтые куртки с надписями
«Мир и дружба», прочая ерунда. Тут же лежали различные радиодетали, куски
железа, цветочные горшки и много шприцев – одноразовых и стеклянных… В конце
концов Сашка присел на тюк в комнате с единственным открытым окном. Стрельба
практически прекратилась. И тут в коридоре послышался чуть слышный шорох.
Подняв автомат, Сашка осторожно подошёл к двери. Там кто-то очень тихо крался.
Сашка, открыв дверь плечом и не глядя, дал очередь так, как их учили – на
уровне груди предполагаемого противника. Раздался громкий плач. Плакал
мальчишка лет семи. Он лежал на полу у самой двери. «Промахнулся, – облегчённо
вздохнул Сашка. – Совсем нервы плохие. А если бы свой кто шёл?» Он медленно
вышел к пацану и наклонился.
– Пожалуйста, дяденька, не
убивайте!!! – крикнул тот.
– Ты какого фига здесь делал? Ты что
ли хиппи? – спросил Сашка, но ребёнок твердил только одно: «Не убивайте».
– Да на кой ты мне сдался! – Сашка
поднял пацана за грязный свитер и собрался втолкнуть в комнату, но тут на лестнице
послышался громкий топот.
– Стой, – закричал Сашка, – застрелю!
– Свои, скотина! – раздался в ответ
голос Лёвы.
Сашка облегчённо опустил автомат.
– Какого хера ты тут застрял? Мы уже
закончили! – рыжий появился в конце коридора и, увидев пацана, спросил. – Это
что за обсос?
– Не знаю, – сказал Сашка. –
Наверное, его к пленным надо?
– К пленным, – Лёва подошёл совсем
близко. Выглядел он странно. Как будто выпил или накурился перед боёвкой. – Лев
пленных не берет!
Сашка с ужасом увидел, как рыжий
прицеливается, и заорал:
– Ты что!
Но Лёва не шутил. Пацан упал на пол,
закрыв голову руками, и громко закричал.
– Стой! – Сашка вцепился в
«Калашников», отводя его дуло в сторону. – Стой, урод!
Они боролись не больше минуты – Лёва
то опять прицеливался, то дуло автомата было направлено в сторону. Наконец,
раздался выстрел и наступила давящая тишина.
– Может, и тебя замочить, сука? –
идиотски хохотнул Лёва. – А я замочу, я таких как ты, маменькиных сосунков,
знаешь сколько… И спишем на хипанов.
Сашка медленно поднял свой автомат и дал очередь. Потом ещё одну. Лёву отбросило в сторону – на обломки кирпича в углу коридора. Сашка перевёл «Калашников» на одиночные, подошёл к лежащему Лёве и выстрелил ещё один раз – в голову. Потом бросил автомат на Лёвино тело. У подъезда послышался разговор: разговаривали Олег с Кешей. Сашка метнулся в комнату и выпрыгнул в окно. Никого из ребят поблизости не было. Только в клубе хиппи раздавались нечеловеческие крики. Да то ли существуя в реальности, то ли лишь в Сашкином сознании, звучал над развалинами Витькин «Аум-м-м»…
14
Весть о победе как будто гналась
вслед за Сашкой. Он бежал от этой победы как от чумы, но то тут, то там
слышались крики «Ура», хохот, стрельба в воздух. Потом он был пойман
незнакомыми парнями в чёрной форме с тёмными пятнами на рукавах. Ему орали в
лицо: «Победа!», а он вырывался и снова бежал. Бежал от этой победы, победы над
злом, которое сейчас лежало в коридоре хранилища в луже крови. Победы над злом,
которыми якобы были эти несчастные хипаны, ныне безжалостно добиваемые Гориллой
Тимом. Спрятаться было некуда, оставалось только убегать…
Недалеко от выхода из развалин Сашка
поскользнулся и упал. «Может, и тебя замочить, сука?» – снова и снова хохотало
рядом. Зачем? Зачем было убивать этих наркоманов? Зачем было убивать Лёву? Кому
это было нужно? Зло победило зло? «Кузница героев… Если я струшу – я сдохну…
Проклятые хиппи и сатанисты! Дяденька, не убивайте!» С неба вдруг посыпалась
мелкая снежная крупа. Налетел ветер и закрутил вокруг Сашки белую спираль, словно
стараясь спрятать его ото всех. Он вжимался в землю и понимал, что сходит с
ума. Вокруг грохотал невозможной силы звук. Вокруг неслись чьи-то крики и его
собственный крик. «Аум-м-м», «Там всего человек сорок», «Ты теперь наёмник и
станешь стрелять, куда прикажут!» «Мама! Мамочка!!! Где ты?! Спаси меня! Я буду
вести себя хорошо! Я буду…»
– Эй, братан! Тебя чё, подстрелили?
Сашка с трудом поднял голову.
– У тебя все ноги в крови.., – над
Сашкой возвышался усатый мужик в штурмовой форме с нашивкой «Спецотряд». – Я
думал, хипаны ранили.
– Нет… Я убил… – сказал Сашка. Мужик
внимательно осмотрел его и улыбнулся.
– Работа у нас такая, братан.
Мужик ушёл. Поднялся и Сашка. Он
действительно был в грязи, штукатурке и Лёвиной крови. Мрачно посмотрев туда,
где штурмовики праздновали победу, он пошёл прочь.
В центре снег посыпал сильнее. Белая
крупа падала на грязь и превращалась в грязь. В этом законе была самая большая
справедливость: нельзя оставаться белым в грязи. Ещё больше замешивая городскую
грязь сапогами, поскальзываясь и проваливаясь в лужи, Сашка шёл домой. Туда,
где мама. Уже было всё равно, что она скажет. Пусть испугается, поплачет,
осудит. Потом всё равно простит. Прохожие смотрели на Сашку с удивлением,
ненавистью, страхом, расходились в стороны, переходили на другую сторону
дороги. Прохожие жили в другом мире, таком же грязном, но по-своему уютном. Они
мало что знали о сегодняшней боёвке. Мама, наверное, тоже ничего не знает.
Памятник воину на площади Свободы,
заснеженный и безмолвный, гордо смотрел на север, отвернувшись от развалин. У
этого воина было героическое прошлое. Он не убивал детей, он не унижался перед
«Красными братьями», не воровал. Он побеждал в честном бою, за это его и
воссоздали в камне. Сашка вскинул руку в приветствии кадетов. Памятник
посмотрел грозно и не ответил.
Идти оставалось совсем не долго.
Дойдя до угла своего дома, Сашка остановился. В окне их комнаты горел
электрический свет. Сашка стоял и смотрел, почему-то ожидая, что вот-вот мама
выглянет и увидит его. Потом подбежал соседский кот, который узнавал Сашку
безошибочно и тут же принимался тереть спину об его ноги. Кот недоверчиво
нюхнул чёрные форменные штаны, заляпанные грязью и кровью, и поспешно скрылся в
подъезде. Сашка вошёл за ним.
В подъезде было мрачно и тихо. Тётя Лиза
снимала с подоконника горшки с цветами.
– Здравствуйте, – тихо сказал Сашка.
