|
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск седьмой
Сибирь - Восточная Европа
Всякая благородная личность глубоко сознаёт своё кровное родство, свои кровные связи с отечеством.
Виссарион Григорьевич Белинский
Ливия Которча
ДИАЛОГ С СИБИРЬЮ
На выход в свет четвертого и пятого выпусков литературного альманаха «Голоса Сибири» (Кемерово, 2006-2007)
Альманах «Голоса Сибири» издаётся два раза в год в Кемерово, в Сибири, нередко при поддержке самых разных лиц и организаций.
Два номера альманаха, о которых идёт речь, опубликованы в кемеровском издательстве «Кузбассвузиздат» при участии многих учреждений культуры России и Казахстана: кемеровского представительства Союза российских писателей, омского отделения Союза российских писателей, Института литературы и искусства имени М.О. Ауэзова из Алматы (Казахстан), Новосибирского института истории Сибирского отделения Российской Академии наук, кемеровского отделения Общества охраны памятников истории и культуры, общероссийского издания из Кузбасса «Наша Газета».
Сам состав редколлегии свидетельствует о стремлении альманаха «Голоса Сибири» показать некое зеркало, в котором отражалось бы единство и общность разных культур, а не видимые очертания их различий или коммерческих возможностей.
Среди членов редколлегии мы найдём имена писателей и выдающихся людей, связанных с развитием культуры России (Светлана Василенко), Казахстана (Сеит Каскабасов, Светлана Ананьева), США (Виктория Кинг), Румынии (Елена Логиновская), Молдовы (Мирослава Метляева).
Судьба Мэри Кушниковой (один из составителей альманаха), работающей в тандеме с Вячеславом Тогулевым, сложилась так, что она одинаково хорошо знает и Румынию, и Молдову, Казахстан и Россию; всё это – страны, в которых ей довелось обитать в разные периоды её жизни и все они и их культуры отложили глубокий отпечаток и сформировали особые черты её эмоциональной и интеллектуальной личности. Возможно, поэтому Мэри Кушникова – человек впечатляющей и редкостной в наш век эрудиции, вольготно чувствует себя в хоре голосов, звучащих в обсуждаемых двух номерах альманаха «Голоса Сибири».
Задуманный первоначально, по словам составителей в предисловии к тому 4, как собрание творческих «голосов» регионального значения, альманах на второй год существования уже приобрёл международное значение, получив высокую оценку на международных конгрессах и симпозиумах: «Евразия» (Астана, 2005), «Восток – Запад» (Бухарест, 2006), международный симпозиум поэзии и перевода (Кишинёв, 2007).
И этот альманах действительно не забывает о своей миссии быть «творческой лабораторией», где поэты, драматурги, прозаики публикуются охотно, будучи уверенными, что сам факт появления их произведений в этом издании как бы гарантирует значимость их творчества и является для них поддержкой в героическом «выживании» во всё более бесчувственном и подверженном вульгаризации социуме, который, похоже, захватывает весь мир, причём, увы, наверное, надолго.
Обращение к условиям жизни писателей, литераторов, и вообще творческих личностей, мы не случайно встречаем в двух интервью, коими открываются оба рецензируемых выпуска альманаха. Так, том 4 открывается интервью с Анатолием Найманом, взятым Еленой Суриковой, корреспондентом «Нашей Газеты» из Кемерово. Особую ценность придают этому материалу масштабы реминисценций, охватывающих годы становления, дружбы с Иосифом Бродским и Анной Ахматовой, а также подспудную связь Наймана, сына «толстовца», с историей толстовских коммун: отец Наймана был членом такой коммуны, которая действовала недалеко от Москвы. Особую ценность придают этому интервью фрагменты из последнего романа, «Каблуков», номинированного на Букеровскую премию в 2005г., а также размышления его автора о России и смысле современной её истории, независимо от земной точки, где эта история подвергается анализу.
Мысль, которая волнует и меня – надеюсь, что Найман напишет книгу именно о последнем тридцатилетии, в которое уложилась история о том, как человек сдавал свои позиции культурного и цивилизованного существа, из-за чего всё окружающее оказалось осмеянным и униженным. Тем более требуется прилагать все усилия, чтобы оставаться самим собой, особенно же людям творчества, которым необходимо истинное геройство, чтобы шагать по жизни, где человек постоянно сталкивается с бесчинством и беззаконием.