– Сашенька! – горшок с пыльной
традесканцией щёлкнул об пол и разбился. – Саша, нашёлся! Ты не ранен? Где ты
пропадал? – ещё множество обязательных женских вопросов понеслось Сашке в
спину, но он отвернулся и пошёл к себе, на второй этаж. Дверь открыл незнакомый
молодой человек в утеплённой тельняшке. За его спиной Сашка увидел чужое
зеркало, чужую полочку для обуви, и толстую рыжую собаку.
– Тебе чего? – спросил парень.
– Мне? – Сашка тупо помотал головой.
– А я…
– Саша, – осторожно сказала из-за
спины тётя Лиза, – пойдём к нам.
Потом он сидел на кухне, на большом
мягком диване, и, как будто сквозь вату в ушах, слушал, что рассказывает ему
дядя Витя:
– Все думали, ты совсем пропал,
парень. Позавчера и похоронили. Не хотел тебе по телефону говорить…
Сашка смотрел на треснувшую чашку на
столе и глотал слёзы. Тётя Лиза обнимала его и, кажется, покачивала, как
ребёнка. «Это я виноват, – подумал он. – Я долго не звонил».
Он вымылся в душе, застирал форму,
поел – куски странно застревали в горле, и тётя Лиза отвела его в маленькую
комнатушку, переделанную из кладовки. Там помещался только узкий диванчик.
Сашка упал на него, уткнулся в домашнюю, с цветочным узорчиком подушку, и продолжал
плакать.
– Что теперь будем делать? – говорила
за стеной тётя Лиза. Дядя Витя отвечал глухо и неразборчиво. «Что со мной
делать… – Сашка ещё больше сжался. – Какая теперь разница»…
Когда за окном уже стемнело, а Сашка
лежал совсем тихо, отрешённо разглядывая узор на обоях, в комнату вошёл дядя
Витя.
– Пойдём, парень, в твою квартиру
сходим.
– Зачем? – почти с ужасом спросил
Сашка.
– Ну, они вещи ваши держат, возьмёшь
чего надо.
– А кто они? – Сашка вытер остатки
слёз рукавом.
– Не знаю. Их позавчера вечером
вселили. И вот что: я бы рад тебе предложить побыть пока у нас, да не могу. То
тобой полиция интересуется, то Контора, сам понимаешь… Тем более ты, я так
понял, штурмовик?
Сашка кивнул.
– Вот видишь… Что-то я не слышал о
том, чтобы там нормальные парни жили. Там человеком не станешь. А станешь
сволочью и убийцей. Я в этом уверен. Хочешь совет? Уходи оттуда, пока не стало
поздно. Куда угодно уходи. Слышишь?
– Да. Спасибо за совет, – Сашка
отвернулся, – пойдёмте туда, к нам…
В комнате многое изменилось, но
некоторые вещи так и стояли на своих местах – Сашка старался не смотреть на
привычную мебель, часы на стене, светлые квадраты на обоях там, где раньше
висели фотографии.
– Там всё в углу, в кладовке, –
сказал парень – сын новых хозяев.
Сашка сел на корточки перед их с
мамой вещами: вещей было немного, две не очень большие коробки. Посидел, не
двигаясь, потом осторожно приоткрыл одну. Сверху лежала всякая ерунда:
учебники, книжки про шпионов и рыцарей, альбом с корабликами. Сашка поморщился,
вытряхнул содержимое на пол, нашёл замшевый кошелёк с деньгами, пересчитал –
двадцать четыре марки и ещё мелочь, сунул всё в карман. Из альбома выпала пачка
фотографий. Сашка хотел убрать их, не глядя, но не смог. Рассматривал
пожелтевшие чёрно-белые снимки: мама с папой молодые, свадьба, он сам в
забавной детской колясочке, он в первом классе – лопоухий от короткой стрижки,
с большими блестящими пуговицами на гимназической форме… Тогда у него выпали
два передних зуба и, на все просьбы фотографа улыбнуться, Сашка только сердито
хмурился. Потом фотографии их класса, а вот и Корпус – парадный отряд на
центральной площади, они с Ильёй в первой шеренге. Сашка собрал карточки,
сложил на самое дно коробки, закидал книжками. Во второй коробке были вещи.
Сашка снял с гвоздя на стене свой рюкзак, – значит, мама нашла его под
кроватью, разобрала и поняла, что сын куда-то собирался, – сунул туда тёплую
одежду, подумал, положил то, что уже было мало. «Хныку» – решил, как будто уже
точно собрался назад в развалины. Когда поднимался, задел локтем небольшой
пакет, лежащий на полочке у стены, на пол посыпались его пузырьки с реактивами,
вывалился окаменевший слоновий зуб. Сашка постоял молча, потом снова сел, вытер
навернувшиеся слёзы, собрал всё в пакет, а зуб слона положил в карман.
В комнате парень включил магнитофон,
полилась медленная тихая музыка. Сашка встал, затянул рюкзак потуже, прошёл в
коридор. Дядя Витя курил на лестничной площадке.
– Собрался? – спросил он. – А
остальное?
– Мне всё равно, – сказал Сашка.
Они спустились на первый этаж,
остановились у двери.
– Скоро ночь, ты ведь не собираешься
уходить прямо сейчас?
«Он бы рад, чтобы я ушёл», – понял
Сашка. Очень захотелось уйти как можно быстрее, но вышла тётя Лиза, что-то
заговорила, повела к себе. Сашка послушался.
Больше к нему не заходили. Он
промаялся всю ночь то засыпая, то вскакивая в холодном поту. Мысли крутились
возле одного: «Это я виноват. От меня одно зло». Как только рассвело, Сашка
тихо выскользнул из комнаты и, не попрощавшись, ушёл. На улице потеплело, снег таял,
и под ногами чавкало серое месиво. Мимо Сашки проехал автомобиль, обдав его
талой грязью, но он даже не заметил этого. Ему казалось, что надо быстрее
бежать назад, в развалины. Здесь, в центре, теперь не осталось никого, кому он
был бы необходим. А там? А там его, вероятнее всего, сдадут спецотряду и
расстреляют. И, может быть, так будет лучше. И для него, и для всех остальных…
Зачем он вообще живёт? Чтобы по указке какого-то полоумного вояки кидаться с
автоматом на людей? Чем так, лучше уж не жить…
На мешках в подъезде высотки лежал
Гога, парень из бригады Уксуса.
– Присаживайся, – сказал он
добродушно. – Я слышал, ты своего угрохал? Бывает, паря.
Сашка молча сел.
– Хочешь выпить? – спросил Гога. –
Когда холодно и фигово – лучше выпить.
Сашка кивнул. Гога достал из
брезентовой куртки с надписью «ANARCHIA» початую бутыль.
– Вот, бормотуха. Может, и трудно
пить, зато потом ништяк, – пояснил он, разливая в маленькие деревянные стаканы
противно пахнущую жидкость. – Наш командор разрешает греться, он классный. Ну,
давай за нас.
Бормотуха оказалась тошнотворно
гадкой на вкус и обожгла горло. Сашка закашлялся, на глазах выступили слёзы.