В продолжение этой мысли возникает вопрос, поставленный почившим Романом Солнцевым во время «Круглого стола» в Москве в 2005 году: «Что нам делать с писателями?». Под таким заголовком альманах публикует фрагмент его выступления, подчеркнувшего, до чего тяжело и, порой, даже невозможно бороться, особенно поэту, с новым типом цензуры «дикого рынка», и какие потрясающие драмы порождают подобные обстоятельства, что иллюстрируется списком поэтов, погибших под безжалостным давлением нашего времени, которое Солнцев называет «свинцовым веком». Статья Виктории Кинг («На смерть поэтов») и Марианны Фаликовой («Когда бессмертие коллективу не нужно») также подчёркивают это явление, спрессованное у В. Кинг в двух горько-афористичных фразах: «Непохожие погибают» и «Труднее выжить, чем умереть».
Выступление Светланы Василенко, первого секретаря Союза российских писателей (основанного в 1991г.) приведено в томе 5 альманаха в интервью, взятом Еленой Мухопад под впечатляющим названием «Союз совестливых».
К вышезатронутым проблемам это интервью добавляет ещё одну: о женщине-писателе и о литературе, создаваемой ею, проникнутой особым видением мира, причём Светлана Василенко подчёркивает, насколько важно именно сейчас, чтобы искусство вновь обратилось к теме любви и сострадания людей друг к другу.
Думается, постановка подобных вопросов в названных номерах альманаха не случайна. Уверенно ступая тропами памяти, но одновременно постоянно касаясь самых болезненных точек современности, сибирское издание строится по законам мудрости и мудростью проникнуто, а это велит взирать на смысл всего происходившего и происходящего глазами человека-творца, основного свидетеля человечества, но и опираясь на свидетельства множества документов от архивных, до откровений очевидцев, которые сумели не просто смотреть, но и видеть, не просто слушать, но услышать.
В этом убеждаешься, хотя бы перечислив названия постоянных или вновь возникающих рубрик: «Памятки истории», «Ф.М. Достоевский в Сибири», «Лев Толстой и Сибирь», «Сибирь и Казахстан», «Изящная словесность», «Ритмы и рифмы», «Стоп-кадр», «Свет рампы», «Цветы усопшим», «Рецензии» и др.
С момента освоения Сибири она стала для России кладезем исторических, социальных, психологических и художественных источников, поскольку её просторы превратились в край ссыльных разного толка, беженцев-мирян и церковников, а также ужасающих концентрационных лагерей. Здесь в течение долгих десятилетий человеческая совесть вынуждена была искупать дерзание человека познать самого себя и желание оставаться внутренне свободным. По этой причине и по множеству других, Сибирь была местом, где крепче всего укоренились монашество и русское православие.
Все эти аспекты находятся в фокусе интересов составителей альманаха, который публикует устные и письменные свидетельства о российских «проповедниках совести» или о выдающихся личностях российского монашества. Эти документы, многие из коих публикуются впервые, найдены в архивах, музейных фондах, или получены непосредственно от свидетелей и комментируются известными историками, музейщиками, литературоведами, писателями.
Естественно, что среди тех, кто ступал по сибирской земле, Достоевский занимает особое место. Но и имя отлучённого от церкви Толстого, вдохновителя не только социальных «экспериментов», но и организатора крестьянских религиозно настроенных коммун, преследуемых как царским режимом, так и советским, не забыто в контексте истинного оплота сопротивления злу, каким была Сибирь.
Большая часть материалов об авторе «Записок из Мёртвого дома» приводится по поводу 185-летия со дня рождения Достоевского (том 4) и, соответственно – 150-летия со дня его рокового «сибирского» венчания (том 5).