– Ну, ну, не кашляй, – сказал Гога. –
Мочишь пацанов профессионально, косорыловку тоже надо пить по-штурмовому. Мы
всё-таки не хипаны какие-нибудь, а настоящие волки развалин. Понял? Мы теперь
хозяева.
Они помолчали. Гога посмотрел на
бутылку, быстро отхлебнул из горла и спрятал её обратно в куртку.
– Но ты Лёвку все же классно уделал.
Ваши парни, что его хоронить уносили, чуть не обрыгались. А этот, в шлеме,
Кеша, сразу с копыт свалился…
Бормотуха очень быстро дошла до
Сашки. Руки стали непослушными, по ногам бежали мурашки.
– Я ведь не хотел убивать, – схватил
он Гогу за рукав. – Он пацана маленького застрелил. В упор, из «калаша». Тот
ему ничего не делал, просил не стрелять!
– Фигня, – спокойно сказал парень. –
Это же боёвка. На боёвке можно. Да тем более, Лёвка нарковал. Он бы и сам сдох
от передозы. Не, ты не прав. Просто тебе Лёвка не нравился… Вот если я тебе
сейчас не понравлюсь, ты меня убьёшь?
– Не знаю, – ответил Сашка.
– Ну и дурак.
Сашка слабо покрутил головой – стены
вокруг расплывались, потолок покачивался. Показалось, что мешки плавно стекают
куда-то вниз. Гога ещё что-то говорил о том, что своих мочить нельзя, а то
никаких своих не напасёшься, что у Сашки теперь будут проблемы с начальством.
Потом откуда-то из темноты появились
Олег с Волком, за ними маячил бледный Кеша.
– Никак ты? – мрачно спросил Волк.
– А мы тебя искали, – добавил Олег. –
Подлянку ты нам сделал. Убил своего и смылся. Да ещё автомат кинул. Мы еле от
спецуры отвертелись. Сдать бы тебя им…
Волк подошёл к Сашке и, схватив за
грудки, рывком поставил его на ноги:
– Ты, психопат, твой дом дурка! Чего
ты вообще вернулся? Думаешь, опять простим? Шёл бы к предкам. Кто там они у
тебя: алкоголики, наркоши, шизики?
– Заткнись! – тихо сказал Сашка, и
Волк удивлённо посмотрел на него. – Не смей говорить так про моих родителей.
Они хорошие люди. А ты… А вы все – убийцы, просто убийцы. Никакие не солдаты…
– Чё? – переспросил Олег.
– Мальчик считает, – пояснил ему
Волк, – что мы – быдло, а он – не такой. Чистый и белый. А я ещё с ним
нормально говорил.
Он разжал пальцы и Сашка, не
удержавшись на ногах, упал на мешки.
– Ты, пацан, не понимаешь, на кого
нарываешься, – Олег сильно ударил Сашку ногой в грудь. – Задиристый стал. Тебя
всей бригадой пинать надо…
Дыхание у Сашки перехватило. «Пусть
убьют» – подумал он. Олег бил его, стараясь попасть в живот, а Сашка почти не
закрывался.
– Ладно, Олег, хватит, – донёсся, наконец,
голос Волка, – сдохнет ещё. Хватит Лёвы.
Волк и Олег ушли, остался Кеша, да
Гога. Сашка лежал, желая только одного – умереть. Болело всё, а особенно живот,
куда так старательно метил Олег.
– Легко отделался, – сказал Гога. –
Уксус бы убил, это точно.
– Пойдём, Санёк, в комнату, –
вздохнул Кеша, всё это время стоявший в стороне. – Ты подняться можешь?
Сашка молчал, тогда Кеша с Гогой с
трудом подняли его.
– Там, рюкзак, – прошептал Сашка.
Кеша, ухватив одной рукой рюкзак, а
другой придерживая Сашку, поковылял по лестнице.
– Ты правильно сделал, – сказал он. –
Если бы ты тоже на них полез, убили бы точно, а синяки заживут, куда они
денутся!
«Лев Линдман» – среди чёрных и
цветных пятен разглядел Сашка надпись на стене рядом с их квартирой. Рядом
почудилась другая: «Александр Ерхов». Потом надпись исчезла, как и все
остальные, смешавшись в серых пятнах, прихотливо разбросанных в пространстве…
– Да всё нормально, – послышался
голос Кеши. – Это Олег сгоряча. Он парень неплохой, потом остынет, и всё будет,
как раньше. Тебе повезло, что по лицу не били. Мне вон Олег как в глаз
засветил, так я несколько дней плохо видел!
«У них это нормально. То есть не у них, а у нас, – Сашка укрылся своим простреленным одеялом. – Почему я думаю о них со стороны? Теперь я – это они. И бежать мне теперь некуда»…
15
Дальше события воспринимались
кусками. Неподалёку сидел Кеша и невнятно что-то бубнил. Сашке казалось это
важным, но различить слова он не мог. Изо всех сил прислушиваясь, он мог
уловить только обрывки фраз, слов, которые рассыпались на звуки, словно колода
карт, упавшая на пол. «Консервы, деньги, одежда, продал», – подобные слова
носились в воздухе, но сами теперь ничего не обозначали. Потом приходили парни
из их и из соседней бригады: кто погреться, кто поболтать с Кешей. Говорили
парни тоже непонятно и долго… Всё внутри Сашки болело, и из-за этого он лежал
молча, боясь пошевелиться. Он бы рад был уснуть, потерять сознание, умереть…
Только не так-то это просто… Вспомнился мальчишка на заплёванном полу притона
хиппи. Мальчишка, который из-за Лёвы никогда не вырастет. Вспомнился Лёва,
который тоже теперь никогда не станет настоящим солдатом. И вдруг стало так
жалко… Жалко мальчика, жалко себя, и даже жалко Лёву. Словно они были друзьями,
прожили много лет рядом, а теперь Сашка совершил вдруг немыслимое
предательство… Нет, Лёва был враг. Озлобленный, несправедливый человечишко. Он
ведь наслаждался чужой смертью. Так почему же Сашке жаль его? Почему Сашка
уверен, что Лёва должен был жить? Все должны были жить: Лёва, Сашка, тот
мальчишка, старик сторож… А остался только Сашка. Почему? Зачем? Надо было
узнать это у кого-то. Найти того, кто всё объяснит…
– Где он? – спросил Сашка у Кеши.
– Кто? – спросил Кеша.
И Сашка больше ничего не спрашивал.
Он всё понял. Никто ему ничего не объяснит. Он всё должен понять сам. Понять,
что лишил человека жизни. Даже двоих – ещё застрелил того падальщика. Нет, даже
троих: не смог спасти малолетнего мальчишку… Нет, четверых… Мама тоже умерла
из-за него… И тогда он заплакал. Не мог сдержаться и ревел в голос. Сквозь
слёзы в сознание пробивался Кеша с идиотским: «Всё нормально. Не плачь, Санёк»…
Потом появился Витька, как и всегда, со свечой в руке. И как всегда равнодушно
сказал:
– Ты не умер, дух. Ты приносишь
несчастье, разве я был не прав? Молчишь? Молчание помогает нам мыслить о
вечном. Стодневное молчание даёт просветление. Нужно только говорить «Ом»…
Витька был самым нормальным среди
всех. Витька единственный не казался сейчас идиотом. Такая простая и
эффективная месть миру – наплевать на него. И тогда мир исчезнет…
– …И тогда дух обретёт силу.