Так, Виктор Вайнерман, постоянный автор альманаха, выступил с основательной публикацией «Достоевский в Омске: воспоминания, легенды, мифы», где сплетаются воспоминания тех, кто встречался с писателем на каторге или за её пределами, с собственноручно записанными или продиктованными близким строками, с перепиской писателя со знакомыми, с легендами и мифами, письменно или устно переданными в течение времени, и всё это приводится для воссоздания убедительной картины жития писателя в неволе и в течение тех недель, что он провёл в Омске сразу же после освобождения. Такое многообразие материалов призвано обрисовать возможно более правдивый облик сибирского города Омска, во времена, когда память о декабристах ещё не померкла, а особенно, чтобы подтвердить справедливость всего рассказанного Достоевским в «Записках»…
И тут особенно значительным
оказывается сопоставление этого произведения Достоевского с книгами польского
каторжанина Шимона Токаржевского о той же омской каторге, о Достоевском, и о
самом себе и его сотоварищах, а именно:
Виктор Вайнерман в статье «Рассказ неизвестного или вновь о Николае Васильевиче Феоктистове» приводит и комментирует документы, автографы, фотографии, а также рукопись рассказа о Ф.М. Достоевском, – всё это было найдено в архиве страстного коллекционера, ушедшего из жизни в 1950г. Значение этого архива состоит в том, что в нём содержится обширная информация, освещающая необычные моменты из жизни великого писателя до его отъезда из Омска в Семипалатинск.
Светлана Ананьева, известный достоевсковед из Казахстана, посвящает русскому писателю содержательные и убедительные литературоведческие страницы в исследовании «Время – пространство – автор» (т.т. 4, 5), в главе «Будущее в мечтах и мыслях героев романа Ф.М. Достоевского “Преступление и наказание”», а также в статье «Творчество Достоевского и Тургенева в ракурсе мотива блудного сына». Эта статья является как бы комментарием к книге Валентины Габдуллиной «Мотив блудного сына в произведениях Ф.М. Достоевского и И.С. Тургенева», изданной в Барнауле в 2006 году и обозначает её проблематику в контексте основных вопросов о связи «корней» и «культуры», что показалось нам особенно интересным.
Не менее примечательно продуманное и вдохновенное исследование Корнелии Кырстя «Феноменология счастия у Ф.М. Достоевского и Н. Штайнхардта». Сопоставление этих двух имён подсказано самой биографией румынского писателя, который не только повторил каторжный опыт Достоевского, но и проникся духом христианства под влиянием идей Фёдора Михайловича о том, что вера должна стать для каждого человека реальным мерилом существования. «Дневник счастья», который на разных примерах утверждает, что быть христианином – это счастье, созвучен по строгости подхода и трактовки символа веры с размышлениями Достоевского, которые он высказывал собратьям по страданию: человек существует только потому, что существуют Бог и бессмертие. За пределами моральных и гностических восприятий веры, приведённых так трепетно Корнелией Кырстя, подчёркивается, что христианство является достойным и ясным ответом лживому миражу страха и бессилия именно потому, что вера превращает человека в аристократа духа. На этих стезях естественно сплетаются смелость веры и любовь к культуре, как у Достоевского, так и у Н. Штайнхардта, и в связи с этим Корнелия Кырстя упоминает ещё одну грань русского писателя с современностью, предлагая одновременно свежее прочтение образа князя Мышкина, как литературного персонажа.
Смысл человеческой жизни занимает также Нину Никитину, которая работает в яснополянском музее. К этому вопросу она подходит, прослеживая, как именно повседневность в жизни Л.Н. Толстого смещается к восприятию вечности. Автор с лёгкой долей иронии комментирует тенденцию мифологизировать жизнь великого писателя, моделируя её в свете его творений, аргументированно и убедительно утверждая, что повседневная жизнь, изо дня в день, является столь же значительным актом творчества Толстого-человека, который сумел наполнить жизнь «ритуалами», чтобы постоянно противостоять роковым ужасам жизни и в этом черпать достойную силу, чтобы их победить. Так убеждает читателя Нина Никитина, своим тонким, эмоциональным, почти поэтическим дискурсом, что жизнь Толстого превратилась в живое отражение мысли и первичности абсолюта, побеждающего повседневность. Как и работа Корнелии Кырстя, это эссе, к которому можно добавить и статью Татьяны Никитиной «Джон Рёскин и Лев Толстой: приглашение к диалогу». Автор этой статьи поддерживает феноменологию существования, в центре которого находится идея о том, что «красота – моральна», а, значит, – гуманна, и что она является импульсом, дающим силу и знание, как прожить во благости.
То, что упомянутые два автора касаются жизненного аспекта этой феноменологии, которая сталкивается, или даже сплетается, с феноменологией духа, доказано множеством свидетельств о «толстовцах», об их жизни, об учении и воспитании и об их страданиях – такие свидетельства приводятся в обоих обозреваемых томах во множестве.
Обширное место отведено в томе 5 (с.661-770) альманаха VIII симпозиуму, проведённому в Бухаресте 2-10 октября 2006г. «Европейская цивилизация: единство – своеобразие – открытость». Рубрика открывается общим обзором симпозиума Виктории Кинг в колоритном и сочном глубоко интеллектуальном эссе, совмещающим личный дневник, дневник путешествия и критический комментарий. Прибывшая из Санта-Марии (США), чтобы презентовать на симпозиуме номер 4 «Голосов Сибири» и в ту пору только что вышедший в свет том 1 «Кузнецкого венца Фёдора Достоевского» Мэри Кушниковой и Вячеслава Тогулева, эта юная романистка, уже известная в России и Штатах, обладающая зорким взглядом, улавливающим бытие людей и ход событий в их развитии, предлагает читателю эскизы пейзажей, ситуаций и специфических сценок румынской жизни, а также запоминающиеся портреты участников. Среди прочих – мы находим в этом эссе отличную «презентацию» поэта и человека Мирчи Динеску и хозяев симпозиума – Елены Логиновской и Альберта Ковача. Можно сказать, симпозиуму повезло, что среди участников оказалась эта, обладающая исключительно тонким восприятием, творческая личность, сумевшая охватить всю комплексность событий и достойно это событие описать.
Программа была действительно весьма насыщенной, обсуждались вопросы теории и философии культуры, цивилизации и творчества (Рита Джулиани «Русский вопрос в конце XX века глазами филологов», Илья Левяш «Русское слово в европейских реалиях XXI века», Елена Логиновская «Христианство – константа русской классической литературы», Ливия Которча «Н.В. Гоголь и Велимир Хлебников: непрерывность в срыве», Н. Шварц «К 500-летию рода Достоевских»), были представлены и исследования о литературной критике и художественном творчестве (Мирослава Метляева «Ориентализм в творчестве поэтов и графиков Бессарабии», Луиза Думитру «Миф о Полифеме», Ксения Тилло «”Поиски совершенства” в историко-психологической мозаике Ливии Которча», а также рецензия на фильм «Очарование зла» Лавинии Мятлевой и статья Елены Дульгеру «Мифологические мотивы в творчестве Эмира Кустурицы»).
Следует также упомянуть представленные на восьмом симпозиуме музыкальные и кинопроизведения, которые были показаны в Бухаресте и Четате (Светлана Василенко «Капустин Яр», Мария Сапрыкина «Торжок и его обитатели», Татьяна Донская «Станция Счастливая» и «Девушки из Сталинграда», А. Карпов «В поисках Чехова»).
Итальянская исследовательница Рита Джулиани касается исключительно актуальной проблемы, не только для России, но и для всего европейского пространства, а именно об обострении национального самосознании в постсоветской России, что отражается в двух явлениях – политическом и культурном, тесно связанных с «русским вопросом» – Россия и Азия или Россия и Запад. Дилемма Азия или Европа, констатирует Джулиани, затронутая в самых убедительных теоретических дебатах, обрела особое значение в XX веке, но как нам кажется, в настоящий момент явно обрисовывается главная точка вопроса: выбор России. Похоже, она выбрала сама себя, будучи убеждённой, что являет собой во всех отношениях самостоятельный континент, и потому вопрос выбора – не её проблема, а всех прочих. Этот континент и анализирует «изнутри» Илья Левяш, который прослеживает изменения русского «слова» и ментальности с трёх позиций: 1) культурная эволюция России в системе европейских координат, 2) обзор русского менталитета, как точки коллизии между суперкультурой и субкультурой и 3) исследование этого явления с точки зрения мутации от культурной и объединяющей миссии русского языка к её императивной («имперской»? – Л.К.) «обязанности». Это исследование Ильи Левяша, проникнутое удивительной лингвистической, исторической, философской и психологической глубиной и безупречной научной точностью, требует развёрнутого обзора, который не укладывается в объём данного исследования. В ближайшем будущем мы намерены перевести его для газеты «Китеж-Град» или для «Studii de Slavistica».