– Я хочу умереть, – сказал Сашка
Шизу.
– Умереть нельзя, – вздохнул Шиз. –
Душа бессмертна. И в этом наша беда. Тысячи лет в этой грязи, разрухе, тлене.
Тысячи лет мучений, пока не обретёшь себя…
– Я не хочу!!!
Шиз не ответил, только хлопнула за
ним дверь. Застучала кровь в висках. Сашка закрыл глаза и услышал, как за окном
свистит ветер. Ветер высвистывал мелодию. Знакомую и очень приятную. И вдруг,
из далёкой дали принёс этот ветер отзвуки колокола…
В последний раз Сашка слышал колокол
в санчасти. «Почему он звонит? Здесь нет колокола. Я – штурмовик. Я – мразь и
сволочь. К чему эта сказка?» – совершенно равнодушно подумал Сашка. Звон
прекратился. Сашка открыл глаза и вдруг вместо закопчённого потолка увидел
потолок неправдоподобно белый. В углу за столиком сидела медсестра. Увидев, что
Сашка приподнялся, она отложила журнал:
– Очнулся? Ну, наконец-то! Ох, и
бредил же ты!
– Где я? Это сон? – пробормотал
удивлённый Сашка.
– Нет, это не сон, – сказала медсестра. – Сейчас я мать позову. Если она не ушла, то внизу сидит, ждёт.
Хлопнула дверь, и Сашка поднялся с
постели. В палате было светло. Очень сильно пахло миндалём, а на столе стояла
ваза со степными цветами. Одевшись, он подошёл к зеркалу – оттуда смотрел он
сам: смуглый, черноглазый, с повязкой вокруг головы…
В коридоре послышались торопливые
шаги. Сашка напрягся: так могла идти только мать. Наконец, дверь открылась, и
мать зашла. Она была чем-то озабочена, подошла и обняла Сашку.
– Что-нибудь случилось, сынок? Что у
тебя с головой? Приходили какие-то люди…
– Да ничего… Поцарапался, отдохну, и
всё будет нормально.
«Что произошло?» – попытался
вспомнить Сашка. Вместо недоверия и восторга в душу просочилась тревога.
«Неужели я опять сделал что-то? Что-то такое, что направлено против города?
Против его безопасности и существования?»
Неслышно в палату вошёл следователь
из Конторы. Он остановился и, презрительно осмотрев Сашку, усмехнулся.
– Ну, здравствуй, предатель, – сказал
он, присаживаясь на табурет. – Мы решили взяться за тебя очень серьёзно,
поэтому я здесь. Садись на кровать, разговор будет длинный. Посторонних попрошу
не давать никаких сигналов подозреваемому, и вообще очистить…
Следователь зло посмотрел на мать, но
она не двинулась с места.
– Что я такого натворил? – удивился
Сашка.
– Ты предал Корпус, – спокойно
ответил следователь. – Ты убил много людей. Кстати, ты читал «Кодекс
штурмовика»? Что там говорится насчёт убийств? Не знаешь?
– Зачем мне читать «Кодекс
штурмовика»? Я кадет гвардии…
– Ты чмо и мудак, – взвизгнул
следователь и, вскочив, ударил Сашку. Сашка упал, а следователь, размахнувшись,
ударил его в живот. Потом нагнулся над ним и, выравнивая сбившееся дыхание,
произнёс:
– Ты должен застрелиться. Я принёс
тебе пистолет, – он бросил Сашке пистолет со знакомым клеймом «Р. BERETTA_ARMY
ROMA». – Ты ведь хотел, правда?
Сашка осторожно взял оружие, поднёс к
виску. Рука его дрожала, и дуло неприятно ёрзало по коже.
– Быстрее, – скомандовал следователь,
– ты опорочил свою честь и честь своего отца. Как у солдата это твой
единственный шанс смыть позор.
Сашка положил палец на спусковой
крючок, выдохнул и нажал. Грохнул выстрел. Перед глазами закачалась побелевшая
мать.
– Прощай, сынок. Ты уже не приедешь…
Сашка открыл глаза и огляделся: сырая
грязная комната. Кеша на соседней лежанке спал, негромко похрапывая. «Сон», –
понял Сашка. Казалось, в комнате нестерпимо жарко и от этого страшно хотелось
пить. Воды в комнате не было, пришлось идти к трубам. В большой комнате при
тусклом свете стеариновой свечи сидел Шиз. Сашка обошёл его, как предмет,
глотнул отвратительной ржавой жидкости. Пить захотелось ещё больше, затошнило.
Он сел на пол, глубоко дыша, переждал приступ дурноты.
– Чёрный дух, – позвал Шиз, – все
спят, а ты ходишь. Я молюсь за тебя. Ты не выдержал испытания. Лёва был твоим
испытанием, но ты слаб, ты пошёл по лёгкому пути. И теперь Лёве хорошо, он в
чистом мире, а ты бродишь без сна и покоя.
– А что мне делать? – спросил Сашка,
как будто Витька был нормальным.
– Медитировать и молиться. Тогда твоя
душа успокоится.
– Сам молись, – огрызнулся Сашка.
Вдруг захотелось ударить Шиза, будто это он всё портит в жизни, а если ударить
– всё наладится.
– Ты не верующий, – заметил Шиз. – У
верующих не бывает такой чёрной кармы.
– Пошёл ты! – Сашка направился к
себе, зло на Шиза прошло само собой. Возразить убогому было нечего.
Лежанка за время его отсутствия уже совсем остыла, он пошевелил угли в мангале, завернулся покрепче в одеяло. Почему-то вспомнилась степь, в которую вывозили кадетов на учения. Летом там было очень здорово: пахло травами и вольным ветром. Вспомнились друзья: Вовка Бауэр, Макар Стеценко, Василь Авдеев, Илья… Они сидели на привале и мечтали о будущем: о том, как они станут гвардейцами, как будут водить солдат в атаки, как будут дружить всю жизнь. Сашка, усмехнувшись, отогнал эти воспоминания подальше.
Друзья исчезли. Теперь перед ним была
только степь. Ещё желтоватая, до того как она расцветёт. Сашка сидел на броне
старого ржавого броневичка и смотрел вдаль, туда, где горизонт. Рядом сидел
Витька и, громко швыркая, пил чай.
– Ну что, чёрный дух, ничего не
видишь вдали? – вдруг спросил он.
Сашка напряжённо посмотрел по
сторонам. Чуть левее, там, где была небольшая возвышенность, вдруг появилась
точка, которая стала приближаться.
– Это – карма, – наставительно сказал
Шиз.
Точка медленно приближалась. Это был
человек. Одет он был в чёрную вязаную шапку, грязную майку, толстенные ватные
штаны и огромные валенки с калошами. Человек медленно брёл в сторону броневика,
поминутно спотыкаясь, отчего руки его, безвольно болтавшиеся, подлетали вверх,
как у тряпичной куклы. Шиз перестал пить чай, поёрзал на броне и полез внутрь.
Тем временем человек подходил всё ближе и ближе и, чем больше этот человек
приближался, тем сильнее замирало Сашкино сердце, и быстрее бежали мурашки по
его спине. Этот человек, приближающийся к Сашке, этот человек с серым лицом и
белыми неживыми глазами, этот человек с рыжими усами на верхней губе и рыжими
вихрами, выглядывающими из-под шапки, этот человек был Лёва… Сашка хотел
спрыгнуть с броневика, но ноги от страха подкосились, поэтому он только сумел
поднять руки и закрыть глаза. Когда он открыл глаза вновь, Лёвы не было. Сашка
вытер вспотевшее лицо и слез с броневика. И там стояло ОНО. Это был парень в
красной куртке, в хороших ботинках, только вместо лица у него была кровавая
рана. Лоб был разворочен, превращён в серо-красную массу, правый глаз вытек, и
на его месте сидела жирная зелёная муха, левый смотрел на Сашку, обнажённые
клыки сложились в жуткий оскал. Пахло от парня сладковатым запахом разложения.
Громко закричав, Сашка побежал. Он пытался бежать быстро, но теперь ноги стали
словно свинцовые и очень замедляли движение. Запах разложения преследовал и
подгонял его. Сердце колотилось, одежда насквозь промокла от пота, но
остановиться Сашка не мог. Впереди показалась колонна людей в гвардейской
форме. Люди шли через степь унылой вереницей, еле волоча ноги.
– Ребята! – крикнул Сашка и вдруг понял, что все эти люди мертвы. Ничего живого не было в их облике.
– Это карма, – откуда-то сверху
крикнул Шиз.
Сашка уткнулся в пыль.
– Иди к нам, – позвал один из
кадетов, – мы тебя давно ждём.
Сашка увидел перед собой протянутую
руку трупа и закричал нечеловеческим голосом…
– Тихо, тихо! – появился откуда-то
Кеша. – Это я! Приснилось чего?
Сашка открыл глаза. В комнате
светлело. Кеша сидел рядом и крепко держал его за руки:
– Не ори! Всю бригаду перебудишь!
Потом потрогал ему лоб:
– Ты заболел, Сашка, точно заболел. Наверное, от Хныка заразился. Тот тоже вчера больной свалился.
– Кеша, я же не виноват! –
скороговоркой заговорил Сашка. – Тот, падальщик, нас убить хотел, и Лёва меня
убить хотел! Стоял с автоматом. Я бы никогда первый не выстрелил. Мне так
плохо, Кеша! Я бы домой ушёл! Ушёл уже, а там теперь другие люди живут! И из
Корпуса меня выгнали! Просто так – ни за что. У меня отец погиб. Главу защищал.
Я ему, правда, даже завидую. Лучше так умереть, как он, чем тут с крысами… А
пока я здесь торчал, у меня мать умерла. Это я её убил, Кеша, я ничего не
сказал, куда иду!
Кеша продолжал держать Сашку за руки,
как будто боялся, как бы чего не вышло.
– Теперь этот Лёва мне сниться будет,
не даст он мне жизни! – говорил Сашка. – Зачем я здесь, Кеша? Может, мне лучше
подняться повыше – да и вниз. Вы меня закопаете, и ничего плохого больше не
случится! Что мне делать, Кеша? Что мне теперь делать?
– Тебе – не знаю. Я бы, конечно, к
матери на кладбище сходил. Её ведь на городском кладбище похоронили?
– Наверное, – Сашка с ужасом понял,
что даже этого не спросил у дяди Вити. Сашкин отец был похоронен на офицерском
кладбище, но мама-то не была военной.
– Знаешь, Санёк, – Кеша отпустил его,
повертел в руках свой шлем, надел, – я тебя понимаю, у меня ведь тоже мать
умерла. Три года уже прошло. Она от гриппа умерла, а я даже не знал сначала. Мы
тогда все этим болели, но меня батя умудрился в город привезти, в больницу. А я
тут как начал болеть: одно за другим, грипп прошёл, желтуха началась, потом ещё
дрянь какая-то, я уж и названия не помню. Батя думал, что и меня хоронить
придётся, ну и не стал говорить о матери. Выписали меня, а тут на тебе: сирота
ты, Иннокентий. Как я ревел! Ты, Санёк, ещё молодцом держишься, а я совсем
расклеился. Да ещё батя попивать стал. Вместе и страдали. Но он у меня хороший:
собрал последние деньги, мы на них трактор хотели купить, маленький такой,
знаешь? Вот, вместо трактора заплатил за меня, идиота, чтобы я в танковом
училище учился. А меня выгнали. Теперь к бате нельзя, пока деньги не соберу,
ну, уже немного осталось: пара боёвок и домой. Хочешь, со мной поедем, тут к
югу от города фермерское поселение, там хорошо, там даже озеро есть. Будем хлеб
выращивать, это ведь лучше, чем из автомата палить, верно?
Сашка кивнул. Кеша казался таким близким, как брат, и Сашке хотелось ткнуться ему в плечо и заплакать.
– Ну ладно, – распорядился Кеша. –
Давай с тобой вместе на кладбище съездим. Только мне кажется, что ты болеешь.
Сашка криво улыбнулся.
– Это я вчера бормотухи с Гогой
налакался, да ещё Олег побил. Ты бы себя как чувствовал?
– Я бы сдох – как любит говорить наш
Хнык, – Кеша встал. – Ладно, пойду Олега разбужу, надо же ему знать, куда мы
собрались, а то решит, что ты опять убежал.
– Я сейчас тоже подойду, – сказал
Сашка. – Я вещи в рюкзаке принёс, где они?
– Да вон, я на подоконник рюкзак
бросил. Ты себе или продавать притащил?
– Дарить.
Кеша пожал плечами, явно не понимая,
как можно добровольно с чем-то расстаться и ничего не получить взамен, и вышел.
Сашка развязал рюкзак, достал вещи для Хныка, а когда поднял глаза, увидел за окном привычные развалины. Всегда выглядящие одинаково, что бы ни случилось. Просто груды щебёнки, да железных прутьев. В которых, как говорил Шиз, нет души, и поэтому ничего им не страшно…
16
В комнате Олега было холоднее, чем у
Сашки с Кешей. Хнык лежал под двумя одеялами и дрожал.
– Олег ушёл с утра, – застучал он
зубами, как только увидел Сашку, – а Шиз мне опять говорит, что я сдохну. И
молиться заставляет, а я не люблю его молитвы. Мне от них страшно становится.
Сашка сел рядом, потрогал Хныку лоб –
тот был горячий. «Ещё и правда помрёт», – испугался Сашка. Ему очень не
хотелось, чтобы Шиз снова оказался прав. Ему не хотелось, чтобы рядом умер ещё
хоть кто-то…
– Кеша, – сказал он тихо, – здесь
где-нибудь лекарства можно достать?
– Можно, – Кеша усмехнулся. – У
падальщиков всё, что хочешь, есть. А ты что, собрался нашего доходягу на свои
деньги лечить?
Сашка посмотрел на скорчившегося на
кровати Хныка и подумал, что это и есть самое страшное – когда тебе нужна
помощь, а всем наплевать.