Обращая наше внимание на «культурно-филологический кризис» в России, И. Левяш намечает и несколько путей выхода из него. Среди них – возвращение к глубоко христианскому смыслу искусства и русского менталитета, к чему призывает и Елена Логиновская в упомянутом уже исследовании «Христианство – константа классической русской литературы (Первая половина XIX века. Поэзия)». Рассматривая этапы и способы выражения православия в русской классической поэзии, Е. Логиновская подчёркивает стимулирующую и интенсифицирующую роль веры в изъявлениях культурного стремления русской цивилизации и истории. И всё же возникает вопрос в связи с вековыми реалиями: не может ли оказаться, что когда человек настоятельно желает проникнуть в смысл священных книг, в этом его старании не прокрадывается ли и известная доля лукавства, которая отводит человека от священного смысла тем дальше, чем более страстно стремится он проникнуть в сакральный смысл.
Нечто об этом парадоксальном соотношении человека с сакральностью мы находим в очень любопытной статье Луизы Думитру «Миф о Полифеме». В основе критического дискурса автора лежит утверждение о том, что человеку следует избегать непосредственного контакта с сакральностью, прибегая к «игре и манипуляции», если встреча всё же состоится.
Если вспомнить, как сформулировал своё учение Иисус, как он прожил свою жизнь Человека-Бога и предстал жертвой, дабы воскреснуть, смысл всего этого отсылает нас к небесам, и потому нам кажется вполне оправданным утверждение о сакральности, какой её изображает христианство.
В «Голосах Сибири» приводится также работа Анастасии Романовой «Мемуарная проза Мирчи Элиаде», где дневник великого учёного рассматривается как синтез его научных и литературных произведений. Доступ к самому глубинному смыслу «Дневника» достигается с помощью образов-семантем «пространство» и «время», которые включаются в мифопоэтический «словарь» специфических универсалий из истории различных религий.
Захватывающие темы предлагает и рубрика «Анатомия мифа», в частности, статья Леонида Лопатина «Жить во лжи».
К страницам альманаха, посвящённым восьмому международному симпозиуму следует добавить и те, что посвящены Никите Данилову по случаю его 55-летия, причём подчёркиваем объёмы, отведённые переводам прозы, драматургии и поэзии румынских и венгерских авторов из Румынии и Молдовы. Таким образом мы убеждаемся, что составители этого альманаха живо интересуются всем, что происходит в многообразном мире культур далеко за пределами Сибири.
С помощью Мэри Кушниковой, владеющей, помимо нескольких языков, также ещё и румынским, и благодаря сотрудничеству с избранными участниками альманаха «из двух миров», «Голоса Сибири» имеют возможность публиковать наиболее примечательные произведения выдающихся авторов, принадлежащих к различным культурам.
Так, в томе 5 Елена Логиновская празднично отмечает юбиляра Никиту Данилова статьёй «Чистое золото поэзии», а Альберт Ковач – статьёй «Апокалипсис и апофеоз жизни». Оба бухарестских автора подчёркивают космический масштаб творений Н. Данилова, который умеет банальную повседневность жизни проецировать в фантасмагорию. Работа А. Ковача включает обращение к тексту названного автора, подвергая его анализу и подчёркивая «технику абсурда», свойственную Н. Данилову, опирающуюся на две доминанты – абсурдность человеческой жестокости и криминальности и абсурдность в апокалипсической судьбе человечества.
Для более наглядного примера одарённости юбиляра, Елена Логиновская прилагает в собственной интерпретации великолепные переводы из его прозы и поэзии.
Закономерным продолжением этих страниц оказываются статьи и переводы других румынских писателей и поэтов. Так, Елена Кузнецова публикует статью-воспоминание «Живое воплощение поэзии», в память Никиты Стэнеску и Аурела Ковача, после чего следуют переводы подборок стихотворений обоих поэтов, пера Е. Кузнецовой, которая и сама является выдающейся поэтессой, пишущей на русском языке.
Валериу Матей посвящает эссе «О волшебстве жизни и беспощадном ходе времени» поэзии почившего молдавского поэта Леонарда Тукилату, стихи которого переводит молдавская писательница Мирослава Метляева. О её поэзии пишет Элина Лефтер в статье «Восхождение к духовному через чувства», причём статья сопровождается подборкой стихов названной поэтессы. В творчестве Метляевой сразу же привлекает внимание её уверенная поступь по царственному пути «большой поэзии», которая сплетается, однако, с простотой и возвышенностью строк Анны Ахматовой и Иосифа Бродского.
В рубрике «Нетленное» мы найдём в
альманахе переводы из Шекспира (Евгений Фельдман), из творений Мирчи Динеску
(Е. Логиновская, безупречный переводчик поэзии) и из прозы Профиры Садовяну (Елена
Кузнецова).