– Кеша, может, ты сходишь к
падальщикам?
Кеша пожал плечами.
– Давай марки, схожу. Что я, зверь? А
ты уверен, что у него всё так серьёзно?
– Уверен, раз Шиз говорит, – Сашка
опять глянул на Хныка и стал говорить ещё тише. – Этот ненормальный как будто
предсказывать умеет. Я его уже боюсь.
– Боишься? – Кеша взял из Сашкиных
рук мятые бумажки. – Да не бойся, с Шизом справиться можно, он только морально
сильный, а так дай по шее, не стесняйся. Чего покупать?
– Не знаю. Скажи, что от простуды,
может, сами дадут.
Кеша ушёл, а Сашка сел рядом с
Хныком.
– Не бойся, я сюда Витьку не пущу.
– Хорошо, – вздохнул Хнык. – А то
Олег только уйдёт, как Шиз тут как тут! А вчера говорил, что ты много мучиться
будешь, что жизнь у тебя будет плохая. А ещё чёрным духом обзывал! Ты, Сашка,
побей его!
Сашка смотрел на Хныка и чувствовал
острую жалость, такую, что слёзы на глаза наворачивались.
– Ты мне как брат, – говорил Хнык,
кашляя. – Олег как брат, Кеша как брат, и ты теперь тоже. Мне повезло, а то в
других группах маленьких знаешь, как бьют! Просто ногами пинают! А меня только
Лёва колотил, и Женька как увидит, так по голове стукнет. А Шиз хочет, чтобы я
сдох.
Хнык кашлял, ворчал и, наконец,
заплакал.
– Ну что ты? – разволновался Сашка. –
Не реви, побью я Шиза. И Женьке по голове дам.
– Ты сильный, – опять заговорил Хнык,
– и у тебя мама есть, тебе хорошо. А я умру скоро, у меня живот болит и голова,
и никто не пожалеет.
«У тебя мама есть, – Сашка смотрел на
Хныка. – Он мне завидует, а завидовать уже нечему».
Когда вернулся Кеша, Сашка и Хнык
плакали оба, уткнувшись в драное Хныково одеяло.
– Вы чего? – удивился Кеша. –
Сдурели? Я тут таблетки принёс какие-то, а от температуры, говорят, надо
спиртом растереться. Спирта я тоже принёс маленько. А это сдача.
Сашка встал, вытер слёзы и стал
выволакивать Хныка из-под одеяла.
– Вылазь, мы тебя разотрём.
Хнык стонал и упирался, но парни
быстро раздели его, натёрли пахучей жидкостью и одели в новые, принесённые
Сашкой вещи. Хнык удивлённо щурился, разглядывал пёстрый свитер, трогал себя
руками.
– Что, красиво? – засмеялся Кеша. –
Эх, дурак ты, Санёк, такому сопливому – такой прикид! Может, отберём, пока не
поздно!
Хнык испуганно полез под одеяло.
– Он всё равно не моется и лазит по
всякой грязи, – продолжал Кеша.
– Я помоюсь, Кешенька, вот потеплеет,
и обязательно помоюсь!
– Да ладно, мы тебя уже спиртом
почистили. От него эти самые дохнут, как их?
– Микробы, – подсказал Сашка.
– Кто дохнет? – не понял Хнык.
– Никто, – Кеша махнул рукой. – Ты уж
теперь точно заживёшься… Санёк да Олег – теперь у тебя две мамаши. Гордись,
придурок! Кстати, скажи Олегу, что мы ушли, скоро вернёмся.
Сашка впихнул в Хныка таблетку, укрыл
потеплее. Когда выходили из комнаты, вошёл Шиз.
– Не помер ещё Костик? – спросил он,
глядя на кровать.
– Не слушай этого идиота, – сказал
Сашка снова задрожавшему Хныку, – человек до семидесяти лет доживает.
– Так то человек… – протянул Шиз и
медленно удалился.
Сашка было дёрнулся ему вслед, но
Кеша удержал его за рукав:
– Да хрен с ним, придурком. Руки
только марать. Пошли, куда собрались.
Парни вышли на улицу. Снег совсем
стаял, и вокруг дома была привычная уже грязь. Кеша застегнул шлем, и, наступив
сапогом в испражнения, выругался.
– Совсем с перепою одурели, – громко
сказал он Сашке. – И погода гадкая. По такой погоде пешком до кладбища
добираться себе дороже. Нужно к остановке идти…
Хлюпая по грязи, они перебирались
через канавки, кучи мусора, соскальзывали в лужи, которыми изобиловала дорога.
Кешины сапоги вряд ли боялись такой погоды, а у Сашки насквозь промокли
ботинки. «Надо носить сапоги от формы», – подумал Сашка, хотя после боёвки к
форме даже прикасаться не хотелось.
Возле остановки встретился Олег,
шедший из штаба. Сегодня он оделся уже по-зимнему: ватник и штаны защитного
цвета, шапка-ушанка. Ещё издали Олег помахал рукой, а подходя, сразу сообщил:
– Радость, мужики! Только что деньги
выдали, за боёвку и прошлый месяц. Получайте. Тебе, Янсен, пятьдесят семь
марок.
Несколько бумажек и мелочь
перекочевали из ватника Олега в руки Кеши. Кеша тут же спрятал их во внутренний
карман. Олег повернулся к Сашке.
– Вижу, очухался. Извини, брат, за
вчерашнее. Сам, наверное, понимаешь, что не прав. Хотя, я думаю, это Лёва на
тебя бросился, а ты защищался. Не любил тебя Лёва, да и вообще сволочной он
был. А поучить тебя, Санёк, нужно было, иначе – не порядок. Ну да ладно, не
убил – уже хорошо, так ведь? Получай деньги.
Олег вручил Сашке пятьдесят марок и
горсть грошей.
– Подожди, – Сашка повертел бумажки.
– Это очень много. Олег, ты ошибся?
– Зарплата – раз, – Олег принялся
загибать пальцы, – это десять восемьдесят, за боёвку – тридцать, ну и за
героизм и обезвреживание опасного врага – червонец. Всё правильно.
– Какого врага?
Олег скривился, сощурился и сквозь
зубы процедил:
– Взял деньги и пошёл отсюда. Понял?
– Олег…
– Вали, вали, – Олег тяжёлой рукой
похлопал Сашку по плечу и повернулся к Кеше. – Как Хнык?
– Мы его подлечили, – сообщил Кеша.
– Нормально, – Олег развернулся и
пошёл к этажке.
– Что ты выёживаешься? – спросил
Кеша. – Лёва парня ухлопал, ты Лёву. Чтобы деньги не пропали, Олег на тебя их
выписал.
– Мне не нужны эти деньги, – Сашка
разжал ладонь, и бумажка в десять марок упала в грязь.
– Ну и дурак, – Кеша поднял десятку
и, бережно обтерев об штаны, положил в карман.
Автобуса не было. Кеша
поинтересовался у торговцев, будет ли он и, услышав отрицательный ответ,
повернулся к Сашке.
– Может, завтра? – спросил он.
– Нет, Кеша, сегодня.
– А ты дойдёшь? Вчера вроде неживой
валялся.
– Дойду, – сказал Сашка.
Кеша кивнул, и они пошли дальше.
Сашка чувствовал себя совсем неважно. Гораздо хуже, чем утром. Хотя он и взмок,
его знобило, болела голова и в горле противно царапало. Шагалось всё тяжелее и
тяжелее. Грязь была глинистая и, налипая на ботинки, делала их неподъёмными.
Когда начался частный сектор, Кеша
свернул на вскопанные картофельные поля.
– Тут если напрямик, то не очень
далеко.
Сашка покорно шёл рядом – он не знал,
где у них в городе кладбище для гражданских лиц, все его знакомые были
похоронены на офицерском…
Кладбище открылось Сашкиному взору
совершенно неожиданно. Сразу за чахлыми акациями, обрамлявшими очередное поле.
Оно оказалось большим, но на удивление не ухоженным. Под ноги то и дело
попадались обрывки бумаги, окурки, жестяные банки, пакеты. Оградки на
большинстве могил были облезшие, а некоторые могилы были и вовсе не огорожены,
и непонятно было, холмик ли это на тропинке, или ты наступаешь на захоронение…
– Новых хоронят там, – Кеша махнул
рукой в сторону крайней аллейки.
Сашка увидел вереницу свежих могил,
несколько только что вырытых ям, и ему стало жутко. Показалось, что яма – это
широко открытая пасть какого-то гигантского животного, и что это животное
замерло в голодном ожидании. Подойдёшь – схватит. Сашка вспомнил сегодняшний
сон. «Иди к нам», – зазвенело в ушах.
– Санёк, иди сюда! Я, кажется, нашёл.
У твоей матери фамилия, как у тебя?
Сашка кивнул и очень медленно, с
опаской обойдя пустую могилу, подошёл к Кеше. Памятник был совсем маленький –
каркас из четырёх сваренных между собой железных прутьев и латунная табличка с
фотографией и датами. Сашка сел на корточки, смотрел в молодое мамино лицо, чувствуя
странную пустоту внутри. Можно было подумать, что из него вынули все
внутренности разом и он – это не он, а кукла, поразительно на него похожая.
Куда-то пропали все заботы, впервые за много дней у Сашки ничего не болело,
впервые он не ощущал холода, голода и страха.
Кеша понимающе отошёл подальше, а
странно заторможенный Сашка так и остался сидеть. «Я останусь здесь, – думалось
лениво. – Здесь мне будет хорошо». Серые тучи стали ещё ниже, и вдруг из них
гигантскими хлопьями повалил снег. Он падал, размокал в грязи и исчезал, он
попадал Сашке за шиворот, таял на его горячих губах, но ему было всё равно. «Я
очень устал, – думал он о себе равнодушно, как совершенно о другом человеке. –
Я устал мёрзнуть и бояться. Шиз прав. Смерть – вот успокоение, я лягу прямо
здесь и умру».
– Ты что, спятил! – Сашка услышал
дикий Кешин крик и как будто очнулся: оказывается, он вплотную подвинулся к
соседней, пустой ещё яме, и чуть не упал туда.
– Пошли отсюда, – Кеша тащил его за
воротник. – Поплачь дома и успокойся, нечего с ума сходить! Довольно с нас
одного Воронцова!
«Да он среди вас самый нормальный», –
подумал Сашка.
На остановке Сашка опустился на землю
и сидел молча, глядя перед собой. Кеша забеспокоился всерьёз:
– Ну что мне теперь с тобой делать? У
тебя в городе больше никого нет? Знакомых хоть каких? А то я с тобой, психом,
боюсь назад идти. Вдруг ты там полбригады перемочишь! Соседи у тебя есть?
Друзья? – Кеша хлопнул себя по лбу. – Вспомнил! Давай адрес этой своей
девчонки… Может, она тебя в чувство приведёт!
Сашка назвал Катин адрес, удивляясь,
как он его запомнил, и полез в подкативший автобус. Ему совсем не хотелось
уезжать с кладбища. Опять заболели все его синяки и раны, опять стало холодно и
тоскливо. Автобус тронулся с места и Сашка, наконец, сделал то, чего так давно
хотел – уткнулся в Кешино плечо и заревел… В центре Кеша повёл его, как
ребёнка, за руку. Сашка спотыкался, у него перед глазами всё плыло от слёз.
«Это я виноват», – опять думал он. Себя было очень жалко.
– Смотри под ноги, придурок, – незло ворчал
Кеша.
Придурок? Так в бригаде обычно
называли Хныка. А чём он, Сашка, сейчас от него отличается? Идёт и ревёт, как
девчонка. К тому же непонятно куда идёт… Сашка уже совсем забыл о Кате…
– Вот, вроде пришли. Здесь эта, твоя
живёт?
Сашка поднял голову и увидел знакомый
дом:
– Ты что, Кеша! Я туда не пойду!
– Пойдешь как миленький, – Кеша
решительно постучал в дверь.
Катя открыла сразу. Мельком глянула
на Кешу, потом на Сашку:
– Саша, что с тобой?
– Он к тебе в гости собирался, – Кеша
взял инициативу в свои руки, – а зайти стесняется.
– Заходите, конечно.
Кеша толкнул Сашку в дверь и
остановился у порога:
– Я, наверное, проходить не буду. Ещё
напачкаю здесь.
«Можно подумать, я чище», – Сашка
пошатнулся.
– Ой, – сказала Катя Кеше, – ты не
уходи, пожалуйста. Вдруг с ним что-нибудь случится!
– Всё, что могло, с ним уже
случилось, – проворчал Кеша, но остался.
Потом Сашка сидел на табурете и
смотрел в пол. «Не упасть» – вертелось у него в голове, перед глазами всё
плыло, перехватывало дыхание. «Болеет сильно», «С кладбища», «Нет» – слышались
обрывки фраз, смысла и порядка которых он не мог уловить. Ему даже стало
казаться, что в комнате уже человек пятнадцать и все советуют ему, как
выздороветь. Даже Олег, почему-то оказавшийся рядом. Явно различался его басок:
«Подлянку ты нам сделал…». Потом в нос ударил резкий неприятный запах.
«Нашатырь» – послышалось Сашке. Он посмотрел вверх. Над ним наклонился бледный
Кеша:
– Тебе лучше? Вот как мы обратно
поедем? Вдруг автобуса не будет? Я-то доберусь, а вот ты…
– И ты не доберёшься, –
запротестовала Катя. – Вас в вашем танковом училище не хватятся? Тогда я вам
вечером постелю на полу. Ничего?
– Ничего! – Кеша явно обрадовался. –
А твои родители против не будут?
– Папа с частью за город уехал. А
маме я сейчас на работу позвоню.
Сашку уложили на узкий диванчик в
комнате, где было много книг. Кеша ещё что-то говорил Кате, но Сашка не понимал
что. Потом Кеша куда-то ушёл, а Катя сидела рядом и держала Сашку за руку. Он
мельком подумал, что рука у него грязная, но выдернуть её из Катиной ладони не
было сил… А в очередной раз приоткрыв глаза, Сашка обнаружил, что рядом сидит
не Катя, а какая-то немолодая женщина.