В разделе «Рифмы и ритмы» звучат
имена поэтов и переводчиков из Румынии. Так, Е. Логиновская переводит Ади
Кусина, а Альберт Ковач совместно с Илоной Ковач представляет переводы
произведений с венгерского языка Йозефа Мелиуса, Домокоша Силади и Аладара
Ласлоффи.
Намеренно вынесла в финал, чтобы
подчеркнуть значительность впечатляющей прозы Виктории Кинг и Мэри Кушниковой,
которая выступает под несколькими псевдонимами.
Виктория Кинг пишет сжато, как
строгий наблюдатель, редкостно гармоничным слогом, что видно во фрагменте
«Каролин» из её романа «Мачехи» в томе 5, в содержательной рубрике «Изящная
словесность». В ней выступают музейщики, литературные критики, и писатели, как,
например, Виктор Вайнерман с короткими, пародийными и горько-ироническими
рассказами, наряду с Александром Ахановым, Евгением Асташкиным, Виктором
Богдановым, Галиной Кудрявской, Жамилей Мухамеджановой, Петром Тушнолобовым и
др.
Что касается Мэри Кушниковой, в томе
4 в рубрике «Сибирь – Казахстан» опубликована её повесть «Песни песков», а в
томе 5 – «О чём умолчал Иосиф Флавий, или диалог через тысячелетия» (в рубрике
«Земля Обетованная»).
В отличие от Виктории Кинг, чьё
внимание привлекает сиюминутные реалии человеческого бытия, о чём она
повествует в динамичном темпе, М. Кушникова помещает действующих лиц и само
действие обеих повестей в непрерывном беге времени, в течение которого
прослеживаются перевоплощения архетиповых обстоятельств, в различных ипостасях
и в различных моментах исторической реальности. Всё окружение событий и
действующих лиц сообщает непрерывность и связность глубоко поэтической прозе,
построенной на восточный манер, несколько напоминающий «Тысячу и одну ночь».
Эта проза проникнута образами особой мудрости сказов и легенд, причём
повествование развёртывается неторопливо, уходя в неожиданные ответвления и
спирали. Глубоким смыслом проникнуты чарующие главы этой прозы, а именно
напоминанием о том, что во все времена память человечества находит своего
сказителя в образе какого-нибудь символического Жумахана – впрочем, этот
персонаж-хранитель казахского фольклора, глубокий старик, был ещё среди нас,
живых, и участвовал в праздниках во времена пребывания М.К. в Казахстане. Так
что она не только хорошо его знала, но и эмоционально воспринимала глубины его
мудрости. Перевоплощения во времени этой поэтической фигуры оживают постоянно в
«Песнях песков», также как в рассказах о любви, что прорастает из века в век
как архетип, повторяющий в вечности чувство, которое сильнее смерти. Равно как
и песнь, которая как бы пронизывает «вечную» личность и «вечную» её судьбу,
возвышая человеческий дух к иной, более счастливой, судьбе, если только
человеческая душа тоже наделена особой судьбой.
Вторая повесть М.К. более аналитична
по структуре и в ней автору опять-таки удаётся провести идею подобной же
непрерывности, с помощью диалога, который касается творчества великого римского
историка, иудея Иосифа Флавия. Особо обсуждаются первичные аспекты христианства
между действующими лицами, иудеями-римлянами той поры, а также перевоплощения
истории Христа в течение тысячелетий.
Иосиф Флавий, трагически стиснутый обстоятельствами между своим народом и его поработителями, осуществляет поставленную самим собой сверхличностную миссию – оставаться нелицеприятным свидетелем и описателем всего, что происходило во время Иудейской войны, вопреки своим национальным чувствам и переживаниям, и это оправдывает его перед историей и, также как Жумахана, помещает в сонм сказителей человечества, мудрых и благородных хранителей его памяти.
Обе повести М.К. следует перевести на румынский язык. Однако «Песни песков» требуют особого переводчика, способного передать особенности стиля и цитированной восточной поэзии, что требует времени.
Как мы убедились, два обозреваемых нами номера «Голосов Сибири» исключительно многообразны и щедро насыщены творческими и аналитическими находками.
Возможно, более строгое размещение материала помогло бы нам в нашем путешествии по страницам альманаха, из коего, надеемся, мы мало что упустили из самого важного.
|