– Я тебя узнала, – сказала она. – Ты
учился в Корпусе, у Григория. Вы как-то с учений к нам в городскую больницу
приезжали. Там у вас что-то взорвалось, да? Ты мальчика оглушённого привёл.
«Привёл. Я Илью привёл. Катькина мама
– врач! Вера Ивановна… А Илья, гад, всё из-за него. Знал бы я тогда…» – у Сашки
сильно закружилась голова.
– Ты горишь весь! – Вера Ивановна подняла
на Сашке футболку. – Господи, а это что такое? Откуда такие синяки?
– Ногами пинали, – прошептал Сашка.
– Какой ужас! – она достала откуда-то
ампулу с прозрачной жидкостью. – Сейчас я поставлю тебе укол от температуры, а
потом вызовем медпомощь. Мало ли что у тебя там отбито…
В соседней комнате он о чём-то
разговаривал с Катей и Кешей, но Сашка уже ничего не слышал – подействовало
лекарство. Уже в темноте Кеша вошёл в комнату, постелил на полу одеяло:
– Ну, ты попал, Санёк! Похоже, ты
этой девчонке шибко нравишься, а вот мать её меня прямо допрашивала… Я заврался
насмерть. А Катька классная! Я таких симпатичных давно не видел. Нет, чтобы мне
с ней познакомиться! А ты, дурак малолетний, всё равно в женщинах ничего не
понимаешь! Везёт, кому не надо! – Кеша шутя щёлкнул Сашку по лбу, потом
вспомнил, что тот больной, добавил: – Эта тётка сказала, что тебя срочно в
больницу надо, но нас ни в какую больницу не примут, имей в виду. У нас
документов нет!
Кеша уснул очень быстро, а Сашка
засыпать боялся. Боялся, что снова приснится Лёва. Или – мама. Вдруг она явится
к нему во сне и скажет, что он виноват в её смерти? Как жить после этого? Да и
надо ли?
– Ты не спишь? – Сашка понял, что на
пороге стоит Катя. Она осторожно прошла в комнату, перешагнула через спящего
Кешу и села рядом: – Я всё поняла. Твой Кеша врун, второго поискать, но он
путается часто. У тебя мама умерла?
Сашка кивнул и обрадовался, что в
комнате темно – если опять потекут слёзы, она, наверное, не заметит. Катя
протянула руку и погладила его по волосам, он даже вздрогнул от неожиданной
ласки.
– Ну, успокойся, всё наладится. Всё
пройдёт. Главное – пережить горе и всё снова будет хорошо.
Сашка слушал Катины слова, прижимался
к её рукам, и так и заснул…
Наутро оказалось, что приезжавшие
ночью медики Сашку забирать отказались из-за отсутствия документов. Впрочем,
сам он этого не помнил. Запомнился только какой-то нелепый разговор про
социальный госпиталь, куда свозят бездомных и то, что Катина мама сказала, что
там он точно умрёт. Градусник, который периодически приносила Катя, упорно
показывал больше тридцати девяти, всё внутри у Сашки болело, каждый вдох
давался с трудом.
– Воспаление лёгких, – сказал кто-то.
Потом комната растворилась в
непонятном зелёном вихре. И Сашка кружился в нём, пытаясь отыскать там кого-то
и поговорить с ним. Потом Сашка вспомнил про Кешу и позвал его, но Кеша не
пришёл. Вернулась комната. Возникла из зелени, плавно покачиваясь. И Сашка
вдруг подумал, что так, как он сейчас, чувствуют себя матросы на корабле.
Раньше, ещё до гимназии, он видел море на картинке и очень захотел стать
моряком, но шла война, и в город, находящийся у моря, уехать было нельзя.
«Всегда война. Когда я родился, шла война. Я рос, а война не кончалась. Теперь
я умираю, а война остаётся и, может быть, будет всегда» – Сашка услышал, как
хлопнула входная дверь, и почти сразу понял, что рядом сидит Катя.
– Твой друг ушёл домой, а ты пока
полежишь у нас. Мама тебя вылечит, не бойся. Она хороший врач.
«Вера Ивановна хороший врач, а Краев
хороший офицер. Катя станет, наверное, учительницей ботаники в гимназии. Зачем
меня лечить? Какая от меня польза? Я умею только стрелять, но не хочу этого
делать, – Сашка понял, что если бы его сейчас позвали назад в Корпус, он бы уже
не смог вернуться. – Охранять Главу? Кому он нужен? Все копошатся в своём
дерьме, и плевать хотели друг на друга! Кто-нибудь думает о Главе не по
праздникам? А эти угрозы Конторы: будьте наготове, а то вас захватят бандиты из
Бельска. Неужели от этого что-то изменится? Куда бежал Илья? Везде одно и то
же…»
Сашка почувствовал на своём лбу
холодную Катину руку и открыл глаза.
– Ты не спишь? Я испугалась.
Он хотел ответить, но мучительно
закашлялся.
– Тихо, тихо. Где ты так простыть
ухитрился?
Он смотрел на неё, не отрываясь: она
не была поразительно красивой, так, обычная девчонка, таких сотни. Вот только
странные глаза и коса до пояса. Мама тоже ходила с косой. Давно, ещё до его
рождения.
– Ну что ты так смотришь? Я это, я.
Ты меня слышишь?
Сашка кивнул, и всё вокруг опять
поплыло. Потом он услышал два голоса – Веры Ивановны и какого-то старичка. «Не
жилец пацан. Вы тоже хороши – такую пневмонию на дому лечить…», «Катеринин
друг, под машину попал… Сирота… Вы правы». Сашка понял, что раздет, и чьи-то
сухие руки быстро его ощупывают. Стало страшно. «Ты нас слышишь, мальчик?»,
«Что будем делать?»
– Мама! – позвал Сашка.
Потом ему показалось, что он лежит в
большом стеклянном пузыре, и никто не может его услышать: он звал кого-то,
просил, кричал, но всё было бесполезно. Люди проходили мимо него длинной унылой
вереницей, но никто не оборачивался на его крик. Даже Кеша прошёл рядом,
помахивая магнитофоном. «Это не пузырь», – испугался Сашка. Сейчас он точно
знал, что это гроб. Кривой, наспех сколоченный Кешей из гнилых досок. «Почему я
в гробу? А, это я умер». Вокруг гроба толпой стояли ребята: Олег, Женька
Коньков, Хнык, Пёс. Кеша опирался на лопату, Витька Шиз бормотал какую-то
молитву. В вырытую для Сашки яму тяжёлыми хлопьями валился снег. «Они хотят
положить меня в такую сырую могилу, – подумал он абсолютно спокойно. – Почему я
не умер летом?» Над ним наклонилась мама, поцеловала в лоб, отошла. Подошёл
Кеша, потом Олег, потом Лёва. «Значит, я его не убил», – решил Сашка. Крышка
стала медленно закрываться. «Но я же вижу их», – вдруг подумал он. «Тебе хорошо,
– раздался Шизов голос. – Тебя живым похоронили, ты сможешь лежать и думать».
Крышка закрылась, и сверху по ней забарабанили куски мёрзлой земли. Темнота
окружила Сашку…
|
|